Книга Эдварда Саида «Ориентализм» вышла на русском языке через 27 лет после первого издания на английском и спустя более чем 2 года после смерти автора. Одна из самых нашумевших и контраверсивных работ в области социологии и истории 70-х – 80-х годов прошлого столетия проделала необыкновенно долгий путь до русского читателя, попав к нему, будучи переведенной уже почти на все европейские языки. Чем можно объяснить столь значительную задержку? Ну насчет советского периода все более-менее ясно – Эдвард Саид, как и полагается западному прогрессивному интеллектуалу, был убежденным антисоветчиком и к коммунизму и социализму вообще относился с подозрением. В СССР таких как правило не печатали. Даже такие последовательные критики капитализма, как Свизи и Баран – критиковавшие советскую модель социализма – хотя и переводились, но труды их находились лишь в закрытом доступе. А вот что мешало издать «Ориентализм» после победы гласности, а тем более после распада Союза и образования свободного рынка печатной продукции – сказать трудно. Ведь кого только не издавали с тех пор?! Впрочем, сам Саид ждал выхода своего главного детища по русски ещё в середине 90-х, но дождаться ему так и не довелось... Хотя, наверное время выхода русского перевода «Ориентализма» символично – ведь именно сегодня противостояние «Восток - Запад» превратилось, по крайней мере в интерпретации мировых СМИ, в главный конфликт современности, окрасившись в апокалиптические тона, и именно сегодня нам со всех сторон вещают про вечное и неизбывное «столкновение цивилизаций», страша и запугивая жупелом «воинственного ислама, угрожающего ценностям западного мира». Так или иначе, но в конце концов книга вышла в России и , как говорится, лучше поздно, чем никогда.

Чем интересен «Ориентализм»? Прежде всего, книга написана живо и увлекательно. Это конечно не Акунин и не Донцова, это даже не поп-политология вроде произведений Юрия или Алексея Мухина, но тот, кто привык продираться сквозь сложную и насыщенную ткань заумных текстов Фуко, Альтюссера или Валерстайна, несомненно оценит умение Саида сочетать интеллектуализм с изящным, полным тонкой саркастической иронии, местами почти памфлетным стилем изложения, совмещать недюжинный аналитический дар со страстной эмоциональностью сопричастного. Профессиональная стезя Саида – филология, он знает толк в словесности, и, обладая отменным литературным дарованием, не стесняется лишний раз им блеснуть, что особенно проявляется, когда он не без злорадного удовольствия обильно цитирует написанные казенным, псевдонаучным языком претенциозные и велеречивые рассуждения очередного деятеля колониальной администрации или кого-нибудь из её ученой обслуги, сопровождая их едкими комментариями. Согласитесь, что искусно продемонстрированный стилистический контраст подчас может служить куда более сильным и убедительным аргументом в споре, нежели дюжина безупречно отточенных логических построений. Хотя, разумеется, высокий литературный уровень и изысканный стиль не являются основными достоинствами «Ориентализма». Они призваны сыграть обслуживающую роль, делая рассказ ярче и достовернее.

