ЧЕЧЕТКА

Одиночная камера с отличной акустикой. Двое вводят сюда арестованного, запирают снаружи дверь. Он стоит посреди  прохладного прямоугольного пространства в праздничном костюме и тускло блестящих штиблетах. Неуверенно, потом еще раз, ударяет каблуком в пол. Успокоенный  точным эхом, бьет крашеный государственный камень носком, потом другой ногой. Он стучит чечетку в одиночной камере, подщелкивая себе пальцами и выколачивая из тюремных плит бодрый победоносный ритм здорового  сердцебиения. Это потому что он рад, попав сюда. Его впервые арестовали за дело, взяли из первой шеренги марша на столицу в двух километрах от неё самой. Обоюдные потери после этой атаки  с обеих сторон  превзошли все вчерашние прогнозы. А он всего лишь арестован. 

Дипломной работой в школе танцев был раскадрованный сценарий мультфильма. Каждая серия – по мотивам программы одной из легально действующей в стране партий. Каждая серия начиналась с неверного замысла всех заявленных фигур, продолжалась соперничающими действиями героев, в замысел поверивших и персонажей, изначально подозревавших обман, и заканчивалась катастрофой для всех. 

Экранизацию сценария решено было отложить до после победы народа. Предполагалось развлекать мультфильмом неграмотных младшеклассников в обещанных партизанами студиях: программа «от специализации региона и сознания его жителей к их деколонизации». 

До того, как (он предпочитал думать «для того, чтобы»)  заняться танцами, у него уже были кое-какие сложившиеся навыки. Не следует тратить на зарабатывание более 3-4 часов в сутки. Находиться на рабочем месте можно и дольше, но с альтернативными целями, всё время сверх лимита тратить более полезным образом, например, собирая у коллег новые, важные для танцующих в подполье, сведения, лазая в сети по неблагонадежным адресам, разъясняя другим и себе заодно особо загадочные детали избранного мировоззрения, приводя вслух примеры удачных массовых танцев, не санкционированных властью. 

Лучше найти способ вообще не трудиться: женщина, иностранный гранд, родственники, богатые знакомые, спонсоры, запуганные партизанским рэкетом. Это большой плюс, проданные 3 часа освобождаются, но нет смысла тратить больше времени на ублажение женщины, игру с родственниками, обслуживание гранда, морочение спонсоров. 

Нет права много спать, но необходимо высыпаться. Этого легко достигнуть, просчитав, когда именно у тебя расположена фаза глубокого воскрешающего сна, оказаться могут самые экстравагантные часы, например, с 3 до 6 дня и с 4 до 8 утра. С распознанием оптимального режима способности повышаются вдвое. Он спал мелкими порциями, чередуя их взрывами внутренней и внешней чечетки. Исключение составляли случаи, когда в состоянии сна его сознание делало самую важную ассоциативно-аналитическую работу, приникало в регионы, важность которых для личной танцевальной деятельности бесспорна. Тогда он спал дольше. Это называлось «спать по заданию». Полезность такого сна впоследствии признавалась его товарищами по школе. Именно оттуда, к примеру, все его дипломные мультфильмы. 

Он не так много читал, как казалось знакомым, дольше выбирал – что читать, сравнивая рекомендации разных авторитетов. Взяв в  руки книгу, всегда разламывал её на самом важном месте, там, где был запечен ключ от всего текста. Тратя на чтение примерно полтора часа в день – ни в коем случае ни разом, а поделив время на три равные доли – он двигался по заранее составленному списку так, чтобы книжный опыт мог быть без проблем и в любой момент конвертирован в нужную статью, выступление, песню, клип, граффити, сценарий, лозунг, анекдот. 

В полтора часа чтения не попадало «случайное» т.е. когда читаешь свою или чужую газету в транспорте, вскользь знакомясь с последними новостями, свежей  рекламой, новой модой и прочей «актуальностью». Такой же, не отнимающий специального времени, фон, как ТV и радио. Выудив из текста ключ, он,  естественно, обращал внимание на «маргиналии» -- игнорируемые широким кругом и критикой детали, биографии не важных для сюжета лиц, упомянутые невесть зачем, «для объема»,  версии происшедшего и наиболее темные реплики читаемых. 

