Лет десять СМИ болтали нам о новых разноцветных цветочных революциях, с разноцветными революционерами – вроде «оранжевых» на Украине. Но, после такого обилия спонсированных, крашенных и продезинфецированных революций, своего рода еще одного товара на рынке «продуктов, лишенных опасных качеств – кофе без кофеина, сливок без жира, политики без политики и чужих, в которых не осталось никакой чуждости» (1), мы снова видим самые обычные революции в Латинской Америке и Азии (и, конечно, кое-что на парижских улицах и среди иммигрантов в США). Непал и Венесуэла – вот два обыкновенных революционных вулкана.

Мои сравнения непальского и венесуэльского движений основаны на некоторых основных общих чертах. Кое-кого такие сравнения возмутят – как можно сравнивать сложные эксперименты в Латинской Америке с насильственным и бескомпромиссным движением в Непале? Хотя в мою задачу не входит представить непальское движение более приемлемым, сравнение позволит мне также осветить некоторые из его граней.

1. «Объект и субъект власти»

В широком смысле я попытаюсь понять опыт Непала как часть всемирной борьбы за демократию, самоопределение и социализм. Я считаю, что и маоистское движение в Непале, и боливарианскую революцию в Венесуэле ( вместе с другими латиноамериканскими движениями) развиваются как последовательная критика капитализма и его политических форм, особенно формальной буржуазной демократии, с точки зрения угнетенных классов и общин в соответствующих странах. Это отрицание определяет то общее, что объединяет их.

В Америке существует множество самобытных лабораторий революции, в которых люди ежедневно практикуют «логику гуманизма и сотрудничества», преобразуют себя, сталкиваясь на каждом шагу с «капиталистической логикой прибыли» и своим существованием в качестве эксплуатируемых (2). В своем повседневном опыте они черпают свои силы и политическое самовыражение. «Вместо того, чтобы усыплять венесуэльский народ, чтобы поработить их, превращая само голосование в «альфу и омегу демократии», Чавес написал в 1993 году, что «независимый народ должен превратить себя в обьект и субъект власти. И в этом революционеры не пойдут ни на какие уступки». (3)

На другой стороне глобального юга, кто лучше непальцев понимает фарсовость голосования как ««альфы и омеги демократии»? Им также известны многочисленные способы постановки такого фарса. Каждый раз, когда сознание низов оказывалось опасным для существующего режима, в Непале устраивали новое представление фарса для отвлечения, вовлечения нескольких представителей в старую систему, лишения политики массовости и рассеяния оставшейся энергии масс.

Даже день, который отмечается как «День Демократии» - это тот день, когда Индия восстановила королевскую власть по соглашению с Непальским Конгрессом, дабы предотвратить радикализацию восстания в сельской местности. Спустя 8 лет, когда недовольство невыполненными обещаниями стало снова выходить на поверхность, в 1959 году провели выборы. На них победил Б. П. Коирала с лозунгом «земля крестьянам». Но в декабре 1960 король Махендра запретил все партии за то, что они раскалывали страну, и обнаружил, на основании исследований, проведенных, как видно, в университетах США, что парламентская система, будучи иноземным изобретением, не подходит «к истории и традициям нашей страны». Доморощенная «демократия» панчаята узаконила местную иерархию индуизма, с королем на верху как воплощением бога Вишну. Разрушение общинной собственности, невиданная коммерциализация, изгнание с земли и рост безработицы радикализировали молодежь и вынудили сельскую бедноту самоорганизоваться в 70-х. Политическая элита – королевская семья с согласия демократов – была вынуждена организовать еще один «демократический» фарс – референдум о системе панчаятов, с числом бюллетеней, намного превышающим число избирателей. Наконец, как раз тогда, когда мировой империализм питал розовые надежды на устойчивость своего господства в конце 80-х после восточноевропейского распада, в Непале был достигнут новый компромисс, чтобы преградить дорогу революции, которая казалась неизбежной. (4)

История современного Непала – история кризиса демократии, как системы «элитарных решений и их публичных утверждений» (5) Эксплуатируемые и угнетенные непальцы снова и снова отвергали опиум голосования как «альфы и омеги демократии» и несли бремя демократии на улицы и в свою повседневную жизнь. Непальские правящие классы и их международные покровители в отчаяние прибегали ко всяческим экзотическим снотворным, чтобы контролировать массы, но у них ничего не получалось. Маоистское восстание – самая длительная и организованное (официально выражаясь - «жестокая») попытка непальских бедных и безземельных крестьян и пролетариев превратить себя «в обьект и субъект власти». Они не желали, чтобы их водили за нос.