Самое интересное в книге Саида это, естественно, её главный герой – Его Величество Ориентализм. Само понятие «ориентализма» на первый взгляд не скрывает в себе никакой загадки – очередной «изм», понять смысл которого можно по тому, что стоит перед этими священными тремя буквами. В данном случае стоит «Ориент»: для совсем уж «крутых парней» это брэнд японских часов, а для обычных людей – Восток, следовательно ориентализм – это что-то такое о Востоке, по всей видимости наука, а ориенталист – специалист по Востоку, тот, кто этой самой наукой и занимается. Вроде бы все ясно. «Ан нет» - говорит нам Саид - «всё гораздо сложнее, господа!». Вот посмотрите, помимо Востока ведь есть и Запад – Оксидент, но никакого такого «Оксидентализма» в научном мире не существует и никогда не существовало. Есть специальность «романо-германские языки», есть «Изучение Европы», была не так давно советология, покуда не исчез собственно предмет исследования, ещё помнится была в СССР такая блатная шаражка как «Институт США и Канады», из которой как известно вышла целая плеяда высококвалифицированных антисоветчиков и «прорабов перестройки» - но чтобы кто-то взял и вот так объединил весь западный мир под одной рубрикой – такое и представить страшно! К тому же Восток, помимо того, что он «дело тонкое», ещё и очень большой, прямо-таки огромнейший, от Персии до Китая, от Египта до Индии, и народищу в нем проживает тьма-тьмущая, гораздо больше чем на Западе. Это ж как надо умудриться, чтобы впихнуть столь необъятный и разнообразный мир в прокрустово ложе одной дисциплины?! Эдвард Саид утверждает в своей книге «Ориентализм», что умудриться можно, и ещё как! Но чтобы понять, как такое удалось, необходимо подойти к Ориентализму не как к чистой науке, а рассматривать его в контексте развития создавших его западных обществ, как продолжение их политики, как «дискурс власти». Впрочем, для марксистов в таком подходе нет никакого откровения – они отлично знают, что по мере развития капиталистических отношений в странах Европы набиравшая силу буржуазия где-то векам к 16-17 стала призадумываться о новых источниках дешевой рабочей силы , о новых рынках сбыта и местах капиталовложений, а также то, что раз задумавшись о таких важных вещах эта самая буржуазия обратила свой острый и отнюдь не бескорыстный взор на огромные территории, расположенные к востоку от Европы и посему получившие название Восток. Так появились такие вдоль и поперек изученные явления, как колониализм и империализм. Но даже и марксисту будет небезынтересно ознакомиться с подробностями процесса зарождения, оформления и кристаллизации системы взглядов, то бишь идеологии, подрядившейся обслуживать империалистические проекты европейцев, а впоследствии и принявших у них эстафету североамериканцев, на огромном пространстве планеты к востоку от Босфора и к западу от Японии. Пусть даже анализ этой идеологии будет произведен и в рамках несколько иной перспективы.

Саид утверждает и убедительно показывает, что западный мир, в основном Англия и Франция, намеренно заменил географическое понятие Восток (East) на новый термин Ориент, несший в себе уже явные культурно-политические коннотации. Прошлое и настоящее необъятного региона с богатейшей историей, разнообразными природными условиями и миллионами населяющих его людей подверглось сперва разборке, а затем склеиванию заново путем перетолковывания его на иной, нужный европейцу лад, или, выражаясь умным языком, было деконструировано и помещено в смысловую и лингвистическую структуру, репрезентировавшую историю Востока именно в качестве репрезентации, а не естественного хода развития событий.

Данный процесс невозможно описать адекватно без учета возникновения очень специфического понятия «чужого», «иного», что в свою очередь было обусловлено переходом от религиозного, универсально-космического к субъектно-объектному мировосприятию, когда, по словам Гегеля, в западном мире возник «совершенно новый дух, благодаря которому должен был возродиться мир, а именно свободный, самостоятельный, абсолютное своенравие субъективности». Произошло распадение доселе единого, созданного богом мира, на самостоятельный, активно преобразующий окружающую действительность субъект и пассивный, застывший в своей косной неизменности объект. Понятно, что роль субъекта досталась Западу, в то время Европе, а роль объекта со всеми вытекающими отсюда последствиями – всему остальному миру, 85% которого к концу 19-го века уже принадлежало той или иной европейской колониальной державе. Кстати, концепция «иного» благополучно здравствует и в наши дни, когда Запад в основном перерос эпоху прямого колониального правления остальным миром и перешел на куда более скрытые и опосредованные империалистические технологии. «Иной» никуда не делся, он успешно переселился в дискурс политкорректности и о нем любят поговорить красиво и умно – положено проявлять к нему «толерантность» и «понимание». Разумеется, пока он хорошо себя ведет и не представляет, допустим, «угрозу энергетической безопасности цивилизованного мира». Если же он начинает вести себя как-то не так и «угроза безопасности» таки да возникает, то удел «иного» незавиден – против него объединяются все фланги плюралистического западного общества, одни обвиняют его в «антисемитизме», другие в преследовании гомосексуалистов - и все случается точь в точь как в старые добрые времена...

