Катами в старину на Руси палачей звали. Времена были в нашей многострадальной истории, когда не генералы боевые и не мастера искусные, а каты кровавые эпоху олицетворяли. Спросите, кем известен официоз российский конца семидесятых годов девятнадцатого века, и на память тут же придет царский кат Фролов. А все потому, что тогдашний самодержец Александр Второй к виселице питал пристрастие, родовое. В петле оппонентов своих, противников помещичьего абсолютизма, душил. Радость душегубскую, противную человеческому благородству, находил в предсмертных мучениях республиканцев, упивался вдосталь последними страданиями поборников социальной справедливости. Это у него от папашки, Николая Первого, увлечение такое патологическое. Родитель с любовью искренней к процессу и знанием дела отменным задавил вождей декабризма, обещая удивить весь мир гуманизмом. А сынок дальше пошел в виселичном мастерстве. Это с его согласия петлей казнили за сопротивление властям, а часто и без оного, для устрашения обывательского. Тела казненных запрещали потом хоронить по-людски, зарывали на скотомогильниках. Даже над мертвыми глумился Александр Второй, экая натура живодерная. Это с его согласия вешали под разгульно – пьяную музыку «Камаринской», не завязывая глаза очередным, воочию показывая мучения удавленных товарищей. Так было с Дмитрием Лизогубом, Валерианом Осинским и другими народовольцами. Потом уже батальонные барабаны забили на эшафотах революционеров походный марш, когда венценосного любителя человеческих смертных мук динамитное возмездие раскроило на куски. А еще любил садист коронованный оппозицию в одиночках тюремных гноить. К старым страшным тюрьмам вдобавок два новых мрачных централа в окрестностях харьковских построил, где на индустриальной основе хоронили заживо недовольных существующими порядками. И в этом шабаше палаческом кат Фролов был на своем значимом месте. Вакансия убийцы политических, при всем тогдашнем бытовом монархизме, была свободна. Среди мрази уголовной с трудом большим пришлось искать исполнителя приговоров императорских судов, потому и возили ката Фролова, единственного в своем роде, по всем городам России, где топоры плотников выводили виселичные перекладины.

Кто бы мог подумать тогда, что у палача этого гнусного сподвижники найдутся через полтора века. И не среди отбросов человечества, а в церкви православной, в храме божьем, под иконами милосердной богоматери, среди проповедей добра и смирения. В епархии Тверской православный иерей Сергий Дмитриев с паствой своей к власть имущим обратились с настоятельными призывами переименовать улицы Твери, которые носят имена погибших революционеров - народовольцев А.Желябова, С.Перовской, С.Халтурина, А.Ульянова. Люди «божьи» знак равенства поставили безапелляционно между сегодняшним кавказским террором и Народной волей, приравняли, так сказать, борьбу за социальную справедливость народовольцев к нынешним захватам заложников, взрывам самолетов, и прочим убийствам мирных российских граждан. Вытравить, по мнению люда тверского православного, надо имена народовольцев – революционеров из памяти народной, вычеркнуть их из жизни будничной. Чтоб никто и не вспомнил даже в суете повседневной, в толчее уличной, в адресе письмеца случайного казненных за лучшую долю людей труда. Кат Фролов позвонки и аорты рвал народовольцам петлей, а братия православная уже после смерти расправляется с именами народных заступников, павших от руки палаческой. Непонятно только, из каких заветов божьих и апостольских они черпают указания к подобному действу. Где тут евангельское смирение и прощение, сострадание и человеколюбие? Где тут заповеди Христовы и наставления учеников его? Сыпят фразами погромными православные на манер подкаблучных правительству «общественных» организаций, гудят как телевизионные дудки «демократии». И даже справочку приложили в конце послания своего с перечнем нанесенного невосполнимого ущерба от деятельности революционной народовольцев, для пущей убедительности. Лихо они с цифирью этой обернулись. Так, что число тех же убитых во время взрыва в Зимнем дворце возросло в шесть раз. На месте восьми погибших солдат Финляндского полка появилось « более пятидесяти человек». Передергивают тут сознательно бороды многогрешные иерейские, страсти нагнетают, чтоб под шумок псевдообличительной вакханалии дельце свое обстряпать ловчее. Только это уже не от бога. Заказ они от властей выполняют, даром, что ли церковь православная подачки от казны и от капитала несметные получает. Отрабатывать им теперь надо субсидии, в том числе и в грязной идеологии, в осквернении социального протеста и революционной истории. А обману глобальному они у нынешних заокеанских «земных богов» учатся. А там все ложь наглая, от носоглотки Моники Левински до иракского оружия массового поражения. Листки библии теребят принародно особы высокопоставленные на холмах вашингтонских, и лгут во имя американского мирового господства, глазом не моргнут.

У этих же всесильных создателей и покровителей богатств неправедных учатся православные тверяне и стандартам двойным, наглым и нечестным. Абсолютно неуместен и несправедлив тон их прокурорский, дурковатый пафос обличительный в адрес террора народовольцев без упоминания о злодействах власти императорской. Царь Александр Второй был первым террористом. Это по его приказу, в упор, по всем правилам военного искусства армейские команды расстреливали крестьянское недовольство грабительской отменой крепостного права. Одно только массовое убийство крестьян казанской деревни Бездна в 1861 году чего стоит. Более сотни человек уложили служивые на месте по приказу венценосного террориста в один момент, а потом без суда убили вожака сельского. Или жизни крестьянские не в счет в сравнении с кровью монарха? И генералов – прокуроров императорских народовольцы стали убивать в ответ на царский террор. Сергей Степняк – Кравчинский первый привел в исполнение смертный приговор обер – жандарму Мезенцеву после того, как тот создал индустрию умерщвления политзаключенных в централах тюремных и санкционировал смертные приговоры в Одессе. За товарищей убитых и искалеченных, за страдания и боль одиночных камер, за профанацию законности мстил главному жандарму отставной артиллерийский поручик русской армии и участник сербской войны против турок Степняк – Кравчинский. И удар роковой клинком нанес он Мезенцеву не из за угла, а в глаза смотря врагу. И для того же убийства царя, как выяснилось на судебном процессе «первомартовцев», Кибальчич специально отмерил такой заряд взрывчатого вещества, что бы локализовать взрыв, не допустить лишних жертв. Много таких примеров приводить можно, а вывод один - разговоры все православных тверян об «убийцах» из Народной Воли и обличения двуличные не более чем фарисейство мерзкое по сценариям заокеанским.

