Февраль 1917 года. Царизм в России свергнут. Сформировано Временное правительство. В правительство вошли люди, широко известные образованной России: общественный деятель князь Г.Е.Львов, историк и лидер фракции кадетов П.Н.Милюков, талантливый оратор А.Ф.Керенский и другие. Можно согласиться с В.Д.Набоковым, что “в первые дни после Февральской революции авторитет Временного правительства и самого Львова стоял очень высоко”.

Среди 37 человек, входивших в 4 состава правительства со 2 марта по 25 октября, - академик, пять профессоров, два приват-доцента. Но и те, кто формально не имел ученого звания, были крупнейшими специалистами в своих областях: юристы А.С.Зарудный и П.Н.Малянтович, экономисты А.В.Пешехонов, С.Н.Прокопович и А.И.Шингарев, инженер А.В.Ливеровский, предприниматели А.И.Коновалов и С.Н.Третьяков. На 37 человек приходилось семь инженеров, шесть юристов, пять экономистов, три врача и три историка. (Вспомним в скобках одну из любимых идей сегодняшних демократов, что России нужен-де профессиональный парламент, состоящий из юристов и экономистов.)

Надо признать, что в первые дни после Февральской революции авторитет Временного правительства был очень высок. Все ведущие партии страны, за исключением большевиков, обещали правительству свою поддержку. Большинство населения страны верило во Временное правительство и также поддерживало его. Но в течение каких-то восьми месяцев Временное правительство пережило несколько кризисов, сменило 4 состава, в конце концов потеряло доверие практически всех слоев населения и в октябре 1917 года было легко свергнуто.

Можно сформулировать следующие важнейшие проблемы, стоявшие перед страной, а следовательно, и перед Временным правительством: аграрный вопрос, проблема войны и мира, обеспечение социальных прав граждан, экономическая проблема, установление демократической республики.

3 марта газеты опубликовали программную декларацию Временного правительства.

“В своей настоящей деятельности, - говорилось в ней, - кабинет будет руководствоваться следующими основаниями:

1) Полная и немедленная амнистия по всем делам, политическим и религиозным, в том числе террористическими покушениям, военным восстаниям и аграрным преступлениям и т. д.

2) Свобода слова, печати, союзов, собраний и стачек с распространением политических свобод на военнослужащих в пределах, допускаемых техническими условиями.

3) Отмена всех сословных, вероисповедных и национальных ограничений.

4) Немедленная подготовка к созыву на началах всеобщего, тайного и прямого голосования Учредительного собрания, которое установит форму управления и конституцию страны.

5) Замена полиции народной милицией с выборным начальством, подчиненным органам местного самоуправления.

6) Выборы в органы местного самоуправления на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования.

7) Неразоружение и невывод из Петрограда воинских частей, принимавших участие в революционном движении.

8) При сохранении строгой военной дисциплины в строю и при несении военной службы - устранение для солдат всех ограничений в пользовании общественными правами, предоставленными всем остальным гражданам.”

Как видно из текста декларации, все внимание было уделено вопросам создания демократической республики (точнее, конечно, буржуазно-демократической). Надо прямо сказать, что задачу “внешнего оформления” буржуазно-демократической республики Временное правительство решало достаточно успешно. В короткий срок все пункты декларации были либо выполнены, либо были предприняты серьезные шаги к их осуществлению. (В реализации некоторых пунктов была проявлена даже излишняя поспешность. Например, была объявлена всеобщая амнистия не только для политических заключенных, но и для уголовников. В результате страну буквально захлестнул вал преступности.)

Среди всех проблем, стоявших перед страной, наиважнейшим был вопрос о том, кому владеть землей. Объясняется это тем, что 80% населения страны составляли крестьяне. В обзоре положения России за три месяца революции отмечалось: “Все... вопросы отступают на второй план перед вопросом о земле. Это то, чем дышит огромная часть населения России.”

Весной и в начале лета 1917 года большинство крестьянства рассчитывало, что Временное правительство действительно передаст ему землю. Но шли недели и месяцы, а кроме слов крестьяне практически ничего не получали. Выработка новых земельных законов осложнялась позицией буржуазных кругов. Соглашаясь с тем, что земля должна быть дана крестьянству, они подчеркивали: “Разумеется, промышленники могут стоять лишь на точке зрения возмездного отчуждения земли”. И, конечно, враждебно к вопросам о радикальной земельной реформе относилось большинство дворян-землевладельцев.

