АКАДЕМИК ОТ ПАРТИИ ДУРАКОВ
 

1. Есть и такая партия

Академик Н.Я. Петраков в недавно вышедшей книге (Н.Я. Петраков.  Русская рулетка: экономический эксперимент ценою 150 миллионов жизней. – М.: ОАО «Изд-во Экономика», 1998) делит нашу интеллигенцию на две части: это, во-первых, конформисты, умеющие при всех режимах «оставаться в рамках системы, сохранять политическую и юридическую респектабельность и причастность к судьбам государства» и, во-вторых, подлинная интеллигенция, ее творческая часть, которая включает в себя любого человека, «ищущего в сфере своей деятельности новые, нестандартные пути..».  Именно эта часть общества (а не рабочие и крестьяне) определяет «динамизм любой общественной системы», и разрыв этой интеллигенции с советской властью, по его мнению, «предопределил развал всего режима». Именно эта интеллигенция радовалась «элементам горбачевского либерализма», ходила «на многочисленные митинги в 1989 – 1991 гг.», стояла «в августовские дни и ночи 1991 г. у Белого дома».

И что же в результате? И новой власти эта часть интеллигенции «оказалась не нужна», констатирует Петраков в заключительной главе с меланхолическим названием «Российская интеллигенция как ‘партия дураков’». Власть снова приближает к себе конформистов, всегда готовых прижиматься всем телом к сапогу власти, а «творческая интеллигенция России нокаутирована, совершенно неспособна ориентироваться в новом политическом пространстве».

Кто же сам автор?  На волне хрущевской оттепели г. Петраков защитил кандидатскую диссертацию («Вопросы рентабельности промышленной продукции») и далее публиковал труды о прибыли, как экономической категории социализма, о рентабельности социалистического предприятия. После докторской диссертации и продвижения в академию в библиотечном каталоге труды г. Петракова по таким темам, как научная организация труда в швейной промышленности или перспективное планирование материально-технического снабжения, числятся с пометкой «ред.», т.е. сборники под редакцией г. Петракова; это свидетельствует о том, что он уже прочно в рамках системы «оседлал кран» в виде некоторого контроля над научными публикациями, что значительно подымало тогда влияние «крановщика».

Но и перед демократией г. Петраков имеет большие заслуги. В ранге помощника Горбачева по экономике он принял самое активное участие в разработке почившей в бозе программы «500 дней», осенью 1990 года он убеждал Горбачева проявить благородство к японскому народу в форме признания «бесспорного суверенитета Японии над четырьмя островами», в январе 1991 г. подписался под протестом в «Московский новостях» Е. Яковлева по поводу столкновений литовских националистов с ОМОНом в Вильнюсе и т.д.  

Однако, хотя г. Петраков и соскочил с горбачевского поезда, не дожидаясь его окончательного краха, в головных вагонах ельцинского состава ему, видать, не сразу простили сотрудничество с Горбачевым, а, может, все купейные места были уже заняты. Лишь в 1994 году под его руководство поставили рабочую группу при комиссии Чубайса по проблеме неплатежей. Группа г. Петракова немедленно приступила к работе и, несмотря на отсутствие финансирования, составила доклад, после чего попросту получила коленом под зад и разбрелась.  

Ну как после этого не почувствовать себя полноправным членом партии дураков? Разумеется, не в такой степени как какой-нибудь безработный электронщик из Зеленограда или музейщик, вытесненный ныне церковью из чудом сохранившегося и отреставрированного при советской власти монастырского комплекса. Нет, конечно: остался и академический титул и привилегии, и директорский пост в малоизвестном институте проблем рынка, расположенном, правда, где-то на окраине столицы, но все это не сопоставимо с достижениями его более молодых конкурентов-реформаторов, зачастую не имевших  достаточных знаний «в области не только экономики, но и социальной и индивидуальной психологии». И вот мэтр изливает всю злость и всю досаду, накопившиеся в нем за первое десятилетие реставрации, в критике политической экономии от Маркса до некоего г. Илларионова.

2. Уровень критики

Наш автор не разменивается на мелочи, а берется за основы, за известное положение о том, что «основное противоречие буржуазного способа производства – это противоречие между общественным характером производства и частнокапиталистической формой присвоения результатов труда». Позвольте, -восклицает г-н академик, - всякий труд носит общественный характер, любой кустарь-одиночка является лишь «звеном в общественном разделении труда, поскольку пользуется сырьем и полуфабрикатами, орудиями труда и знаниями, созданными другими». 

