ЖИРНЫЕ КОТЫ И ГОЛОДНЫЕ ДЕТИ РОССИИ

Помню, в 1942 году появился плакат-картинка: крючконосый немецкий солдат в каске сидит за столом в крестьянской избе и пожирает здоровенный ломоть русского хлеба, по-волчьи поглядывая на тощих русских детишек, мальчика и девочку, с голодной тоской следящих из угла за их хлебушком, исчезающим в утробе оккупанта. Под плакатом была надпись, обращённая к советскому бойцу с призывом спасти детей от врага. Очень верная была картинка.

Я о ней вспомнил после того, как  вчера по «НТВ Интернэйшнл» увидел развлекательную передачу для «новорусских» богатеньких. Конечно, её могут смотреть и российские бедняки, если у них ещё есть старый телевизор, но навряд ли они захотят это делать. В этой передаче рассказывается, как следует богато и со вкусом наряжаться, какой шикарной мебелью обставить вам вашу многокомнатную квартиру, какие французские духи или швейцарские часы сейчас в моде и как лучше есть ананасы и устрицы и в каком порядке подавать их к столу. Услыхав про ананасы, сразу вспоминаешь пророческие строки  времён революции: 

                                            Ешь ананасы, рябчиков жуй –
                                            День твой последний приходит, буржуй!

Когда же придёт последний день буржуя нынешнего, жующего Россию, как рябчика и поедающего её детей, как ананасы?! Чем же поразила меня последняя передача? Дело в том, что ведущая передачи, молодая девка, причёсанная и перекрашенная под блондинистую куклу «Барби», искусственно попискивая под несовершеннолетнюю, представила зрителям нечто, явно претендующее на рекорд Гиннесса. Нечто было котом по имени, если не ошибаюсь, Тимофей. Кот, семи с половиной лет от роду, благодаря усиленному питанию «с младых когтей», весил 14 килограммов и представлял собой мешок, набитый салом и покрытый белой шерстью. Спереди из мешка торчали, как завязки, ушки, а ниже подергивались, как пуговки, глаза. Иногда, как мелкая прореха в мешке, открывался роток и раздавалось сдавленное даже не «мяу», а какое-то иностранное «мью». Кот лежал на ковре  на боку именно, как мешок, из которого вытарчивали коротенькие декоративные ножки. Ходить он на них навряд ли мог. Они казались почти что нарисованными на шерстистом мешке для красоты. Хвоста я на фоне этого торжества «животизма», как-то даже не заметил, хотя хвост у него конечно же был, ибо породой он был не редким бесхвостым котом с шотландского острова Мэн, а обычным котом российских кровей, только чудовищно откормленным. Тут Барби представила и хозяйку кошачьего буржуина – довольно серую русскую домохозяйку, некрасивую тётку средних лет, вовсе не толстую. Та взяла белый пушистый мешок на руки и сказала, что Тимофей потому так раскормлен, что жизнь кошачья коротка, и потому ей  хочется, чтобы он успел за время своего недолгого земного существования побольше скушать всяких вкусненьких вещей. В подтверждение того, что кот действительно весит 14 кг, на напольные весы встал невзрачный белобрысый сынок хозяйки лет 12 от роду,  взвесился, а потом мать ему в руки дала белое брюхо с ножками и ушами, и их снова взвесили. Разница соответствовала 14 килограммам. Радость-то какая! Вся страна видит! А под конец было самое главное: кормление несчастного ещё живого существа очередной «вкусненькой вещью»: хозяйка взяла небольшой ломоть мягкого белого хлеба, покрыла его толстым слоем  сливочного масла, а сверху наложила целую горку зернистой красной икры (здесь, в США один паунд, то есть фунт или 453 г., стоит до 22 долларов!) и ткнула Тимофея ротком во «вкуснятину». Кот, подёргивая ушками и облизываять, стал уминать крупные красные зёрна, не спеша переходить к хлебу и маслу. Похоже, что их он не ел, и они лишь служили мягкой пахучей «тарелочкой» для икры, поглощаемой большим чревом с маленьким розовым ротком. Порой казалось, что он хочет увернуться и перестать жрать, но хозяйка прижимала то его место, которое считалось головой, к лакомству и пальцами подсовывала икринки в его крошечную пасть...