Людей, понимавших роль аграрного вопроса для всей будущей политической судьбы России, было немало в правительственных партиях, но “телега” правительственного законодательства катилась неторопливо, словно впереди был огромный запас времени. Над эсеро-меньшевистскими министрами, острее ощущавшими необходимость решительных перемен, довлела идея “консенсуса”, страха нарушить непрочное согласие с торгово-промышленными кругами, боязнь взять на себя полноту ответственности и власти.

9 марта правительством было издано распоряжение о привлечении крестьян к уголовной ответственности за участие в “аграрных беспорядках”. Через 3 дня появился указ о передаче государству кабинетных и удельных земель, принадлежавших императорской фамилии. Воззвание 19 марта объявляло, что “земельный вопрос должен быть решен путем закона, принятого народным представительством”. На себя правительство брало лишь “подготовку и разработку материалов земельного вопроса”. 1 мая министр земледелия А.И.Шингарев заявил, что до Учредительного собрания “всякий самовольный захват земли, скота, инвентаря, рубка чужого леса и т. п. являются незаконным и несправедливым расхищением народного богатства”. Между тем созыв Учредительного собрания все время откладывался.

Страсти разогревались еще тем, что некоторые политики заявляли: “Безответственно было бы в настоящий момент пускаться на рискованные эксперименты в какой бы то ни было области”, а кадет И.Х.Озеров писал, что “солдат в окопах должен думать о войне, а не о переделе земли”.

В этой обстановке крестьянское движение стремительно нарастало. Уже в июле в Петрограде на съезде представителей земельных комитетов звучали требования немедленной и безвозмездной передачи земли крестьянам. Почти все выступавшие подчеркивали, что крестьяне ждать не могут и не хотят. Ораторы напоминали, что правительственные телеграммы, призывающие к водворению порядка, лишь обостряют обстановку на местах, но не способны остановить стихийно начавшийся передел земли. Из уст посланца Смоленской губернии прозвучало предупреждение: “Если даже Учредительное собрание иначе решило бы этот вопрос, то такое Учредительное собрание было бы не крестьянским, не народным, не выражало бы воли людей, не могло бы быть авторитетным и было бы разогнано.”

Но в законодательстве эта нарастающая волна недовольства обернулась лишь десятью проектами, внесенными В.М.Черновым (о земельных сделках, о содействии сбору урожая текущего года, о рыболовстве, программе мелиоративных работ и т. п.), застрявшими в различных канцеляриях. Между тем крестьянское движение нарастало. Захваты, запашка частновладельческих земель, конфискация инвентаря, взятие под охрану лесов, принадлежащих помещикам, стали обычным делом. Правительство пыталось остановить этот грозный вал новыми обещаниями решить все вопросы на Учредительном собрании, грозными циркулярами, запрещавшими посягать на чужую собственность, посылкой на места воинских команд “для наведения порядка”. Но обещаниям уже не верили. Сбывалось то, о чем предупреждал крестьянин Федоров, делегат Демократического совещания из Саратовской губернии: “Вы тут все о власти толкуете, а мы вам говорим, если вы все будете говорить о власти, а самую-то власть, которая за наши мужицкие интересы бы постояла, не дадите, то трудно будет сдерживать темный народ...”.

Эсеро-меньшевистская печать взывала к правительству, уже не прося, а требуя немедленно принять конкретные меры, идущие навстречу пожеланиям крестьянства. Необходимость принятия срочных мер в аграрном вопросе понимали и наиболее здравомыслящие иностранные наблюдатели. За неделю до Октябрьского вооруженного восстания глава американской миссии Красного Креста, фактически политический эмиссар правительства США, “биржевой гений” Уолл-стрит полковник Уильям Томпсон обратился к Керенскому: “Не мог бы премьер завоевать на свою сторону Совет и украсть лозунг большевиков, приняв главный пункт большевистской программы, сам произведя раздел земли?”. 25 октября эсеровская газета “Голос донской земли” предупреждала: “Надо торопится с передачей всей земли всему народу, так как может случиться,… что завтра будет уже поздно”.

Эти слова оказались пророческими. 26 октября “Декрет о земле” принимала уже новая власть.

