Старший сержант - директор одной из школ. Сержантом зовется в среде подчиненных - потому что носит фамилию Сержантова, а старшим - потому что в школе ее заместителем работает дочь. Дочь в школе соответственно зовут младшим сержантом. Из себя младший сержант ничего не представляет. Так, обычная женщина средних лет, обремененная разводом и дочерью, с современным любовником из таможни, который раньше работал в военкомате. На прежнем месте работы любовник младшего сержант не брезговал подношениями родителей молодых новобранцев. Брал всем: картинами и ювелирными украшениями, ну, и как водится - деньгами. Еще бы! сидел на доходном месте - вводил в компьютер фамилии призывников осенью и весной, во времена призывов на действительную военную службу. И мог по деловому соглашению с вышестоящими «отцами - командирами» внести персональные данные в компьютер, а мог и не внести, отсрочить на время или навсегда «счастливый» миг армейской службы. Потому и исправно собирал мзду. Часть оставлял себе, а остальное отправлял дальше по инстанции. Да и новое место работы - просто «золотое дно» для всеядных делателей денег. Потому то младшему сержанту перепадали от него значительные суммы, ничуть не меньше того, что получала формальная семья ее любовника.

Но главным источником материального благополучия для нее была работа в школе, где она ведала малосущественными и необременительными кадрово-правовыми вопросами. Нет, не скучные приказы о приеме - увольнении обеспечивали полное довольствие, хотя мать положила ей зарплату в три раза большую, чем ставка учителя высшей категории. И на работу она ходила не в пример загнанным педагогическим клячам к обеду, пила кофе со своими прихлебательницами и вскоре уходила по своим делам. Главные денежные потоки струились подспудно, не видимо глазу непосвященному. Ручейки этого потока текли прямо к директрисе - матери. Нищие педагоги с охотой брались за всякий дополнительный приработок к мизерной зарплате. Особым спросом у них пользовались платные занятия в так называемых коммерческих классах, где родители учеников доплачивали за дополнительные уроки с их детьми. Собранные в этих классах деньги учителя целиком отдавали доверенному лицу старшего сержанта - завучу по науке Добрунковой. А в конце месяца администрация школы производила расчет с ними: на заработанную тысячу выдавалось триста рублей. Куда девались остальные деньги знала только семья сержантов и завуч по науке, который собственно и наукой - то методической не занималась, а подобно рыночному рекитеру выбивал деньги со всех учителей занятых в коммерческих предприятиях школы. Впрочем, учителя публично и не интересовались этим вопросом, современно считая, что большая доза информация приносит много огорчений. Отдельные педагоги даже довольны были этими крохами и испытывали искреннюю благодарность к администрации школы. Надо полагать за то, что хоть кости им с барского стола, но отдавали. Кавказские семьи тоже хорошо платили за пристойные аттестаты для своих незадачливых отпрысков, от них не отставали родители - торговцы с близлежащего вещевого рынка. У матери - директрисы всегда была возможность взять лично на проверку нужные экзаменационные сочинения, или обратиться с доверительной просьбой к экзаменующему учителю. Нет, нет, с ними то, как раз, старший сержант и не делился, а давил на безропотную учительскую сознательность, уверяя, что полученные деньги пойдут, скажем, на побелку фасада школы или ремонт школьной крыши. Щепетильная в вопросах учительской этики учитель русского языка Ирочка Бадаева, которой приходилось благодаря материальным интересам директрисы писать отличные отзывы на сочинения пожизненных двоечников, по этой причине демонстративно ушла из школы. Так же ропща ушла и Татьяна Беловская, учитель информатики, неутомимый и ретивый исполнитель всех распоряжений и постановлений школьного начальства. Компьютерный класс, которым она заведовала, был превращен волей директора в игровой клуб. С обеда до поздней ночи здесь клубилась окрестная братва, которая порой не могла решить простейшей арифметической задачи, но с успехом запускала «стрелялки», «догонялки», «страшилки» и прочие компьютерные игры. Играла, разумеется, не просто так, а за деньги. Финансовую отчетность виртуального всеобуча вел молодой мужчина, уволенный впоследствии за приставание к мальчикам, так формулировался неформальный приговор директрисы. Хотя люди знающие говорили, что этот молодец просто утаил от нее значительную сумму и положил себе в карман, потому и был выброшен с доходного места. Налоговая инспекция сего факта не проверяла и своего вердикта не выносила, так как компьютерная лавочка действовала в обход налогового кодекса и контрольно - кассовая машина полученные суммы не учитывала. Но по ценам входных билетов и по нескончаемому потоку желающих приобщиться к виртуальным играм и сайтам Интернета школьное общественное мнение вывело значительную для себя сумму недостачи в двадцать тысяч рублей. Много это или мало? Для нищего в массе своей учительства эта была неподъемная сумма, равная практически годовой ставке учителя высшей категории, поэтому осторожным пересудам среди ропщущих учителей не было конца. Шепотом говорили и о том, что последняя премия для педколлектива была два года назад, и равнялась 150 рублям на учительскую душу. Знали доподлинно, что старший сержант регулярно награждает себя и свой круг премией в сотни раз большей, чем редкая учительская. Тихо возмущалась и Беловская, которой предложили за свой счет отремонтировать заплеванный и разворованный посетителями клуба кабинет информатики. Так же тихо и ушла из школы, отремонтировав своими руками свой кабинет и получив напоследок директорский пинок в виде невыплаченной месячной зарплаты.

