Часть меня торжествовала тоже:
западные левые, всеобщность морали и ненависть 
Окончание (начало в № 13 (63) и 14 (64) )
 

Трупы и Капитал 

Как же найти выход из этого лабиринта? Должны ли мы, в который раз, доказывать, что власть имущие лгут без зазрения совести? Для разнообразия, давайте-ка наметим хотя бы подходы к возможному выходу, обратив внимание на крайнее эмоциональное лицемерие тех, кто решительно отстаивает моральный абсолютизм. То есть то, что западные левые либералы аккуратно пропускали в своих откликах на 11 сентября - то, чего им на самом деле следовало бы стыдиться, а именно - что в своем непосредственном переживании жестокого убийства нескольких тысяч нью-йоркцев и вашингтонцев эти либералы, почти наверняка, ощущали его как более ужасное, чем жестокое убийство, скажем, нескольких сот тысяч камбоджийцев.

Почему? “Потоки сочувствия” ангоязычного и вообще западного населения  погибшим и скорбящим в США нельзя объяснить только общностью культуры или истории, или расы. Это объяснение не учитывает сочувствия и всего остального мира. Недостаточно также просто ссылаться на телевидение, передающее новости в момент события. Скорее, сам факт фиксации телевидения на этом теракте лищь подтверждает то, что мы уже знаем: эти жизни, эти смерти и то, как они умерли  - объективно важнее, чем почти все любые другие.

Важно отвлечься на минутку от того, каким страшным образом они погибли. Прежде всего, нам следует, я думаю, создать концепцию чего-то вроде международной политэкономии эмоций, а значит и моральных оценок. В неравносторонней всеобщей глобальной системе никто не может оставаться вне влияния общественно обусловленной разницы в оценке человеческих жизней.

Фундамент для такой шкалы оценок , похоже, заложен в глобальной и национальной системе богатства и бедности. То есть, в накоплении капитала. Тут мы можем обратиться не только к основам марксизма, но и к чему-то вроде концепции капитала Пьера Бурдье. Это капитал (богатство) во всех формах -  экономической, культурной, символической - который формирует фон для оценки объективного значения каждой данной смерти.

Вдобавок, чтобы прояснить реальное положение вещей, стоит обратить внимание на то, что всеобщая шкала человеческой ценности размечена  неравномерно. Переход от самых бедных и менее оплакиваемых до самых богатых и наиболее оплакиваемых прерывается нескольким качественными скачками. Когда мы пересекаем границу относительно "цивилизованных" государств, мы одновременно переходим от тех , чьи жизни более или менее заменимы, к тем, чьи жизни, по крайней мере юридически и дипломатически, имеют "абсолютную ценность". Когда  в границах цивилизованных стран мы переходим от среднего гражданина "мистера Никто" в царство "звезд", происходит тот же скачок  - именно в этом случае "абсолютную ценность" человеческой жизни эта цивилизация защищает всеми своими силами.

С этой точки зрения мы можем предложить несколько более взвешенное объяснение того, почему 11 сентября так потрясло весь мир, даже тех, кто не боялся потерять там своих близких. Люди обычно умирают смертью, определенной для них обществом, так же, как живут жизнью, соответствующей их месту и роли в обществе. Но в данном случае сработала противоположная логика. Не важно, каковы были идеи террористов, выбор цели был, конечно, основан на том факте, что США - звезда среди стран, Нью-Йорк - звезда среди городов, что Центр Всемирной Торговли и Пентагон - звезды среди зданий, и что они построены для звезд среди звезд бизнеса и обороны. Иными словами, США, и прежде всего Нью-Йорк - фантастическое скопление всех видов капитала. Потрясение было таким сильным потому, что на этот раз наши современные короли, эти сверхобразцы человеческих существ, от которых мы все в той или иной степени зависим, не умерли смертью положенной им системой. Они умерли от потрясения этой системы.