Иногда, если ему не хватало воздуха, он, чтобы выровнять дыхание,  начинал ревностно соблюдать посты и другие требования какой-нибудь из экспортированных в его страну религий. Самое долгое из таких обращений – свыше двух месяцев. Старался, чтобы семейные дела стремились к нулю и не отнимали более нескольких минут в день, что в годовой сумме равнялось одноразовому посещению могил. Когда не знал, чем именно заняться, решал жребий – граненый камень, каждая из плоскостей которого означала своё занятие. 

Мог выпасть большой алкоголь, при том, что по своему желанию он никогда не пил, спорт, тир, читальный зал, или самое опасное, близкое к «ответственному сну» – личный час. В один из таких часов, рассматривая вывески в незнакомом районе, он наткнулся на школу танцев г-на Лафофора с витиеватым приглашением над входом. То, что тянуло его к себе так давно, не могло иначе называться. С расшифровки этой уличной рекламы и началось его изучение международного конспиративного языка. 

А с удачного стука в дверь началась долгожданная практика. До школы он рефлексировал перед сном: что сделано за сутки? Потом играл сам с собой в свободные ассоциации. Теперь вместо этого, каждый вечер, усевшись на ковер в кругу других танцоров, лафофоровых питомцев, он высказывал свои мнения об их успехах и выслушивал их суждения о себе, порой неожиданные, как пощечины. «Для суфия каждая секунда – возможность постижения бога, в нашем случае, любой миг --  вероятность совершенствования в танцевальном движении» – запоминал он. Ничего записывать было нельзя. 

Пока он учился, на улицах становилось всё больше огнестрельно вооруженных людей в зеленой или асфальтовой форме,  а у подъездов уважаемых зданий росло число следящих электронных глаз. Но и других людей, с танцующими зрачками, тоже прибавлялось. Он сам выбрал именно такой танец, в школе были и другие, например, пляска святого Макса, «шварце фане» или  палубный степ большого кормчего. 
Мысленно снимал себя с тормоза и запускал телесный механизм стихами: «Знает много кунштюков/  Кто питался ништяками/ Применяют против них/ Автоматы со штыками/» – почти ничего не значащий пучок слов, самостоятельно собранное им танцевальное заклинание. Непосредственно на избранный танец уходило в день, он прикинул, 30-40, в среднем, минут. 

Пока правительственные министры обсуждали несопоставимо высокий уровень доходов в краткосрочных финансовых операциях по сравнению с нормой прибыли от долгосрочных, «стратегических» инвестиций, росла популярность спонтанных экспроприаций супермаркетов и оптовых рынков. Пока журнальные аналитики констатировали резкие расхождения между периодом, на который в страну привлекается капитал и периодом производства или получения прибыли, увеличивалось число захватов работниками своих предприятий или все более зловещего саботажа и дезорганизации производства с их стороны. Пока президент признавал неустойчивость систем накопления, замаскированную стимулирующими потребление спекуляциями, эта неустойчивость проникала на внешние рынки, вызывая непредвиденное переполнение резервуаров деньгами, незаявленные уличные шествия выходили из городов и перекрывали важнейшие, в том числе и правительственные,  трассы. 

Когда  реформаторами официально было признано, что программа «стабилизации» МВФ только усугубила нарушение равновесия и произошло усиление воздействия международного финансового кризиса на национальную экономику, это уже никому не было нужно – блокады наиболее антинародных редакций и захват административных зданий приняли  повсеместный характер. 

На экзамене под большой монохромной фреской Руне Медейроса он без труда назвал три колониальных признака: преобладание финансового капитала над промышленным, олигархическая монополизация экономики, агрессивная внешняя политика в отношении тайных и явных колоний. 

Вопрос Лафофора: с кем сейчас можно танцевать?
Ответ: Не получится  танцевать с большими буржуа, владельцами холдингов и монополий, создавших сегодняшнюю погоду. Они непробуждаемы и всегда избегают танца.  Можно танцевать с мелким собственником, хозяином книжной лавки, небольшого издательства, продюсером некоммерческого фильма или театра. У него не может быть собственного танцевального кода, но при усердии танцующих, он сможет повторять за ними все движения в почти совпадающем ритме. Нельзя сделать полтанца, если тебя остановят до финала, это не конец, но пауза, перерыв, который должно учесть и оправдать в продолжении движения. 