Год тому назад это же телевидение показывало бедную русскую семью в провинциальном городе: женщину-мать, работающую, но не получающую зарплату, её сынишку, белокурого хорошенького, но бледного и худенького Ваню, лет  семи-восьми  от роду, совсем как жирный кот Тимофей, и его бабушку. Все трое живут на крошечную бабушкину пенсию. В доме давно нет хлеба, и мальчик не мог вспомнить и ответить на вопрос корреспондентки, когда он последний раз ел хлеб... Утром он пьёт пустой чай, а после школы есть отварные капустные листья... В школе с ним и его такими же бедными товарищами случаются голодные обмороки. Да и с учительницами – тоже!.. Услыхав про отварные капустные листья, я вспомнил свою лагерную баланду, в которой тоже в малом количестве плавали верхние капустные листья – те, грубые и грязные, которые хозяйки сразу обламывают и выбрасывают. Иногда ложка могла выловить из миски и четвертушку синеватой полугнилой картофелинки. Но в лагере у нас на второе в обед, а также утром и вечером давали сечку – битую крупу не известного мне происхождения, сваренную в воде без какого-либо жира. Вечером же могли дать и отварную голову солёной трески, её можно было есть, если нос зажать. Но я, выросший на донской рыбе, этот деликатес уже есть не мог, отдавал желающим. А желающих было много. А по средам – о счастье! – давали гороховую размазню. И главное – на день выдавали по полбуханки чёрного, как совесть наших судей, клейкого тяжёлого хлеба, которым мы покреплялись для того, чтобы одолеть дневную норму, превышавшую норму вольнонаёмного работяги втрое. Вспомнив лагерную кормёжку, я сообразил, что  она была бы «усиленным питанием» для мучимого голодом невинного русского мальчика Вани.

В том же 1942-м и вообще в течение всей войны не было дня, чтобы я или кто-то из нашей семьи в эвакуации или у себя в Ростове-на-Дону не получил бы по карточкам свою пайку хлеба, пусть даже очень похожего на мой лагерный. Так было, потому что у нас, в те годы тяжкие войны, было совсем иное правительство,  чем у мальчика Вани сейчас, в мирное время.

Думая о миллионах голодающих и умирающих от голода, холода и болезней маленьких русских Вань и Тань, хочешь невольно расправиться с виновниками их геноцида. Нет, не с богатыми серыми «новыми русскими» тётками, кормящими красной икрой жирных котов на глазах голодной страны, в которой иные порой не имеют даже хлеба, а с теми сидящими во главе государства, кто устроил нашему народу такую проклятую жизнь, а, вернее, не жизнь, а вымирание! 

Я знаю, иногда владельцы кошек и собак «сходят с ума» позволяя своим любимцам всё, что угодно, и кормя их лучше самих себя. Одна владелица суки породы бассет при нас, гостях, принесших хозяйке торт, позволила этой коротконогой твари положить длинноухую голову боком на стол, дотянуться до торта и сожрать его, после чего сука забралась под рояль и обильно помочилась. Мало ли ненормальных, которые отдают своим псам и котам последнее! Но показывать даже в США, где кроме миллионеров и просто богатых людей есть миллионы голодных безработных и бездомных, кутающихся в лохмотья на ночных скамейках зимой,  это даже не бесчеловечная, а чисто садистская акция. А в России, где бедных и нищих людей более 80%, это тяжкое преступление, циничное издевательство, моральная пытка голодающих, страждущих и обездоленных.

Когда думаешь об этом гнусном деянии, невольно хочется даже не расстрелять, как нелюдей, главных виновников этих страданий огромного достойного народа с великим прошлым, а, – как на другом плакате тех же далёких лет, где боец вознает штык в фашиста, – всадить в их жирное, черномырдиноидное, аяцковидное, бендукидзеподобное, огромное, как их наглость, брюхо старый трехгранный русский штык советского бойца-спасителя! 

