Иван Дронов - «писатель православный». О Христе и Антихристе пишет, уверено так, с апломбом, ни капельки не сомневаясь. И не просто трактует вопросы богословские, а так сказать пиарит в струе дня сегодняшнего, перелагая предмет на страницы истории многострадальной российской 19 века. Да заинтересованно как, пристрастно имя божие он всуе треплет. По «дроновски» царь, помещичий латифундизм, благопроцветание капитала от Христа идут. Потому харизму священную имеют, сомнению не подлежат, а только поклонению. А революционное движение от сатаны истоки ведет. Вот так, ни много - ни мало. И горячо, трепетно Иван Дронов излагает мысли эти, многословно! То елеем в адрес царя и цесаревича, то анафемой в адрес «Народной воли». Абзац за абзацем, абзац за абзацем, килобайт за килобайтом долбит на церковном сайте «русское воскресение», читать их – как на голгофу всходить.

И не только потому, что утомительно, тенденциозно и приторно. Иван Дронов без конца ссылается на авторов весьма сомнительных, если не сказать больше. Клоаку общественную второй половины девятнадцатого века фундаментом своих «богословских» измышлений сделал. Смрадную личность реакционера и певца самодержавия князя Мещерского, например, реанимировал и сделал судией российской трагедии. Того самого, прозванного современниками «князем Гоморры и гражданином Содома». От него даже родственники отказались. Больно грязные похождения у князя Мещерского за душой были, никакой красивой любви небесного цвета, как сказали бы сегодня – шокирующий интим за деньги. В гвардейских полках покупал он регулярно полковых музыкантов и предавался с ними одноразовому сексу. Популярно говоря, потреблял молоденькое мясцо в унифоме, забив на все заветы божьи. Но этот эпатаж нисколечко не смущает Ивана Дронова, вместе с князем Мещерским о высшей морали и благодати речь ведут, как ни в чем не бывало, поучают, грязью мажут погибших революционеров. Честно слово, руки хочется помыть после чтения этих откровений. Пропел Иван Дронов вдохновенную оду похоти противоестественной и на сайте союза писателей России в очерке «путь консерватора». Чтоб сомнений никаких не было, чтоб никто не посчитал досадной ошибкой недалекого ума амнистию Мещерскому на поповском сайте. Для этих, так сказать «православных» и «русских» писателей, есть одна добродетель, что с лихвой искупает любой самый порок – лютая ненависть к рабочему движению и крестьянским интересам. Вот только почему все это они выдают за божий промысел?

Пестрит дроновская работа ссылками многочисленными на архивный материал, обличающий жестокость революционеров, только лоск этот наукообразный, нет ничего там от объективного исследования проблемы. В архив ходить не обязательно (а я сомневаюсь, что Дронов там вел исследовательскую работу) чтобы знать о роли царских чиновников в разжигании кровавого террора в России в конце девятнадцатого – начале двадцатого века. Обер – жандарм Судейкин, полицейский провокатор Дегаев, небезызвестный Азеф, ну и прочие из политического сыска, террор подталкивали и направляли в меру сил своих нехилых. Да и монархи, практически все, включая последнего, к лику святых причисленного, методами террора регулярно пользовались, кровь проливали подданных своих спокойненько от далекой казанской деревушки Бездна, до центральной площади у Зимнего дворца. Чтобы не сказать об этом нашему «православному» автору? Так нет, тут игра идет в одни ворота, с двойными стандартами подлыми от америкосов. И так увлекся ею Иван Дронов, так во вкус вошел, что пошел куролесить, путая праведное с грешным, мешая жандармского бонзу Селиверстова с царским прокурором Стрельниковым, поляка Станислава Подлевского с народовольцем Степаном Халтуриным, сиониста Кремье с парижскими коммунарами. Грека Тригони, кубанца Попко, уроженца русского Крыма Желябова производит в малороссов, а из участников московского ноября 1879 года покушения на царя упоминает только двух евреев: Гольденберга и Арончика. И все в том же духе, к тому, что революционеры - нерусские, все больше евреи, поляки и малороссы, а если уж и русские – то недалекие и тупые. Да категорично так, и не возрази! Хотя, по сути, возразить можно и нужно. В московском покушении на жизнь императора Александра Второго роль еврея Гольденберга эпизодическая, зато русские Михайлов, Перовская, Ширяев, Баранников и Морозов сыграли в данном случае роль основную. У того же Желябова малороссийские корни самым тесным образом переплетались с великороссийскими: бабка из под Полтавы, а дед – костромич. И если уж идти по пути всех этих дроновых, и гемоглобина национальные проценты вычислять – то право, романовская семейка к России вообще прямого отношения с петровских времен иметь не будет. Но это уже вопрос второй. А главное то, что на службе царского самодержавия ретивостью необыкновенной отличались те же поляки, вроде жандармского полковника Добржинского, и евреи, вроде действительного тайного советника, берлинского резидента российского политического сыска Геккельмана Арона – Абрама Мордухова, он же Ландезен, он же Аркадий Михайлович Гартинг и прочая, прочая, прочая. Вот так развела непримиримо, самым роковым образом представителей разных национальностей по разные стороны баррикад российская пореформенная действительность конца 19 века. Почему бы об этом не сказать господину Дронову? Нет, фигушки, не дождетесь честного и объективного от «православного писателя».

