Ю.В. Миронов
НЕИЗВЕСТНЫЙ ФАШИЗМ Что может быть неизвестно нашему читателю о фашизме? Несколько поколений советских людей, ныне еще активных, выросли в атмосфере воспоминаний о великой борьбе и великой победе. И все же автор счел возможным вынести в заголовок определение «неизвестный», и даже не в силу возрастающей невежественности молодых поколений, а в виду отсутствия однозначных объяснений причин феноменального факта: как, на основе чего в центре «цивилизованной» Европы возникла и получила распространение эта звериная идеология и связанная с ней практика, сопровождавшаяся таким общественным признанием, что под эту форму иногда мимикрировали режимы, по сути, не имевшие с ним ничего общего. Даже полный крах не убил бациллы этой заразы в идеологии и политике. Поиcку ответов на эти вопросы и посвящена лежащая перед вами работа. Часть I. СОЦИАЛЬНЫЙ ПРОЕКТ 1. Социальные корни Идеологией каких сословий был классический германский фашизм, чьи классовые интересы он выражал и защищал? Современному читателю этот вопрос покажется тривиальным: определение, выработанное еще в 30-х годах ХХ века, схематично конструкцию фашизма представляет как экстремистское политическое движение, выражающее интересы крупного монополистического капитала и опирающееся, преимущественно, на мелких горожан, хотя в таком определении есть некоторое противоречие - с чего бы это мелким горожанам целиком стать на сторону крупного капитала? Однако, это определение стало общепризнанным, и на Нюренбергском процессе с согласия всех союзников на скамьях подсудимых рядом с политическими и военными руководителями находились и руководители германской промышленности и финансового капитала. Оно унаследовано и современным мышлением независимо от его направленности: и левым, и либеральным, которое, хотя и причисляет германский фашизм к общему классу «тоталитарно» регулируемых экономических систем, все же признает поддержку его со стороны влиятельных групп корпоративного капитала. Ход исторических событий также, на первый взгляд, подтверждает эту характеристику фашизма. В конце 20-ых годов в Германии сложилась, мягко говоря, предреволюционная ситуация. Революция 1918 года, совершенная рабочим классом, была прервана в своем развитии предательством правых социал-демократов и контрреволюционным выступлением юнкерства, ее вожди К. Либкнехт и Р. Люксембург были расстреляны, наступление рабочих, не имевших еще достаточно мощной политической организации, было приостановлено. Революция не успела еще полностью завершить решение общедемократических
задач, не сломила окончательно влияния реакционного юнкерства, не устранила
из гражданской жизни некоторые имперские структуры, но и контрреволюция
не смогла отобрать у рабочего класса многие революционные завоевания, выходившие
за пределы обычной либерально-буржуазной системы: сохранилась экономическая
и политическая мощь профсоюзов, на заводах и фабриках действовали еще фабрично-заводские
комитеты и т.д.
Экономический кризис, начавшийся в 1929 году, обострил ситуацию, создав
гигантскую армию безработных из промышленных рабочих и горожан, служивших
по найму. Экономика двигалась к краху, социал-демократы, выручившие систему
в 1918-1919 годах, теряли влияние в рабочих кварталах, не решаясь предложить
реальные способы преодоления кризиса, буржуазные центристские партии вообще
не имели поддержки в народе и, составляя меньшинство в рейхстаге, правили,
исключительно опираясь на власть президента Гинденбурга, при этом вся государственная
мудрость либералов сводилась к бесконечному урезанию правительственных
расходов, т.е. социальных программ, что, конечно, не повышало их авторитета
в народе и не могло остановить развития кризиса.
В этих условиях установление диктатуры и силовое подавление рабочего движения стало для монополистического капитала и прусского юнкерства единственным средством спасения. Однако, попытка установления чисто военной диктатуры провалилась, и капитал возложил свои надежды на партию мелких горожан - национал-социалистическую партию Адольфа Гитлера. Официальное провозглашение этого союза состоялось, как известно, на конференции 300 представителей крупного капитала в 1932 году, где программная речь Гитлера была выслушана с пониманием и доброжелательством, и даже среди имперского юнкерства в окружении президента Гинденбурга пришли к мнению, что они «уж как-нибудь справятся с этими симпатичными парнями». Собственно, в этом не было ничего необычного. На крутых поворотах истории
в предшествующие периоды мелкие горожане всегда были главной действующей
силой, обеспечивающей интересы растущего капитализма, ведь откупщики и
фабриканты, торговцы и банкиры никогда сами не выходили на баррикады, да
и в политике предпочитали действовать не на прямую, а с помощью денег (семейство
Кеннеди в США и г. Берлускони ныне в Италии являются в этом отношении приятными
исключениями). Что касается антикапиталистической риторики национал-социалистов,
то капитал уже настолько привык к зачастую необходимой демагогии своей
наемной политической обслуги, что и в этом случае не обратил на нее серьезного
внимания.