Своё повествование Саид начинает что называется «от печки», с времен незапамятных, но легендарных и бесконечно дорогих для всякого культурного европейца – с античности. Скажем прямо, что те страницы, на которых Саид ищет и находит корни ориенталистского взгляда на мир в культуре Древней Греции – далеко не лучшие в книге, они несут на себе заметный отпечаток спекулятивной натяжки и читатель может без большого для себя ущерба их пролистнуть. Странно видеть, как ученый, подвергающий столь последовательной и бескомпромиссной деконструкции идеологические мифы «Востока» и «Запада», в то же самое время настойчиво следует в фарватере этих мифов и проецирует дихотомию «Запад-Восток» аж на античную эпоху. Ведь если следовать истории, то античная цивилизация (в числе многих других) была уничтожена именно Западом, т.е. теми народами, которые впоследствии образовали западноевропейские государства. Античными корнями Запад пророс уже в эпоху Ренессанса, когда набирающий силу капитализм потребовал новой идеологии, отличной от католицизма. То что такая идеология возникла на основе античной культуры, а не культуры, допустим, индейцев Майя, можно считать в определенном смысле случайностью. Поэтому, когда Саид приписывает «ориентализм» Эсхиллу и его поэме «Персы», трактуя обычную для всех времен и народов демонизацию врага как специфически «антивосточное» действие – он незаметно для самого себя попадает в ловушку того самого идеологического конструкта «Запад-Восток», против которого столь активно борется.

Едва ли больше оснований существует для поиска истоков ориенталистского мировоззрения в средневековом противостоянии христианской Европы натиску исламского мира. Ведь Ориентализм являет собой отношение сильного к слабому, а в те времена Европа была относительно слаба, находилась в культурном и политическом упадке, а мусульманский Восток напротив – на подъеме.

Сам же Саид пишет по этому поводу:

«С конца 7-го века и до битвы при Лепанто в 1571 году ислам в его арабской, оттоманской или северо-африканской или испанской форме доминировал над европейским христианством или реально угрожал ему».

Есть и ещё один интересный аспект - он касается крестовых походов, которые Саид интерпретирует в рамках своей концепции «Ориентализма». Всякий объективный историк должен был бы при освещении этой темы упомянуть и тот факт, что крестовые походы западные европейцы, в основном германцы, совершали также против восточнославянских народов – он должен был бы вспомнить не только про Иерусалим и Константинополь, но также и про Грюнвальд, Чудское озеро и «Барбароссу». Думается, что здесь сильным ходом было бы включение в ориенталистский анализ такого текста, как «Майн кампф», основной мыслью которого было как раз стремление Германии строить своё будущее именно на восточнославянских землях, принеся при этом в жертву соперничество с Англией и Францией за их афро-азиатские колонии. Такой поворот анализа потребовал бы расширения рамок исследовательской концепции ,Саид на это не пошел и предпочел обойти молчанием столь важную часть истории крестовых походов.

Не ошибемся, если скажем, что наиболее ярко и убедительно рассказ Саида начинает звучать тогда, когда автор обращается к эпохе возникновения колониализма и империализма. Ему удается емко и увлекательно организовать подачу разнообразнейшего материала, заключающего в себе необъятные пласты знаний самого различного характера – от филологии до биологии, от лирической поэзии до экономической социологии, практически не прибегая к последовательно-энциклопедическому изложению фактов, к занудному пересказу хронологически последовательных, но причинно-следственно подчас малосвязанных событий, столь характерному для хрестоматий по истории. Такое возможно лишь тогда, когда исследователь рассматривает знание не как отвлеченную совокупность текстов и идей, а как общественный институт, тесно связанный с интересами и мировозрением господствующих классов - как продолжение политики. Под рубрикой «Ориентализм» Саид объединяет казалось бы совсем разнородные системы отражения и осмысления окружающего мира, такие как дневниковые записи, поэзия и точная (или по крайней мере стремящаяся выглядеть таковой) наука. Он утверждает, что все эти различные формы знания имеют под собой общую основу – они, пусть и не всегда напрямую, связаны с политической реальностью империалистического господства и составляют основополагающую часть технологии интеллектуальной гегемонии Западного мира над миром незападным. Прежде чем приступить к политическому и экономическому подчинению восточных народов, необходимо было подчинить их интеллектуально, проще говоря «узнать их», но узнать не ради собственно знания, а ради господства над этими народами , над их землями и природными ресурсами.Эпоха Просвещения требовала не просто господства с помощью грубой силы, но господства рационализированного, «умного», идеологически и научно обоснованного. Но и это не всё. Логика империалистического доминирования подсказывала, что знание лишь тогда может стать силой, когда оно монопольно.

