Дэвид Чандлер.  От Косово до Кабула. Права человека и международная интервенция. (Лондон, “Плуто пресс”, 2002)

В 90-е годы мировой порядок претерпел радикальные изменения. Новая “этичная международная политика”, опирающаяся на идею “прав человека” вместо сложившихся форм международных отношений, привела к резкому увеличению числа военных интервенций Запада – от Ирака до Боснии, Косово и вновь до Ирака. 

Абсолютно все они были проведены во имя “прав человека и демократии”. Этот новый порядок все более заменяет порядок, сложившийся после второй мировой войны и базирующейся на Организации объединенных наций. Он уже практически подорвал принципы суверенитета и формального равенства национальных государств. Порядок Объединенных наций, каким бы несовершенным он не был, все-таки заменял более старую концепцию международных отношений, основанную на Вестфальском договоре. Эта концепция предполагала “право на стороне силы”, т.е. давала сильным государствам право беспрепятственно вмешиваться в дела более слабых государств и колониальных территорий. Суверенитет в таком понимании базировался исключительно на силе. Лига Наций начала процесс юридического ограничения суверенитета сильных государств, но только система ООН ввела принцип невмешательства и полного равенства суверенитетов и определила поддержание мира как одну из своих уставных целей.

Чандлер в своей превосходной книге показывает, как правозащитники и негосударственные организации (НГО) создали идеологическое обоснование современного западного милитаризма, “интервенции во имя прав человека”, и описывает начало новой эры вооруженного вмешательства, производящегося ради “этических” целей (с. 35).

Апологеты нового гуманитарного интервенционизма, как правые, так и левые, основываются на предположении, что сильные государства, входящие в “добровольную коалицию”, будут вести себя правильно: вмешиваться в дела других государств исключительно во имя прав человека и справедливости, а не преследуя собственные интересы. Книга Чандлера убедительно показывает, что оправдание интервенционизма правами человека – настоящая угроза и человеческим правам, и демократии. Борцы за права человека проложили – в основном, добровольно – дорогу войскам НАТО во все уголки мира и помогли созданию странной ситуации, когда на территорию Афганистана были одновременно сброшена гуманитарная помощь и запущены крылатые ракеты.

Чандлер не вдается в подробное обсуждение юридических моментов, поскольку пробелы в международном законодательстве достаточно очевидны. Он считает, что “расширение всемирной справедливости является на самом деле ликвидацией международного права” (с. 137). 

Чандлер не присоединяется ни к традиционной критике, указывающей на двойные стандарты “интервенционизма во имя прав человека”, ни к идеологической критике противников империализма, считающих такие интервенции циничным прикрытием старой “реальной политики” сильных государств, хотя и излагает их тезисы в короткой главе. Чандлер ставит перед собой другую цель - разоблачить элитарную ментальность, стоящую за правозащитной борьбой, показать, как эта борьба отрицает сами принципы представительной демократии и выработки решений путем переговоров. По его мнению, борцы за права человека, вопреки собственным убеждениям, лишают участников конфликта способности его самостоятельного разрешения, потому что рассматривают их как сугубо пассивных жертв, беспомощно страдающих от недемократических и неподотчетных правителей. Как заметила Ханна Арендт, такая помощь жертвам со стороны является противоположностью права: это акт благотворительности (Х. Арендт [1906-1975] - видная мыслительница правого толка; играла заметную роль в идеологической войне против СССР, автор теории "тоталитаризма" - прим. ред.). Еще со времен войны в Биафре борцы за права человека типа Бернарда Кухнера и организации, подобные “Наблюдению за правами человека” (Human Rights Watch) и "Врачи без границ" (Medecins Sans Frontiers), перестали следовать принципам традиционного гуманизма в духе, например, Красного Креста, который всегда строго основывался на беспристрастии и нейтральности, и стали призывать к более агрессивным гуманитарным акциям на стороне одного из участников конфликта. 

Сосредоточившись только на насилии и пытках, геноциде и массовых убийствах, идеология прав человека смогла абстрагироваться от более широкого политического контекста и утвердить принципы этики в международной политике ведущих западных стран. Это придало новую легитимность как  действиям западных правительств за рубежом, так и их положению внутри страны. Действительно, кто осмелится выступать против британского правительства, оказывающего помощью косовским беженцам или “освобождающего” иракский народ? 

Таким образом, “внимание к этичной внешней политике стало для западных политических лидеров важным ресурсом власти и доверия” (с. 63). Новый принцип прав человека, идущий от потребностей жертв, налагает на внешние силы обязанность действовать, когда национальное государство отказывается или не способно гарантировать права человека. Однако же обязанность вмешаться почему-то всегда достается самым сильным государствам, как бы утопически ни разглагольствовали на эту тему теоретики “космополитического гражданского общества” (с. 133). 