2. Революция мещан Мещане, бюргерство, мелкая буржуазия, мелкие горожане – все это названия одного из древнейших сословий, возникшего вместе с городом и государством. В нашем обычном представлении – это сословие мелких собственников, ремесленников и лавочников, составлявших свободное население города еще в Средние Века. Но наряду с ними с самого начала в городском населении присутствовала часть людей, добывавших средства своего существования не через собственность (на орудия производства или капитал), а путем оказания услуг или службы. Разнообразие их занятий и социального статуса зачастую мешает нам увидеть общность сословного положения и голытьбы поденщиков, и простоватых наемных слуг типа Лепорелло, и изворотливых интеллигентов типа Фигаро, и почтенных профессоров университетов, и бесшабашных вояк в наемных полках королей и феодалов, и бесстрашных матросов и шкиперов торговых и военных кораблей, и нищих пасторов, и высокомерных королевских судей в мантиях и париках. Все они продавали на рынке жизни один единственный товар – самих себя,
а точнее, временно, на какую-то часть дня сдавали себя в аренду, т.е. жили
за счет продажи своей рабочей силы. И именно они отрабатывали экономический
механизм купли-продажи рабочей силы задолго до возникновения первых мануфактур
и фабрик.
Развитие капиталистического производства вытесняло ремесленников как товаропроизводителей, торговый и банковский капитал поглощал свободных лавочников, превращая их, по сути, в своих наемных служащих. В городах быстро росли классы промышленных рабочих и капиталистов, так что в середине XIX века многим казалось, что с проникновением капитала в сельское хозяйство общество окончательно поляризуется на эти две составляющие при наличии небольшой маргинальной прослойки наемных служащих капитала. Эта точка зрения и провозглашена в Манифесте коммунистической партии: «В тех странах, где развилась современная цивилизация, образовалась – и как дополнительная часть буржуазного общества постоянно вновь образуется – новая мелкая буржуазия… Но конкуренция постоянно вновь сталкивает принадлежащих к этому классу лиц в ряды пролетариата, и они начинают уже видеть приближение того момента, когда с развитием крупной промышленности они совершенно исчезнут как самостоятельная часть современного общества и в торговле, промышленности и земледелии будут замещены надзирателями и наемными служащими». Классиков не очень интересовало положение этих надзирателей и наемных служащих, весьма немногочисленных в то время, да и факт их найма делал беднейших из них в какой-то степени родственными пролетариату. За пределами сферы управления наемные служащие также не составляли компактного множества, обслуживая тогда лишь привилегированные сословия. Между тем, с точки зрения экономической их статус резко отличался от положения промышленных рабочих, поскольку их труд непосредственно поступал потребителю (в этом свойство «услуги»), даже если результат его принимал материальную форму, т.е. они не производили товара, рыночная стоимость которого превышала бы затраты на покупку вложенного в них руда. Тем самым их труд не создавал прибавочной стоимости, и таким образом они не являются объектами капиталистической эксплуатации. Каждая экономическая модель является лишь приближенной аппроксимацией
реального общества. Модель Маркса и Энгельса середины XIX века, абсолютно
верно выделяя основные противостоящие друг другу классы – пролетариат и
капиталистов, отразила также основную тенденцию тогдашнего общества в отношении
сословия горожан – вымывание из него групп мелких собственников (ремесленников
и лавочников) и в то же время пренебрегла ростом другой составляющей этого
сословия – наемных служащих разного вида. Для этого тогда было достаточно
оснований: городское хозяйство и аппарат государства развивались тогда
медленно, а сферы обслуживания в современном смысле практически не было
вовсе, ведь наемной прислугой пользовались только очень состоятельные люди,
а домашнее хозяйство остальных жителей города велось силами самой семьи.
Немногочисленны были и работники, занятые в системах образования и здравоохранения,
ориентированных преимущественно на богатых, и даже в военное дело было
вовлечено в мирное время относительно небольшое число граждан, при этом
значительная часть командного состава принадлежала к землевладельческому
сословию.