Монополист, вырабатывающий знание, ставит в зависимость от себя того, кого он изучает и кому он это знание поставляет. Познавать может лишь субьект, в то время как объекту надлежит быть пассивным предметом изучения. Новой науке о Востоке необходимо было узурпировать монопольное право говорить от имени Востока, ибо покоренный и угнетенный сам о себе ничего знать не может, его удел – прозябание в невежестве и в ожидании того счастливого момента, когда просвещенный господин соизволит раскрыть ему глаза на самого себя. Саид не случайно выбирает эпиграфом к своей книге слова Маркса из «18-го Брюмера»: «Они не могут представлять себя сами, их должны представлять другие». Отныне и вовеки веков право говорить от имени «отсталых» народов Азии и Африки брала на себя просвещенная Европа, вооруженная системой ориенталистских взглядов.

Саид представляет впечатляющую картину поистине титанической работы, проделанной европейскими, главным образом английскими, французскими и немецкими политиками, учеными, писателями, поэтами, путешественниками на пути воссоздания и реинтерпретации истории и культуры Востока. Устами своих новых истолкователей восточный мир в буквальном смысле заговорил заново – появилась наука филология, реанимированы древние языки, расшифрованы давно забытые тексты, на новый лад перетолкованы исторические события... Возник грандиозный и одновременно статичный образ цивилизации, обладающей богатейшей историей и культурой, все величие которой осталось в далеком прошлом, утратившей способность к эволюции и развитию и потому в настоящее время погруженной в отсталость и для своего же блага нуждающейся в мудром и просвещенном поводыре, обладающем единственно верным знанием о ней. Анвар Абдель Малек так охарактеризовал отношения господина-раба, возникшие между Западом и ориентализированным Востоком (цитируется по Саиду):

«Восток и восточные люди, рассматриваемые ориентализмом как объект исследования, отмечены печатью «инаковости»... конститутивной, сущностного рода. Такой объект исследования ... должен оставаться пассивным, обладать исторической субъективностью, кроме того не быть самостоятельным, активным, суверенным в отношении себя самого: единственный Восток, восточный человек, который здесь допускается (да и то в крайнем случае) – это, выражаясь философски, отчужденное бытие, т.е. иное в отношении самого себя, выявленное, понятое, определенное – и исполненное – другими...

С позиции традиционного ориентализма должна быть некая сущность, что является неотчуждаемой общей основой для рассмотрения всего сущего. Эта сущность является одновременно и «исторической», поскольку отсылает к началу истории, и фундаментальным образом а-исторической, поскольку она пронизывает собой сущее, «объект» изучения в его неотчуждаемой и неразвивающейся специфичности, вместо того, чтобы определять его, как и все прочие существа, страты, нации, народы и культуры, - как продукт, результат действующих в сфере исторической эволюции сил.

Таким образом, дело заканчивается типологией – основанной на реально существующей специфичности, но оторванной от истории и, следовательно, постигаемой как нечно неосязаемое, сущностное – что делает «объект» изучения другим существом, по отношению к которому познающий субъект оказывается трансцендентным. В итоге мы получаем хомо китаикуса, хомо арабикуса, хомо африкануса и человека вообще (в смысле «нормального человека») , под которым подразумевается европеец исторического периода, т.е. после античной Греции».