Откровенное оно, лицемерие это политическое тверского иерея и паствы его, в одни ворота православные играют. Не стесняются того, что с действительностью исторической изыскания их не сочетаются. Довелось мне прочитать у Юрия Давыдова, знатока событий отменного, деталь очень интересную о процессе Ковальского и его друзей революционеров в Одессе в 1878 году. После вынесения царским судом смертных приговоров возмущенная толпа горожан стала у здания суда решительно выражать свой протест против жестокого решения. Завязалось самое настоящее сражение между протестантами и царской полицией. Артиллерийский офицер граф Сиверс схватил на бульваре молоденькую девушку, Вику Гуковскую, участницу уличного побоища, для передачи жандармам. А потом офицерское собрание, суд чести, по достоинству оценили поступок ретивого графа, заставив его уйти из полка. Не желали служить с ним армейские офицеры, брезговали общением с добровольным сотрудником полиции, считали это оскорблением военной чести на манер карточного шулерства. Ни один флотский офицер Кронштадтской крепости словечком не обмолвился на ушко государственное о своих товарищах - сослуживцах из Военной организации народовольцев. А знали многие, и среди них были и не разделявшие взглядов революционеров, а все равно к жандармам не пошли с доносом. Потому что помнили слова казненного впоследствии народовольца, лейтенанта флота Николая Суханова: «Я служил государю до тех пор, пока его интересы не разошлись с интересами народа. А служить моему народу я считаю своим первым и прямым долгом». И таких офицеров, понимавших разницу принципиальную между царизмом и народом России, много было. В исторической литературе называют пятьдесят военных секций народовольцев в сорока городах России (Годунова Л.Н. «Военная организация народовольцев»). Можно представить, как отнеслись бы русские офицеры - народовольцы к инициативам Сергия Дмитриева и паствы его. Про рабочие кварталы и студенческие аудитории не говорю, там у Народной Воли оплот был крепкий. По самым скромным подсчетам С.С. Волка (а точным подсчетам препятствует конспирация революционеров) у Народной воли было более сотни рабочих организаций, полсотни студенческих, двадцать пять гимназических, девяносто территориальных (Волк С.С. «Народная Воля» 1879 – 1882). И деятельность эта массовая нелегальная в условиях полицейского террора, когда в петлю отправляли только за хранение прокламаций, свою основу имеет. А она, основа эта, вовсе не в «спортивном» желании пролить царскую кровь, геростратовским убийством самодержца прославится. Просто царь самым жестоким и бесчеловечным образом отстаивал привилегии дворянства и капитала, основанные на грабеже рабочих и крестьян. И тирания эта, на подлый крепостнический манер скроенная, ответно рождала бойцов непримиримых и бескорыстных за социальную справедливость, за счастье трудового народа. И потому воспевали их в своих произведениях лучшие российские литераторы той поры, видя в них благородных защитников народных. Революционеры – разночинцы навечно в сроках некрасовских, тургеневских, гаршиновских, успенских, надсоновских, их светлые черты в знаменитых полотнах Репина, Левитана, Ярошенко и Ге. И даже если все эти лукавые сергии сумеют добиться от градоначальников местных переименования улиц, носящих имена народовольческие, память добрая в народе российском о революционерах - разночинцах останется все равно, потому что не запретить классику отечественной культуры, думать и бороться за справедливость в обществе не закажешь крестом церковным, дубинкой омоновской и деньгами большими. А память народная иереям неподвластна, ее нахрапом правительственным не сломить, и пиаром черным не замазать. И в ней всегда найдется свое место героям Народной Воли, мечтавшим построить жизнь земную для счастья тружеников, и катам фроловым, душившим народных заступников.

А что до Сергия Дмитриева с паствой его политизированной, то о единомышленниках их прошлых очень хорошо сказал современник народовольцев поэт Я.Полонский в своем стихотворении «Узница», посвященном Вере Фигнер, что отбывала бессрочное заключение в тюремной одиночке:

«… мстят ей за бедность ее без смирения,
мстят за свободу речей,
мстят ей за страстный порыв нетерпения,
мстят за любовь без цепей…»

Ну а мщение это, уже нынешнее, вполне земное, к небесной благодати отношения не имеющее, конъюнктурное, в угоду богатству олигархическому приватизационному. Это оно руками всяких сергиев социальный протест народовольцев похабит. Потому что боится расплаты за злодейства свои и грабеж народной собственности, боится новой Народной Воли, нового «первого марта», от которых не спасут легионы телохранителей, карательные дивизии внутренних войск и электронные средства защиты. И все равно бессильны в мщении грязном своем сильные мира сего с сергиями вместе, потому что будут, несомненно будут новые Желябовы, Перовские, Халтурины, Ульяновы на страх богатству воровскому и чиновничеству продажному. Самое главное еще впереди! Даже если сегодня православный иерей Сергий Дмитриев из Твери принял петлю палаческую из рук ката Фролова.