Я был в Нью-Йорке 11 сентября. В последующие недели газеты писали, что Коран стал одной из самых продаваемых книг в американских книжных магазинах. Удивительно, но американцы, похоже, подумали, что прочтение Корана может дать им ключ к мотивам тех, кто направил самоубийственные атаки на Всемирный торговый центр. Недавно я подумал, читают ли жители Фаллуджи Библию, чтобы понять мотивацию американских бомбардировок. Очень сомневаюсь.

В чем отличие? Я думаю, следует взглянуть на природу дискуссий в США как на ключевой фактор формирования общественного мнения.

Дискуссии после 11 сентября в США начали два интеллектуала Лиги плюща (группа самых престижных университетов на северо-востоке США – прим. перев.) – Сэмюэл Хантингтон из Гарварда и Бернард Льюис из Принстона. С точки зрения Хантингтона, Холодная война была гражданской войной внутри Запада. Он говорит, что настоящая война еще впереди. Настоящая война будет цивилизационной, и её центром будет война с исламом. С этой точки зрения все мусульмане – плохие.

У Бернарда Льюиса подход тоньше . Он говорит, что есть хорошие светские мусульмане и плохие мусульмане-фундаменталисты, и Запад должен их различать. Он так отождествляет светскую точку зрения с западной культурой, что для него светский мусульманин – обязательно мусульманин прозападный. Льюис, неоконсервативный гуру, был главным вдохновителем Иракской войны.

Несмотря на различия, Льюис и Хантингтон разделяют два предположения. Первое – мир разделен на две части: современную и до-современную. Современные люди создают свою собственную культуру; их культура – творческая, она изменяется по ходу истории. А до-современные люди имеют застойную, антиисторическую культуру, то, что они носят на себе как бремя; как некий символ и иногда страдают от неё, как от эпидемии. Другое допущение – то, что вы можете определить политику народа по его культуре. Я назову эти допущения «Разговорами о Культуре».

Последствия иракской войны привели к кризису этой теории. Все яснее становится, что определение одних мусульман как хороших, а других – как плохих никак не относится к их отношению к исламу, а полностью определяется их отношением к Америке. Просто «хороший мусульманин» – как ярлык для настроенных проамерикански, а «плохой мусульманин» – для считающихся антиамериканскими. «Разговор о Культуре» не только неверен, он еще и интеллектуально нечестен. Как удобно рассматривать политическое насилие как что-то неладное с культурой одной из сторон, а не как сигнал того, что неладно что-то с отношениями между двумя сторонами.

Политический ислам

Современный политический ислам развился как реакция на колониализм. Колониализм представлял двойной вызов: как иностранное господство и как потребность во внутренних реформах для устранения слабостей, выявленных внешней агрессией.

Ранний политический ислам столкнулся с этими вопросами в попытке модернизировать и изменить исламские общества. Так появился пакистанский мыслитель Абу ала Мавдуди, положивший политическое насилие в основу политического действия, и египетский мыслитель Сайед Кутб, утверждавший необходимость различать друзей и врагов, ведь с друзьями вы используете здравый смысл и убеждение, а против врагов - силу.

Террористические тенденции в политическом исламе – не остатки до-современных методов, а самая современная тенденция.

Радикальный политический ислам был изобретен не уламой (учеными юристами), и даже не муллами или имамами (предводителями на молитве). В основном это работа нерелигиозных политических интеллектуалов (Мавдуди был журналистом, а Кутб литературоведом). Он развился из последовательности споров, но их нельзя поринимать за линейное развитие внутри политического ислама. Проводимые внутри и вне политического ислама, они критикуют как реформистский политический ислам так и связи с соперничающими политическими идеологиями, особенно с марксизмом-ленинизмом.

Давайте вспомним, что период после Второй мировой войны был десятилетиями светского «увлечения» политическим насилием. Вооруженная борьба была популярна в национально-освободительных и революционных движениях. Многие политические активисты были убеждены, что радикальная борьба должна быть вооруженной. Развитие религиозных политических тенденций, восхваляющих освободительную роль насилия – новейший феномен. Скорее этот признак времени является и религиозным, и светским, нежели продуктом религиозного фундаментализма.