В этом сословии выделялись компактные профессиональные группы (преподаватели, медики, военные, политики, позднее – научные работники), в которые горожанин вступал обычно смолоду и оставался в большинстве случаев пожизненно, лишь незначительно меняя свой статус и прогрессируя качественно по мере накопления профессиональных знаний, что в определенной степени характерно и для промышленных рабочих, в число которых уже необходимо стало включать и инженерно-технических работников, занятых на производстве. Но большая часть горожан могла легко менять род занятий, не требующих длительного обучения, более того, при удачном стечении обстоятельств могла подняться в класс капиталистов, пополняя его естественно редеющие ряды. Для горожанина, таким образом, всегда казался открытым путь наверх, между сословием капиталистов и мелкими горожанами уже не существовало жестких социальных перегородок, эти классы были родственны генетически, и это кровное родство вытесняло из менталитета горожан сознание своей второстепенности, подчиненности. Это явление уже в начале XX века почувствовали наиболее наблюдательные мыслители. Испанский философ Ортега-и-Гассет охарактеризовал его в фигуральном смысле даже как «восстание масс». Внешним проявлением новой ситуации является факт, который философ называет «скученностью»: «Города переполнены людьми, дома – жильцами, отели – приезжими, поезда пассажирами, кафе – посетителями, улицы прохожими, приемные знаменитых врачей – пациентами, курорты купальщиками, театры – зрителями (если спектакль не слишком старомоден)». Этого явления еще в начале XX века не было. « Индивиды, составляющие толпу, существовали и раньше, но не в толпе. Разбросанные по свету в одиночку или мелкими группами, они вели раздельную, уединенную жизнь». «Теперь они появились все вместе …Массы внезапно стали видны, они расположились в местах, излюбленных “обществом”. Они существовали и раньше, но оставались незаметными, занимая задний план социальной сцены; теперь они вышли на авансцену, к самой рампе, на места главных действующих лиц». Правда, Ортега-и-Гассет, как буржуазный философ, избегает классового анализа и выделяет «человека массы» как чисто психологический тип, специально оговаривая, что «деление общества на массы и избранное меньшинство – деление не на социальные классы, а на типы людей: это совсем не то, что иерархическое различие “высших” и “низших”. Однако, в нарисованном им портрете «человека массы» явно просвечивают хорошо знакомые нам черты мещанина, бюргера, мелкого горожанина, хотя, конечно, менталитет каждого индивидуума не определяется с необходимостью его социальным положением, и более того, менталитет горожан обычно широко иррадиирует за пределы своего классового носителя – и вверх, в среду владельцев капитала вместе с продвижением удачливых нуворишей по социальной лестнице, и вниз, в среду промышленных рабочих и крестьян, для которых притягательны и образ жизни, и социальные возможности этого сословия. В этих наблюдениях философа отражается факт возрождения в некотором смысле сословия мелких горожан после упадка его роли в середине XIX век, отмеченного в Манифесте Марксом и Энгельсом, возрождения в форме сословия преимущественно наемных работников в быстро растущей сфере услуг и управления. Это явление прошло как-то мимо внимания последователей Маркса, и даже в наше время, молодые интеллектуалы, называющие себя марксистами, ничтоже сумняшися, пишут в своих разработках: «Средний класс наоборот является бесперспективным и обреченным классом…». Что там реальность, тем более в статистике или в истории! Социальная аппроксимация Маркса и Энгельса, по сути своей основанная на наблюдении модель общества середины XIX века, давно стала догмой, не подлежащей корректировке! Как бы заново родившийся, бурно растущий класс мелких горожан постепенно осознавал свой вес в обществе и свои требования к обществу. «Теперь же – меланхолично замечает Ортега-и-Гассет, - …массы считают, что они вправе пустить в ход и сделать государственным законом свои беседы в кафе. Сомневаюсь, чтобы в истории нашлась еще эпоха, когда массы господствовали так явно и непосредственно, как сегодня». Эти наблюдения отражали естественный исторический процесс превращения мелких горожан в чисто гегелевском смысле из класса «в себе» в класс «для себя», т.е. процесс осознания им своих новых интересов и своих ценностей. Каковы же характерные черты менталитета этого сословия? 