2. «Новая демократия»

Подробности движений в Непале и Латинской Америке отличаются основаниями и средствами. Но, как заметил Лейбовиц:

«Мы все начинаем с разного, в зависимости от уровня экономического развития –и это явно влияет на то, какая часть наших сил (поскольку мы зависим от наших ресурсов) может быть направлена в будущее. Насколько отличается положение обществ в зависимости от силы их местных капиталистических классов и олигархов, уровня их подчинения мировому капитализму и тому, насколько они способны рассчитывать на поддержку и солидарность других обществ, которые также пошли по пути социализма. Более того, и исторически действующие лица могут отличаться. Тут вам и хорошо организованный рабочий класс, составляющий большинство (как в рецептах прежних веков), тут и крестьянская армия, и авангардная партия, и национально-освободительный союз (предвыборный или вооруженный), и восставшая армия, и союз против бедности и другие виды, слишком многочисленные, чтобы их перечислять, или даже еще не возникшие – и было бы тупым педантизмом настаивать, что возможно начать социалистическую революцию только одним способом.» (6)

Маоистское движение можно рассматривать как критику мирового капитализма извне – «нетипичное большинство» крестьян и безземельных батраков. Но это «извне» не означает независимость от мирового капитализма. На самом деле, наоборот, на стадии империализма, капитализм процветает, сохраняя свои различные степени развития, и даже «докапиталистические» элементы в одно и то же время – сразу и прогресс и отсталость. Сохранение деревенских «чужаков», как в Непале, способствует укреплению всемирной власти капитала, предоставляя обширный источник потенциального пролетариата, который можно послать как штрейкбрехеров куда понадобится, охранников для международных империалистических учреждений и как поле для расширения деятельности «поздних» капиталистических экономик вроде Индии и Китая. И поэтому я вижу в «нестабильности» Непала, подъеме демократических устремлений непальского народа и его борьбе за прогресс и развитие – кризис империалистической политики, глобального капитализма в Южной Азии.

Можно возразить против этого взгляда, заметив, что маоисты определили цель своей борьбы как «новую демократию», а не социализм. Более того, новая демократическая революция, с классической точки зрения, направлена на переход к капитализму. Но важно заметить, какие факторы привели к незавершенности такого перехода, и для чьего уничтожения необходима революция. Даже для Мао, который определял «новую демократию» в условиях Китая, самым страшным препятствием для такого перехода «полуколониального» общества был явно мировой капитализм, достигший стадии империализма («вторжение иностранного капитализма и постепенный рост капиталистических элементов»). Более того, для него «любая революция в колонии или полуколонии, направленная против империализма, то есть против международной буржуазии или международного капитализма больше не есть революция старого типа, ведомая буржуазией, чья цель – установление капиталистического общества и государства при диктатуре буржуазии». Эта «новая демократическая революция» «служит целям расчищения более широкого пути для развития социализма. В ходе ее продвижения может быть пройден ряд других этапов, связанных с изменением на стороне врага и среди наших союзников, но фундаментальный характер революции остается неизменным», т.е. – это «часть мировой революции», которая «больше не относится к старым буржуазным мировым революциям, потому, что старая буржуазная мировая революция – давно уже дело прошлого, она относится к новой мировой революции, социалистической мировой революции» (7).

Так что непоследовательности «новой демократической революции», составляющей «переходный этап», определяются задачей обострения классовой борьбы, которая – единственный путь к «построению социализма». Империализм или мировой капитализм с его «национальными» гегемонистскими узловыми точками вытесняет на обочину и тормозит экономическое развитие в различных регионах для укрепления своей гегемонии. Любой порыв к демократии снизу в любой форме в этих окраинных регионах – атака на империализм и его политические формы. Венесуэльское и непальское движение едины в этом смысле.