Твой танец не является твоей собственностью и поэтому может быть закончен кем-то другим, из любой школы. Чтобы нас не остановили, нам нужна диктатура всеобщего ритма, добровольная синхронная частота и чистота движений по всей стране. Диктатура ритма не даст уснуть, избавит всех от новой паузы и нового равновесия классов. Если,  после изгнания неспособных танцевать,  все, танцующие за нами след в след, вновь не засыпают, ритм приобретает международный, разворачивающийся характер. 

Вопрос Лафофора: Предположите стадии реакции не способных танцевать с нами на растущий отовсюду ритм?
Ответ: Сначала они пускаются в повсеместную благотворительность, социальные и медицинские программы, если это не глушит ритма, соглашаются на формальное участие «посторонних» в присвоенной не танцующими собственности и руководстве, наконец, если и эта мера не страхует, дозволяют национализацию отдельных отраслей и деприватизацию крупных источников своего нынешнего могущества. На каждой из этих стадий будет утверждаться, что это и есть наиболее выгодный обеим сторонам и справедливый компромисс, а самые перепуганные будут клясться, что они давно уже танцуют с нами в паре. 

Вопрос Лафофора: Условия, помогающие забыть о не танцующих?
Ответ: Научиться танцевать с теми, кого уже нет, кто исполнял похожий код движений до тебя и навсегда замер в паузе. Уметь продолжить их номер непосредственно с незавершенной фигуры. Танцевать с теми, кто готов к этому сегодня, но еще не знает об этом. Никогда не танцевать в одиночестве, если, конечно, вы не находитесь в финале. Учить танцевать. Не бояться открывать школы везде, где их еще нет, даже если вы не уверены в себе. Всему, чего вам не достает, вас научат те, кого вы начнете учить. 

Впервые он публично танцевал на асфальте Сити, где возводили первую потешную баррикаду из телевизоров и компьютеров, выбирали потяжелее в опустевших магазинах. К несчастью, дорожное движение расторопно перекрыли и для баррикады на этом перекрестке не нашлось чьего-нибудь авто. Мобильная связь во всем, переставшим с утра быть «деловым», районе, тоже отключена. Полиция, роившаяся далеко, в тоннеле, уже ни о чем не предупреждала, обходилась без мегафонов, выдвигая вперед пожарные машины с брандсбойтами на крышах, а сразу за ними – пластикоголовый взвод, задравший кверху стволы с газовыми гранатами. Когда их первая шеренга приблизилась на расстояние броска, с баррикады полетели удобные для метания жестяные банки с колой, пивом и хучем, заранее заготовленные целыми упаковками в глубине построенный из компьютеров крепости. Банки громко бились о стальные щиты и белые шлемы наступающих, плевались бешеной пьяной  пеной, слепя глаза и заливая смотровые стекла полиции. Потом,  по пожарным машинам, ударили огненные бутылки. 

В ответ в небо взмыл газ, прицеливаясь,  угрожающе задвигались стволы водометов. На баррикаде зажгли резину, чтобы частично нейтрализовать действие газа, лица обороняющихся скрылись под противогазами и влажными масками. Он танцевал вместе со всеми в густом коктейле слезоточивого газа и резинового дыма, под вой сирен, стеклянный хруст и грохот валящих танцоров с ног водяных залпов. Барабанил в асфальт ногами, как будто силясь разбудить кого-то там, под грунтом, сообщить им своей дробью морзе  пошатнувшееся положение вещей. Прыгал, размахивался, отклеивал прилипшую к бровям взмокшую маску, и, танцуя, начинал слышать то же, что, танцуя, он слышит и сейчас, в камере. Слышать тех, кто танцует одновременно с ним. 

Сейчас танцуют у клавиатур ногами под столом хакеры, вычислившие и заблокировавшие программу тотальной электронной слежки «Эшелон», ловившую все письма со словами: Unabomber,  North Korea,  Ruby Ridge,  Anarchy,  Militia,  Waco,  Davidian,  Delta Force,  Anthrax,  Fissionable plutonium,  CIA, FBI,  ELN, TAZ . Танцуют по заминированной земле тринадцатилетние близнецы Лютер и Джонни Хту, главари «Армии Бога» – вожди  герильи народа карен в Бирме и Тайланде. Очередная операция несовершеннолетних партизан прошла успешно. У обезаруженных в джунглях тайских пограничников нашлось много полезного для «Армии Бога». Вместе с близнецами танцует их карлик-телохранитель. 