Австралийский анторополог Джардан Мимика вспоминает о встрече с членами Гринпис в Лондоне в середине 80-х, которая методом контраста хорошо иллюстрирует, что значит не быть звездой в этой глобальной системе.Эта история также показывает, что и самые совестливые жители Запада  могут бессознательно соглашаться с этой "капиталистической" оценкой человеческой жизни. В это время в центральной Африке ввели практику смертной казни на месте браконьеров, чтобы спасти вымирающих слонов от охотников за слоновой костью. Члены Гринпис поддерживали эти меры, Четвертый канал даже послал тележурналистов, которые добросовестно сняли несколько казненных браконьеров. Мимика вежливо спросил, почему они не поддерживают те же меры в других местах? Почему, если прекращение торговли слоновой костью требует таких жестких действий, не сделать что-то более эффективное, например, отправиться к хорошо известным торговцам слоновой костью в городах вроде Лондона и Гонконга и не расстрелять их на месте? Ответ был, конечно, вполне предсказуем: Вы что, с ума сошли, это было бы варварством! Такова объективно-эмоциональная шкала человеческой жизни и смерти.

Однако, всему этому противоречит та всеобщность, которая проявилась в том "некорректном чувстве", которое испытал я и, несомненно, миллионы других людей, узнав о сентябрьской атаке.  Парадокс в том, что  именно это проявление "ненависти" выражало, в данном случае, "всеобщую любовь". Это молчаливое ликование было свидетельством не "бесчеловечности", но заботы о человечестве. Думаю, что в целом, смысл был таков: "Вы все, бессчетные массы, погибшие под американскими бомбами, вы не остались неоплаканными. Вы, миллионы, кто страдает сейчас не в последнюю очередь из-за чудовищного безразличия мира богатых, вы отмщены". И все это было невольно сказано и почувствовано, даже если хорошо известно, что на самом деле это была бесполезная месть и катастрофа не только для американцев, но и для всех будущих жертв Америки.

Ненависть и отмщение

Знаменательно, конечно, что это ликование было в основном молчаливым. Пойманные в ловушку противоположных этических побуждений - с одной стороны - море людей, символически отмщенных, с другой - эти три тысячи раздавленных в символическом конфликте - большинство из нас проглотили свое ликование. Приличие заставило нас не выпускать это чувство наружу. Приличие, однако, иногда - враг добродетели, не говоря уж об истине.

Почему так многие поспешили выразить "приличествующие" чувства, даже если на самом деле ощущали что-то более сложное?  Мы, нынешние жители Запада, не росли среди унижения, убийств и мученичества Интифады. И мы больше не похожи на средневековых рыцарей, посвятивших себя, по выражению Норберта Элиаса в "Цивилизующем процессе" "жестокости и радости разрушения и мучения других". Когда мы представляем себе клерка, разорванного в клочья металлом и бетоном, мы буквально отшатываемся в ужасе. Позже, если мы выглядываем за пределы этой физиологической реакции ужаса и замечаем малейший признак "неоднозначности", который может каким-то образом заставить нас почувствовать оправданность такого теракта, мы отшатываемся снова . На этот раз это "ужас суперэго" (сверх-Я - термин психоанализа, означающий совесть - пер.) - чисто моральный ужас, и мы испытываем его по отношению к себе и своим "неправильным" ощущениям.

В результате, даже раньше чем мы начинаем анализировать  какие-нибудь неоднозначные ощущения, напуганное суперэго толкает нас обратно в объятия нашего первого, "инстинктивного", "гуманного" ужаса. В этом положении, как ни странно, мы чувствуем себя в безопасности. Здесь, как мы полагаем, подтверждается наша собственная гуманность. Ненависть, бесчувственность и мстительность, говорим мы себе - нецивилизованные, варварские, негуманные чувства. Даже если мы их действительно переживаем, мы говорим себе, что не можем их выражать, что цивилизованность означает знание, когда надо солгать, чтобы пощадить чужие чувства, ради мира в обществе. Но что это за мир? Какая в нем гуманность, какая цивилизация? На самом деле цивилизованные имеют право презирать месть только тогда, когда законы делают месть излишней.

"Мир таков, какой он есть", - пишет В.С. Найпал: "В нем нет места для людей, которые есть ничто, которые позволяют себе стать ничем." Чувства негодования и мести выражают решительный отказ быть ничем. Они подразумевают и требуют равенства в чувстве собственного достоинства с богатыми и могущественными. Именно поэтому "моральная неоднозначность", которую чувствовали некоторые, была на самом деле менее "ошибочной", чем послушное участие во всеобщем хорроризме. Если, с одной стороны, ужас и печаль от смерти даже врагов необходимы, чтобы контролировать насилие, с другой стороны, ненависть к тем, кто использует насилие, чтобы поддержать власть угнетателей, необходимы для того, чтобы покончить с угнетением. Без ненависти и чувства мести сопротивление немыслимо.