3. Групповой портрет в интерьере Класс осознает себя в отличиях от других частей общества. Это прекрасно понимали его идеологи: «…как это на первый взгляд ни странно, - писал А. Гитлер в книге «Моя борьба» - пропасть между теми слоями мелкой буржуазии, экономическое положение которых далеко не блестяще, и рабочими физического труда зачастую гораздо глубже, чем это думают. Причиной этой - приходится так выразиться - вражды является опасение этих общественных слоев, - они еще совсем недавно чуть-чуть поднялись над уровнем рабочих физического труда, - опять вернуться к своему старому положению, вернуться к жизни малоуважаемого рабочего сословия…» Тяжесть положения этого «малоуважаемого сословия» определялась не только моральными предрассудками («отношение к рабочему физического труда сверху вниз»), но и материальным положением этого класса. Гитлер отмечает, что «…гигантское хозяйственное развитие страны приводит к новому социальному расслоению народа. Мелкое ремесло медленно отмирает, благодаря этому рабочий все более теряет возможность снискать себе пропитание как самостоятельный мелкий производитель; пролетаризация становится все более очевидной; возникает индустриальный "фабричный рабочий". Самой характерной чертой последнего является то, что в течение всей своей жизни он не сможет стать самостоятельным предпринимателем.» Будущий вождь нации весьма реалистично описывает процесс пролетаризации, проходивший в начале XX века и положение рабочего класса. «Уже самая обстановка труда совершенно не походила на прежнюю обстановку ремесленника или крестьянина. Индустриальному фабричному рабочему приходилось напрягать свои силы куда в большей, мере, нежели ремесленнику. … К этому надо прибавить еще, с одной стороны, жалкую зарплату, а с другой стороны, относительно более быстрое возрастание богатства работодателя». Конфликт во взаимоотношениях рабочего и капиталиста очевиден и для мелкого горожанина. Если в молодости, - признается Гитлер, - он полагал, «будто национальное значение капитала в том и состоит, что он целиком зависит от могущества, величия, свободы самого государства, т.е. нации», и делал тогда тот вывод, «что благодаря этой взаимозависимости капитал неизбежно должен содействовать процветанию государства и нации, так как-де это соответствует его собственному естественному стремлению к обогащению», то реальность опрокинула эти представления: «Бесчисленное количество раз наша буржуазия самым неумелым образом, а зачастую самым неморальным образом выступала против очень скромных и человечески справедливых требований - часто при этом без всякой пользы для себя и даже без какой бы то ни было перспективы получить какую-либо пользу». Это, конечно, не так, нежелание капиталистов «…принять меры против травматизма на производстве, ограничить детский труд, создать условия защиты женщины в те месяцы, когда она носит под сердцем будущего “сына отечества"…», обеспечивало им более высокую прибыль. В этих условиях рабочим ничего не остается как начать борьбу с капиталом,
и мелкий горожанин, в общем, с сочувствием и пониманием относится к этой
борьбе. Но «…отдельный рабочий никогда не в состоянии защитить свои интересы
против власти крупных предпринимателей», и «спорить о необходимости профсоюзов,
таким образом, поистине пустое дело. Пока среди работодателей есть
люди с недостаточным социальным пониманием или тем более с плохо развитым
чувством справедливости и права, задача руководителей профсоюзов, которые
ведь тоже являются частью нашего народа, заключается в том, чтобы защищать
интересы общества против жадности и неразумия отдельных лиц».
Буржуазия отравляет все общество, в том числе и рабочий класс. Задавленный
нуждой, тяжелыми условиями труда или безработицей рабочий человек «…начинает
относиться индифферентно не только к вопросам своего непосредственного
бытия и заработка, но и к вопросам, связанным с уничтожением государственных,
общественных и общекультурных ценностей….». В рабочих кварталах вырастают
поколения, лишенные всяких моральных основ: «Все, что приходится несчастным
детям слышать в такой обстановке, - отмечает Гитлер, - отнюдь не внушает
им уважения к окружающему миру. Ни одного доброго слова не услышат они
здесь о человечестве вообще. Все учреждения, все власти здесь подвергаются
только самой жесткой и грубой критике, - начиная от учителя и кончая главой
государства. Родители ругают всех и вся - религию и мораль, государство
и общество - и все это зачастую в самой грязной форме. … Трехлетний ребенок
превратился в 15-летнего подростка. Авторитетов для него нет никаких. Ничего
кроме нищеты и грязи этот молодой человек не видел, ничего такого, что
могло бы ему внушить энтузиазм и стремление к более высокому».