Получается, что мы возвращаемся к старому вестфальскому порядку абсолютного суверенитета для абсолютно сильных? Принцип опоры на права человека свел на нет результаты операций “голубых касок” ООН, ставивших своей целью достичь согласия между конфликтующими сторонами, добиться прекращения огня согласно политическим договоренностям и наблюдать за последующим процессом демократизации и выработки решений, объединящих все имеющие к ним отношение группы. Новая идеология призывает к стороннему вмешательству и урегулированию конфликта согласно указаниям правозащитной элиты, претендующей на “представительство” интересов жертв, пострадавших от нарушения своих прав, против их собственных правительств – и неважно, выбирал ли кто-то элиту на эту роль или нет.

Чандлер делает следующий теоретический вывод: идеология прав человека легитимизировала форму международной политики, при которой обществам, расколотым сложными конфликтами, навязывается их внешнее урегулирование, отстраняющее местных деятелей и местные силы, подавляющее демократическую выработку решений  и в конце концов ведущую к созданию протекторатов, которые препятствуют любому дальнейшему демократическому развитию. 

Получается, что подход с позиций прав человека основывается на платоновских идеях о власти “просвещенных” элит. Элиты при этом упорно не замечают последствий военного вмешательства Запада и провалов планов демократизации оккупированных стран. Демократические и гражданские права, которые являются не самоцелью, а только юридической кодификацией или выражением права на самоуправление и процедурные гарантии выработки решений, теперь смешиваются с правами человека, которые как раз и являются целями, а не средствами (с. 97). “Этичная” политика рвет с традиционным понятием ответственности, присущим современной представительной демократии: она заменяет политическую ответственность универсальными моральными нормами, за соблюдение которых отвечают все сразу и никто конкретно; эта политика подрывает саму идею демократической ответственности, “поскольку не существует механизма, который бы заставил самые сильные государства мира отчитываться в своих действиях перед гражданами государств, в дела которых они вмешиваются. Притязание действовать от лица других людей – это карт-бланш, оправдывающий любые действия западных правительств и потому опасный” (с. 72). 

В либеральной критике Чандлера, идеология прав человека большей частью предстает поразительно самоуверенной агрессией в политической сфере под прикрытием этики и морали. К сожалению, он не идет дальше и оставляет за бортом критику экономических структур и асимметричных отношений власти, в первую очередь ставящих пределы буржуазной демократии.

Чандлер подвергает сомнению западный интервенционализм, основанный на идее прав человека, с различных сторон. На примере Боснии он показывает, что гуманитарная интервенция оказалась неспособной создать стабильные демократические учреждения. Скорее она усилила этническую вражду и территориальную сегрегацию – вспомним основание Федерального Боснийского государства, существующего только на бумаге. Точно так же произошло и в Косово, где интервенция базировалась не на оценке сложившейся ситуации и не на поддержке обществом косовских албанцев (они перестали вызывать особые симпатия, как только попытались получить на Западе статус политических беженцев), но исключительно на желании придать западным правительствам ауру морального авторитета и чувство особой миссии, поддерживаемое, в частности, либеральными комментаторами новостей и академическими кругами (эта наивная интерпретация мотивов империалистической агрессии против Югославии - яркая демонстрация либеральной ограниченности критики Чандлера - прим. ред.). 

После окончания войны за право этнических албанцев на автономию и самоуправление официальные лица НАТО и ООН однако почувствовали, что этническим албанцам нельзя доверить даже решение их собственных проблем, не говоря уже об управлении государством. Тогда этот политический провал сразу же обернулся против недавних “жертв”. “Мы” попытались, но “они” ничего не смогли. И наконец бомбардировка в Афганистане – впервые соединившая посылку гуманитарной помощи одновременно с крылатыми ракетами – оказалась неспособна принести с собой демократические структуры и защиту прав человека людям, во имя которых эти бомбардировки проводились. Чандлер показывает, что осуждение и насилие вряд ли являются более эффективной политикой, чем ориентация на сотрудничество, и приводит множество примеров санкций, так и не достигших своих целей, санкций, которые в лучшем случае оборачивались наказанием для населения, но не изменяли политическую ситуацию.

Гуманитарные интервенции практически не оставляют места ни для какого-либо компромисса или соглашения, ни для демократического выражения людьми своего мнения (с. 178). 

Интервенция как способ урегулирования конфликтов в Восточном Тиморе, Боснии и Косово заменила собой действия местных политических сил и сделала их пассивными объектами международных инициатив, таким образом колонизировав путем внешнего вмешательства политическую сферу этих стран, что только затруднило выработку жизнеспособных решений (с. 203). 