Продуктом осмысления этого «отчужденного бытия, исполненного другими» стал набор емких, эластичных, удобных на все случаи жизни стереотипов и идеологических штампов, таких как «восточный человек», «восточная ментальность», «восточный характер», «восточный деспотизм». Обязателен и «отсыл к истории» - навязанный Ориентализмом подход к пониманию современности Востока, когда ключ у объяснению любых событий следует якобы искать в древнейшей истории, «в начале». Саид называет такой прием «назад и вниз» - Восток как объект исследования оказывается как бы застывшим в одной точке, находяшейся по «нормальной», западной шкале исторического времени далеко позади. Соответственно его отсталость подразумевается как само собой разумеющаяся, ибо не может не быть отсталым то, что не развивается. Вот характерный пример : известный право-сионисткий обозреватель описывает конфликт, происходивший между баасистскими режимами Сирии и Ирака в 60-70-х годах прошлого века. Казалось бы, относительно недавние события, но вот что мы читаем:

«В этом недавнем соперничестве отразилась историческая конкуренция Дамаска с Багдадом времен оммейядов и аббасидов».

Рядовой читатель вряд ли задастся вопросом : а зачем это автор статьи, рассказывая о современных событиях, о столкновении двух соперничающих группировок арабской националистической буржуазии, вместо того, чтобы упомянуть о достаточно широко известных экономических и политических факторах современного ближневосточного региона, о противостоянии молодого национального капитализма развивающихся государств экспансии западного империализма, вдруг ни с того ни с сего лезет в глубокую древность, аж на тысячу с гаком лет назад и на основании столь далекого экскурса в совершенно другую эпоху берется судить о нынешних временах и нравах? Скорее читатель даже проникнется уважением к автору, увидя перед собой не просто очередного журналиста-международника, а маститого аналитика, эрудита, «рубящего» в геополитике, для которого что день вчерашний, что позавчерашний, что древнейшая история арабских халифатов также доступны и прозрачны, как и перипетии современности. А между тем, много ли найдется обозревателей, которые анализируя, допустим, недавний «газовый конфликт» Украины с Россией, будут ссылаться на Киевскую Русь, восстание Богдана Хмельницкого или даже на более близкого к нам по времени Петлюру? Нет ведь никакого смысла копаться в истории, когда основные причины разногласий лежат во вполне прозаических интересах политических и экономических игроков, действующих на постсоветском пространстве. Но когда дело доходит до явлений аналогичного порядка на Востоке, в ход идут набившие оскомину стереотипы и «глубокомысленные» «исторические» аналогии. Таким образом конфликту между империализмом и его жертвой, сутью которого являются проблемы справедливого распределения ресурсов, экономической эксплуатации и политического равноправия придается «цивилизационное» измерение, столь удобное для реакционных западных идеологов. В самом деле, по меньшей мере наивно вести речь о каких-то «ресурсах», о какой-то «оккупации», об «ограблении», когда перед нами «совсем иная цивилизация», когда «Они отказываются воспринять Наши Великие Ценности», не хотят и слышать ничего о «демократии», «правах человека» и противятся «модернизации»... О чём Вы, господа так называемые «антиимпериалисты»? На повестке дня «цивилизационный конфликт», длящийся уже многие столетия, а то и тысячелетия. У них же «ментальность» другая, они не понимают что такое «свобода», «рынок», а Вы о каких-то ресурсах талдычите! Нельзя же так примитивно смотреть на вещи!

От образа «застывшего», «отсталого» Востока трудно отделить целый набор причудливых, эксцентрических стереотипов поведения «восточного человека», столь обильно воссозданных и растиражированных в наше время западным масскультом, в особенности Голливудом. Саид подробно описывает генезис подобных представлений, относя их корни к возникновению расистского сознания. Начав вопринимать восточные, в частности мусульманские народы, в качестве иной, чужой расы, Запад стал проецировать на образ «восточного человека» свои самые потаенные и извращенные фантазии, приписывая ему самые эксцентричные формы поведения – главным образом, разумеется, в сексуальной сфере. Ориенталистское мировозрение задает, по Саиду, такую аксиому:

«Восточный человек живет на Востоке, он ведет праздную восточную жизнь в государстве восточной деспотии и похоти, отягощенный чувством восточного фатализма».