Разумеется, Маркс говорит о реальном общественном характере труда на крупных современных предприятиях, возникших в капиталистическую эпоху, иначе любой вид нашей деятельности можно назвать общественным, даже зачатие, поскольку оно происходит с использованием не нами произведенных средств: квартиры, постели и т.д., и к тому же каждый из его участников является лишь элементом в разделении общества по признаку пола. 

Но академика понесло: «Что касается второй части формулы – частного характера присвоения результатов труда, то оно, так же как и потребление …, за малыми исключениями всегда, в конечном счете, индивидуально».  Причем тут потребление – неясно, но и коллективный характер потребления отнюдь не редкость, и г-н академик сам бы мог участвовать в коллективных «оргиях» потребления, если бы, скажем, ездил в общественном транспорте, жил в многоквартирном доме, ходил по освещенным ночным улицам, посещал театры…

Впрочем, Маркс ведь говорит о частном присвоении, причем лицом, не участвующим в общественном труде данного предприятия. Чувствуя, видимо, шаткость своей аргументации, г. Петраков перескакивает к другому вопросу и с чисто номенклатурным презрением к трудовому народу объявляет, что рабочие, как и чиновники, являются лишь «исполнителями», в то время как управление требует творческих способностей. «Маркса еще можно было бы понять, если бы он доказывал, что всеми этими качествами капиталисты не обладают и к власти должны прийти ученые и инженеры». 

Академик-экономист не может не знать, что эпоха, когда капиталист лично выступал непосредственным олицетворением капитала, совмещая в себе функции собственника и управляющего, осталась где-то в XIX веке; современные владельцы капитала, овеществленного в промышленных предприятиях, нефтепромыслах, железных дорогах и т.п., имеют о них большей частью такие же смутные представления, как элои о подземном мире морлоков в романе Г. Уэльса. Для них капитал физически выступает лишь в виде разноцветных бумажек, закрепляющих их права на дивиденды акционерных обществ и проценты от банковских вкладов. Управление современной экономикой фактически осуществляют наемные служащие, инженеры и менеджеры, среди которых, впрочем, встречаются и выходцы из класса капиталистов, но в целом этот класс все более превращается в чисто паразитическое сословие. Так что дело не в том, кто управляет, а в том, кому служат управляющие.

Мы столь подробно остановились на одном из этюдов, составляющих монографию г-на Петракова, чтобы показать нашим читателям академический уровень мышления в наше время. Но и это не предел демагогии, когда автор обращается к теме Ленина и большевиков. Рассуждая о расколе большевиков и меньшевиков на II съезде РСДРП, он пишет: «Это должна была быть или партия парламентского типа, или партия заговора, партия переворота,…которая не хочет действовать в конституционных рамках». Ненависть и обида, свойственные ренегатству, полностью подавляют остатки логики. Если говорить о конституционных рамках в 1903 году, то обширное конституционное пространство, простиравшееся в то время от заполярных районов Западной Сибири до Нерчинской каторги, было в равной степени открыто представителям всех фракций: и меньшевику Троцкому, и большевику Джугашвили, и польскому эсдеку Дзержинскому, и тысячам других. 

В книге много подобных перлов, автор пишет, например, «…разгон Учредительного собрания – антиконституционный шаг». Но в какой же конституции был предусмотрен созыв его? Или из совсем другой оперы. Осознавая, что прочтение его монографии может вызвать головную боль, автор рекомендует после этого либо принять обезболивающее, либо выпить рюмку коньяка, добавляя, как истинный либерал: «Важно, что любое из этих решений будете принимать вы, а не ваш мозг»  Интересно, каким органом автор сам принимает решения?

3. Теоремы Геделя и их следствия

Обратимся к конструктивной части монографии, где титулованный мэтр излагает свои современные воззрения, призванные заменить исторический материализм. Суть его сформулирована в заглавии первой главы: «Экономика как кибернетическая система». Общество же в целом является для этой системы внешней средой, «с которой экономика находится в постоянном взаимодействии … по двум направлениям – от внешней среды к объекту и обратно, определяемым соответственно как вход и выход системы». 
В этой, естественной на первый взгляд, наукообразной формулировке скрыт уже явный подлог, переворачивающий реальность с ног на голову и позволяющий далее автору, как говорит ныне молодежь, пудрить мозги читателю уже с применением математического аппарата.