Люди не только мрут с голоду. Б.Кагарлицкий в последнем номере «Новой газеты» приводит данные, согласно которым нынешней зимой в Москве уже погибли от замерзания 300 человек. В декабре прошлого 2001 года и в первой половине января этого 2002 года в Москве ежедневно замерзали по 5-10 человек. Это больше ежедневных потерь российской армии в Чечне. Это, конечно, не только и не столько упавшие пьяные, которых никто не поднял. Это бездомные, ослабевшие от голода и холода люди. При Советской власти, особенно в 50-60 годы такого не было. Всех пьяных подбирали и доставляли в медицинский вытрезвитель, больных – тоже подбирали и – в отделение «скорой помощи», а улицы были очищены от снега так, что дамы могли ходить в сапожках на высоких каблуках. Да при Брежневе я оказался снежной зимой на Красной площади и засомневался: а есть ли сейчас в Москве снег? Дело в том, что на брусчатке не было ни снежинки, как сухой осенью! Так была она отчищена. Тогда в СССР и особенно в Москве были хозяева страны, которые хотели, чтобы всё выглядело хорошо. Теперь в Москве и в стране везде сплошные временщики, которые всё растаскивают и переправляют в виде долларов за кордон. А Москва и страна путь валятся в тартарары вместе с замерзающими бродягами, которые были при Советской власти, инженерами, квалифицированными рабочими, врачами,  писателями.

В феврале будет год, как я впервые за десять лет навестил Россию и Москву. Летел в самолёте «Аэрофлота» на чудовищной высоте над снежными полями облаков. Рядом сидел нежный русский юноша. Объяснил мне, что был на каникулах у папы и мамы в, которые уже переселились на постоянное место жительство в Штаты. Папа учёный, похоже в области науки, которая может быть и стратегически важной. Теперь папа работает на Штаты, потому что в России правительство предателей умышленно развалило науку, военную промышленность и не платит нормально учёным. Это делается по указке МВФ, США: индустриальную страну (и не нашу первую) лишают всего, что обеспечивает её независимое экономическое состояние, в результьате чего она превращается в подвластную диктату «покупателя»-колонизатора колонию, например, поставляющую Западу нефть. Я спросил юного сына уже американского учёного, где же он учится, если с каникул летит в Россию. Он ответил, что учится в МГУ, потому что в МГУ учиться дёшево, а в американском университете не менее 20 тысяч долларов в год. Естественно, в колониальной стране всё дешевле, а качество обучения студентов за счёт советского научного наследия в МГУ высокое. 

Встреча с Родиной, оккупированной правительством американских полицаев из местных российских туземцев была скрашена тем, что в аэропорту в Шереметьево меня встречали комсомольцы и коммунисты «Трудовой России», в чьей газете «Молния» я публикую свои статьи после ухода со страниц «Советской России», отражающей оппортунистические взгляды КПРФ, отказавшейся от всех принципов коммунистов: от диктатуры пролетариата, от передачи всех средств производства в руки трудящихся, от пролетарского интернационализма. Я сразу же попал в объятия товарища Анпилова, а комсомольцы подняли красные плакаты с надписями «Писатель-коммунист Константин Ковалёв вернулся на Родину! И «Ковалёв – СССР!» Последнюю фразу они стали скандировать, а операторы снимать всю эту сцену видеокамерами. Мне стало неудобно и радостно. Потом все встречающие пожаловали ко мне домой, где мы хорошо отметили моё прибытие на родную землю, произнося искренние тосты. А потом начались будни и знакомство в Москвой буржуйской. 