В протекторатах “прав человека” по-прежнему практически нет демократии и механизмов, с помощью которых власть могла бы перестроить расколотые общества так, чтобы они стали подконтрольны гражданам. Более того, в 90-е годы в ходе пропаганды правозащитных теорий была утеряна связь между правами и субъектами этих прав - связь, лежащая в основе демократической политической ответственности (с. 114). Абстрагирование прав человека, понятых как моральные цели, от демократических прав, самоцелями не являющихся, ведет к переосмыслению как прав, так и субъектов, и ставит серьезную проблему того, кто является субъектом политического процесса (Выражаясь русским языком, идеологи "империализма с человеческим лицом",  отрывают "права человека" - например,  право "свободы слова" - от демократических средств их реализации, т.н. "демократических" или "гражданских" прав - например, все то же право "свободы слова." Империалистическая агрессия таким образом маскируется той самой логикой  "цель оправдывает средства",  которой мелкотравчатые идеологи совесткой контрреволюции когда-то попрекали коммунистов.  Где-то вы сейчас, родимые? Ау! - прим. ред.)

Цель демократического правительства - функционирование государства в соответствии с народной волей.  Правозащитники-теоретики желают подчинить волю народа этическим или моральным целям, устанавливаемые элитой, которую контролировать гораздо труднее. Индивиды, таким образом, лишаются власти как политические субъекты. Это предпочтение активизма элит демократической вовлеченности в политический процесс стало центральным в анти-политике возрождения нормативных прав человека, и не случайно, что это развитие основывается на постструктуралистском и постмодернистском устранении политического субъекта. 

Свобода в этом случае упраздняется внешним международным регулирующим органом, чаще всего выступающим в форме западной военной силы. Это уже не просто западный патернализм. Как пишет Чандлер, отсутствие внимания к политическим правам и взглядам обычных людей, якобы неспособных к демократии, служит оправданием убеждению, разделяемому элитами, о том, что внешние учреждения подходят для принятия политических решений лучше, чем сами незападные общества. Элегантно маскируется не только  не только возвращение к вестфальским идеям легитимности грубой силы в международных отношениях, но и возвращение политики классического империализма, проводящейся сейчас в форме “протекторатов”. Защитники прав человека, таким образом, пытаясь переделать политику в неполитическую этику, только усилили мощь национальных государств. Фактически отказ от политики в политической сфере может привести только к разрушительным последствиям: он не способен предоставить политические решения для фундаментальных социальных и экономических конфликтов.

Как результат, после утверждения этической правозащитной идеологии становится не важным, какие методы используются при международных интервенциях и какие последствия несут такие интервенции, поскольку гипотетическое оправдание постфактум “всегда лучше вмешаться, чем ничего не делать” опровергнуть сложно. Не подлежит сомнению, что приверженность соблюдению прав человека “создает международный порядок, в котором возрастает вероятность конфликта, а мирные переговоры могут быть легко подорваны” (с. 158). 

Кроме того, в практике некоторых групп по правам человека присутствует скрытый расизм. Такие группы сосредотачивают свое внимание на злоупотреблениях в, как они считают, отсталых репрессивных странах и культурах, но хранят молчание о нарушениях прав человека на Западе и поддержке Западом деспотических режимов. В массовой культуре такая установка превратилась в убеждение, согласно которому нарушения прав человека не бывают у “таких людей, как мы”, а только в “иных” обществах. “Новое определение войны и военного вмешательства превратило одни виды конфликтов в иррациональные, “отсталые” и нецивилизованные, а другие сделало моральными и этичными. Война приравнивается к нарушению прав человека, только если конфликт происходит между незападными странами или внутри них (с. 169). Это приводит к еще большему разрыву между сильными западными государствами, которым стало легче проводить военное вмешательство, и более слабыми государствами, для которых стало сложнее подвергнуть сомнению легальность такого вмешательства. Для "высокоморальных" войн оказываются тесны любые юридические рамки.

В завершение Чандлер критикует с либеральных позиций деструктивную динамику вмешательств во имя прав человека, подтверждая тем самым, что политический процесс при этом разрушается не какой-то тайной программой сильных государств и не избирательным применением программы прав человека, но именно самой правозащитной идеологией в целом. Чандлер фактически подтверждает мнение Малика: “Убогое представление о социальном мире, внушаемое этическими рассуждениями о правах человека, служит, как и любая теория “элиты”, для поддержания представлений правящего класса о самом себе” (Малик, 1996, с. 105).

Чандлер разоблачает угрозы, которые несет защита прав человека, основанная на интервенционизме: это и отрицание за людьми их права быть субъектами политики, и негативная оценка возможности социальных перемен снизу, и глубокое неверие в правительства и народы незападных стран, пустая универсальность рассуждений о правах человека и разрушительное влияние на сферу политической активности. Взамен автор призывает “новый гуманизм” перенести проблему прав человека из высших моральных сфер в центр политической арены.

Автор рецензии - Свен Энгель, советник Объединенной левой группы (GUE-NGL) Европарламента. Он специализируется на гражданских свободах, юстиции и внутренних делах.

Перевел Юрий Жиловец 

Оригинал опубликован по адресу 
http://www.spectrezine.org/reviews/Chandler.htm
 

Ваше мнение