Термин «кибернетическая система» сразу вызывает у читателя представление об абстрактных блок-схемах с квадратиками и стрелками, имеющими четкие математические определения, за которыми реальные объекты: заводы, рудники, нефтепромыслы, банки, как и действующие в них люди, остаются в каком-то тумане, сливаясь в «шум», лишь вносящий некоторую неопределенность в плавный ход разноцветных кривых линий на дисплее. После этого уже легко проглотить тезис о том, что горючим, «обеспечивающим развитие системы», является не труд, как в реальной экономике, а информация в кибернетическом смысле. Для развития такой системы нужна интенсивная генерация новой информации, которая обеспечивается лишь деятельностью творческих личностей в условиях достаточной их автономии. Правда, автор, боясь быть неправильно понятым, сразу оговаривается, что эта автономия «не имеет ничего общего с ликвидацией любых социальных ограничений…».

Что касается мотивации действующих кибернетических объектов, то, как известно, целями реальных участников экономических процессов являются получение прибыли, т.е. увеличение своего богатства, для тех, кто владеет капиталом, и получение средств к существованию на том или ином уровне для тех, кто его не имеет. Проинтегрированные по всем участникам процесса эти цели сводятся к противоположным классовым интересам, а внутри класса – ко всеобщей конкуренции, борьбе всех против всех, к анархии производства, что конечно слишком грубо для кибернетического мира г. Петракова. И здесь почтенный академик совершает ряд удивительных маневров, о которых в старину сказали бы: петляет, как заяц.  

С одной стороны, он вспоминает о самоорганизующихся кибернетических системах, но читателям, хоть немного знакомым с этим вопросом (а г. Петраков рассчитывает и на таких читателей) известно, что решения для таких систем частенько имеют либо циклический характер, либо инфинитный, т.е. переходят в ту область, которая интересует современную теорию катастроф. Поэтому он оставляет здесь неопределенную почву кибернетики, и переходит уже в метаматематику и теорию множеств. 

Здесь-то и пригодился первоначальный тезис об экономике, как кибернетической системе. «Любая система открыта к надсистеме, без которой мотивы своего поведения, свою целеустремленность система объяснить не может». Разделив общество на собственно общество и экономику, автор теперь заявляет, что категория прибыли надсистемна для экономики, исходит из «общества» в узком смысле, мотивацией для которого, в свою очередь, является «общественная целесообразность». Здесь в определенном смысле г. Петраков прав, подтверждая убеждение коммунистов, что современная экономика может развиваться и без категории капиталистической прибыли, хотя он сам этого и не замечает, но такой фундаментальный принцип капитализма как прибыль оказался у него затертым где-то в зазоре между «обществом» и «экономикой».

Еще хуже обстоит дело с мотивацией в виде «общественной целесообразности» для самого общества, ведь она должна быть задана тоже извне, из некоторой надсистемы, поскольку «для обсуждения поведения любой системы, описанной в терминах какого-либо языка, требуется язык более высокого порядка». Но куда же идти выше, к господу-богу? И г. академик здесь смущенно разводит руками «… поиски…суперсистемы, способной “дать” общественный критерий, до некоторой степени представляют иррациональную задачу». Тогда зачем было весь огород городить? 

Последний раз эта задача в полном объеме решалась Гегелем, и не на десятке страничек, великий философ начал с Логики и, попутно развив мощный аппарат диалектики, лишь в Феноменологии Духа пришел к обоснованию надсистемного общественного критерия, который, однако, ненадолго пережил своего создателя. Впрочем, г. Петраков, споткнувшись, продолжает двигаться дальше, забалтывая проблему в потоке ничего не значащих обтекаемых фраз, но она снова вылезает из их нагромождения в виде проблемы блока управления.

Действительно, надсистема («общество») может достигать своих целей, если она управляет своей подсистемой («экономикой»). Но чем? В рамках кибернетических схем это решается просто: рисуется еще один квадратик и пишется в нем «Блок управления». Однако если этот квадратик находится в подсистеме «экономика», то он должен подчиняться критерию прибыли, а как же тогда «общественная целесообразность»? Если его переместить в систему «общество», то куда поместить блок управления обществом? В результате академик вынужден признать: «Обращение к надсистеме … принципиально не способно спасти нас от этого “проклятия”, так передача вопроса в “высшую инстанцию” должна сопровождаться соответствующим перемещением и управляющего блока, что имеет содержательный смысл лишь до определенного момента». 

Все? Ну, нет, просто замкнутая система в кибернетике, по мнению г. Петракова, не может быть полностью определена, и для замкнутого в самом себе описания ее он предлагает ввести еще один квадратик – «черный ящик», источник случайных неопределенностей, чем совершает еще один подлог, уже чисто математического характера, поскольку перевод любой системы из детерминированного в стохастический (случайный) тип ни как не снимает проблемы управления, лишь видоизменяя ее в математическом смысле.