Мне говорили в Америке, что Москва, дескать, стала, благодаря Лужкову (и богачам, которые все деньги России держат в столице!), неузнаваемо прекрасной. Этого я не увидел. Просто она превратилась из столицы нашей Родины  в колониальный центр США на российской территоррии. Конечно, многие дома и особняки перестроены, отремонтированы, и приспособлены под их непомерные нужды, но всё остальное опошлено: рекламные афиши на нынешнем полублатном новоязе, упрощение на животном уровне. Так, вместо «Продукты питания» написано более доходчиво для примитивов «Еда». То есть просто перевели дословно (это называется «скалькировали») американское “Food“. Этак, они скоро на лучших театрах напишут «Развлечение» (“Entertainment”). Не хватает ещё надписей «Женщины» (Women”). И тогда всего будет в достатке для населения, превращаемого в колониальную рабочую скотину.  Но многие виды рекламы уже написаны по-английски. Даже в продуктовой лавке в Люберцах с хорошим ассортиментом чудовищно дорогих для россиян продуктов (почти, как в США и даже порой без «почти») на дверях висит табличка на заграничном языке колонизаторов со словом “Open”, то бишь «Открыто». А на обороте –“Closed” – «Закрыто», дескать. В отличие от прежних лет в Москве масса иностранных машин, но в Нью-Йорке запах бензинной гари не чувствуешь, а здесь, в колонии всё маркой ниже, а потому здесь вам в нос бьёт дым отечества из иностранных выхлопных труб, который, нет, ни сладок, ни приятен. 

Напротив конечной станции метро «Выхино» (Ждановкая») находится светлое здание, построенное в 70-е годы. Это какой-то экономический институт. Забыл старое название. Перед ним был красивый сквер с зелеными газонами и цветами. Сейчас всё это место застроено базарными ларьками так, что того здания не видать и к нему не протолкаться. Крестьяне из Подмосковья и областей Центральной России торгуют хорошими продуктами. Цены тоже «хорошие». Даже для Америки. Раньше проезд в метро стоил 5 копеек, как и в автобусе, троллейбусе и трамвае. Теперь 10 россиянских рублей. 

Сижу в вагоне метро, еду к центру, рассматриваю сидящую и стоящую публику.
Вагоны, метро и – как я потом увижу, –  весь город не так сильно переполнены людьми, как при Советской власти. Нет почти людей, по виду которых сразу видно, что это – приезжие. Те раньше толкались, ругались, потому что были раздражены тем, что в Москве всё есть в магазинах, их же продукты, их же тульская варёная колбаса за 2 руб. 20 коп., которую москвичи брезговали покупать, а покупали получше – московского производства. Туляки прямо в магазинах говорили: «Зачем же её забирают у нас в Туле и везут сюда, если вы её не берёте? Пусть бы нам оставляли!» 

А забирали верховные власти колбаску у Тулы для того, чтобы у москвичей, не дай бог, не произошло перебоя в поставке колбасы на прилавки хоть на полчаса! Москвичи, а их – десятимиллионная армия народа, – окружали своими кварталами Кремль, здание на Старой площади, и на Лубянке, и поэтому раздражать их было неосмотрительно. В феврале 1917 года, по некоторым данным, капиталисты, поставлявшие хлеб в хлебные магазины Петрограда, устроили тайный саботаж, и доставка прекратилась. Начался бунт женщин, стоявших в очередях за хлебом. Их поддержал гарнизон. И в течение трёх дней царская власть в столице была свергнута. А потом и во всей России. Одно дело – бунт в далёком Новочеркасске, а другое дело – под окнами у правительства. Тут можно не успеть очухаться.

Поэтому Москва у нас была в последние десятилетия государством в государстве. Прописаться в Москве стало труднее, чем получить вид на жительство в Соединённых Штатах. Москвичам поставляли всё лучшее и в изобилии. А если ассортимент чего-то был всё же беден, то это означало, что в провинции этого товара вообще со сталинских времён не было! Был брошен обидный для нас, провинциалов (я тогда жил в Ростове-на-Дону), клич: «Превратим Москву в образцовый коммунистический город!»  Почему это именно Москву? Москва жила за счёт поставок всей страны, а мы в Ростове всё сами в избытке производили, а с 1968 года мяса не видели, хотя мясокомбинат им. Микояна продолжал работать на полную мощь: всю продукцию везли в Москву. 

