Впервые в истории большинство населения мира скоро будет проживать в городах. Но огромная часть этого городского населения терпит ужасную нищету. Майк Дэвис, писатель и общественный деятель, рассматривает эту тенденцию в своей новой книге «Планета трущоб». Он беседует с Ли Сустаром об экономической, социальной, политической и экологической составляющих потопа городской бедности.

- Обсуждение ускорения роста мегатрущоб было исключено из главных политических дискуссий. Почему?

- Я, признаться, был удивлен почти полным отсутствием обсуждения публикации вехового отчета ООН «Проблема трущоб» трехлетней давности. Кроме первого серьезного обзора городской бедности в глобальных масштабах, исследователи ООН дают нам всесторонний отчет об ущербе, нанесенном за 30 лет «структурных приспособлений», долгов и приватизации.

Я предполагаю, что это новости, о которых не хотели бы слышать певцы Всемирного Банка и особенно участники «Вашингтонского соглашения».

За исключением, конечно, Пентагона. Невнимание специалистов Национального совета безопасности к трущобам мира контрастирует с жадным интересом более прагматичных военных мыслителей в Военном колледже и Военно-морской лаборатории.

Планировщикам войны до боли ясно, что если их мощные бобмы исключительно хорошо действуют при разгроме иерархических городов, таких как Белград, с их централизованной инфраструктурой и деловыми районами, то американское высокотехнологическое оружие пасует перед проблемой контроля слаборазвитых концентраций бедноты, например в Могадишу в Сомали или Садр-Сити в Багдаде.

Огромные расползающиеся трущобы на окраинах городов Третьего мира нейтрализуют почти весь гротескный арсенал Вашингтона.

Внимательный анализ этой проблемы привел военных стратегов к иному геополитическому мировоззрению, чем у администрации Буша. Вместо всеохватывающего заговора террористов или оси зла, стратеги обращают внимание на первичность площадей, на сами трущобы.

«Враг» – тот, кого Пентагон представляет как эклектичную смесь потенциальных противников, от уличных банд и радикальных групп до национальных вооруженных отрядов – менее важен, чем его лабиринт.

- Вы проводите в вашей книге различие между урбанизацией в результате индустриализации XIX-XX веков и урбанизацией в результате сегодняшних программ реструктуризации в Третьем мире.

- В 19 веке, конечно, классическая теория обществоведения сосредотачивались на динамичных промышленных городах, таких как Манчестер, Берлин и Чикаго, как на образцах будущего. В самом деле, китайские города – продукт величайшей урбан-промышленной революции в истории – все еще соответствуют образцам, представленным Марксом и Вебером.

Но большинство городов Третьего мира имеют больше общего с викторианским Дублином и Неаполем, с их центрами большой концентрации бедности и нехваткой современной промышленности. Развитие городов потеряло связь с индустриализацией, даже с самим экономическим развитием.

Факторы «толчка», вытесняющие людей из деревни сейчас действуют независимо от факторов «притяжения», таких как создание формальных городских рабочих мест для обеспечения продолжения взрывного роста городского населения. Далее, вне Китая, существуют промышленные мегаполисы Юга – включая Бомбей, Йоханнесбург, Сан-Паулу и Буэнос-Айрес – которые пережили массовую деиндустриализацию на протяжении последних двадцати лет.

В результате теория «модернизации» развалилась, и городское развитие потеряло связь с индустриализацией, даже с самим экономическим развитием.

Это к тому же имеет внешительные последствия для революционной социальной теории, а также и практики. Нигде в канонах марксизма – даже на пророческих страницах «Грюндриссе» («Экономические рукописи 1857 – 1859 гг.» Карла Маркса – прим.ред.) – мы не могли бы найти предвидения сегодняшнего неформального пролетариата: глобального общественного класса в составе миллиарда городских жителей как минимум, полностью и постоянно оторванных от формальной мировой экономики.

- Что является главными характеристиками того, что случилось с урбанизацией в Китае и Африке?

- Во-первых, важно рассеять миф, что города будто бы росли в линейной или однонаправленной манере.

Сегодняшние мегатрущобы – это в большинстве случаев результат не медленной нарастающей аккумуляции бедности, но «Большого взрыва», совершившегося в результате роста долгов и программ «структурных приспособлений» в конце 70-х и в 80-х годах. Массовый исходы из деревни столкнулись с резким сокращением социальных капиталовложений в городскую инфраструктуру и общественные службы.