Все сказанное, следует заметить, вызвано вовсе не обобщенным "антиамериканизмом" - величие Америки вряд ли оспоримо.  Иное дело,  способна ли она жить в соответствии со своим величием. Точно так же, стоит повторить, все это не подразумевает оправдание терактов 11 сентября. Парадоксально, но я должен заклеймить их не только из-за ужаса и отвращения, вызванного этим убийством без разбора. Я отвергаю их с той же силой потому, что они только растрачивают попусту чувство мести. Преступления капитализма против людей настолько огромны, что единственным достойным наказанием для него будет его исторический конец. Именно на это нужно направить силы отмщения.

Когда человек чувствует, что для других он - ничто; когда он понимает "по делам их", что для сильных мира сего он на самом деле - отбросы, которые значат меньше, чем бензин в их машинах или или аэрозоль в их баллончиках, все это - незаменимый источник ясного понимания социального и экзистенциального положения человека. Или, более вероятно, в отсутствии политической силы, это источник  отрицания и смехотворного переноса  (психоаналитический термин, означающий замену реальности воображаемыми сущностями - пер.) [своих неосуществимых желаний] на звезд. Их великолепная жизнь великолепна именно потому, что она дает вашей ничтожной жизни воображаемую компенсацию. Их замечательная смерть - это повод для вашей скорби, чтобы вы могли вообразить, что кто-то пожалеет и о вашей смерти.

Здесь мы встречаемся с более глубокими причинами самоцензуры части западных интеллектуалов. Потому, что, разумеется, решение выражать только дозволенные чувства принимается из страха, что вас не сочтут достаточно хорошим, то есть, в конечном счете, от страха оказаться нелюбимым, ненавистным, незащищенным и неоплаканным, символически отброшенным в круг "нецивилизованных", чьи жизни не стоят ничего.

Откуда опасность стать ненавистным? Общество, которое совершает самые далекие от любви поступки (включая массовые убийства), не поблагодарит вас, если вы скажете ему об этом. Но оно и не будет слишком беспокоиться. По большей части, оно просто не обратит на вас внимание.  В конце концов, это общество расплывчиво признает, что делает гнусности, и думает, что этому есть оправдание. Оно поймет, что ваши призывы стать более щедрым и моральным милы, но нереалистичны. Вы будете "добрым, но наивным малым".

Однако, если вы откажетесь согласиться, что чувствуете только ужас, когда верхушка этой цивилизации, в виде исключения, получает болезненный удар; если вы признаете, что часть вас ощущает, что это гнусное преступление в то же время - давно заслуженный ответный удар, тогда... Ну, похоже, на этот раз вы перешли определенные гарницы. Скорее всего за это вас морально сравняют с  врагом, и вы потеряете то условие (быть "своим", "нашим"), которое необходимо, чтобы  представлять из себя "добро". То есть, вы "потеряете свою невинность".

Вот почему решение выражать только соответственно очищенный ужас по поводу 11 сентября позволяет сохранить видимость добра ценой отказа от встречи лицом к лицу и возможности изучения чего-то весьма важного - местонахождения границ "цивилизации". Западная капиталистическая цивилизация является также и психологической системой, социальным полем эмоциональных обязательств, которые, в свою очередь, понимаются  в терминах морали. Страх быть плохим, нелюбимым, вина при мысли о том, что вас сочтут "бесчувственным", помогают удерживать подавляющее большинство граждан Запада на привязи общественной системы, которую они в глубине души признают прогнившей до основания.

Западные "невинность" и "добро" оказываются чем-то весьма любопытным. Каждый из нас, похоже, должен казаться владеющим этими качествами, чтобы наслаждаться нашими правами членов этой цивилизации. В итоге из этого следует не то что бы готовность ограничить то, что можно сказать. Это готовность сказать то, что хочешь, но из правильного места, т.е. оставаясь внутри своей цивилизации. "Свобода слова" в основном допускается - до тех пор, когда в минуту сильнейшего общественного потрясения, даются определенные указания: выражения чувства преданности нашей цивилизации, права она или нет. Вы можете сочувствовать угнетенным, но не можете чувствовать то, что чувствуют они. Когда дело пахнет керосином, каждый хочет знать, что может положиться и на вас, чтобы защитить то, что защищать нельзя. Не важно, если в некой возвышенной статье вы обсуждали возможность того, что ненависть других к США и Западу может иметь некоторые реальные основания. Главное - это ваше молчаливое выражение того, что для вас, как для гражданина Запада, подобное отношение к вашей цивилизации немыслимо. Так они знают, что вы по-прежнему принадлежите им.