А я из Москвы, когда уже поселился у её границы, отправляясь в отпуск, вёз в железнодорожном вагоне под сиденьем родителям в Ростов несколько килограммов мороженной говядины. Москвичам строили дома в несколько раз быстрее, чем нам, им за одну и ту же работу платили в полтора-два раза больше, чем в том же Ростове. Я в Ростове получал как переводчик научно-технической литературы с нескольких языков 110 руб. Если бы мой директор НИИ был даже моим родным  дядей, всё равно больше 130 руб. в месяц он мне не смог бы выкроить: ставки такой не было. А в Москве я сразу получил 170 руб. А потом и 200 руб. в месяц! В Ростове вывешивали объявление: «Требуется инженер-технолог с окладом 120 руб.». Хочешь – соглашайся на такие условия, не хочешь – шагай мимо! А в Москве у меня дыхание перехватило, когда у меня спросили: «Сколько вы хотите у нас получать?» – Как это?? – «А так – сколько?» Я думал, что я обнаглел, попросив 160 руб., так как был в долгах после переезда в Подмосковье. Мне дали, как я уже сказал, для начала 170 руб., чтобы я не перебежал потом в другой НИИ.             

В Москве каждый директор мог делать почти всё, что угодно, для привлечения ценного работника. Когда мне дали 200 руб., меня оформили как руководителя группы, хотя никем я не руководил, а переводил на русский язык с иностранного и наоборот сложнейшие тексты. Я даже старшим научным сотрудником числился пару лет, хотя учёной степени, необходимой для этого, не имел. Я это рассказываю для того, чтобы объяснить, откуда взялись нынешние москвичи, которые – не все, разумеется! – живут лучше остальной России и в массе своей голосуют против коммунистов и за антинародный режим Ельцина-Путина. Их «вырастили на верность народу», обитающему в Кремле, ещё в те далёкие послесталинские годы. Москву ещё при Хрущёве и Брежневе превратили в образцовый АНТИкоммунистический город!.. 

Помню, при Брежневе по радио запели новую песенку про маленького москвича, в которой пелось, что ему всего четыре года, а он уже москвич! Это ж надо, какая честь и привилегия по праву рождения! Какой принц крови! Москвичи, недовольные очередями, увеличеными за счёт несчастных приезжих, нагло кричали труженикам из остальной России, не из «коммунистической», как  их Москва, а всё ещё из социалистической: «Вот они тут, приеЖьЖии! Из-за них очереди-то!» 

Отсюда понятен тот антисоветский накал митингов в Лужниках и на Пушкинской площади в годы перестройки, который нельзя объяснить одним только зомбированием людей антикоммунистической пропагандой, которую поощрил Горбачёв, передав газеты, журналы, радио и телевидение коммунистической страны в руки антикоммунистов. Большинству москвичей, как и их номенклатурным начальникам, давно хотелось жить так, как они и живут нынче посреди нищей, голодной, а то и бездомной, обездоленной России! 

Конечно же в Москве не все такие. Ехал я на троллейбусе далеко за метро «Динамо», разговорился в среде явно бедных интеллигентных советских людей, нелегко расстававшихся с двумя рублями за проезд. Постепенно, – а я умею разговорить людей, – я развёл такую коммунистическую пропаганду, что хоть забирай меня «за оскорбление чести и достоинства» кремлёвских воров. Думал – сейчас сдадут! Нет, кое кто молчал, но слушал, а большинство заговорили и полностью меня поддержали. А одна пожилая женщина меня горячо поблагодарила за правду и за то, что, я, «как чувствуется, такой добрый и человечный». Слышите, враги! Это в первую очередь не я столь добрый и человечный. Это настоящие идеи коммунизма добры и человечны! Это они тронули моих собеседников!.. Так это было трогательно – побывал среди своих советских, лучших в мире людей! 