Впрочем, в самой постановке проблемы о размещении квадратика «Блок управления» на общей схеме проявились пережитки исторического материализма в мышлении г. Петракова. Более молодое поколение экономистов, даже от оппозиции, уже не задумываясь, знает, что головной блок управления называется государством и на всех схемах размещается над системами «общество» и «экономика». Примером этого служит критический анализ проекта концепции Стратегии развития Российской Федерации до 2010 года, выполненный экспертами фракции КПРФ. «Государство - пишут эксперты, рецензируя творение г. Грефа, - в условиях современной рыночной экономики выполняет внутренне важные функции стимулирования развития производства и роста благосостояния, повышения качества жизни. Для этого оно должно не только … защищать законные гражданские права граждан и предприятий, но и помогать предприятиям … создавать благоприятные условия для развития производственной деятельности, финансируя часть расходов на общезначимые мероприятия с большим внешним эффектом, прежде всего расходы на научные исследования, образование, …». Читатель извинит меня за длинную цитату, если учтет драматизм сложившейся ситуации: ведь не появись эти разъяснения на сайте КПРФ, то г. Греф, войдя в правительство, до сих пор не знал бы, кто и зачем его нанял на работу.

4. Человек только мешает

Удивительно, совершив два подлога, г. Петраков далее сам попадает под действие своей мистификации, что можно объяснить лишь его партийной принадлежностью. Принимая простодушно демагогические правительственные заявления «реформаторов» за реальные целевые функции своей киберэкономики (в частности, «поскольку одним из лозунгов новых российских реформ стал лозунг стабилизации экономики»), он приходит к печальному выводу: «Реформы … показали, что их внутренняя цель состояла отнюдь не в стабилизации экономической системы, не в преодолении структурного кризиса, а в чем-то другом». 
Пожалуй, верно, но в чем? – читатель вправе ждать ответа на этот вопрос от исследователя, но здесь-то и положен предел допустимой глубины анализа для буржуазной экономической науки, и г. Петраков послушно останавливает ход рассуждений: «Не будем фантазировать, в чем. Важно, что не состоялось».

А что, собственно, должно было состояться? Не состоялось, по его мнению, создание «эффективного собственника» в виде миллионов мелких фермеров на основе введения частной собственности на землю – идея, восходящая еще к программе «500 дней», любимому детищу академика.

Остановимся на этом подробнее. Крупное сельское хозяйство в Советском Союзе не отличалось высокой рентабельностью (впрочем, как известно, и в Западной Европе сельское хозяйство требует государственных дотаций). С чего бы это раздробление его на мелкие фермы повысило доходность? Тем более, что для мелких ферм у нас не было ни производства подходящей техники, ни макроструктур, рассчитанных на мелкого производителя. Создание всего этого требовало бы многих лет и переключения гигантских денежных и материальных потоков, циркулировавших в советской экономики, в распоряжение этих миллионов колхозников и рабочих совхозов, разбросанных по бесчисленным российским селам и поселкам. 

Но люди, дорвавшиеся в конце 1991 года до власти, все эти бурбулисы, чубайсы, поповы, березовские и тысячи других, поддерживавших, напиравших, подталкивавших их, не были абстрактными киберобъектами на схемах г. Петракова, да и к партии дураков, как признает и сам академик, они не относились. Они действовали в своих интересах и, естественно, предпочитали направлять все финансовые потоки в свои карманы, на свои банковские счета.  Мы написали выше «естественно», и это действительно так, это – один из главных принципов исторического материализма: обычные действия людей (за исключением редких форс-мажорных ситуаций) определяются их экономическими, меркантильными интересами, равнодействующая которых для каждого сословия в обществе составляет его сословный (классовый) интерес.

Вопрос о частной собственности на землю для правящего сословия представлял более идеологический, нежели экономический интерес и откладывался безболезненно в долгий ящик. Собственно, и принятое недавно решение по нему, вопреки яростным протестам оппозиции, является чисто политическим: мелкое фермерство на этой основе не расцветет у нас пышным цветом, как показал уже десятилетний опыт, а возникновение крупных латифундий (как это видится деятелям КПРФ), существующих в окружении нищающих деревень, - так это мы уже проходили до 1917 года. Если и случится такое, – хотя с чего бы этим латифундиям процветать при средней рентабельности нынешнего сельского хозяйства – (минус) 20%, за счет усиления эксплуатации и снижения заработной платы? –но она и так на селе близка к нулю, - но все же если случится такое, то расходы по охране процветающего хозяйства легко сведут прибыль до отрицательной величины. В этом каждый может убедиться, посмотрев на системы охраны элитных дачных поселков и опыт садовых кооперативов, практически лишенных охраны. 