Анализ действий Временного правительства в земельном вопросе позволяет сделать вывод: оно искало такое решение, которое удовлетворило бы всех, и не понимало, что в тогдашней России такого решения не было и не могло быть. Реально аграрная проблема в России могла быть решена двумя способами:

1) земля остается у помещиков, но тогда разъяренное крестьянство берется за вилы и топоры, а учитывая крестьянский состав армии - и за винтовки;

2) земля передается крестьянам, но тогда “встают на дыбы” и берутся за винтовки уже помещики.

При любом варианте необходимо было “обидеть” какой-то класс и избежать этого было невозможно. Попытка передать землю за выкуп ни к чему не могла привести, потому что, во-первых, у большинства крестьян не было денег для выкупа, а во-вторых, в условиях высокой инфляции никакой землевладелец не согласился бы обменять реальную ценность - землю - на “бумажки”, стоимость которых падала с каждым днем.

Будучи по своему классовому составу буржуазно-помещичьим, Временное правительство было не в состоянии решить земельный вопрос в пользу крестьян, то есть принять самое справедливое решение: отдать землю тем, кто её обрабатывает. Стремление “сделать всем хорошо” оборачивалось бездействием. Сохранялось существующее положение, то есть земля оставалась у прежних владельцев. Как следствие, доверие крестьян к правительству стремительно падало.

Еще одной важнейшей проблемой был вопрос войны и мира. Этот вопрос затрагивал все без исключения слои общества. Вспомним, что одним из главных лозунгов Февральской революции был лозунг “Долой войну!”. Между тем позиция Временного правительства по этому вопросу была однозначной и жесткой: верность союзническим обязательствам, война до победного конца. Именно в отношении к продолжению войны раньше всего и наиболее остро выявилось глубокое противоречие между позицией Временного правительства и настроением народных масс. Именно политика Временного правительства в вопросе войны и мира стала причиной его первого (апрельского) кризиса.

Кризис этот возник из-за “ноты Милюкова”. 18 апреля 1917 года министр иностранных дел П.Н.Милюков разослал правительствам стран Антанты ноту, разъяснявшую позицию Временного правительства в вопросе о войне. В ноте говорилось, что позиция Временного правительства не дает никаких оснований думать об “ослаблении роли России в общей союзной борьбе”, что “Временное правительство будет вполне соблюдать обязательства, принятые в отношении наших союзников”. Милюков заявлял в ноте, что “всенародное стремление довести мировую войну до решительной победы... усилилось”.

Это “всенародное стремление” наглядно проявилось в последующие дни. 21 апреля более 100 тысяч рабочих и солдат Петрограда вышли на демонстрацию с лозунгом “Долой войну!”. Выступление народных масс вызвало кризис Временного правительства. Из его состава под давлением революционных сил были выведены П.Н.Милюков и военно-морской министр А.И.Гучков. Было сформировано коалиционное правительство в которое вошли меньшевики и эсеры (в частности А.Ф.Керенский).

Временное правительство стало спешно форсировать подготовку наступления на фронте (позже названного Июньским) , надеясь, что первые же слухи о военных успехах страны расстроят ряды противников войны.

Одной из мер в подготовке наступления были агитационные поездки представителей Временного правительства в воинские части, Особую активность в кампании по политической обработке солдат развил военный и морской министр А.Ф.Керенский, обещавший союзникам “возродить энтузиазм и дисциплину” в русской армии. Он предпринял специальный вояж по фронтам, где произнес десятки речей, взывая к “революционной совести” солдат и уговаривая их пойти на “почетную смерть на глазах всего мира во имя свободы и революции”.

Начавшееся Июньское наступление русской армии закончилось провалом. Была оставлена Галиция, потери русской армии превысили 150 тысяч человек. Одной из основных причин поражения являлась усталость армии, ее нежелание воевать (в первую очередь это относилось к рядовому составу). Военное поражение ускорило процесс перехода солдат на сторону большевиков.

Дабы остановить этот процесс и вернуть армию под свой контроль, Временное правительство предприняло ряд мер по укреплению дисциплины. 12 июля была вновь введена смертная казнь на фронте. Началось формирование ударных частей, “батальонов смерти”, союзов георгиевских кавалеров и т. д. По расчетам Временного правительства эти части должны были стать преданным ему ядром армии и привлечь ее на сторону власти.

Однако, все эти меры не дали никакого результата. Слишком велика была усталость армии и всего народа от войны, слишком велико желание мира. Командный состав все чаще сталкивался с неповиновением солдат. Солдатские комитеты смещали и арестовывали наиболее реакционных генералов и офицеров. Усилилась борьба за демократический мир. В сентябре - октябре широко развернулся процесс братания. Росло дезертирство. По стране шли многочисленные демонстрации все под тем же лозунгом “Долой войну!”.