Поэтому, что бы вы не говорили о наших звездах при их жизни, когда они умерли,  вы обязаны рассматривать их только с точки зрения их "личности". Они стали невинными жертвами, которых надо поместить в один ряд с теми, кого они попирали ногами при жизни. В эту мрачную минуту вас вынуждают забыть то, что они коллективно защищали и что коллективно совершали. Это означает, что вы должны моментально забыть весь свой гнев за тех, чью эксплуатацию они организовывали, чьи нужды они игнорировали, чье угнетение они финансировали, чье убийство они узаконивали. Это означает, что вы должны моментально забыть все те горькие чувства, когда вы когда-либо испытывали, ощущая себя невольным соучастником  их системы. Или, по крайней мере, вы должны притвориться. Так сильно наша цивилизация нуждается в своем освящении их смертью.

Политические выводы

В туче политической пыли, поднятой падением Всемирной торгового центра, по крайней мере одно видно ясно: левые пострадали. Призрак Терроризма рыщет по планете. Движение сил за "глобализацию снизу" (так называемое антиглобализационное движение - пер.)  теперь затруднено. Оказавшись в положении слабейшего участника в классической трехсторонней идеологической борьбе, левые не знают, какой путь выбрать. На первом пути они рискуют оказаться связанными с терроризмом и отвратительной версией ислама. На другом пути они рискуют раствориться в рядах "защитников Свободного Мира". Поэтому они пытаются решить эту проблему, проповедуя моральный абсолютизм. Они думают, что это - независимая позиция. 

Несмотря на внешнее впечатление, вопрос здоровья левой - ни в коем случае не ее внутренне дело. В результате 11 сентября и в разгар последовавшей войны, можно надеяться, что разумные консерваторы, либералы, постмодернисты и прочие начнут осознавать , что, на самом деле, слабость левых в последние четверть века ослабила само западное общество.

Все держиться на непонимании того, в какую трясину мы забрели. Защитная оболочка, в которой Запад, как ему казалось, жил, оказалась нарывом. Сейчас он прорвался. Он заживет, конечно, но на время самодовольство улетучилось.11 сентября символическая ткань общества глобальной несправедливости, вопиющего неравенства, воображаемых денег, коммерческой бессмыслицы, научных прорывов и демократических ценностей оказалась разорванной. Нам говорят, что ее разорвали снаружи. Это не так. Глобализация на самом деле улица с двусторонним движением. Все, что предполагалось удерживать в бедных странах, от милитаризованного государства  и псевдодемократии до процветающего расизма, скитаний масс беженцев, обнищания обездоленных, экономических крахов, необузданных экологических катастроф и терроризма -  с бульканьем поднимается по канализации богатых стран.

<...>

Кто бы ни совершил теракты, главный политический урок сентября ясен: цена, которую  гражданам Запада придется платить за сохранение границ  вокруг их собственного и "выше всех звезд" необычайно комфортного образа жизни, растет. Им также придется расплачиваться страхом, беспокойством и постоянной потерей иллюзий о чистоте своих рук.

Правые хотят сохранить существующие границы комфорта и защиты закона, или, скорее, сузить их фактически до охраны только звезд корпораций и их обслуги. Остальные из нас, граждан Запада, остаются на разных строчках  прейскуранта, заменимые (как знает каждый уволенный рабочий), но не совсем обесцененные, в отличие от какого-нибудь африканского браконьера.

Несмотря на сказанное, правые совершенно правы в своей вере, что западную цивилизацию стоит защищать. При этом нет необходимости, как полагают некоторые левые, обязательно ставить эти слова в кавычки. Нужно просто понимать, как указывает Борис Кагарлицкий в своей книге "Новый реализм, новое варварство", что западная цивилизация сама превращает первобытных людей и представителей других цивилизаций в "варваров". И как это снова и снова становится очевидным, диалектическая сложность состоит в том, что чем свирепее цивилизация защищает себя от вторжения варваров, тем более варварской она становится.