Поздняя Холодная война

Значит, перед нами стоит один-единственный вопрос: «Как исламистский террор, теоретическая тенденция, ранее занимавшая лишь несколько интеллектуалов и имевшая минимальную политическую значимость в 70-х годах, стал частью основного политического направления всего за несколько десятилетий?» Чтобы ответить на этот вопрос, обратимся от внутренних дебатов политического ислама к его отношениям с официальной Америкой, и от 11 сентября к периоду после поражения Америки во Вьетнаме, периоду, который я называю Поздняя холодная война. Я утверждаю также, что на этот вопрос лучше всего ответить с точки зрения положения в Африке.

Деколонизация достигла высшей точки в 1975. Год, когда американцы потерпели поражение во Вьетнаме, был также годом крушения португальской империи в Африке. Результатом стал сдвиг центра тяжести Холодной войны из Юго-восточной Азии к Южной Африке. Кто подберет осколки Португальской империи в Африке, Америка или Советский Союз?

Определяющим фактором новой фазы Холодной войны стало сильное антивоенное движение в Америке, противостоящее прямым военным вторжениям за океаном. Генри Киссинджер, госсекретарь США, разработал стратегию в ответ на изменившуюся ситуацию: если Америка не может вмешиваться в дела заграницы прямо, она будет вмешиваться с помощью других. Так началась эра войн «по доверенности», обозначившая период от Вьетнама до Ирака.

Ангола была первой важной косвенной американской интервенцией в пост-вьетнамский период. Киссинджер сначала нашел наемников для противостояния движению за независимость в Анголе, а затем дал отмашку апартеиду в ЮАР. Южноафриканская интервенция была дискредитирована, как только о ней стало известно всем, и привела к мощной антивоенной реакции в Конгрессе: поправка Кларка прекратила всю помощь, открытую и тайную, антикоммунистическим силам в Анголе.

Администрация Роналда Рейгана превратила войну через посредников из прагматической реакции в грандиозную стратегию, именуемую Доктриной Рейгана. Развившаяся в ответ на революции 1979 года – сандинистов в Никарагуа и исламистов в Иране – Доктрина Рейгана выдвинула два положения. Первое: Америка подготовилась не к той войне – против советских войск на равнинах Европы, и в то же время проигрывает в настоящей войне – против национализма Третьего мира. Рейган призвал Америку драться в уже идущей войне, против вчерашних партизан, пришедших к власти. Утверждая, что не может быть нейтралитета на войне, администрация Рейгана представила националистические правительства, пришедшие к власти в Южной Африке и Центральной Америке, как советских марионеток, которые надо уничтожить в зародыше до того, как они станут по-настоящему опасны.

Доктрина Рейгана также выдвинула вторую инициативу, включающую переход от «политики сдерживания» к «напору», от мирного сосуществования к целенаправленному, постоянному и агрессивному стремлению превратить поражения в Третьем мире в победы. Чтобы подчеркнуть историческую легитимность этого сдвига, она привносит в политику язык религии. Выступая перед Национальной ассоциацией евангелистов в 1983 году, Рейган призвал Америку победить «империю зла».

Зло – понятие религиозное. Поэтому оно не имеет ни истории, ни причины. Политическое использование зла двояко. Во-первых, никто не может сосуществовать со злом, и никто не может изменить зло. Зло должно быть уничтожено. Война против зла является постоянной, войной без перемирий. Во-вторых, вечная(?) битва со злом оправдывает любой альянс. Первый такой союз, прозванный «конструктивная сотрудничество», был между официальной Америкой и ЮАР времен апартеида.

«Конструктивное сотрудничество »

Именно через «Конструктивное сотрудничество» официальная Америка обеспечила политическое покровительство апартеиду в ЮАР, когда она занялась разработкой стратегии для косвенной войны в бывших португальских колониях Мозамбике и Анголе. И как Рейган отошел от «мирного сосуществования» к «напору», так и правительство апартеида переопределило свою региональную стратегию от «рязрядки» к «тотальной атаке».

Печальным результатом «Конструктивного сотрудничества» было первое африканское настоящее террористическое движение, Ренамо. Созданное армией Родезии в начале 70-х и обученное армией апартеида после 1980, Ренамо постоянно атаковало гражданское население Мозамбика, чтобы убедить их, что независимое африканское правительство не в состоянии обеспечить им мир и порядок. В то же время, когда террор, развязанный Ренамо, стал объектом публичных дискуссий, режим апартеида объяснил его в рамках культуры , как «насилие черных над черными», как выражение векового племенного конфликта, как неспособность черных людей сосуществовать без внешнего посредника.