На позицию Временного правительства сильно влияло то, что оно было должно союзникам крупную сумму. В сентябре американское правительство предоставило России новый кредит размером в 125 млн. долларов. Одновременно послы стран Антанты настаивали на том, что Временному правительству “надлежит доказать на деле свою решимость применить все средства в целях восстановления дисциплины и истинного воинского духа в армии, а равно обеспечить правильное функционирование правительственного аппарата как на фронте, так и в тылу”.

Каждый состав правительства заявлял о своей решимости остановить падение экономки, наладить хозяйственную деятельность в условиях продолжавшейся войны. Все обещали “крайнюю бережливость в расходовании народных денег", “установление твердых цен на предметы первой необходимости” и доставку их населению по “возможно заниженным ценам”. Все составы правительства сходились на необходимости государственного регулирования экономики и усиления контроля за деятельностью частных торговцев и предпринимателей (за это стояли не только социалистические партии, но и кадеты ). Министр земледелия кадет А.И.Шингарев говорил летом 1917 года: “Суровая экономическая необходимость момента неизбежно будет толкать всякую власть – социалистическую или несоциалистическую – на этот путь монополизации.”

25 марта 1917 года появилось постановление Временного правительства о передаче хлеба в распоряжение государства. То есть была продолжена продразверстка. Вслед за этим были установлены твердые цены на нефть, уголь, металл, лен, кожи, шерсть, соль, яйца, мясо, масло, махорку и т. д.

Принимались экстренные меры для уборки урожая. На сельскохозяйственные работы было направлено около 500 000 военнопленных и более 500 000 тысяч солдат тыловых гарнизонов. Впервые в истории страны “для содействия производству сельскохозяйственных работ” было решено “образовать трудовые дружины учащихся”. Правительство пыталось изъять хлеб путем принуждения. Была создана “Хлебармия снабжения”, в деревню за хлебом направлялись вооруженные отряды (а демократы утверждают сегодня, что продотряды придумали большевики).

Летом все настойчивее в самых разных кругах стала звучать мысль о необходимости “сильной власти” для решения насущных экономических и политических проблем. “Первое и основное средство... для борьбы с хозяйственной разрухой - это установление сильной власти,” - утверждал П.Б.Струве. Религиозный философ, князь Е.Н.Трубецкой восклицал: “Неужели не очевидно, что мерами принуждения надо обеспечивать добычу хлеба и снабжение населения хлебом?” У части политиков различных направлений была очень популярна идея всеобщей трудовой повинности.

Любое, даже самое лучшее, начинание Временного правительства тонуло в бесконечных словопрениях и дискуссиях. В результате постоянно откладывалось решение любых проблем, в том числе, экономических и социальных. Последнее особенно касалось тяжелого положения рабочего класса. Между тем, именно среди рабочих степень недоверия Временному правительству была изначально значительно выше, чем в других слоях населения (хотя, безусловно, немалая часть рабочих весной 1917 года правительству верила).

Сразу после свержения царизма рабочие требовали введения 8-часового рабочего дня, повышения заработной платы, законодательного признания свободы профсоюзов и стачечной борьбы, введения государственной системы социального страхования. В ряде случаев речь шла о совсем элементарных требованиях. Например, рабочие Орехово-Зуева в мае настаивали на отдельных раздевалках для мужчин и женщин, установке умывальников с мылом и полотенцем, отмене детского и женского труда во вредном производстве, устройстве яслей, предоставлении женщинам до- и послеродового отпусков.

Правительство говорило о понимании нужд рабочих, однако эти требования вызывали раздражение в буржуазных кругах. Например, П.П.Рябушинский рассуждал, что “одна страна не в состоянии ввести 8-часовой рабочий день” из-за конкуренции других стран. Улучшение же социального страхования он отодвигал на то время, “когда будущий парламент признает возможность изыскать ресурсы и провести в жизнь социальные реформы”. “Сейчас ни до социальных реформ, ни до 8-часового рабочего дня”, - объясняла солидная московская газета. О том же и практически теми же словами говорил видный деятель партии кадетов, профессор И.Х.Озеров: “Сейчас не время социальных реформ и социальных экспериментов.” Свое недовольство выражали и промышленники: “… современное требование рабочего класса об огульном и почти всеобщем повышении заработной платы может получить удовлетворение только за счет предпринимательской прибыли”. Тут и комментариев не нужно - весь классовый интерес налицо.