А громких разговоров старший сержант не позволял, расправлялся с мятежниками с проворством азиатским. Историка, демонстративно отказавшегося устраивать бесконечные директорские поборы с родителей вверенного ему класса, ославила педофилом. Правда, не сразу. Сначала верные директрисе - матери завучи - овчарки попытались оформить ему выговоры за нарушение трудовой дисциплины и уволить по статье. Но историк оказался ушлым мужиком и дважды опротестовывал плоды администраторского измышления в суде. Более того, стал апеллировать к городским властям по поводу бесконтрольного распоряжения администрацией школы муниципальной собственностью. Это его и погубило. Должен был догадаться, что значительная часть собранных в школе денег уходит «наверх», подпитывая городскую элиту. И что совершенно не случайно в школах города от имени властей без ведомости собирали деньги якобы на «потопленцев - педагогов», а потом даже квитанции не представили о том, кому из несчастных жертв прошлогоднего потопа, когда и сколько вручили из этих собранных денег. Должен был знать и о том, что немалая толика денег от коммерческих затей со школьным спортзалом и учебными аудиториями уходит опять таки чиновникам - образованцам. Мог бы догадаться, на то и обществовед. Мог бы и уйти историк из школы тихо, не дожидаясь, когда верные старшему сержанту завучи организуют конфликт в разболтанном классе, где он преподавал, и услужливо не объяснят противоборствующей стороне, как воевать с неуступчивым историком, требовавшим дисциплины и элементарного уважения к предмету. Должен был и мог, но не сделал, посягнув на святое - административный коммерческий интерес. А этого власти предержащие ох как не любят. За громкие разговоры и неподатливость был изгнан историк.

А как же! Свою силу чувствовал старший сержант, потому что с градоначальниками его связывали годы и годы очень тесных отношений. Они вместе начинали на ниве комсомольской деятельности в приснопамятные застойные времена. Разумеется, искреннего комсомольского чувства у многих из них при этом небыло никакого, просто эта должность была первой в чиновной карьере, с нее восходили на служебный Олимп. Отсюда начинался жесткий искусственный отбор, рукотворная селекция кадровых нужд для партийных и советских органов. Все более или менее талантливое рекрутировалось в райкомы и райисполкомы, отстой оседал в профсоюзах и городских хозяйственных структурах. Серенькой, неприметной мышкой был тогда еще молодой старший сержант на посту школьной старшей пионервожатой. Особого вдохновения, или как тогда любили говорить в школах «горения», не проявляла. Потому и осталась в школьной системе сначала средненьким учителем, а затем перспективным завучем, прочно осваивая коварное бабское искусство жесткой «подковерной» борьбы без правил в среде мелкого чиновничества. Постигала на практике категории «подсидеть» и «сковырнуть», устанавливала неформальные связи с авторитетными городскими фигурами. Делала это без особых усилий и нравственных проблем. Муж ее, университетский неудачник, очень быстро спивался, оставляя предприимчивой молодой матроне полную свободу действий. Нынешним интимным покровителем старшего сержанта был еще «комсомольский» друг, который занимал важный пост в городской мэрии и курировал в том числе народное образование. Роста он был небольшого, имел тщедушную комплекцию и характерный красноватый, запойный цвет лица. За эту вполне современную слабость прозывался в городе Хмельным. Этот то дружок «сердешный» и спас старшего сержанта от наказания после обращения опального историка в муниципалитет. Отписали, что в школе все соответствует стандартам, нормам и правилам, а протест учительский от недомыслия и служебной недобросовестности. Горазд был сочинять подобные бумажки Хмельной, двадцать последних лет жизни с успехом писал подобное в начальственных кабинетах. При Горбачеве - Ельцине в профсоюзных структурах обретался, и доверие властей заслужил безупречной деятельностью по предотвращению рабочего протеста «демократическим» реформам. Один только раз зубы показал вкупе с «профсоюзными активистами» когда власти по глупости затеяли отнять у них шикарный особняк Дома союзов в центре города. На другие проблемы внимание не обращали: массовая безработица и хроническая задолженность по выплате зарплаты, шоковая терапия цен и акционерный беспредел - все прошло мимо профчиновников. У нас, де - мол, таких проблем нету, значит и остальные их не наблюдают. Когда к власти в городе на волне псевдопатриотической риторики пришел мэр - «патриот», то Хмельной быстро сделал муниципальную карьеру. Это не составляло особого труда, «патриотический» бургомистр был из того еще «комсомольского» прошлого и окружение себе подбирал соответствующее. Пришлось, правда, обновить немного лексический запас, освоить правильное произношение нескольких новых «патриотических» фраз. Но и это не смутило Хмельного, все то остальное осталось неизменным: банки, коммерческие структуры, уже известный директорат и неизменный чиновный интерес.

