Ясинский и другие гусанос «остаются»

На днях кубинское правительство расстреляло троих агентов империализма янки.  Ряд других был приговорен к длинным срокам тюремного заключения.  Революция дала наглядный урок своим врагам.  Она сумеет защитить себя. 

Как и следовало ожидать, поднялся вой врагов Кубы.  Поднялся и «левый» вой.  Дескать, почему расстреляли?  Почему не посадили? 

Троцкий писал, что длинные тюремные сроки бесполезны в качестве превентивной меры применительно к революционерам и контрреволюционерам, потому что и те, и другие полны надежды, что ворота тюрем рано или поздно откроются.  Вот почему расстреляли. 

На прошлой неделе три американских бандита - Колин Пауэлл, посол США в Доминиканской республике и братец Буша губернатор Флориды Джеб – пригрозили американским нападением на Кубу.  Их угрозы были ответом на арест и осуждение 75 платных агентов США, занимавшихся подрывной деятельностью против социалистической Кубы.  Революционное правительство начинает укреплять свои тылы.  Оно знает, что обнаглевший агрессор не остановится на Ираке. 

Хозяевам сейчас же ответил лай своры американских левых антикоммунистов.  Обычный набор. Леволибералы из «Нэйшн», цэрэушные «демократические социалисты Америки», кстати, и у нас подкармливающие кое-кого из «антисталинской» левой, цвет шовинистической профбюрократии.  Лакействующие пособники империалистического террора  они восхваляют себя за отрицание ими "всякого" террора.

Не обошлось и без участия российской антикоммунистической левой.

Некий Олег Ясинский, либеральный антикоммунист, получивший в левом Рунете некоторую известность благодаря своим переводам Маркоса и Галеано, разразился рядом антикубинских материалов, как переводных, так и своих собственных.  Мы опубликовали некоторые из них, те, что он прислал нам по почте.  Нет ни времени, ни необходимости останавливаться на каждом из его клеветнических измышлений о Кубе. 

Вот он кликушествует: «не могу и не хочу ни обвинять ни  критиковать моих хороших знакомых - старых чилийских коммунистов, продолжающих во  всем защищать Фиделя, несмотря на очевидное, вопреки всякой логике и закрыв глаза на то,  что видеть страшно. Наверное, гораздо страшнее, чем тюрьмы и пытки, пройденные ими в своей стране.» 

Иначе говоря, на Кубе утверждает, никогда не бывший на ней Ясинский, применяются более страшные пытки, чем в пиночетовском Чили.  Узнаете знакомые жесты?   Мы постараемся выяснить, слышали ли  чилийские коммунисты о господине Ясинском, и если да, то считают ли они его своим "хорошим знакомым". 

«На сегодняшней Кубе, речь идет о диктатуре, презирающей мнение своих граждан и отказывающей им в праве на участие в управлении страной.» Так, вслед за майамскими контрреволюционерами и американскими империалистами, утверждает Ясинский, не удосужившийся, впрочем, заехать на Кубу и убедиться в этом своими глазами.  Не странная ли была у него «любовь» к Кубе, если, живя в Латинской Америке, этот «левый»  как-то не нашел времени отдать дань своему глубокому чувству?  А вот наша редактор Ирина Маленко время для этого нашла, хотя и живет далековато от Кубы.  Нашла время и для того, чтобы написать о том, что увидела, узнала, и передумала там.  Ее Кубинский дневник по праву стал классикой нашей левой публицистики, лучше сказать – марксистской, потому что она построена на диалектическом принципе. В ее Дневнике мы находим не только любовное проникновение в жизнь социалистического народа Кубы, но через него яснее сознаем и то, что произошло с советским.  Она поняла, что только из живой еще революции и можно понять советскую катастрофу.  Почитайте и сравните, как пишет о Кубе Ирина и как Ясинский. И уже одного этого будет достаточно, чтобы понять ничтожность потуг последнего на роль морального судьи Кубинской Революции. 