Все эти люди оперировали цифрами экономических расчетов, не желая понять срочную необходимость хоть в какой-то степени сократить колоссальное социальное неравенство. В свою очередь умеренные и левые круги обвиняли буржуазию в стремлении к наживе путем взвинчивания цен, обхода торговой монополии, в припрятывании товаров и других ухищрениях. Монопольное положение ряда отраслей способствовало такому положению в стране.

Тем временем правительство создавало все новые комиссии и комитеты. Они, как правило, рождались и тихо умирали, не оставив реального следа, кроме кипы бумаг. Один из их участников, видный политический деятель 1917 года, экономист Н.Н.Суханов писал впоследствии: “В условиях растущего голода и бестоварья два раза в неделю вел странные академические словопрения экономический совет... Тут не было не только практического подхода к делу, но не было и постановлений, резолюций - одни доклады и возражения, как в добропорядочном ученом обществе.”

В первые недели своей деятельности министры выражали уверенность, что положение налаживается. В начале мая министр земледелия А.И.Шингарев заверял: “Страна выходит на путь возможного обеспечения населения и армии продовольствием,... страна оправляется от разрухи прошлого режима.” Более того, видный государственный деятель империи Н.Н.Кутлер отмечал “вначале... порыв к труду, увеличение производительности”.

Но политика словопрений, оттяжек и полумер быстро сделала свое дело. С каждым месяцем, с каждой неделей, вопреки министерским заверениям, положение в экономике становилось все более угрожающим. На совещании в начале августа один из выступавших мрачно предрекал: “Неизбежно в середине зимы закрытие 50% всех петроградских заводов и фабрик… Остается только готовиться к ликвидации петроградской промышленности. Петроград спасти уже нельзя”.

Все жаловались на безобразную работу транспорта. Железнодорожники считали, что “с наступлением зимнего периода разрушение подвижного состава пойдет гигантскими шагами”.

Нарастал финансовый кризис, Вместо сокращения государственные расходы росли гигантскими темпами. Стремительно поднималась стоимость “потребительской корзины”. Промышленники, землевладельцы, почтово-телеграфные чиновники доказывали убыточность существующих цен и тарифов, настаивали на их увеличении. Рабочие и служащие в свою очередь требовали повышения зарплаты, ссылаясь на бешеный рост цен.

За фунт хлеба, стоивший до войны 3,5 копейки, в марте 1917 платили 7, а в июле – 20 коп. Бутылка молока в марте стоила 25 коп., с конца июля – 45, а с 21 октября – 70 коп. Подобными темпами росли цены на мясо и прочие продукты первой необходимости.

Денежный печатный станок в таких условиях работал все быстрее. Стали выпускаться деньги достоинством в 20 и 40 рублей. Они печатались неразрезанными, на плохой бумаге, без всякой нумерации, с большим количеством ошибок.

Ярче всего экономический кризис проявлял себя на рынке товаров. С рынка исчезали сахар, белая мука, масло, обувь, ткани, мыло, дешевые сорта чая и многое другое. Печатные издания жаловались на нехватку бумаги.

Все это – обесценивание денег, рост цен на промышленное сырье и предметы потребления, дефицит товаров – вело к разрушению торговли, замене ее простым товарообменом. Уже в конце весны отмечалось “запрещение вывоза хлеба из одной губернии в другую”, осенью управа Кишинева предлагала Москве продукты в обмен на калоши. Правительство пыталось выйти из положения за счет увеличения импорта мяса, рыбы, обуви и т. д., регулируя потребление, вводя карточную систему по всей стране. Нормировалась также продажа промышленных товаров. (Стоит вспомнить 1991 год.)

Но даже карточки не гарантировали приобретение указанных норм продуктов.

Правительство предупреждало: “Нормы снабжения и потребления не составляют обязательства продовольственной организации доставить потребителю именно это количество продукта.” (И опять “перекличка” с недавним прошлым - удивительное сходство с положением из горбачёвского “Закона о государственном предприятии”: “Государственное предприятие не отвечает по обязательствам государства”.)