Так что классовый протест будущих батраков, если не в политической, то в уголовной форме, значительно снижает ценность принятых недавно законов. И здесь будущим латифундистам нечего надеяться на правительство, разросшиеся полицейские структуры которого способны поддержать относительную безопасность в светлое время суток лишь в центрах крупных городов да в элитных микрорайонах (совместно с частной охраной). Кстати, эта ситуация характерна для городов многих стран, она не только обычна в Бразилии и Мексике, но существует и в мегаполисах США – в Нью-Йорке, Сан-Фрацизко…
В кибернетической модели экономики г. Петракова реальные люди только мешают, их действия приводят почтенного академика иногда на грань пессимизма, но здесь трудно чем-либо помочь. Сама кибернетика, как и вся математика, политически нейтральна, ее модели дают только то, что закладывает в них исследователь, и если выводы противоречат реальному ходу вещей, то автор должен обратить недовольство не на реальные процессы, а на самого себя (или уж не знаю – на тот орган, которым он принимает решения).

5. Вновь о партии
Да существует ли партия дураков на самом деле? 

Каждый год на телеэкранах показывают встречи участников августовских демонстраций у Белого дома. Их собирается все меньше и меньше, но те, кто приходит, вовсе не выглядят потерпевшими в социальной катастрофе. И это не случайно. Вся тяжесть реставрации легла на промышленный рабочий класс, включая инженерно-технических работников, занятых на производстве, и крестьянство, поскольку они сами и их права были главным объектом противоборства, развернувшего в августе 1991 года в сословии горожан. 

Тогдашние верхи стояли за сохранение сложившейся уже формы отчуждения рабочих и крестьян от завоеванной ими в октябре 1917 года собственности на средства производства, поскольку эти формы обеспечивали верхам через систему полулегальных привилегий достаточно высокий уровень жизни. Однако выросший за годы советской власти класс мелких горожан (мелкой буржуазии, если хотите по-французски), считал свою долю в общем валовом доходе недостаточной и, поскольку в рамках прежней системы кардинальное перераспределение дохода было невозможно, выступил против системы.

Эта экономическая подоплека событий просвечивает явно и в брюзжании г. Петракова в адрес советской власти, при которой якобы  «…различные рода премии за открытия, гонорары никак не увязывались по своим размерам с величиной экономического эффекта, приносимого изобретением. Норма эксплуатации умственного труда достигала беспрецедентных размеров». Но ведь и доходы Альберта Эйнштейна и Ноберта Винера были не самыми большими и в Америке, и все пассажи академика об эквивалентном вознаграждении интеллектуального труда являются просто популистским, как говорят сейчас, заигрыванием с читателем. Если реализовывать этот принцип всерьез, то нынешняя пайка г. академика или дивиденды от описания котлеток г-жи Ельциной известным кинорежиссером являются явно чрезмерными. Но это мое личное мнение, читатель может с ним и не согласиться.

В результате августовского переворота Россия стремительно превратилась по социальной структуре в страну «1:10», причем разрыв в доходах одной десятой части и остального населения превышает тысячи процентов. При этом деньги концентрируются, в основном, в столицах, так что именно столичная интеллигенция, главная массовая сила переворота, в целом, достигла своих экономических целей: она получила и валютные счета, и подержанные иномарки, и заграничные туры, и ночные клубы с игорными столами и проституцией, и весь набор западных благ.  Разумеется, и в Москве есть категории горожан, раздавленных реставрацией. Это - люди старших возрастов или вообще плохо приспособленные по тем или иным причинам к выживанию в зверином мире капитала, но их судьба вряд ли коррелируется с их политическими симпатиями во время августовского переворота.

Книга г. Петракова не стала литературным явлением наших дней, и наше обращение к ней связано лишь с тем, что она представляет из себя откровенный манифест либеральной интеллигенции, рассчитанный на дураков, концентрируя в себе весь набор предрассудков и псевдонаучных построений этой партии.

Политическая экономия перестала существовать в Советском Союзе как наука где-то в начале 30-х годов, хотя формально развивалась система научных степеней и званий, институтов и публикаций. Академик Петраков является прямым продуктом этого псевдо-развития. Одно время у нас оставалась еще иллюзия, что под жесткой скорлупой партийного (КПСС) контроля накапливаются знания, зреют мысли, которые, если скорлупка треснет, озарят нас пониманием того мира, в котором мы живем. Вотще, как писали в старину. Из развалившейся скорлупы вылезли замшелые пресмыкающиеся, распространяющие затхлый аромат ренегатства и гнилых отходов человеческой мысли. 
 

Ваше мнение