Причиной такого отношения к проблеме является тот факт, что, в отличие от рабочего, мещанин не отделен от класса капиталистов, среди них его друзья и знакомые, которым немного больше повезло в данное время, но он и сам в любой момент может «стать самостоятельным предпринимателем» - мелкая буржуазия, как известно, ежечасно, ежесекундно порождает крупную буржуазию. Все зависит от его энергии, настойчивости и удачи, ведь «в области хозяйственной жизни наиболее способные люди не назначаются сверху, а сами должны пробить себе дорогу снизу. Соревнование более способных с менее способными происходит повсюду, - пишет будущий вождь, - начиная с маленького предприятия и кончая самым грандиозным из них». Реальная жизнь приводит тому массу примеров, широко тиражируемых прессой. В первой половине XX века среди горожан, работавших по найму, еще жили воспоминания о самостоятельной жизни в прошедшем столетии, и хрустальной мечтой клерков и кельнеров, мусорщиков и ремонтников, парикмахеров и рассыльных, и многих других служащих, обслуживающих и прислуживающих было - накопить небольшой капитал, завести свое дело и начать работать «на себя», не имея за спиной босса или надсмотрщика. Эти люди могли люто ненавидеть богачей, крупных предпринимателей, некоторые из которых поднимались у них на глазах, и как – было хорошо известно, но они не могли отказаться от своей мечты, от надежды на удачу - для себя или своих детей, и признать непреодолимость классового противостояния в рамках этого общества. Но угроза хрустальной мечте мелкого горожанина возникала не только со стороны набирающего силу рабочего движения. Капитализм XX века быстро трансформировался в финансово-монополистический капитализм; банки и крупные корпорации захватывали ведущие позиции в народном хозяйстве и постепенно ставили под свой контроль практически все виды предпринимательства, в том числе и мелкого. Это воспринималось мелким горожанином истерически: «Постепенное исчезновение прав личной собственности и систематический переход всего хозяйства в собственность акционерных обществ –писал Гитлер, - представляли собою грозный симптом экономического упадка». Мелкий горожанин не осознал, конечно, перехода капитализма в новую стадию – империализма, господства транснациональных корпораций - и видел в этом лишь «спекулятивный характер биржевого и ссудного капитала» и «его ростовщическую сущность». Более того, «…строгое разделение … между биржевым капиталом и национальным хозяйством вообще - резюмирует проблему будущий вождь, - давало возможность начать борьбу против интернационализации германского хозяйства, не открывая одновременно борьбы против капитала вообще как фактора, необходимого для сохранения независимого народного хозяйства». В своей борьбе будущий вождь нации предполагал опираться, прежде всего, на людей труда, поскольку современное бюргерство «никакой цены не имеет в деле борьбы за более высокие задачи человечества. Оно для этого совершенно теперь неквалифицированно, оно для этого само погрязло в слишком плохих качествах. Вот почему и те политические клубы, которые ныне известны под коллективным названием "буржуазные партии", уже давно являются ни чем другим, как своекорыстными объединениями для защиты просто профессиональных или сословно-классовых интересов». Мещанин видит, что политические и экономические действия различных сословий обусловлены сословной идеологией, более того, видит и то, что отдельные формы ее определяются, в свою очередь, социальными условиями, но никак не хочет признать их фундаментальный характер: «Различие интересов отдельных сословий и профессий вовсе не то же самое, что классовый раскол. Нет, такие различия являются только само собою разумеющимся результатом всей нашей экономической жизни». Преодолеть это «… можно не тем, что более высокие классы пойдут вниз, а только тем, что более низкие классы удастся поднять вверх». Вот оно – credo мелкого буржуа! Здесь уже надо подчеркнуть, что в основе идеологии фашизма не лежит ничего необычного, незнакомого нашему читателю из каждодневной пропаганды различных политических сил в наше время, из обычных суждений соседей и сослуживцев. При цитировании А. Гитлера в этой части мы специально старались избежать чисто гитлеровской экзотики на расовые темы (читатель, знакомый с первоисточником, может понять, что это было совсем не просто). В результате мы получили портрет, сильно напоминающий и нашего современника, мелкого горожанина эпохи реставрации, озабоченного деградацией народа, моральной и физической, ростом могущества антипатриотических финансовых групп, лицемерием политиков, жадностью и корыстолюбием нашей буржуазии, ростом преступного мира и антиобщественных действий молодого поколения, но, тем не менее, не желающим вновь подвергаться «радикальным социальным экспериментам», требующим лишь разумного «изменения курса реформ», «возрождения могущества и политического авторитета российского государства» и т.д., и т.п. И встретив подобные мнения на газетной полосе, знайте, что либо перед
вами плачется современный мещанин, либо хитроумный писака-наемник обращается
к вам, как к современному мещанину, в надежде найти полное понимание в
вашем менталитете.
(Продолжение следует)
При использовании этого материала ссылка на Лефт.ру обязательна |
|