Новых городских бедняков оставили самим искать себе кров и выдумывать пути выживания. Их находчивость действительно двигала горы, но только на определенный период.

Теперь по всему миру с ошеломляющей ясностью можно видеть, что легендарные массивы свободной или почти свободной земли, пригодной для поселения, иссякли, и неформальная экономика трагически переполнена слишком большим числом бедных, конкурирующих в одних и тех же нишах выживания. Особенно в Африке, это «чудо» вытаскивающей себя за волосы урбанизации сейчас все более напоминает борьбу за существование в убогом концлагере, чем на романтизированный образ героических поселенцев и малых предпринимателей.

Китай - это, конечно, особое исключение, где государство продолжает строить миллионы единиц приличного жилья. И все же предложение сильно отстает от спроса, и неравенство в городском Китае выросло быстрее, чем где бы то ни было, за последнюю декаду.

Трущобы, например, вернулись в гигантских масштабах. Традиционные городские жители были вытеснены с насиженных мест, особенно в Пекине, чтобы освободить место для финансируемых иностранцами мега-проектов и роскошного жилья. Тем временем деревенские мигранты - гигантский окологородской класс числом не менее 100 миллинов людей – сосредотачивается в нищенских жилищах на окраинах каждого города.

Вместе с семьями бедных крестьян, они – главные жертвы поворота Китая к капитализму.

- Вы пишете об огромных экологических затратах этих тенденций.

- Вообще, в теории, города – это решение для мирового экологического кризиса. От Патрика Геддса до Джейн Джейкобз теоретики урбанизации правильно подчеркивают, что город, а не идеализированная маленькая ферма, это наш ковчег: потенциально наиболее эффективная система для вторичного использования материи и энергии во взаимоотношениях между нами и Природой.

Более того, только город – посредством создания демократического богатства общественного пространства и обобществленной роскоши – может решить квадратуру круга экологической устойчивости и высокого уровня жизни во всем мире.

Однако современная урбанизация, как в богатых, так и в бедных странах, парадоксально разрушает сами предпосылки истинно «городского».

В США постоянно расширяющиеся экологические зоны влияния богатых экс-городских жителей – это относится к стилю жизни «особняк и внедорожник» – так что Левиттауны 50-х годов выглядят похожими на зеленые утопии.

В бедных странах, тем временем, расползание неформальной урбанизации подавило водоразделы и открытые пространства - необходимую городскую экологическую инфраструктуру. Водоносные слои истощены или приведены в упадок, нечистоты и токсичные отходы загрязняют каждый аспект повседневной жизни, и в постоянных поисках крова, бедные все больше рискуют, застраивая оползающие холмы или осыпающиеся берега загрязненных рек (в Индии сотни тысяч людей спят в нескольких футах от железнодорожных линий).

Бедность постоянно увеличивает городские опасности и, в сочетании с изменением климата, обещает в будущем мир, где достижения развития и успехи здравоохранения будут сметены постоянно растущими убытками от наводнений, землетрясений, оползней и пандемий.

- Как вписываются в эту картину трущобы стран Запада, включая США?

- Здесь городской Третий мир. Вдобавок к традиционной запущенности бедных районов и старых центров городов, Юго-Запад США сейчас порождает неформальные поселения, которые фактически неотличимы от окраин латиноамериканского города.

По соседству с миллионными домами в Палм Спрингз, Калифорния, например, можно найти бидонвили в индейских резервациях, где ютятся тысячи сельскохозяйственных рабочих. Поселения бедноты Хуарес (Мексика) сейчас имеют двойников и на техасской стороне от реки Рио-Браво.

Есть свои трущобы Третьего мира (т. н. кландестино) и в Западной Европе, особенно на окраинах Лиссабона и Неаполя. Худшие трущобы в Европе, возможно «Камбоджа» в Софии, Болгария, где 35 тысяч цыган живут, как далиты (неприкасаемые – прим.ред.) в Индии.

Но самая шокирующая картина – бывший СССР, где рост трущоб обгоняет рост числа миллионеров.

С 1989 многие из важнейших городских служб (например центральное отопление), а также службы отдыха и культуры (привязанные к предприятиям) были разрушены, оставив пожилых людей замерзать зимой до смерти.

