...В декабре питерские товарищи начали готовиться к выступлению в традиционный день 9 января. Петербургский Комитет предложил на обсуждение по районам план однодневной забастовки с демонстрациями под лозунгами: “Учредительное собрание, 8-часовой рабочий день, демократическая республика”. Отношение к войне выявить демонстрациями под лозунгами: “Долой войну”, “Да здравствует революция”.

Районы приняли предложенный ПК план и начали готовиться. Демонстрации решено было устраивать утром, по окончании заводских митингов, при выходе рабочих с фабрик и заводов. По примеру июльских дней 1914 года рабочие должны были соединиться с соседними заводами и фабриками и общей массой стремиться к центру города.

В вопросе о выступлении в день 9 января нашим рабочим на заводах пришлось выдержать борьбу с меньшевиками и гвоздевцами. Все они были против забастовки и демонстрации. Мотивировали свое отношение различно: шовинисты вроде Гвоздева — Брейдо были против, потому что это “вредило делу обороны” и расходилось с видами буржуазии из Центрального военно-промышленного комитета; другие, более сметливые, с таинственным видом предупреждали рабочих против выступления в день 9 января 1916 года, так как “предвидели” впереди более важную борьбу, к которой и призывали “беречь энергию”. Конечно, обе эти позиции встретили самый радушный прием и поддержку у заводской администрации и полиции.

Забастовка и демонстрация прошли с подъемом и организованно. Выборгский район шел во главе, имея свыше 40000 забастовщиков, за ним Московский, Нарвский и др. За Невской заставой рабочие ждали, что придут их “снять”. Бастовало много мелких предприятий и типографий. По сведениям из предпринимательских источников, всего бастовало до 100000 рабочих. Демонстрации происходили только на окраинах, в город полиция не допускала. Было арестовано много демонстрантов. Администрация некоторых предприятий применила ряд репрессий по отношению к отдельным группам рабочих.

Во время демонстрации рабочие встречались с солдатами; при этом происходил дружественный обмен приветствиями. При виде красных знамен (например, по Выборгскому шоссе во время шествия рабочих) солдаты снимали шапки и кричали “ура”.

Всколыхнувшаяся стачкой и демонстрациями 9 января масса долго не успокаивалась. На другой день, вечером, по Большому Сампсониевскому проспекту в течение нескольких часов шествовала громадная колонна работниц, рабочих и солдат. Пели революционные песни, произносили речи и дружно кричали: “Долой войну!” Полиция все время держалась в стороне. Присутствие в тысячной толпе доброй трети солдат сдерживало и действовало на полицию успокоительно: она не только не пыталась разгонять, но даже не угрожала словами.

...В январе, 19-го, в Питере началась стачка ремонтных рабочих городских трамвайных парков. Движение было хорошо подготовлено, обняло сразу все четыре парка: 1) Московский с 700 рабочих; 2) Василеостровский с 500 раб.; 3) Петербургский с 400 раб.; 4) Рождественский—300—400 раб., а всего около 2000 рабочих. Во главе стачки стояли члены Петербургской организации нашей партии.

Требования были разбиты на следующие пункты: 1) увеличение жалованья получающим 50 рублей на 50%; получающим 60 руб.—на 40% и получающим 70 руб. и свыше—на 30%; 2) увеличить прибавку на дороговизну; 3) полная отмена штрафов; 4) бесплатный проезд по городским железным дорогам два раза в день; 5) выдача наградных к Пасхе и к Рождеству в размере месячного оклада; 6) при увольнении уплата в размере месячного оклада за каждый прослуженный год; 7) уравнять поденных в правах с месячными; 8) уплата за неиспользование отпуска; 9) уплата за сверхурочные работы, как месячным, так и поденным, в размере 1,5 дневного заработка; 10) квартира натурой или выдача квартирных денег; 11) выдача расчетных книжек; 12) уплата на дороговизну два раза в месяц; 13) установить институт старост от рабочих; 14) чтобы никто из выборных за подачу петиции не пострадал.

Несмотря на запрещение газетам писать о забастовке, в городе скоро стало известно все. За стачкою следили с нескрываемым чувством симпатии. За всю дезорганизацию движения винили хозяев города, которые не шли на уступки и старались платить ремонтным рабочим 1 руб. 50 коп. в день, на что существовать в Питере было невозможно. 23 января к стачке примкнули рабочие Центральной электрической городской станции, числом свыше 150 человек, и за нею остановились и все подстанции, имеющие около 80 рабочих. В течение многих часов трамвай не ходил.

Вмешалась в дело военная власть, отправила по 50 солдат в каждый парк и на станцию. Кроме того, 40 человек приговорили к высылке, а некоторых взяли к воинскому начальнику и под конвоем солдат, как “военнообязанных”, отправили на место работы. Городская дума назначила ревизионную комиссию для рассмотрения конфликта.