Но почему же в Москве так мало видно приезжих? А потому, что, во-первых, стоимость проезда на транспорте дико подорожала, а теперь, год спустя – на очередные 30%. Да и «зайцем» нищий человек не проскочит: теперь с новой буржуйской властью не забалуешь – на Казанском вокзале на выходах на перрон к электричкам стоят такие металлические двери с автоматическим замыканием, что пока билет в какую-то щель не сунешь, дверца не откроется. Такого и в американских аэропортах нет! И охранники в форме, скопированной с одёжки немецких полицаев, стоят, опустив бульдожьи челюсти на затворы автоматов. В городе на деле военное положение! Вооружённые кабаны, одетые в камуфляжную форму, вдруг выхватывают с эскалатора прилично, но по-провинциальному одетую девушку и начинают проверять у неё документы, словно сейчас 1941 год и над городом кружат немецкие самолёты, а по ним долбят зенитки. Если это рослый сильный парень даже славянской наружности, его тоже хватают, оттаскивают в сторону и начинают «шмонать». Меня в лагере почти никогда не шмонали. 

Короче, «дорогие мои москвичи» наконец освободились от ненавистных им «приеЖьЖих»! Но что я заметил в пассажирах, когда ехал от Выхино к Китай-городу (площади Ногина)? Я увидел, что публика вокруг, «чистая», «культурная», одетая лучше американцев – никаких кроссовок, полуспортивных курток, шапочек. На большинстве приличные меха, дублёнки, приличная тёплая обувь, хорошие зимние шапки. На лицах стоящих и сидящих «полный гордого доверия покой», подлое довольство людей, затаившееся в их полуулыбках, словно они хотят сказать сами себе: «Мы живём за счёт остальной России, это непорядочно, но нам так хорошо, тепло, сытно и уютно!» Вот она, под сенью двуглавого орла буржуйская «слава, купленная кровью» коммунистов и патриотов, павших 4 октября 1993 г. при защите Верховного Совета РСФСР, который не хотел допустить раздела собственности всего народа России между чиновниками и уголовниками, окопавшимися с тех пор в своих чудовищно огромных офисах в Москве!

Позже появляюсь на станции метро «Площадь революции». Бронзовые изваяния революционных матросов и солдат с оружием. Чуть не наткнулся на новые, восковые изваяния. Отдёрнулся. Да это крестьянка молодая в платочке, держа спящего грудного запелёнутого ребёнка в одной руке, другую протянула за милостыней и так застыла абсолютно неподвижно, словно окоченела. В лице – ни кровинки, взгляд отсутствующий. Не видно, чтобы спешили ей подавать. А ведь наверняка она платит дань вооруженным милиционерам и дежурным работникам метро по известной ей таксе за то, чтобы не прогнали. Делаешь пять шгов, и опять – нищие, протянувшие неподвижные руки. Видимо просить вслух, «приставать» к пассажирам запрещено, и они стоят, как  экспонаты в музее восковых фигур. А около метро и на каждом углу нищие, ищие, нищие! Они исчезли в Советской стране еще лет сорок тому назад, если не раньше, а теперь вновь объявились. Когда мы с моим сыном Сергеем от первого брака, приехавшим ко мне из Ростова, спустя три недели покупали ему билет на поезд на его обратный путь в кассах Казанского вокзала, нам никто не мешал. Но стоило отойти от кассы, как нищая женщина с двумя детьми последовала за нами, умоляя подать милостыню. Она понимала, что у стоящего в очереди за билетом может «не быть мелких». А вот после покупки билета, у него есть мелкие деньги от сдачи. И так – везде среди чудовищной роскоши колониальной столицы разграбляемой Россиянии! Нищие на подходе к Кремлю, нищие у храмов, – проходишь «сквозь строй» укоризненно протянутых рук в подземном переходе, и они бьют тебя по душе сильнее шпицрутенов Николая Первого. 