Современным любителям «восточной» клубнички должно польстить «духовное» и литературное родство с Гюставом Флобером. Вот что, например, писал великий поэт Франции о своих восточных впечатлениях:

«Чтобы позабавить толпу, шут Моххамеда Али однажды привел женщину на каирский базар, усадил напротив лавки и овладел ею прилюдно, пока хозяин лавки хладнокровно курил трубку.

По дороге их Каира в Шубру некоторое время тому назад молодой человек публично занимался содомией с громадной обезьяной... лишь для того, чтобы позабавить народ».

А вот нынешние последователи классика европейской литературы:

После свержения режима талибов в Афганистан вернулись прежние проблемы этого общества - гомосексуализм и педофилия. Еще в XIX веке этнические пуштуны, воевавшие на стороне британской колониальной армии, распевали поэмы, в которых рассказывали о том, как страстно они желают молодых юношей...

Интерес полевых командиров к связям с мальчиками сыграл определенную роль в приходе талибов к власти в Афганистане. В 1994 году к "Талибану" - тогда это была совсем небольшая группа - обратились с просьбой спасти мальчика, над которым надругались два полевых командира. Талибы освободили мальчика, и люди ответили на это благодарностью и поддержкой.

"В то время мальчики даже не могли ходить на рынок, поскольку полевые командиры могли забрать к себе любого, кто им понравится", - рассказывает Амин Уллах, меняющий валюту на базаре в Кандагаре.

Правда Флобер откровенно признавал, что в его описании «нравов Востока» наличествует серьёзная доля гротеска – он следовал тогдашней литературной традиции, рассматривавшей экзотический Восток как собрание красивых причуд. Сегодня ни о каком гротеске речь больше не идет – «клубничка» подается в новостном ряду, ею на полном серьёзе оперируют «аналитики» и «историки». Интересен и разброс информации – сообщения о пристрастии мусульман к гомосексуализму могут без проблем сочетаться с осуждением преследования властями исламских стран лиц нетрадиционной ориентации (вспомним недавнюю кампанию в западных СМИ в связи с положением геев в Иране). Современный Ориентализм всегда готов обслужить западного обывателя любых взглядов, как «прогрессивных» так и консервативных.

Надо отметить, что Саид, подвергая Ориентализм жесткому критическому анализу и постоянно подчеркивая его связь с империалистической теорией и практикой, в то же время очень высоко оценивает собственно интеллектуальную, художественную и научную его ценность, нередко применяя к Ориентализму, в основном 18-19-го веков, такие эпитеты, как «интеллектуальный подвиг» или «титанический труд». Нелегко отделаться от впечатления, что подвергая уничтожающей критике современных американских ориенталистов вроде Льюиса или Аджами, он противопоставляет их некомпетентность, низкую эффективность их «экспертизы» и убогую, ограниченную предвзятость широкой эрудированности и огромному таланту Нерваля, Лейна, Флобера или даже Лоуренса Аравийского. Будучи американским гражданином и патриотом Саид искренне переживал агрессивный и авантюристический подход своей страны к ближневосточной политике, критикуя его прежде всего как неэффективный, приносящий больше вреда чем пользы американской империи. Вот что он писал в одной из последних статей, имея ввиду взгляды советников вашингтонской администрации и действия её функционеров:

Главная проблема таких взглядов в том, что они некомпетентны и идеологизированы; они обеспечивают Америку не идеями об арабах и мусульманах, а идеями о том, какими она хотела бы их видеть. Для великой и необычайно богатой страны проведение столь плохо подготовленной, бездарно управляемой и крайне некомпетентной оккупации Ирака, как та, что происходит сегодня, представляет пародию, а то, что интеллектуально ограниченный бюрократ типа Пола Вульфовица может проводить политику такой колоссальной степени некомпетентности и, одновременно убеждать всех, что он знает что делает, просто поражает ум.