Деловые и прочные отношения наладил старший сержант и с председателем родительского комитета школы. Младшая дочь выразительницы родительского мнения школы должна была выйти из выпускного класса с хорошим аттестатом. Умом девочка, как говорится, не блистала, но это было и не главным. Директриса обеспечивала ей беспроблемную сдачу выпускных экзаменов за то, что председатель родительского комитета школы отдавала бесконтрольно ей все родительские деньги, которые собирали в классах на ремонт школы в летние каникулы. Старший сержант был по существу единоличным распорядителем этих кругленьких неучтенных в документах строгой отчетности сумм. Обычно она сразу после выпускного бала отправлялась с этими деньгами в морской круиз, прихватив с собой дочь и внучку. На побережье их отвозил на своем «мерседесе» бизнесмен Сашка Залыбин, арендующий несколько лучших школьных помещений. Условия школьного контракта с ним были притчей во языцех в среде ропщущих. Сколько он платил за использование школьной площади не знал никто, кроме старшего сержанта и ее дочери. Зато получал зарплату по нескольким техническим школьным ставкам и бесплатно столовался вместе с другом в школьной столовой. Последнее обстоятельство особенно раздражало педагогический коллектив, слишком много очевидцев наблюдало вечерние попойки с участием обоих сержантов и прихлебателей в сашкиных владениях. Подробности ночных продолжений разгульных пиршеств, скупо передаваемые немногословными охранниками школы, шокировали откровенной физиологией. Так что вывод для многих был однозначен - этих жеребцов откармливали для племенного дела. После возвращения с морей изрядно прореженная школьная казна обеспечивала ещё и торжественное празднование дня рождения старшего сержанта. На эти действа собирались в интимном кругу избранные директора школ вместе с руководством отдела образования. Как - то в минуту странной откровенности старший сержант обмолвился о том, что такие застолья обходятся ей в пятьсот долларов. И уж затем жалкие остатки собранных денежных средств шли по прямому назначению на ремонт школы. Но что это был за ремонт? Годами школьное здание не знало капитального обновления. Муниципальные средства, направляемые на школьные нужды, разворовывались «наверху». А родительские деньги, собранные в добровольно - принудительном порядке, разворовывались «снизу». Потому - то и бесконечно прорывало канализацию, регулярно капало из труб отопления, с завидным постоянством протекала крыша. Все это латалось на скорую руку второсортным материалом, но гнилая коммунальная «одежка» не выдерживала минимального напора, и все рвалось вновь. Минимальный косметический ремонт, слепленный на остаток денежных средств, только подчеркивал ветхость и неустроенность школы. Впрочем, еще советский ресурс прочности позволяет протянуть без серьезных техногенных потрясений еще пяток лет, а большего старшему сержанту и не нужно. Все равно уходит на пенсию к этому времени, а там, как говаривал известный французский «король - солнце», хоть потоп. Да что там капитальный ремонт, если обязательный в каждой школе министерский сборник с экзаменационными материалами учителя вынуждены были искать на стороне своими силами. Вот тут то, на подписке, и экономил старший сержант. Но это все было малосущественно в сравнении с ежегодным ремонтом школьных кабинетов, который был головной болью учителей. Больших материальных и душевных хлопот стоило учителям и поддержание порядка и чистоты в этих кабинетах в течение учебного года. Давно бы погрязла школа в мерзости запущения, если бы ни эта удивительное по сознательности полукрепостное подвижничество учителей.

За эту то всепоглощающую страсть к деньгам любой ценой была у старшего сержанта в школе еще одно прозвище - экзема. Но подобное титулование директора, даже в узком кругу, позволяли себе немногие. Слишком большую пропасть противоречий подчеркивало это прозвище, о многом заставляло задумываться. Злые языки давно заметили изъявленную кожу на ладонях директрисы, которую она постоянно мазала какими то мазями и болтушками. Дело по нынешним временам обычное - нервное высыпание на коже, экзема. Болезнь технотронного века. Но настолько характерно было непросыхающее, постоянно чешущееся багровое пятно на ладони, что склонные по-женски к некоторому мистицизму учителя называли это особым знаком высших сил. Отмечают якобы в небесной канцелярии подобным образом склонных запускать руки в чужие карманы. Но это навряд ли. Тогда бы у всех чиновников руки не то что по локти, а по плечи были бы в коросте. В крови каждого из них подобное хапужничество и хищничество. Но об этом большая часть учителей школы еще не задумывалась.

г. Краснодар, sergekuban@list.ru

При использовании этого материала просим ссылаться на Лефт.ру