Далее, после того, как СССР и Китай подчинились политэкономическми требованиям международной капиталистической конкуренции и политике «мирного сосуществования», всемирная революционное движение против капитализма переживало временный кризис. Когда остатки официального социализма были отброшены, всемирный вызов империализму – «высшей» стадии капитализма – снова заметен, и только наивные журналисты, упирающие на видимые различия, могут счесть связь между венесуэльским и непальским движением чем-то неестественным. Даже страна-жандарм мирового капитализма куда больше ощущает это единство, бросающее вызов его гегемонии, что вынуждает его упомянуть «демагога» Чавеса, «антиамериканского диктатора» Кастро и «гнусных» маоистов через запятую в «Стратегии национальной безопасности» на 2006 год.

Различия между этими движениями обусловлены «конкретными обстоятельствами» в которых находятся революционеры. Очевидно, как постоянно напоминает нам Лейбовиц : «социализм с неба не падает». Венесуэла с ее огромными запасами нефти и сравнительно высоким уровнем индустриализации и пролетаризации, наряду с ее (анти) гегемонистскими отношениями с другими латиноамериканскими странами, ставит перед революционерами иную задачу, чем диктует обстановка Непала – отсталого и зависящего от международной «помощи». Но никакая из этих разностей не может подорвать основное сходство и взаимодополняющий характер этих движений против мирового капитализма как такового. На самом деле, венесуэльское и непальское движение выделяет среди множества антикапиталистических и антиглобализационных движений именно определенность их целей –политико-экономическое самоопределение, создание условий для трудящегося большинства работать для удовлетворения «своих потребностей в развитии». И, как латиноамериканский рабочий класс создал совместное управление (производством –пер.) и местные собрания с целью отвоевать свою коллективность и ее плоды; так непальцы для своего освобождения должны сначала разрушить всю официальную государственную иерархию и ее привилегии, оплаченную и защищенную оружием иностранной «помощи» и провести глубокую земельную реформу, чтобы отвоевать свою рабочую силу и средства производства у мирового капитала и его местных слуг.

3. Диалектика изнутри-извне

Однако в Непале и Венесуэле действует любопытная политэкономическая диалектика, превращая эти движения в своего рода зеркальные отражения друг друга. Оба участвуют в процессе преодоления противоречия между «извне» и «изнутри», которое мировой капитализм создает для своей экспансии. Маоисты делают это, заключая союзы с силами, которые борются «изнутри» - профсоюзами, другими организациями рабочих и мелкобуржуазными партиями/фронтами, в то время как боливарианцы пытаются организовать демократическое пространство за пределами организованной буржуазной демократии, которая душит в подземельях конкуренции любую инициативу совместного участия.

Как упоминалось, положение Венесуэлы и Непала в мировой политической экономии резко отличны, даже противоположны. Венесуэла, как полностью капиталистическая экономика, выступает против капитлизма изнутри; отсюда следует необходимость для боливарианского движения за полное общественное преобразование создать и поддерживать организации и учреждения вне установленных политических и экономических структур. Совместное управление и местные собрания, основанные на принципах совместного участия – выражение этой необходимости, направленной «наружу». Как правильно заметил Массимо де Анжелис: « «Внешнее», созданное в борьбе, это внешнее, возникшее изнутри, социальное пространство, построенное в ходе создания моделей отношений, несовместимых и отличных от отношений, присущих капитализму» (8) .

В Непале, с другой стороны, более чем полувековое движение за демократию одержало частичную победу в 1990, с включением «демократов» во властные структуры, что в конечно счете подорвало силы движения, вызвало отчуждение между авангардом и низами – официально оформив «исключение масс» даже без ширмы «включения масс», которыми буржуазный парламентаризм и представительная демократия подкрепляют свою легитимность. Здесь зарыта собака той внутренней неустойчивости, которая была присуща соглашениям 1990 года : 12 премьер-министров сменились за 13 лет. На деле парламентаризм стал орудием легитимизации монархии.