На трамвайном движении стачка отразилась громадным сокращением движения.

27-го городская дума приняла рабочие требования, и стачка была ликвидирована. Петербургский Комитет руководил стачкою и выпустил по сему случаю особый листок. Движение прошло в подъемном настроении и солидарно. Штрейкбрехеров было всего четверо на электрической станции.

В непосредственной связи с успехами стачки рабочих городской электрической станции находилось известное движение громадных Путиловских заводов.

Электрики путиловских мастерских, заработок коих не превышал 2 руб .— 2 руб. 50 коп. в день, предъявили администрации требования о повышении заработной платы. Но правление завода, ставленники союза франко-русских капиталистов, грубо отвергли справедливые требования рабочих.

В начале февраля электрики бросили работы и были поддержаны остальными силами рабочих. К стачке примкнули почти все рабочие дневной смены, до 15000 рабочих. Ночная также не заставила себя ждать, и на другой день завод был закрыт приказом генерал-охранника Туманова. Военнообязанные призывались к воинскому начальнику. Это было начало тех событий, которые обратили на себя внимание всей России и обсуждались в Государственной Думе.

Почти одновременно частичный конфликт на С.-Пет. металлическом заводе превратился, благодаря генералу Туманову, в общий: завод был закрыт 8 февраля.

В марте движение приняло громадные размеры и сопровождалось массовыми высылками и арестами.

Продолжительный характер войны со всеми неисчислимыми бедственными ее следствиями, падавшими прежде всего на плечи широких кругов городской и деревенской демократии, способствовал тому прояснению сознания, которое известно в России как “перемена настроений”, по отношению к войне. Патриотический дурман первых дней войны рассеялся под жестокими ударами действительности. Демократический самообман “освобожденческими иллюзиями” в этой хищной войне был разрушен беспощадной политикой правительственного подавления внутри страны.

Борьбе с “немецким милитаризмом”, с “немецким засильем” и т. д. русские промышленники придали такой оборот, который не в малой мере способствовал даже отрезвлению обывателя. Дезорганизация всех областей хозяйственной жизни ударила беднейшие слои небывалой дороговизной, приучала обывателя связывать малые причины с большими следствиями.

Уже не раз за время войны настроение широких народных масс поднималось до возмущения. Майские события прошлого года в Москве, с бесчеловечными избиениями евреев и немцев, были вызваны властью, чтобы разрядить сгустившуюся после карпатских поражений общественную атмосферу недовольства.

Революционные настроения начала осени были рассеяны призывами к спокойствию и арестами. Но и то и другое только углубляли и расширяли стихийный рост массового недовольства. Из тыла оно переходило на фронт и, дополненное траншейными неудовольствиями, перекидывалось в деревни и города. Казарменный люд, несмотря на тяжести дисциплины военного времени, открыто волновался и негодовал. Недовольство солдат, одетых в серые шинели мужиков и рабочих, покоилось прежде всего на тех скотских порядках, какие господствовали в царской армии. Бесправный солдат обворовывался, служил предметом издевательств для одетых в офицерские мундиры барчуков. Борцов за “освобождение западной демократии” били в “зубы”, пороли, как в николаевскую эпоху, и применяли множество всяческих наказаний, вплоть до расстрелов, во имя “дисциплины”.

Обращение офицеров и полиции с солдатами вызывало народные самосуды. В Москве осенью прошлого года на этой почве произошло громадное побоище между полицией и москвичами. Было много раненых и убитых.

Заводы и фабрики, перегруженные военными заказами, были заинтересованы в повышении производства путем удлинения рабочего дня и т. д. Жажда высокой прибыли толкала их на путь широкой эксплуатации труда женщин, детей, ввоза китайских и корейских дешевых рук. В этом вопросе правительство исполняло все просьбы предпринимателей, отменяло законы, охранявшие здоровье и интересы рабочих. Орудие борьбы у рабочих было одно— стачки. Предприниматели прибегали к шпионажу, провокации, локаутам. Полиция, охранка и генеральный штаб также были к услугам предпринимателей.

Под влиянием стачечного движения лета прошлого года питерские организованные предприниматели, заботясь о “нормальном ходе” работ во всех предприятиях, внесли в Совет министров ходатайство о “милитаризации всех рабочих”. Этим проектом питерские капиталисты надеялись убить в рабочих всякий дух протеста, искоренить стачки путем дисциплины и военной юстиции.

Организация заводов по казарменному типу, награждение ставленников капитала “офицерскими” полномочиями над рабочими, с арсеналом наказаний и наград в руках дирекции — вот идеал этого космополита-капитала. Совет министров целиком принял виды капитала, изготовил по сему случаю проект закона и передал его в весеннюю сессию Госуд. Думы. Но стачечное движение февраля и марта говорило ясно, что рабочие не примирятся с законом, и он остался лежать без движения.

