О коммунистах
(к 132-летию со дня рождения Владимира Ильича Ленина)

Мне всегда были симпатичны настоящие коммунисты. Мало, каюсь, веря в высокую сознательность народных масс, вселенскую мудрость пролетариата и прочие хорошие вещи, я всегда глубоко коммунистов уважал и сочувствовал им в их нелегкой и героической борьбе. Уважаю и сочувствую по сей день, хотя на этот самый сей день, пожалуй, настоящих коммунистов днем с огнем не сыщешь. Потому что настоящие коммунисты — это Ленин и Дзержинский, Иоганн Герц и Макар Нагульнов, Инесса Арманд и Надежда Крупская, Василий Иванович и Петька, в конце концов… Что-то не видно вокруг таких людей. Не видно.

Тех кто называет себя коммунистами, сегодня можно грубо поделить на две категории. Первая, наиболее симпатичная — замполиты и дети ностальгии, те, кому по душе советский строй и кому не по сердцу с ним расставаться. Как правило, к ней относятся рядовые члены партии. Что же, во всякой душевной привязанности есть нечто благородное. Вторая категория — вялые, советского образца чиновники, которым советская бюрократическая нерасторопность помешала в свое время урвать лакомый кусок при дележе советского же пирога; однако чуть позже все же их же опять же советская бюрократическая смекалка помогла им обрести теплое и спокойное место — в тесноте, да не в обиде. Это, в основном, партийные руководители. Недаром они так быстро обрели трогательное взаимопонимание с союзписатовскими петухами и кукушками из числа литературных деревенщиков, которые только и делают, что друг друга хвалят, а патриотами себя называют потому, что закономерно никому не нужны в нонешнем хищном космополитически-буржуйском обществе, где спрос рождает предложение. Вот почему так быстро и охотно бегут они с коммунистических хлебов во власть*, едва им предоставляется малейшая на то возможность.

Не так давно мне пришлось встречаться с одним из «коммунистов» второй категории. Серокостюмный и мохнатый, он важно восседал в том же обкомовском кресле, которое принадлежало ему 20 лет назад (лишь в 1991 году удалось ненадолго выпереть его оттуда взбесившимся демократам, но товарищ скоро вернулся. Все возвращается на круги своя, скажем мы, увидав в телевизоре голубые очи гэбэшника). Все тот же портрет Ленина в Смольном, сидящего в кресле, затянутом простыней, все те же неразрезанные 55 томов сочинений и два алфавитных указателя к ним, все тот же красный телефон на дубовом столе… Как будто и не произошло ничего. В ходе нашего разговора я вздумал было попрекать его тогдашней позорной розово-коммунистической думой, оппортунистической и ренегатской насквозь. «Если вы коммунисты, боритесь, в конце концов, вы же себя позорите!» — «Мы не можем пойти на роспуск думы», — отвечал мохнатый дядя, — «Дума нужна партии» — «А партия такая на хрена вообще нужна?» — наседал я. Дядя снисходительно посмеялся.

Выйдя из просторного обкомовского кабинета, я вспомнил, что во время предвыборной компании фашиствующие подонки убили старика, школьного сторожа, который поздним вечером расклеивал листовки этого вот мудрого кандидата. На месте убийства героического старика поставили сначала металлический крест, клали красные гвоздики… Теперь гвоздик уже нет, крест непристойно заржавел, о стороже забыли. И дядя забыл, который в кресле сидит. Нужно ли тяжкое бремя власти мохнатому дяде, нужна ли ему победа пролетариата, нужен ли ему мировой коммунизм, если сидит он все в том же теплом кресле? Никуда он из этого кресла не полезет, ему и в кресле хорошо. Свое место в жизни он уже нашел.

А ведь эмигрант Ульянов тоже мог бы неплохо жить за счет партийной кассы, скажем, в Париже, посещая вечерами Мулен Руж. Так нет же, он рвался что есть сил туда, в далекую и угрюмую страну, занесенную снегом сверху донизу, рвался, загибаясь ночами от бессонницы, — только туда, скорей, скорей! А потом, в семнадцатом… какая энергия и целеустремленность, какой фанатизм! Наверняка, хотя бы подспудно, он понимал, что эта страна, огромная тяжесть власти убьет его, что в таком колоссальном сосредоточении и самоотречении, в таком гигантском напряжении сил долго не продержаться. Ни малейшей корысти, пресловутая серая кепка, простреленный злодейкой пиджак аккуратно заштопан, глава государства занимал скромную комнату прислуги в роскошном Кремле. Уже умирающий, отдавший себя всего безумной и прекрасной идее, он расценивал свое поселение в морозовском особняке в Горках, как временное пребывание в музее, запрещая малейшее его переоборудование. Какой контраст с мохнатым дядей и иже с ним, делающими свой скромный бизнес на ностальгирующих доверчивых стариках. У одного была Родина. У другого есть кресло.

Конечно, антропологически даже эти самые дяди, мохнатые оппортунисты и политические проститутки, неизмеримо симпатичнее одиозной демократической швали постперестроечного разлива, свирепых и сознательных в своем торжествующем цинизме негодяев. Некоторые из этих дядей, думаю, определяя сами перед собою свою роль в нынешнем дурдоме, оставаясь даже наедине с собою, кривят душой, считая себя защитниками обездоленных. В них сохранился еще легкий советский налет стыдливости, спасительного ханжества**, в некоторых до сих пор жива определенная совестливость. От идеологии тотальной справедливости все-таки очень трудно избавиться, нужно хотя бы номинально соответствовать отъявленному, суровому и бескомпромиссному названию. Нынешние коммунисты, вернее будет сказать, посткоммунисты, — это пока все еще кукиш, пусть и показанный в кармане, дрянному и негодному режиму. Осталось хотя бы название, вызывающее падучую у какой-нибудь Новодворской. Хоть что-то… Совсем уж отвратительные наскоки саблезубых демократов посткоммунисты пытаются хоть как-то отразить — робко и, как правило, безрезультатно. Становится невыносимо ясно, что на броневичок они не полезут... Что же, вся страна находится в молчаливой и беспросветной вялости. И судя по всему, состояние это, как говаривал по другому поводу Ильич, пришло всерьез и надолго. 

**Стыдливость и ханжество, милые по-своему в эпоху ельцинского разврата, сегодня, когда над страной занесен уже подполковничий сапог, вновь, как в какие-нибудь семидесятые, обретают самый что ни на есть реакционный и чреватый характер.
 

Товарищ У (WWW.TOV.LENIN.RU)
 
 

Ваше мнение