Повторяю, нет ни времени, ни необходимости отвечать на провокаторские вопросы этого поклонника "Андрея Дмитриевича Сахарова".  Уверен, найдутся читатели, которые это сделают лучше меня.  Достаточно только подчеркнуть их очевидный провокаторский характер.

Они грозятся, что уж больше не будут «защищать» Кубу.   Но безопасность революционной Кубы никогда не зависела от лицемерной «поддержки» либеральных гусанос.  Ни Гулиано, ни Сарамага, ни маленький слюнявый Ясинский, ни вся профессорская и журнальная сволочь, комфортно живущая на крохи с имперского стола, никогда никого не могла и не хотела защищать, кроме разве своего комфорта.  Кубу защищал Советский Союз, пролетарский интернационалист № 1 мировой истории, ее защищал и продолжает защищать народ Кубы во главе с его Коммунистической партией, ее защищают и массы Латинской Америки.  Это их, а не маленьких сладеньких мерзавцев боятся Буш и его банда.

И еще.  В самой карикатурности этого либерального Хлестакова (или все-таки поручика Пирогова?), в этом безмерном самолюбии и самолюбовании нуля мне видятся какие-то родовые черты всей этой социально-этической группы, гениально схваченные в свое время художественной интуицией Гоголя. Ну посудите сами, кто еще мог бы написать такое:

«Если кто-то скажет мне, что этот подход неправилен, исходя из каких бы то ни было   экономических, классовых, религиозных, философских и каких бы то ни было других  соображений, отвечу что эта позиция является моим глубочайшим убеждением и любой спор на эту тему считаю бесполезной тратой времени.»

Разве это не мог бы сказать, слово в слово, незабвенный поручик Пирогов, когда еще с саднящим задом, он покупал в кондитерской слоеный пирожок?  И разве не должны мы, положа руку на сердце, признать, что наше время, при всей его подлости, все же есть и время правды, время откровений?  По крайней мере, откровений о Мещанине.

Знаменательно, как эта публика извратила образ Че Гевары, кастрировала его по своему образу и подобию, сделал из него этакого романтического кроткого кабалеро Дон Кихота, потому что только такой она согласна принять революцию.  Маленькие сладенькие мещане.

Помню лет 10 назад в загончике пушкинистов я увидел одного из их лидеров.  Он «интеллигентно» так стоял с плакатиком.  От фигуры Пушкина исходило больше опасности, чем от него.  Мне бросились в глаза его какие-то особо неуместные туфли.  Мягкие, домашние, профессорские такие.  В этих туфлях выразился весь этот социально-психологический тип маленьких и сладеньких. 

Че сладеньким не был.  В горах Сьерра-Маэстрa он расстреливал собственноручно.  Сам выносил приговор и сам расстреливал.  Молодым врачом он стал свидетелем того,  как в Гватемале было свергнуто правительство Арбенца за то, что оно частично национализировало плантации «Юнайтед Фрут Компани».  Заговор был организован ЦРУ. В последовавшем тридцатилетнем царстве правого террора погибло около 300 000 гватемальских крестьян, рабочих и левой интеллигенции.  Армия и «эскадроны смерти» осуществили один из крупнейших геноцидов 20 века по отношению к индейцам майя, коренным  жителям Центральной Америки.  Их было уничтожено более 200 000.  Гевару поразила беспомощность правительства, его преступное нежелание или неумение защитить себя и народ приведший его к власти.  «Арбенцу надо было расстрелять лишь 300-500 заговорщиков, имена которых он знал, чтобы избежать катастрофы», - писал впоследствие Че Гевара.  Но Арбенц был честным либералом, который больше всего боялся того, что скажут о нем ясинские того времени.  Боялся он и призвать гватемальские массы на защиту своих демократических реформ.  Поэтому и Арбенц, и современные ясинские  стали соучастниками бойни в Гватемале.  На Кубе этого не повторится, поклялись Фидель и Че.  И Фидель остается верным своей клятве. 