Танцуют вокруг пылающих железных бочек-костров французские рабочие, захватившие свою фабрику «Саллатекс» и превратившие её в неприступную пролетарскую крепость. Время от времени в ночные костры подбрасывают резиновые баллоны со взрывчаткой, отчего несчастный городок Живе то и дело просыпается в ужасе, решив, что мятежная фабрика взлетела-таки на воздух. Танцуют на захваченных этажах служащие роскошного сеульского отеля «Лотт». Функции отеля полностью парализованы. Ущерб владельцев уже составил гораздо большую сумму, чем стоимость требований восставших служащих. К штурму готово полторы тысячи полицейских. На их головы из окон летят столы и стулья. 

Танцуют в ограде фазенды президента Кардозы безземельные бразильские крестьяне, явившиеся сюда, чтобы попробовать на вкус выращенную личными агрономами президента кофе и сою. Энрике Кардоза, возмущенный «разбойничьими» действиями Движения Безземельных Крестьян, отдает приказ использовать армию для восстановления порядка и защиты интересов крупных землевладельцев-латифундистов. Крестьяне вооружены чем попало, но собираются противостоять числом – в танце участвует тридцать тысяч пар ног. 

Танцуют замаскированные листьями автоматчики в горах Курдистана и живые, воющие факелы у парламентов «цивилизованных» стран, вместе с буквами рукописи Оджалана, турецкого политического заключенного номер один. Буквы танцуют в тюрьме на охраняемом острове. Книга называется «Как мы должны жить». Цензура арестует,  т.к. в тексте употребляется слово «Курдистан». Танцуют на средиземном берегу с транзисторами в руках греческие анархи, отмечая расстрел бригадного генерала НАТО Стивена Саундреса, военного атташе Великобритании в Салониках. Двое мотоциклистов подъехали прямо на проспекте к автомобилю Саундреса и разрядили в зеркальные стекла два автоматных запаса. Гражданские номера, накануне поставленные на машину вместо посольских «в целях безопасности», никого не спасли.
 
 «Твой танец не бывает чьей-то собственностью» – напутствовал его господин Лофофора – «поэтому всё, что не бывает собственностью, есть фигура твоего танца. 

Если траектории его подошв изображать графически, низ камеры уже давно и плотно заштрихован. Он может так колотить в пол и стены несколько часов, даже  дней, как будто этот звукоотзывчивый тюремный материал обжигает ему подошвы. 

«Любая дверь желает быть открытой, но далеко не всякая из встреченных дверей надобится для твоего танца» – вспоминает он школу, когда  громко зевает и приотворяется железная с глазком.

 У него в гостях женщина. Темные очки. Белый платок. Перчатки до локтей – белые, с опутывающей их витиеватой кровеносной кроной, ало вышитой по шелку. Глаза гостьи под темными стеклами остаются неизвестными, но он знает, кто пришел. Останавливается. Приводит в норму дыхание. В школе танцоров-камикадзе, обучая топтать разбившуюся яшму, предупреждали, как будет выглядеть последняя фигура. Удивляет только, что он не видит её всю, ничего, кроме платка, очков, идеального лица, неподвижных губ и узорчатых перчаток. Или не успевает?

Магнитный импульс, разрушающий мозг, направляется из соседнего помещения, т.е. из следующей камеры. Сидящие там, у аппарата, как у алтаря, исполнители, знают, смерти обреченных, судя по мимике и движениям, сопутствует некий внутричерепной нейрокинематограф, но никто из исполнителей не задается вопросом: почему именно эти видения возникают, откуда берутся и что означают сюжеты декорирующих смерть сцен? Да и сами эти сюжеты им, слава богу, не известны. Исполнителям платят за совсем другую работу. 

Казнящая волна обманывает микрофонный навык обеих ушных улиток и фоточувствительность двух сетчатых глазных моллюсков. Пришла та, которая нужна, чтобы закончить его танец, разъять собой объятие тех, из кого он до этого  состоял. 
Взяв её незнакомые губы своими, он соскальзывает и  летит в бездонный насыщающий поцелуй. Холодный шелк её пальцев обливает его кружащуюся голову. Зрачок перестает танцевать, потому что именно этого он всегда и ждал. Такую казнь нужно заслужить. 
Завтрашний  марш на столицу завершится триумфом восставших. 
 

Обсудить статью на форуме