В стране начинался голод. Еще в августе министр продовольствия С.Н.Прокопович говорил: "Москва и Петроград все время получают уменьшенный паек - 3/4 фунта хлеба на душу,... запасы в этих городах упали до минимума. Острую нужду в хлебе в течение всего лета испытывали также губернии: Калужская, Владимирская, Ярославская, Костромская, Нижегородская, Тверская, Смоленская, Витебская, Могилевская,... голод испытывает также Туркестан... Продовольственное положение фронта сильно ухудшилось." При этом, по сообщениям с мест, на Волге “с открытия навигации по 7 мая было утоплено более 1,5 млн пудов хлеба”. Осень обострила положение. Официальные донесения местных правительственных и общественных органов сообщали в октябре о реальном голоде, охватившем ряд городов и губерний: "Голод в Калужской губернии разрастается... Дети умирают массами. Голодные люди ринулись за хлебом в соседние губернии... В Егорьевском уезде Рязанской губернии наступил настоящий голод. Вместо хлеба жителям выдают подсолнечные выжимки,... жители получают 7 золотников (1 золотник = 4,26 грамма) масла и 1/4 фунта сахара в месяц. Были случаи голодной смерти." О подобном писали из Гомеля, Саратова, Симбирска и других мест. Продовольственные трудности испытывало даже население Украины. (Здесь вспоминается ещё одна любимая песня демократов о голоде, якобы искусственно организованном большевиками. Голод большевики получили “в наследство” от старой власти, как и разруху.)

Резко увеличилось имущественное расслоение населения. Примером является номер кадетской газеты "Речь" от 21 октября 1917г. В одной газете - сообщение Петроградской городской управы о том, что в течение 4-й недели октября будет выдаваться по одному яйцу на недельный купон; объявление аукционного зала о приеме на комиссию мебели, бронзы, ковров, золота, серебра, бриллиантов, мехов; извещение городского головы о катастрофическом положении с топливом; желание некоего господина Девятова приобрести доходный дом в центральной части Петрограда с доплатой от 200 до 500 тыс. руб.

Все эти месяцы правительство призывало народ к терпению и к новым жертвам на “алтарь Отечества”. Характерен отрывок из воззвания Временного правительства: “Рабочие металлургических заводов юга России!… Напрягите все усилия, увеличивайте настойчиво и непрерывно производство металла. Восстановите в полном объеме работы на заводах. Не теряйте ни одного дня, ни одного часа. ...Нам нужно единение, порядок и внутренний мир” (“один к одному” лозунги хрущёвско-брежневских времён). При этом не решался ни один из острейших вопросов, стоявших перед страной: аграрный, войны и мира, национальный, политического устройства, преодоления разрухи. А что меняла в реальной жизни села пустопорожняя фраза из правительственного документа: “Интересы Родины и всего народа требуют, чтобы весь урожай был собран без малейших потерь” (и это нам хорошо знакомо)?

Почему же Временное правительство, состоявшее из высококвалифицированных специалистов, высокообразованных людей, потерпело крах? Временное правительство не решило ни одного важнейшего вопроса, стоявшего перед страной, практически все его начинания закончились неудачей. Причины этих неудач в следующем:

1. По своему классовому составу и классовым интересам Временное правительство было буржуазно-помещичьим. Внешне это выражалось в стремлении правительства быть хорошим для всех. Практически же правительство сохраняло существующее положение, а это означало деятельность в интересах крупных предпринимателей и землевладельцев и против интересов рабочих и крестьян.

2. Временное правительство не знало и не понимало основные нужды народа.

3. Члены правительства часто не знали (и даже не хотели знать) реальной ситуации, сложившейся в стране. Для них куда важнее было следовать неким “священным”, раз и навсегда провозглашённым принципам (теоретически эти принципы могли быть и весьма хорошими, но практика-то всегда шире любой теории) - черта, свойственная большей части буржуазной интеллигенции.

Завершался трагический опыт российской интеллигенции, на короткое время получившей бразды правления в свои руки и не сумевшей их удержать. Своеобразной эпитафией выглядят сегодня раздумья неизвестного автора, датированные 15 октября 1917 года: “Обанкротились не “товарищи” и “доктринеры”, а все наше интеллигентное общество, оказавшееся неспособным взяться за дело, применившее к государственным делам практику культурно-просветительных обществ, в которых было много разговоров, взаимной критики, пикировки, но мало дела, Уж очень мы любим объяснять все некультурностью и безграмотностью широких масс, засильем “демагогов” и т. п., на себя же не оглянемся, а виноваты-то прежде всего мы, интеллигенция”.