Кроме того, в Москве огромное число бомжей, в основном незаконных иммигрантов или нацменьшинств, заняли брошенные фабрики и микрорайоны, анонимно работая на потогонную экономику, которой гордится новый порядок. Горький, должно быть, переворачивается в гробу.

- Некоторые смотрят на вашу книгу как на очевидное доказательство возникновения нового общественного класса – который Майкл Хардт и Антонио Негри назвали множеством – сокрушившего, если не поглотившего, рабочий класс.

- Я совершенно не согласен с этим.

Перечитаем еще раз Коммунистический манифест. Маркс и Энгельс утверждали, что заводской пролетариат является революционным классом в двух фундаментальных аспектах. Во-первых, потому что имеет «радикальные цепи» – иначе говоря, не заинтересован в сохранении или увековечивании крупномасштабной частной собственности. Во-вторых, потому что его место в совеременном промышленном производстве дает необыкновенные возможности – то, чем не обладала ни одна из предыдущих угнетенных групп – для самоорганизации, науки и культуры.

Сегодняшний неформальный пролетариат также носит радикальные цепи, но он вытеснен из общественного производства (по крайней мере в марксовом смысле), и, во многих случаях, из традиционной культуры и солидарности города. Обитая в окраинных трущобах, отрезанный от законной занятости и «изгнанный» из традиционного общественного пространства, он ищет источники объединения и социальной силы.

Действительно, то, что сегодня можно наблюдать по всему миру,– обширный процесс экспериментирования, в котором молодые обитатели трущоб – иногда в союзе с традиционным рабочим классом, но часто сами, ищут радикальные решения проблемы своей оторванности от мира.

Там, где есть некоторая передача, наследование традиций рабочего класса – скажем, в Эль Альто, кечуа-говорящим трущобам Ла-Пас, где бывшие шахтеры часто возглавляют общественные движения, – результатом может стать возникновение новой левой.

Бедные жители городов открывают для себя, что боги хаоса на их стороне: что они могут блокировать, «выключать» и осаждать экономику города «формального» среднего класса. Творческая мобилизация и партизанское разрушение различных городских сетей служб и снабжения могут компенсировать потерю силы в производственном процессе.

Но слишком часто неформальная экономика идет рука об руку с дарвиновской борьбой за существование, которая ведет к разделению бедных и контролю трущоб боссами, патронами и расистами.

Бомбей – известный и трагический пример. Четверть века назад, когда текстильная промышленность еще работала на полную мощность, Бомбей славился своим мощным левым и профсоюзным движением. Сектантские различия (индусы против мусульман или маратхи против тамилов) были отодвинуты на второй план профсоюзной солидарностью.

Но после закрытия фабрик, трущобы были колонизованы политиками-сектантами, особенно фанатиками маратха и партии индуистов, Шив-Сена. Результатом стали бунты, резня и практически необратимое разделение.

Следовательно, я думаю, что центробежные силы внутри неформального рабочего класса в целом сильнее, чем конкуренция на рынке труда внутри канонического промышленного рабочего класса.

Но вся история рабочего движения за последние два столетия построена на преодолении предположительно непреодолимой разобщенности. Тем временем, пока мало проку – а-ля Хардт и Негри – в попытках вытащить метафизических кроликов из философских шляп.

Методы Маркса состояли в детальном изучении конкретного прежде, чем прийти к какой-либо конструктивной концепции в общем; и дейтвительно, то, что нужно сейчас – это подробное изучение активистами политики городской бедноты в ее огромном разнообразии – от новых революционных общественных движений Каракаса до ада сектанской борьбы в Карачи или Багдаде.

Но было бы ошибочно предпринимать такое сравнительное исследование без признания, что многие укрепившиеся противоречия и особенности вполне возможно промежуточны.

«Война цивилизаций», которая, как верят нео-империалисты, является оправданием сегодняшнего «бремени белого человека» – конечно, всего лишь иллюзия самообмана. Настоящем основанием современной истории остаются структурные противоречия глобального капитализма, который не в состоянии создать рабочие места, дома и будущее для разрастающегося городского населения Земли.

Оригинал опубликован на http://www.zmag.org/content/showarticle.cfm?SectionID=10&ItemID=10234

Перевод Сергея Машненко