Ответственность Америки за Ренамо была исключительно политической. Но без американского политического покровительства апартеид ЮАР не мог бы организовывать, вооружать и финансировать террористическое движение в независимой Африке на протяжении более 10 лет – и делать это безнаказанно.

«Конструктивное сотрудничество » было тренировкой для официальной Америки. Америка создала и обращалась с Контрас в Никарагуа так же, как апартеид ЮАР создал Ренамо в центральной Африке. Под опекой ЦРУ Контрас взрывали мосты и больницы, и убивали медицинский персонал, судей и глав кооперативов. Целью террора было не завоевать поддержку населения, а подчеркнуть неспособность правительства обеспечить закон и порядок; убедить население в том, что единственный путь для прекращения террора – передать власть в руки террористов. Этот пример использования терроризма в предвыборных целях был принят на вооружение другими, включая Чарлза Тэйлора в Либерии и Революционный объединенный фронт (RUF) в Сьерра-Леоне.

Стоит привести несколько уроков из истории террора после Вьетнама. Террор был стратегией, используемой Америкой, когда она почти проиграла в Холодной войне в 1975. Мозамбик и Никарагуа были главными моментами в этой истории. И Ренамо и Контрас, пионеры террористических движений, были заместителями ЮАР и Америки. Оба движения были светскими по ориентации. Разработка религиозных представителей – террора, претендующего на религиозное оправдание – была характерна для завершающей фазы Холодной войны в Афганистане.

Напор в глобальном масштабе: Афганистан

Война в Афганистане была типичным примером «напора». В истории террора во время последней фазы Холодной войны, война в Афганистане была важна по двум причинам. Во-первых, администрация Рейгана объявляла войну религиозной войной против империи зла, а не войной за национальное освобождение (так, как объясняли войну Контрас в Никарагуа). В ходе войны ЦРУ оттеснило каждую исламистскую группу, имевшую националистическую ориентацию, опасаясь, что эти группы могут договориться с Советским Союзом, и выпустили на сцену самых экстремистских исламистов, партнерство которых должно было «обескровить Советский Союз».

Во-вторых, администрация Рейгана направило войну по пути набора, тренировки и организации глобальной сети исламских боевиков против Советского Союза. Набор был проведен через мусульманские благотворительные организации, а тренировка через военизированные медресе (высшие школы у мусульман). В отличие от исторических медресе, обучавших совокупности предметов, светских и религиозных , от теологии и юриспруденции до истории и медицины, афганские медресе обучали узкому курсу, посвященному узкой идеологии (исламскому джихаду) и давали полную военную подготовку.

Узкая теология приспосабливала ислам под одну задачу, джихад; она переопределила джихад как исключительно военный и требовала от военного джихада стать атакующей войной, которую ведут новообращенные фанатики, в отличие от первоначальной оборонительной цели для исламского общества под угрозой. Джихадские медресе в Пакистане тренировали как детей афганских беженцев, позднее набранных в Талибан, так и арабов-«афганцев», позднее включенных в организацию Аль-Каида («База»). Если национально-освободительные войны создавали прото-государственные аппараты, международный джихад создал частную сеть специалистов по насилию.

Америка не создавала правого ислама, тенденцию, родившуюся в спорах интеллектуалов, как внутри политического ислама, так и в противовес светским идеологиями, например марксизму-ленинизму. Америка ответственна за превращение идеологической тенденции в политическую организацию, за включение ее в американскую стратегию в завершающей фазе Холодной войны.

До афганского джихада правый политический ислам был идеологической тенденцией со слабой организацией и без реального воплощения. Афганский джихад дал ему рост, организацию, мастерство, богатство, уверенность и четкую цель. Америка создала инфраструктуру террора, но провозгласила ее инфраструктурой освобождения.

Махмуд Мамдани – Герберт Леман, профессор правительства, Департамент антропологии и Школы международных отношений, университет Колумбия, Нью-Йорк

Оригинал на http://www.zmag.org/content/showarticle.cfm?SectionID=40&ItemID=7131

Перевод Сергея Машненко