Бабушка ласково звала Костю внучка Котиком, Котичкой. Давно это было, Кости уж восемь лет на белом свете нет, утонул он в Кубани. Рыбу ловил у моста, там каменная гряда далеко в реку уходит, с нее то и соскользнул в мутные волны. Удочку упустил мальчишечка, потянулся поспешно, дернулся, не удержал равновесие, вот так и погиб. Взрослый рыбак - адыгеец, что рядом стоял со снастью своей поплавочной, бросился за ним, спасти хотел, да видно ударился головой о камни, попал в водоворот, и не вынырнул. Разлив тогда большой был, в июне с водохранилища много воды спускают в Кубань, паводок горный принимают. А на прошлой неделе и бабушки не стало. Трудно она умирала, тяжело, не приведи Господи. Долго я не видел ее, а как два месяца назад встретились случайно на остановке автобусной, как током ударило меня. Лицо у нее ужасное желто – зеленое, оттенка землистого, в бесчисленных морщинах глубоких и глаза страдальческие, несчастьем напоенные. Разговаривала со мной тихо, с надрывом от боли, языком еле - еле ворочала. Печень у нее больная была с желчным пузырем, осложнения на этой почве ее и сгубили. Операцию бы хорошую сделать, подлечится ей основательно в санатории, жила бы еще. А чего не жить, когда ей чуть больше шестидесяти лет то и было. Денег вот только не было на лечение и на воды минеральные, да, и признаться, жить она особо не хотела.

Не для кого ей жить было. Остался только старый муж, такой же старый и больной, в домишке маленьком во дворе общем. Семья дочери с двумя девчушками и мужем нефтяником сгинула в Грозном еще в первую войну. И спросить не у кого, как они смертный час свой нашли. Под артобстрелом ли федералов, в зиндане работорговца в ауле, или от руки араба – наемника. А может и продали девчоночек в какой то восточный бордель, или в гарем шейха. Красивые они были, светло - русенькие, стройные, длинные косы пушистые, глаза синие большущие, бантики беленькие. На школьном дворе грозненской школы их фотографировали первого сентября 1991 года. Последняя весточка, последний привет. Когда Костю похоронили, бабушка стенала о доле своей печальной, все фотографии рассматривала, наглядеться не могла на лица детские дорогие, в небытие навсегда ушедшие. А после смерти внука, через год, день в день умер и сын, отец несчастного мальчика. Отравление алкогольным суррогатом, отек мозга, два дня он без сознания в бреду недвижим лежал, и отошел. Много их, парней молодых и мужиков взрослых, от водки «паленой» поумирало в муках, либо остались калеками слепыми и парализованными. Работы у них нет, и перспектив жизненных тоже. Заводы города закрыты, все попытки трудоустройства бесполезны, вот и пьют они горькую, на дно опускаясь. Подворовывают и снова пьют, подешевле выбирая пойло. Бизнес удобный на них делают люди предприимчивые и беззастенчивые, что с властями дружбу водят. На деньгах этих пьяных да на вещах ворованных у нас в городе много особняков выросло на улицах престижных в два, а то и в три этажа из кирпича итальянского, в плитке изразцовой, за заборами высокими.

Из – за этой водки и Костя погиб. Пьяные родители лежали, весь пятничный вечер в застолье хмельном для них прошел, а он на рыбалку раненько в субботу побежал к месту роковому. Они с Женей, пареньком знакомым, рыбой этой кубанской жили. На вечернем рынке торговали добычей своей в выходные, а часть домой несли, кормильцами были. У Жени мама тоже алкоголичка, надежды на нее мало. Жизнь для нее закончилась вместе с банкротством станкостроительного завода, на котором она работала сметчицей. А потом безработной долго ходила, кому сегодня нужна работница с ребенком маленьким. Да так и не устроилась никуда, случайными заработками жила и рюмкой каждодневной. Вот Женя и кормился то рыбалкой, то семечками и арахисом торговал в электричках дачных в компании таких же беспризорников. Последний раз видел я его пару лет назад на перекрестке городском, там он в стайке мальчишеской уличной стекла автомобилей мыл, пока горел красный свет светофора. А где сейчас он точно и не знаю: на свободе ли еще или уже в тюрьме обретается, в камере туберкулезной. Обычная нынешняя судьба пацана с городской окраины у мертвого завода: загаженные подъезды дома, убогая квартира вечно пьяных безработных родителей, нищая и голодная жизнь, нелюбимая школа. Здесь рано знакомятся с воровскими понятиями, сигаретами, алкоголем, и редко живут до старости. И эти серые каждодневные будни совсем не похожи на оживленную жизнь центральных улиц города с яркой неоновой рекламой казино и игорных домов, блеском роскошных ресторанов, развлекательных порталов и красными фонарями саун.

Только всего этого Косте уже не увидеть. Успел только доучиться до пятого класса, летних каникул не пережил. Я его за несколько дней до трагедии видел на улице, забыть и поныне не могу. Бабушка ему немного денег дала поиграть в компьютерном зале, очень радостный он был и веселый. Только было что - то на лице его необычное. Может, какой то размытый взгляд синих глаз, или необычная бледность, даже прозрачность. Смерть ли близкая уже пометила его или утомила ночь бессонная в пьяной ругани родителей, не знаю. А теперь рядом с могилами Кости и отца появилась могила бабушки, скоро будет и могила деда, уж очень он плох, до лета вряд ли доживет. Мать Кости совсем опустилась в пьянстве, беззубая, опухшая, побитая, нечесаная, и она не жилец на белом свете. Вот и нет еще одного семейного рода, как будто и в помине его не было, пресекся он крестами кладбищенскими и оградками могильными. Не звенеть ему детским голосами, не звучать в праздники песнями веселыми и задумчивыми, не сидеть на ступеньках домашних теплыми вечерами. Жизнь сегодняшняя к этому не располагает.

На месте двора того большого, где доживает свой уже не долгий век Костин больной дед, планируют в недалеком будущем построить офис банка известного, что так гордится участием иностранного капитала. И центр города рядом, с резиденциями чиновными, и три остановки транспорта общественного соседствуют, да и вид на близкую липовую рощу, сладкую летним ароматом, пленяет. И уж совсем ничего не останется на земле этой от Котика – Котички кроме гробнички, что зарастет травой в пояс без ухода родного. А каменная гряда, что была его последней земной твердью, по-прежнему далеко уходит в быстрые воды Кубани. Черные крупные камни, влажный зеленоватый мох, да плакучая ива рядом, что низко опустила гибкие зеленые веточки к речному берегу.