Когда читаешь те места «Ориентализма», где Саид касается восточной политики Британской Империи или походов Наполеона, подчеркивая их эффективность и опору на качественное ориенталистское знание, иногда начинаешь думать, что вот сейчас автор назидательно, по фамусовски обратится к нынешним вершителям судеб глобальной Империи: «Смотрели бы как делали отцы, учились бы, на старших глядя!».

С одной стороны вполне понятно естественное отвращение маститого интеллектуала к таким персонам, как Вулфовитц и Льюис, возникшее по контрасту с классиками старого доброго времени. И в самом деле, масштаб личностей несопоставимый. Но с другой стороны, когда Саид восторженно описывает египетскую экспедицию Наполеона 1798 года, обращая главное внимание на целую армию ученых и советников-востоковедов, прибывших в её составе и представляя всю империалистическую авантюру Бонапарта на Ближнем Востоке чуть ли не как сплошное интеллектуальное упражнение, что-то вроде «мозгового штурма» шестерки знатоков из клуба «Что? Где? Когда?» - создается впечатление, что автор несколько идеализирует эпоху классического колониализма и преувеличивает значение фактора знания в сравнении с фактором грубой имперской силы. Никто не спорит, очень интересно читать про то, как Наполеон и его команда «экспертов», знающих о Востоке то, что сами восточные люди о нем не знают, интеллектуально подавляют мусульман, вступая с ними в «культурный диалог», и таким образом «открывают Восток для Европы». Но даже то обстоятельство, что задача твоего исследования – вскрыть секреты технологии культурного господства, не должна избавлять от необходимости расмотреть, пусть хоть перечислить, те факторы военного и экономического господства, которые стояли за «культурно-интеллектуальной программой». Как можно повествовать о египетском походе Наполеона и не упомянуть, к примеру, осады и взятия Яффы в марте 1799 года, сопровождавшихся почти поголовным истреблением жителей этого города (спустя две сотни лет палачи Дженина и Фаллуджи показали себя достойными учениками «Корсиканского Чудовища»), или не рассказать о массовых расстрелах турецких пленных. Да и тот факт, что египетская авантюра Бонапарта завершилась военным поражением, недвусмысленно указывает на не слишком высокую эффективность Ориентализма как единственного и неповторимого орудия доминирования. Не приходится сомневаться, что и нынешних последователей великого французского диктатора ждет рано или поздно такой же бесславный конец – придется и им вне зависимости от своей «квалификации» убираться восвояси.

Думается, что в данном случае, как и в ряде других мест «Ориентализма», Саида подвела вера в универсальность культурно-филологического подхода к историческим событиям, его чрезмерное упование на текстологический анализ и идеи Фуко. Хотя в начале этой статьи мы и отметили как сильную сторону «Ориентализма» его ясно выраженную антиимпериалистическую направленность, всё же трудно не обратить внимание если и не на полное отсутствие у Саида классовой перспективы, то на её существенную подчиненность «культурным исследованиям». Примат культурного анализа над классовым дает себя знать прежде всего в исследовательском методе «Ориентализма»: автор берет куски текстов – литературных, научных, политических – и вставляет в ориенталистский архив, поворачивая их затем в нужном ему направлении. Такой приём работает, пока в оборот идут тексты одномерные, не выходящие за рамки репрезентации Востока в контексте того или иного имперского взгляда. Но когда Саид помещает в рамки своей концепции Ориентализма работы или произведения, которые хотя и касаются тех или иных аспектов истории и культуры Востока, но в целом принадлежат к иным, зачастую диаметрально противоположным системам взглядов, нежели те, что Саид классифицирует как «ориенталистские» - создается впечатление, что автор спекулятивно передергивает и не без умысла искажает поверхностно понятые им чужие мысли и теории. Крайне неуклюжей выглядит его попытка «пристягнуть» Маркса к ориенталистской упряжке. Приведя несколько цитат из марксовых статей об Индии, написанных по заказу «Нью-Йорк Таймс», Саид утверждает, что в критике доколониального индийского общества и в убеждении Маркса в том, что колониальное господство Англии помимо ограбления и насилия приблизило час освобождения народа Индии от ига капитала, нашло яркое выражение влияние ориенталистского дискурса превосходства Запада над Востоком, которому даже Маркс не смог противостоять. Аджаз Ахмад точно отметил, что в отношение Маркса у Саида превалировал эмоционально-психологический анализ – т.е. вместо того, чтобы поставить конкретные слова Маркса в общий контекст его взглядов на историческое развитие (в частности посмотреть, что он писал о разрушении европейского крестьянства), Саид высказал ничем не подкрепленный, чисто спекулятивный тезис, что «хороший», «прогрессивный» Маркс «сломался», не выдержав давления «лексикографической цензуры ориенталистской науки и ориенталистского искусства» и скатился чуть ли не на позиции примитивного расизма, до мысли: «Эти люди не страдают – они восточные люди и к ним надо относиться по иному». И уж совсем несерьёзным выглядит саидовское утверждение о том, что «Западно-Восточный Диван» Гёте являлся для Маркса главным источником знаний о Востоке – всего лишь на основании факта цитирования Марксом гетевских строк в его статьях об Индии.