Спрос на нелегальную, социалистическую литературу был так велик, что его не могла удовлетворить слабая нелегальная техника. На помощь приходила частная инициатива. Среди рабочих ходили всевозможные рукописные, гектографированные, переписанные на машинке и т. п. копии отдельных прокламаций, статей из нелегальных заграничных изданий
и т. п. В Москве ходила по рукам переписанная на машинке брошюра Ленина и Зиновьева “Война и социализм”, имевшая более 100 страниц.

“Социал-демократ”, “Коммунист” являются такой роскошью, за одно прочтение которых платили от 50 коп. до 1 руб. и более. На “Коммунист” были требования на сотни экземпляров, при этом рабочие охотно назначали плату в 3 руб. за номер. Кроме этого по всей России ходили декларации интернационалистического направления различных групп партийных работников. Карточки наших депутатов, сосланных в Сибирь, за два месяца разошлись только в одном Питере в количестве около 5000 экземпляров по цене от 25 коп. до 1 руб. 50 коп. за штуку (открытки и портреты).

...В октябре дело дошло до уличных столкновений.

Как и в предыдущие годы, движение начиналось и проявлялось особенно организованно и революционно на Выборгской стороне. 17 октября началась забастовка на заводе Рено. Рабочие пошли “снимать” другие заводы. Появилась полиция, начала разгонять. Особенно крупные, многочисленные группы рабочих были около завода “Новый Лесснер”.

Рядом с этим заводом были расположены казармы 181-го запасного пехотного полка. Между солдатами и рабочими отношения были чрезвычайно дружественные. Среди толпившихся рабочих были солдаты. Говорили тогда, что был среди них и какой-то солдат раненый и “георгиевский кавалер”. Когда полиция начала свирепствовать и напала с шашками и нагайками на толпу, солдаты соседней казармы, смотревшие на улицу через низкий забор, не выдержали, повалили забор и вместе с рабочими побили и разогнали полицию.

Властями были вызваны казаки для ареста солдат и рабочих. Но казаки не решились действовать, и их убрали. Поступок солдат вызвал переполох среди военных властей. В казармы приезжало всяческое начальство; однако арестовать “зачинщиков” из 181-го полка смогли лишь ночью, после поверки. Арестовано было 130 человек, и их угрожали предать военному суду.

Стачка и все движение носили явно политический характер, но начались стихийно, непосредственно самой массой.

...Через несколько дней Петербургский Комитет опять поднял питерских рабочих на защиту моряков Балтийского флота, которым угрожал военный суд. В начале 1916 года в Питере, Кронштадте и Гельсингфорсе были многочисленные обыски и аресты среди моряков и лиц, соприкасавшихся с ними. Было создано громкое дело о Военной организации при Петербургском Комитете РСДРПартии. Двадцать товарищей сели на скамью подсудимых Петербургского военно-морского суда.

Обвинение было по 1 части 102 ст. и 2 п. 317 ст. Воен. Морск. Уст. о наказании. На суде защиту подсудимых организовал Н. Д. Соколов. Поведение и интеллигентность подсудимых вызывали восторг у друзей и невольное уважение и удивление судей — врагов. Но Петербургский Комитет решил не ограничиваться одним красноречием защиты, а повел агитацию за массовую защиту путем стачки. И 26 октября, в день суда над товарищами-матросами, свыше 130000 рабочих бросили работу, покинули горны, станки и душные своды тюрем труда на три дня.

Правительство и “Общество заводчиков и фабрикантов” решило наказать рабочих “легоньким” локаутом и закрыло бастовавшие 26 октября предприятия. Но это не запугало рабочих, и в ответ на локаут рабочие других мастерских, фабрик и заводов, не принимавших участие в стачке 26 октября, решили поддержать локаутированных товарищей также стачкой.

1 ноября, локаут был снят. Заводы и фабрики были открыты без всяких последствий. Очевидно, правительство боялось пустить в ход свои строгости, чтобы не вызвать бури в ответ.

Правительство, помещики, буржуазия знали и учитывали рост недовольства, рост антивоенных настроений, усилили репрессивные меры борьбы с отдельными проявлениями протестов. Против нас повелась усиленная агитация как в прессе, так и через различные организации, работавшие по “организации обороны”. Все средства клеветы были пущены в ход: обвинения в провокации “преждевременной” вспышки, в немецких интригах и подкупе. Но и клевета не остановила рабочего движения: так же как и прочие приемы буржуазии, она оказалась неспособной увлечь пролетариат на борьбу за Дарданеллы.