Секретные архивы сталинского НКВД до сих пор хранят массу тайн. Но тайное когда-то становится явным. Постепенно (хотя и со «скрипом») рассекречиваются и материалы о Чечне. Ниже приводятся фрагменты из документов 20-х – 30-х годов прошлого века, когда на территории Северного Кавказа отрабатывались первые элементы «чекистско-войсковой операции». Накопленный опыт вполне сгодился в 1944 году, когда была проведена знаменитая операция «Чечевица» по депортации чеченского народа.

Нынешнюю контртеррористическую кампанию в Чечне порой сравнивают с тем, что предпринимал в 1817—1826 годах знаменитый генерал от инфантерии Алексей Ермолов, будучи командующим Отдельным Кавказским корпусом и наместником на Кавказе. Между тем российская история знает и более свежие примеры крупных акций по разоружению селений и ликвидации бандформирований в Чечне. Сравнивать, конечно, с нынешней ситуацией некорректно — иные времена, но вспоминать историю не лишне. Гегель однажды заметил, что народы и правительства никогда ничему не учились из истории. Эту мысль повторил Б. Шоу. Несколько иначе высказался русский историк В.Ключевский. По его мнению, «история не учительница, а надзирательница, наставница жизни (magistra vitac): она ничему не учит, а только наказывает за незнание уроков».

Читаем «Инструкцию по разоружению населения Чеченской автономной области», подписанную командующим войсками Северо-Кавказского военного округа Иеронимом Уборевичем более 75 лет назад, 4 августа 1925 года. Как и другие подобные материалы о событиях на Северном Кавказе 1920—1940-х годов, хранящиеся в Государственном архиве Российской Федерации и Российском государственном военном архиве, она лишь недавно стала доступна исследователям.

«Производство операции по разоружению Чеченской автономной области в целом возлагается на военное командование всех степеней выделяемых войсковых соединений и органов ОГПУ… Намеченный к разоружению аул окружается войсковой частью с таким расчетом, чтобы жители были лишены возможности сноситься с прилегающими районами… После полного окружения представители Чеченского ЦИКа ОГПУ и военного командования предъявляют на аульном сходе требование о сдаче всего имеющегося оружия. Для сдачи устанавливается срок не более 2 часов… Если население аула не выполнит требование о сдаче оружия, то командование отряда в качестве угрозы открывает артиллерийский огонь в течение 10 минут на высокие разрывы и полупоражения, а затем после отбоя снова отдает приказание о сдаче оружия в более короткий срок. По истечении его оперативная группа ОГПУ начинает поголовный обыск и изъятие бандитского элемента… В зависимости от обстановки артиллерийский огонь может открываться несколько раз… В исключительных случаях, при наличии злостного сопротивления разоружению, допускается производство арестов влиятельных лиц аула».

Похоже на некий прообраз так называемой «мягкой» зачистки, плавно переходящей в «жесткую».

Документы позволяют сделать вывод, что уголовный и политический бандитизм был образом жизни значительной части населения Чечни. Чтобы покончить с ним, тогдашнее государство предпринимало решительные, подчас жестокие меры. Читаешь отчеты и докладные о проводившихся оперативных мероприятиях — и складывается впечатление: инициаторы исходили из того, что на потомков шамилевских мюридов лучше всяких уговоров действует беспощадная жестокость.

Вот, как описывается ход операции по разоружению Чечни в августе-сентябре 1925 года в отчете штаба округа. Началась она с аула Ачхой, который «был окружен войсками (привлекалось в общей сложности до 7 тысяч человек, 240 пулеметов, 2 авиаотряда и бронепоезд). На созванном сходе жителям предложили в течение 2-х часов сдать все огнестрельное оружие. Одновременно оперативная группа ОГПУ начала обыски. В результате было сдано 228 винтовок и 32 револьвера».