Скажем прямо: если вы хотите жить на процветающем острове в океане нищеты, готовьте колючую проволоку и снаряжайте боевые самолеты. И даже если вы это сделаете, ваши долгосрочные проблемы только усугубятся. Тем не менее, именно этого явно желает господствующая коалиция западных вождей и ведомых ими. Большинство ведомых, рядовой состав, заранее входят в цифры предполагаемых потерь, но им еще предстоит осознать это.Или, может быть, они осознают это слишком ясно, и поэтому сражаются еще яростнее, чтобы остаться в сужающемся кругу счастливчиков.

Тем не менее, что если вы решительно не желаете жить на таких островах, окруженных такими морями? Тогда признайте, что абстрактный моральный абсолютизм имеет весьма ограниченную пригодность! Несомненно, он действует, иначе от него давно бы отказались. Но двойные стандарты эмоциональной отзывчивости, и тем самым этической ответственности, не могут быть излечены повышением дозы моральной касторки (хороший пример этого - книга Питера Унгера "Живи сам и давай умереть другим"). Невозможно избежать векового парадокса целей и средств: в этом суровом мире невозможно эффективно выступать за всеобщие моральные оценки, не противостоя тем конкретным людям, которые на них плюют. Сегодня необходимо действительно бросить вызов астрономически неравному распределению капитала, которое определяет разную ценность разных жизней и смертей. В целом, необходимо разорвать психологические связи с капиталистической оценкой ценности жизни и одновременно подвергнуть анализу ее лицемерное абсолютистское "гуманное" приложение, чтобы снова повести непростую, нелегкую, и , давайте скажем прямо, иногда насильственную борьбу за социалистические экономические отношения. Идея всеобщей моральной оценки, то есть, идея глобальной цивилизации, предполагает такие отношения. Их нельзя достичь, просто играя роль совести капитализма.

Естественно, исторический урок обществ советского типа здесь весьма к месту, но он учит нас вовсе не тому, что думают многие. Исключив страны, пришедшие к коммунизму на штыках Красной Армии, эти общества возникли как ответ на очевидную неспособность капитала предложить приличную жизнь миллионам. Это, опять, наша нынешняя ситуация.

Человечество, конечно, серьезно пострадала от коммунистического опыта (те, кто нуждаются в напоминаниях, могут заглянуть в "Черную книгу коммунизма"). Оно имеет  право быть осторожной. То же относится к попытке морально сориентироваться. Я далек от мысли, что все мои рассуждения предлагают "решение" проблемы моральных действий. Даже "моральный абсолютизм" определенного рода может быть достоин внимания, если это поможет выйти за пределы судьбы уготовленной христологической "прекрасной душе". Из трудов Троцкого, Брехта, Мерло-Понти и других марксистов видно, что вся область сопротивления несправедливости - это своего рода моральная трясина. Но дело в том, что мы, люди, блуждаем по этой трясине. Таково наше положение, и если мы считаем себя моральными созданиями, лучше признать это.

Нынешние левые в основном желают отложить все это в сторону. Они считают, что могут обойтись без "плохих" чувств, потому что мечтают обойтись без насилия. Но на деле уйти от ненависти так же невозможно, как уйти от насилия. Это потому, что  власть капитала ненавистна  для массы людей, и потому, что, к несчастью, капиталисты всегда забывают свое абсолютное уважение к человеческой жизни, когда в опасности более важный абсолют - их кошелек (смотри Джеймса Петраса и Генри Вельтмейера "Глобализация без маски"). Разумеется, можно надеяться, что борьба не дойдет до насилия, благоразумие требует пробовать избежать его, если возможно, но основываться на отказе от насилия в принципе - это уже капитуляция.

К счастью, сейчас еще нет признаков широких политических репрессий на Западе. Левые не представляют серьезной угрозы власть имущим, сама их слабость защищает их.  Но останутся ли они слабыми или начнут обдумывать свою роль как проводников альтернативного пути к  человеческому самоуправления, то есть, как реального претендента на власть. Как могут западные левые даже обдумывать задачи, которая история поставила перед ними, когда они так заняты усилиями понравиться, быть лояльными гражданами и прекрасными душами?