Этот будет на полном серьезе, то ли от недалекости космической, то ли от глумливости необычайной уверять, что царская Россия основана была «на главенстве духа, смирении ума, самоограничения плоти». И что та же царская Россия жила «…для того, чтобы осуществлять у себя правду Божию, Христов завет». Что до «самоограничения плоти», то в романовском поместье оно было всеобъемлющим. Крестьяне «самоограничивались» в той же голодухе повсеместно. Недаром Лев Толстой в своей работе «голод или не голод» писал о том, что мужчины черноземной полосы физически вырождаются и не соответствуют армейским стандартам из – за постоянного недоедания. А была еще голодуха большая, всероссийская, что охватывала европейскую часть страны зимами на стыке 1891 – 1892, 1901 – 1902, 1911 – 1912 годов. По самым скромным подсчетам каждая из них стоила России полмиллиона загубленных крестьянских жизней от голода, не считая тех, чей ослабленный организм угасал от цинги, тифа, туберкулеза и прочих сопутствующих болезней. Таким же образом «самоограничивалась» рабочая Россия, обеспечивая своим каторжным трудом и нищенским существованием сверхприбыли капиталу. Несколько иначе «самоограничивала» плоть царская семья. Тот же император Николай Первый с успехом занимался этим с фрейлинами императрицы. Как бравый петух в курятнике он топтал всех придворных барышень, представлявших хоть малый интерес. Как пишут люди знавшие не понаслышке придворную «кухню» (Петр Кропоткин «Записки революционера») и умер этот секс – император оттого, что переусердствовал с принятием возбуждающих снадобий. Сын его Александр Второй плоть свою бичевал вместе с любовницей Юрьевской. А уж его сын, Александр Третий «самоограничивался» не в постели, а за столом. Причем очень патриотично – известными русскими национальными напитками. Потому, кстати, и почил в бозе рановато, печень и почки не выдержали борьбы с плотскими возжеланиями. Великий князь Сергей Александрович, что наместником московским был, мальчиков красивых предпочитал в «борьбе с плотью греховной», ну и так далее, все в том же духе. Это ли «правда Божия и Христов завет»? А может это есть «смирение ума», что угасает от лукавости бесовской?

И, наконец, о «главенстве духа», что в триаде дроновской на первом месте стоит. Для понимания момента тут раскрыть надо новый опус автора нашего, что «Сильный, державный» называется. Императору Александру Третьему книга эта посвящена, так сказать букет пышных словес на могилу самодержца, более шестисот страниц текста, где каждая дышит любовью к отпрыску корня романовского. На академичность творению этому пухлому не претендовать, уж больно пристрастное оно, заинтересованное донельзя. Можно сказать, панегирик самодержавию и дворянским привилегиям. Такое усердие не по разуму может идти только от кровных, семейных интересов. От владения крепостными, от барства, от съезжих изб, где кнутобойничали, забивали непокорную «черную кость». И не поверишь в россказни о жестокости советской власти, что извела безжалостно род помещичий. Дронов Иван прямое тому опровержение. Хотя, как там, у Некрасова – «люди холопского звания ...» Может и вести свою родословную Дронов от лакейской передней, что обслуживала бар от и до, считая это предназначенным от бога. Для них, ливрейных, интерес «благородного» сословия превыше всего был. Впрочем, «дух» этот дворянский идти может и от казарм гвардейских, где музыкантские команды квартировали. Трубачи то гвардейские ох как хорошо мещерских понимали, с полуслова, с намека и взгляда короткого. Не только постель делили, но и идеологию великосветскую «от содома». В любом случае дроновский «дух» тот «главенствующий» тяжелый, хоть топор вешай, миазмы одни. Посвежее бы чего, ветерка с поля, или с моря, утреннего, чистого. А то ведь так и задохнуться можно, пребывая в дроновском то «духе».