Сын ко мне приезжал не только повидаться: он получил тройной перелом при падении годом раньше, нога неправильно срослась, и я его устроил в знаменитую больницу ЦИТО, где ему сделали сложнейшую операцию при условии, что у меня есть «лишние 1000 долларов». Я достал из нагрудного кармана «лишние» 1100 долларов и показал хирургу.  Позже осмотр колена сына показал, что операция будет стоит всего 500 долларов. В США всё это стоило бы с лежанием несколько дней в больнице тысяч двадцать, а то и больше. Эти цены говорят о том, что народ здесь, в Москве, богат относительно, и большую цену не «загнёшь». 

Недельный минимальный заработок американца 300 долларов здесь является приличным месячным заработком в частной фирме. На государственной службе люди получают гроши. Мой сын зарабатывал в тот момент в месяц столько, сколько моя жена в среднем тратит за один раз в продуктовом магазине в Нью-Йорке, то есть 25 долларов. Теперь я узнал, что на новой работе он имеет около ста долларов. Работал он церковным сторожем, где и упал с церковной крыши, помогая устанавливать купол на бывший советский кинотеатр «Колос» около Россельмаша. Теперь работает водопроводчиком, лазает по люкам, чинит теплотрассу. А при Советской власти он был вертолётным техником на серийном вертолётно-сборочном заводе Камова в Ростове. 

При встрече же в Люберцах я повёл его в частный продуктовый магазин, где под стеклом лежали все виды колбас, сосисок, окороков, бэкона, буженины, сала, масла, всевозможной рыбы, всех сортов сыров, молоко,сливки, яйца, а также торты, пирожные, коробки шоколадных конфет, позади на полках стояли дорогие вина, коньяки, водка и ликёры... Цены – точно, как в Америке! Я спросил у своего 40-летнего  сына, которого я после выхода из лагеря не по своей воле не видел 29 лет: «Говори, чего ты хочешь, сынок – всё куплю!» Тот, бородатый, ответил почти как ребёнок: «Да ты знаешь, папа, выбирай сам, потому что я так давно ничего этого не ел, что даже забыл вкус этих вещей!» 
Дома он почти разгневался, когда я хотел вылить в раковину со сковороды постное масло, на котором уже изжарили картошку (в Америке жиры считаются вредными для сердца, а я сердечник): «Что ты, папа! Мы дома такое масло всей семьёй (а у него двое детей и жена) хлебом бы повымакали!» 

Мой покойный брат был ведущим инженером тоже на заводе Камова, но на головном, опытном в Люберцах. Когда же год тому назад в Люберцах я зашёл в частный магазин и купил там итальянскую стиральную машину для своей квартиры, куда всё же хочу вернуться из США, из беседы с молодым продавцом выяснилось, что при Советской власти он был, как мой брат, инженером-конструктором на том же заводе Камова. Мой брат не дожил до такого унижения... Вечером приехал мастер, который подключил стиральную машину к воде, сливу и сделал заземление, чего в США никто не делает. Разговорились. Он тоже по специальности бывший советский инженер-электронщик, а не сантехник или простой электромонтёр! Советские инженеры не нужны нынешнему режиму, потому что не нужны Соединённым Штатам: Россия не должна иметь своей многопрофильной индустрии, она должна иметь только добывающую промышленность и транспорт для вывоза российских полезных ископаемых за американский бугор! 

Для работы в добывающей промышленности и на транспорте на территории России, которой скоро не будет, достаточно миллионов пятьдесят человек. Остальные, по подсчёту западных социал-дарвинистов, должны вымереть от голода, холода и прекращения деторождения в экстремальных жизненных, а, вернее, антижизненных условиях! И ещё Россия по планам мирового империализма, который дергает за верёвочки разрушительную куклу-монстра под названием «Путин» и кукольный кордебалет под названием «правительство РФ», должна передать своё ядерное оружие «друзьям и союзникам» из Вашингтона!  Теперь разрушительная кукла, бьющая в грудь России незримым отбойным молотком, передала при полном молчании народа, чьё сознание затуманено голодом, а воля парализована холодом, Советскую Среднюю Азию, временно отошедшую под власть средневековых баев и султанов, американским пришельцам под военные базы. Теперь народы республик Средней Азии даже при желании не смогут воссоединиться с нами в новый Союз!..  Зато пришельцы смогут безъядерными «точечными» ударами в случае конфликта расстрелять наши межконтинетальные ракеты  на вылете из подземных шахт! Да и не будут они вылетать – их передаст гнусный продажный предательский режим из лап в лапы новым «хозяевам земли русской»!..