Вместе с тем, любой, кто согласен принять на себя ответственность, которая налагается на людей самим фактом их существования, должен также преодолеть "плохие чувства", даже если они незаменимы для  разрыва своей воображаемой связи со звездами. Всеобъемлющая ненависть загоняет вас в душный угол без красоты, утешения и просвета. В  конце концов она предполагает ненависть к себе, как воплощению ненавистной идеи.

Таковы проблемы, которые нам придется решать, рано или поздно. Порукой этому - господство неолиберализма и его кризис. И пока все идет как обычно, есть надежда, что граждане Запада, видя на своих руках все больше крови, могут в конце концов решить, что если этого не избежать, можно рискнуть запачкать руки, борясь за правое дело. Левые от этого выиграют - просто потому, что понадобятся, если, конечно, они сумеют радикализироваться вместе с радикализацией ситуации.

Ирония заключается в том, что катастрофа Нью-Йорка доказывает, что старые антикоммунистические аргументы должно снова вытащить на свет, только направив их в другую сторону. Удивительно, насколько много проблем советских времен сейчас представлены в самом капитализме. Реально не ограниченная ни историческими (традиционными ), ни будущими (социалистическими) рамками, система в результате практически не имеет внутренних ресурсов, которые спасли бы ее от социальной и экологической катастрофы.

Как и в случае с политбюро, происхождение этого странного бессилия мировой неолиберальной элиты лежит в ее неограниченной мощи. Даже тогда, когда система отчаянно нуждается в реформе, единодушие по основным вопросам экономики среди всех правящих партий предотвращает даже попытки обдумать необходимые шаги.

Эта проблема выходит за рамки идеологии. Главы корпрораций регулярно меняются местами с высокопоставленными правительственными чиновниками. Представители промышленности возглавлют государственные учреждения, призванные регулировать эту промышленность. Министры - прежде всего акционеры,  и госслужащие только во вторую очередь. Если университетская наука случайно не служит корпорации, она , скорее всего, отзовется на "требования рынка" и тем самым окажется в чертовом колесе моды.

Некоторые последствия достаточно ясны. Встеча на высшем уровне в Рио десять лет назад - образец беспомощности. Протоколы Киото против изменения климата, смехотворно недостаточные сами по себе, осуществляются так, что это делает их еще более смехотворными. Возможность всеобщего ядерного разоружения в связи с окончанием Холодной войны даже не рассматривалась. Неудовлетворенные своими подлунными возможностями, богатейшие государства лелеют мечты о превращении космоса в поле битвы, горя желанием, без сомнения, завоевать планеты-изгои.

Разумеется, государства в основном отвечают на  попытки активистов поднять эти и другие не менее серьезные вопросы дополнительными ассигнованиями на пропагандистов и жандармов... Неясно, действительно ли капиталистическое общество, которое постоянно выходит за рамки своих собственных величайших технических достижений,  требующих объективно все больше образованных рабочих, готово отказаться от так тяжело завоеванных преимуществ, лишь бы избежать самой минимальной самокритики? Потерянное в нарциссическом зеркальном зале, где практически все возможности анализа изуродованы идеологической трусостью, психологическим рабством или интересами коммерции, западные режимы создают лидеров, свободных не только от морали, но и от ощущения реальности.

Все это, опять-таки, напоминает закат СССР. Методы этого режима во внутренней политике были более жестокими, но там тоже была правящая группировка, которая тоже слишком хорошо умела нейтрализовать оппозицию. Эта система тоже продолжала проводить символические выборы, не имеющие никакого отношения к курсу правительства. В этом случае, без рыночной стоимости, система не имела возможности знать реальную цену чего бы то ни было. Полностью подчиненная рыночной стоимости, нынешняя западня система не имеет возможности знать реальную цену чего бы то ни было. Возможно  "реальная цена" не имеет самостоятельного значения. Но, самостоятельно или нет, эта цена шлет нам своих представителей. Иногда ее посланцы потрясающе жестоки. Все зависит от того, разбудит  ли вас это потрясение. Если вы нуждаетесь в подходящем историческом сравнении для 11 сентября, то это не Пирл Харбор, а Чернобыль.

Перевод с английского Лидии Волгиной
 
 

 Обсудить статью на форуме