Че и ясинские - это антиподы.  В чем же корень их противоположности?  Думаю в том,  что маленькие и сладенькие любят только себя, а Че любил народ.  Любовь ясинских к «Человечеству» (именно так, всегда с большой буквы) это любование мещанина самим собой в увеличительном стекле больших слов.  Их моральное негодование разухабистым насилием сильных мира сего – это негодование «маленького человека», сознающего свою слабость перед ними и не видящего никакого средства укротить громилу кроме как моральными проповедями.  Отсюда самая яркая черта ясинских – любовь к абстрактному морализаторству.  Ведь еще больше, чем громил, они боятся народа, масс, их насилия против своих угнетателей.  Ведь как ни малы ясинские они все таки чувствуют себя ближе к громилам.  Ведь у них и образование, и деньжата иногда заводятся...

Че, как и Кастро, тоже не был бедняком.  Он мог бы вести привилегированный образ жизни.  Он мог даже создать себе и моральный комфорт, т.е. стать ясинским.  Пописывать туманно либеральные статейки, переводить какого-нибудь Швейцера, пускать честную слезу о «судьбе человечества», жертвовать и деньжат от благ своих, особенно если на дон-кишотство.  Но Че был сделан из благородного материала.  Да-да, господь лепит из глины разных сортов.  В Гватемале он видел свой народ, отданный на растерзание янки и их пособникам.  И великая любовь к своему народу породила великую ненависть к его мучителям. 

Из той же глины был сделан славный Филби.  В 1934 г. в Вене он стал свидетелем кровавой расправы над пролетарским восстанием.  С тех пор он знал, что пойдет до конца и рука не дрогнет.  В 50-52-м он передавал советской разведке даты и места высадки десантов в Албании. Сотни контрреволюционеров, тренированных ЦРУ и британской разведкой, были перебиты или взяты в плен едва успев оказаться в Албании.  И Филби никогда не сожалел об этом, хотя в СССР его ждало немало разочарований. 

Не верьте любви без ненависти.  Это любовь маленьких сладеньких мещан к самим себе.

Тип левого филистера прекрасно умел описывать Троцкий.  Вот одно из моих любимых мест. В бесподобной и свежей как сегодняшняя газета главе об австрийских и немецких социал-демократах Лев Давидович вспоминает, как во время брестских переговоров он получил письмо от Гильфердинга, одного из ведущих теоретиков партии, с которым он был близко знаком со времен эмиграции.  Это было первое письмо  «с социалистического Запада» после Октября.  И что же?

«В этом письме Гильфердинг просил меня об освобождении какого-то пленного из распространенной породы венских «докторов».  О революции в письме не было ни слова.  Между тем письмо было написано на «ты».  Я достаточно хорошо знал фигуру Гильфердинга.  Мне казалось, что я не делал себе на его счет никаких иллюзий.  И все же я не верил своим глазам.  Помню с какой живостью Ленин спросил меня: «Вы, говорят, от Гильфердинга письмо получили?» - «Получил». - «Ну что?» - «Хлопочет за пленного свояка». - «А что говорит о революции?» - «О революции ничего» - «Ни-че-го?» - «Ничего!» - «Не может быть!» Ленин смотрел на меня во все глаза.  Я имел над ним преимущество: я уже успел усвоить ту мысль, что для Гильфердинга Октябрьская революция и брестская трагедия были только оказией, чтоб похлопотать за свояка.  Я избавлю читателя от воспроизведения тех двух-трех эпитетов, в которые разрешилось недоумение Ленина».

«Эти люди не были революционерами», - вспоминал Троцкий. «Более  того, они представляли собой человеческий тип, противоположный типу революционера».

А через год правящие в Германии левые филистеры отдали на растерзание солдатне Розу и Карла... 

Сегодня - Ясинский, Лопес, Сарамаго и легионы либеральных мещан с видом благородного негодования  "умывают руки" и торжественно "остаются", предоставляя Кубе  идти своим путем без своей незаменимой "защиты" и "поддержки".  Они остаются  в стане реакции и империализма «с человеческим лицом», который они никогда не покидали.  Там им самое место. 
 

Ваше мнение