Летел я в самолёте назад, в Америку к семье, и старался думать о хорошем, то есть о встречах с коммунистами и комсомольцами на митингах по субботам у Музея В.И.Ленина с последующими посещениями Мавзолея. Встречался я и в ЦДЛ с читателями, и везде – и у Музея, где я произнёс без подготовки речи против режима, и в «храме» писателей России я давал бесконечные автографы на моей книге «Вверх по лестницам стихов». И при этом меня сильно смущало и трогало буквально любовное отношение ко мне читателей, членов «Трудовой России», пожилых образованных людей, над чьим возрастом смеются победившие народ молодые и средневозрастные хищники, а также и оппортунисты из КПРФ. Смеются над строителями и защитниками Советской власти, обеспечившими им физическое существование, отдых, и бесплатное образование, которое они использовали во зло. 

А рядом со мной в кресле авиалайнера сидел вертлявый, возбуждённый, разговорчивый и очень эрудированный российский учёный. Он летел «на конференцию» в США, но я понял, что он там и останется. Учёный твердил, что сделал изобретение, но в России ему нет дороги к осуществлению его метода. А без этого ему лучше не жить, лучше наложить на себя руки! Я было восхитился таким его жертвенным отношением к науке. Он, по его словам,  осуществил дальнейшее развитие того, что в Америке называют MRI – магнитно-резонансное исследование (инспекция). Его применяют в медицине. 

И я проходил такой тест, позволяющий исследовать мозг или, например, выяснить, нет ли рака в любом месте брюшной полости. Учёный пояснил мне, что американцы умышленно неточно называют этот метод, чтобы не отпугнуть невежественных американских больных. На самом деле это ЯДЕРНО-магнитно-резонансное исследование, то есть NMRI, но это N (nuclear) американцы прячут. Ничего с ядерным облучением исследование не имеет. Оно безопасно. Но в руках ФБР оно при дальнейшей разработке – им, моим соседом по креслу! – позволит у исследуемого человека выявлять все психо-физиологические процессы на внутриклеточном уровне, то есть, как он выразился, исследователи (а, вернее, следователи!) будут немедленно узнавать, что пациент (то есть подследственный!) сейчас, например, захотел пописать или что он сейчас думает!.. Причём в скором будущем этот метод позволит управлять психикой огромных масс людей на расстоянии.

Я ахнул: «Позвольте, но ведь тогда американцы смогут покорить весь наш народ и превратить русских в рабов!»
И тут вся интеллигентская мягкость с моего собеседника слетела. «Ну и пусть! – огрызнулся он. – Хоть тогда может быть, они перестанут пить, а будут работать!» 
Вот Вам, пожалуйста, и учёный, готовый к «самопожертвованию»! «Готов» умереть, если ему не дадут умертвить тысячи, а то и миллионы своих сограждан, бесплатно давших ему образование в СССР. Принести в жертву науке не себя, а других! 

Но конечно же дело, главным образом, в тех больших деньгах, которые ему уже посулили (раз дали визу!) в США за его изобретение, могущее превратить его бывший народ в покорных животных. Я так и не понял, какой он национальности, но это и не важно. У предателей нет ни Родины, ни национальности. Где им хорошо, там у них и родина. Интересно другое. Сейчас в России происходит массовое предательство – от такого «учёного» до Путина. И особенность этого предательства та, что оно – в соответствии с исследованием этого интеллектуала – происходит на клеточном уровне. В соответствии с моралью одноклеточных.

19-20 января 2002 г. 

Константин Ковалёв.
 
 

 Обсудить статью на форуме