Аналогично шло разоружение жителей других населенных пунктов. Так, 27 августа чекистско-войсковой отряд окружил аул Зумсой. На сходе было предложено сдать припрятанные стволы (причем сельчанам назвали их конкретное количество: 800 винтовок и 200 револьверов) и «выдать бандитов». По истечении двух часов по аулу был открыт артиллерийский огонь, а в воздух поднялись аэропланы. «На следующий день, — говорилось в отчете, — обстрел Зумсоя, как артиллерийский, так и самолетов, был повторен, что оказало нужное действие: видя, что репрессии продолжаются и войска не отступают от своих требований, жители в течение часа сдали 102 винтовки, тогда как за предыдущий день было сдано всего 27».

Таким же образом принуждались к сдаче оружия жители селений Химой, Хакмалой, Нахчу-Келой, Дай и др. Упорное сопротивление оказал Урус-Мартан, где, по оперативным данным, имелось не менее 4000 винтовок и 800 револьверов. «Для убеждения Урус-Мартана потребовался артиллерийский обстрел из 90 снарядов и авиационная бомбежка, разрушившая 12 домов», после чего было сдано около 1000 винтовок и 400 револьверов. Всего за время операции с 25 августа по 12 сентября 1925 года пулеметно-артиллерийскому обстрелу был подвергнут 101 населенный пункт (из 242 на тот период), 16 аулов испытали на себе воздушную бомбардировку. Кроме того, взорвано 119 домов, в которых проживали семьи главарей бандформирований. При проведении этих акций 12 человек, оказавших вооруженное сопротивление, были убиты, и «изъято 300 человек бандэлемента» (так в документе), а также конфисковано 25 299 винтовок, 4319 револьверов, 1 пулемет и 80 тысяч патронов. Войска и органы ОГПУ потеряли 5 человек убитыми и 9 ранеными, 10 лошадей. Пострадало и мирное население: в отчете говорится о 6 убитых и 30 раненых жителях.

Разумеется, уместен вопрос: не слишком ли свирепыми мерами наводился порядок? Вряд ли можно найти оправдание гибели невинных, страданиям и горю людей, потерявших родных и близких. Вместе с тем можно вспомнить, что в тот период русское население на Северном Кавказе подвергалось в ряде мест жесткому насилию со стороны представителей коренных национальностей. Причем горцы были вооружены, тогда как русские крестьяне и казаки были лишены средств защиты.

Вот, что писал один местный работник станицы Ассанская наркому РСФСР по делам национальностей в 1921 году об обстановке, сложившейся в Горской республике (в 1921—1924 годах объединяла Кабардино-Балкарию, Карачаевскую область, Чечню, Северо-Осетинскую и Ингушскую области): «Полное экономическое разорение края несут постоянные и ежедневные грабежи и насилия над русским населением со стороны чеченцев, ингушей и даже осетин. Выезд на полевые работы даже за 2—3 версты от станицы сопряжен с опасностью лишиться лошадей с упряжью, фургона и хозяйственного инвентаря, быть раздетым донага и ограбленным, а зачастую и убитым или угнанным в плен и обращенным в раба… Как пример: в станице Ассанская за 1920 год убито на полевых работах 10 человек (из них 2 женщины), ранено 4 человека, пленено 5 чел. Угнано рогатого скота 378 штук, лошадей 130 штук, баранов 955». Если собрать данные по всем станицам, заключал автор письма, «картина будет еще более мрачная».

Главную причину произвола и насилия он видел в том, что «русское население обезоружено и к физическому отпору и самосохранению бессильно». Аулы же, наоборот, «переполнены оружием, каждый житель, даже подростки лет 12—13, вооружены с ног до головы, имея и револьверы, и винтовки».

Всякие обращения и жалобы по поводу убийств и ограблений русских оставались без последствий: местные власти их просто не желали замечать. Велась открытая пропаганда поголовного выселения представителей некоренных национальностей за пределы региона, ее рупором стали официальные средства массовой информации: газеты — «Горская правда», «Трудовая Чечня» и другие.