И всё же, несмотря на некоторые издержки и «перехлесты», «Ориентализм», на наш взгляд, достоин того, чтобы его читать. Российскому читателю книга будет интересна ещё и потому, что и в отношении России Западом была выработана система взглядов, по многим параметрам аналогичная Ориентализму. И в нашем случае существовали многочисленные персонажи – путешественники-авантюристы, ученые мужи, ехавшие в обозах «победоносных» армад – от маркиза Астольфа де Кюстина до герцога Ричарда де Пайпса, создававшие и «репрезентировавшие» образ рабской, отсталой России, изнывающей то под вечным игом царей, то под железной пятой большевиков... Мне вспоминается лишь одна попытка русского ученого рассмотреть западные концепции о России в «ориенталистском» ключе – приблизительно в те же годы, что и «Ориентализм» Саида, была написана «Русофобия» Игоря Шафаревича, содержавшая анализ взглядов нескольких ныне забытых диссидентов-евреев. Если отбросить соображения политической коньюнктуры, сыгравшие в своё время основную роль в скандальной популярности «Русофобии», то думается, что эта работа не сумела подняться до уровня значительного исследования проблемы. Тем более, что маститый академик, будучи ярым антикоммунистом, грешным делом возвел корни довольно убогих воззрений заурядных лакеев мирового капитала к взглядам Чернышевского, Добролюбова и Салтыкова-Щедрина... Словом, вышло мелковато...

«Ориентализм» написан почти 30 лет тому назад, но читая книгу, трудно отделаться от ощущения почти полного соответствия её содержания нынешним временам. Книга в самом прямом смысле остается исключительно актуальной. Теперешняя действительность по сути ничуть не изменилась за три десятилетия, только стала ещё страшней и беспросветней. Вот Саид описывает, как на торжественной встрече выпускников факультета изучения Востока одного из престижнейших американских университетов, проходившей после Шестидневной войны 1967 года, собравшиеся разыграли сценку из «восточной жизни», изобразив униженных арабов, проходящих по кругу с руками за голову. Включаешь телевизор, и видишь сценку из современной «жизни Востока» - палестинские заключенные из иерихонской тюрьмы, взятой штурмом израильской армией при помощи танков, бульдозеров и вертолётов, выходят опять же с руками за голову, но на сей раз, для пикантности, специально раздетые до подштанников: тут даже не требуется подпись - «Мы хозяева – они рабы» - и так все понятно.

Нет, ничего не изменится, пока с одной стороны существует империализм, а с другой благодушные общественные и политические деятели-оппортунисты, надеющиеся с ним «по хорошему договориться» да ещё и заработать на этом кое-какие дивиденды. Только яростной и бескомпромиссной борьбой можно сдержать натиск империалистического зверя. Лишь тотальное и безоговорочное неприятие идеологии империализма в любых, пусть даже самых «демократических» и «гуманных» упаковках, приведет к победе равенства и справедливости на планете, а также к исчезновению раз и навсегда «ориенталистского» отношения «господствующих рас» к «недочеловекам».