Разгул национал-шовинизма совпал с затянувшимся восстанием в Дагестане и Чечне, которое под лозунгом свержения Советской власти и установления шариатской монархии поднял имам Нажмудин Гоцинский еще в 1920 году. Одним из его ближайших сообщников был внук Шамиля Саид-бек, состоявший на французской службе. К весне 1921 года число повстанцев превышало 10 тысяч.

Войска Терско-Дагестанской группы подавить мятеж не смогли. С апреля 1921 года к операции подключились части Отдельной Кавказской армии. Они действовали так же, как нынче российские пограничники: перекрыли плотным кордоном перевалы и горные тропы, по которым с грузинской земли мюридам Гоцинского доставлялись боеприпасы (вооружения у них хватало). Таким способом удалось добиться того, что в течение лета 1921 года крупные формирования мятежников из-за отсутствия снабжения распались.

Но расселившиеся по аулам «борцы за веру» перешли к тактике индивидуального террора. «Персональный отстрел» (по тогдашней терминологии) советских, партийных и военных руководителей принял угрожающие масштабы в Дербенте и Махачкале, Хасавюртовском и Кюрийском округах Дагестана, Урус-Мартановском, Шатоевском и Веденском районах Чечни. Тогда военное совещание Дагестанской республики предприняло шаг совершенно в духе генерала Ермолова: 22 марта 1922 года утвердило постановление о взятии «заложников из семей видных контрреволюционеров».

Однако убийства и грабежи продолжались. «Чеченская автономная область является очагом уголовного бандитизма, — отмечалось в одном из документов штаба СКВО. — ...Чеченцы склонны к бандитизму как к главному источнику легкой наживы, чему способствует большое наличие оружия». Поэтому и было решено провести в 1925 году масштабную чекистско-войсковую операцию, с тем чтобы «выкачать» как можно больше оружия и обезглавить сопротивление Советской власти. Тогда же удалось взять в плен имама Гоцинского, который вскоре был расстрелян по приговору тройки полпредства ОГПУ Северо-Кавказского края.

Новый виток вооруженного противоборства на Северном Кавказе вызвала в 1929—1930 годы «сплошная коллективизация». Снова началось восстание в Чечне. Очагами его стали аулы Гойты, Шали, Беной.

Для того чтобы, как заявлялось в докладе штаба округа, «пресечь отдельные вооруженные выступления и предотвратить возможность их перерастания во всеобщее восстание на Северном Кавказе», весной 1930 года был предпринят поход специально образованной «оперативной группы войск для ликвидации бандитизма». Однако он не был очень успешным. Любопытно, что отмечались в известной мере те же, что и в наши дни, недостатки в действиях войск: «ощутима полная неподготовленность к ночным действиям, боевые действия к ночи, как правило, затихали, благодаря чему противник выходил из-под удара. Войска проявили свою неповоротливость, недостаточную стремительность…»

Итогом операции 1930 года стало «изъятие 122 человек бандэлемента» и 1500 стволов огнестрельного оружия. Вероятно, предвидя повторение мятежных действий, руководители штаба СКВО, готовившие доклад, предложили весьма коварный способ борьбы со взявшимися за оружие горцами, уже опробованный в Средней Азии против басмачей: снабжение противника по особым каналам патронами, вместо пороха начиненными разрывным веществом, причем вперемешку с обычными.

Эту хитрость применили в марте 1932 года при подавлении восстания в Ножай-Юртовском районе Чечни. В отчете особого отдела СКВО отмечалось, что это выступление отличали «организованность, массовое участие населения, исключительная ожесточенность повстанцев в боях, непрерывные контратаки, невзирая на большие потери, религиозные песни при атаках, участие женщин в боях».

Ножай-Юртовский район тогда удалось быстро блокировать войсками, а соседний — Гудермесский — не поддержал повстанцев. По данным штаба СКВО, убили 333 участников мятежа и 150 ранили. Немало рядовых боевиков явилось с повинной. Таким образом, разрастание очага вооруженного мятежа было предотвращено.

Полит.ру