Эти условия и создали настоящую возможность самостоятельной политической организации «исключенного большинства» - мобилизации и распространения движения «вне»/за пределами нескольких городов. Боевой клич : демократия ради «самоопределения!» был услышан в доселе незатронутых политикой слоях общества, что привело к «двоевластию». Это явно усугубило кризис существующей иерархии (расширенной после 1990 года), которая поддерживала себя и господство своих международных покровителей именно таким «исключением» - поддерживая периферийный характер Непала в качестве «запасника» для капиталистического расширения и накопления. Маоисты ударили прямо в сердцевину этого трубопровода, через который «включенное меньшинство» тянуло соки из «исключенных». Последовавшие внутренние изменения душили паразитическую иерархию. Соглашению 1990 года был нанесен смертельный удар в 2005.

Десятилетние успехи маоистского движения сегодня изменили настроения непальской мелкой буржуазии, вынудив «демократические» партии создать союз с революционерами против «автократической монархии». Соглашение из 12 пунктов между маоистами и семью парламентскими партиями в прошлом году, наряду с односторонним прекращением огня революционерами, обозначил начало критического этапа в непальской борьбе за демократию, в борьбе за самоопределение. Это соглашение создало возможность открытой «конкурентной» борьбы (как выражения более глубокой классовой борьбы) между демократией как просто формой принятия решений, и демократией как практикой или « путем, которым народ развивается в борьбе и возникает как класс для себя в процессе самоизменения» (9). Другими словами, это открыло возможность для открытого столкновения между формальной демократией и «партизанской» массовой демократической «практикой», основанной на коллективных потребностях и желаниях безземельных крестьян, пролетариев и бедных крестьян, которые маоисты помогли создать и поддержать в десятилетней вооруженной борьбе.

Словом, «извне» все больше отвоевывает «изнутри» - т.е., непальское движение направлено «вовнутрь», что кажется противоположностью венесуэльскому опыту. Именно в этой диалектике извне/изнутри этии движения воплощают полное переустройство своих обществ. Только сняв это противоречие можно полностью выйти «за пределы капитала».

4. «Сукумбазис» в главных ролях.

Уже много лет экономика иностранной помощи и деньги, посылаемые эмигрантами домой. были основой политико-экономической структуры Непала. Они питали государственное устройство, основанное на принципах «бакшиш и комиссионные», которые, в свою очередь, смазывали колеса этого бизнеса иностранной помощи и законно-незаконной пересылки людей. Они выживали за счет тяжкого труда миллионов эксплуатируемых и угнетенных непальцев, работающих за границей, и за счет присвоения земель и природных богатств местного населения. Внутренняя и внешняя миграция – характерная черта непальского образа жизни, вызванная колоссальным неравенством в деревне, и усиленная коммерциализацией местных общин через иностранную помощь. Промышленность страны сильнейшим образом зависит от иностранного капитала, особенно индийского, и не создает достаточной занятости из-за высокой капиталоемкости. Разумеется, «альтернативные» отрасли в сфере услуг, вроде туризма, явно процветали, но только местное население знает, что это значит – работать в секторе, основанном на «неформальной» занятости, без малейшей безопасности и с ухудшающейся эксплуатацией человеческой личности, а не только ее труда. Отсюда круговая миграция – за границу, даже за моря, и возвращение на землю – важный выбор непальцев.

Относительно сельской местности, видный непальский политэконом Нанда.Р. Шерста говорит: «В целом, почти полная безземельность остается преобладающей чертой непальской земледельческой экономики», и внешняя миграция – особенно, круговая миграция в Индию – была важной частью стратегии выживания, которая позволяет поддерживать «горную экономику в целом и безземельных горцев в частности» (10) . Однако, с 1970-х началась значительная самоорганизация безземельных крестьян (Сукумбасис), которые проявили себя в самочинных захватах земли и послелениях, время от времени разрушаемых властями. Партии мелкобуржуазных радикалов и оппортунистов, обычно представляющие помещиков и всегда готовые на компромисс с любыми уступками со стороны короля, классово неспособны развернуть эту «новую» крестьянскую стихийную борьбу в радикальном направлении.

Однако, «гнев, кипящий в каждом бедном крестьянине наконец получил выход с помощью активистов-маоистов. Независимо от политических взглядов, мало кто может отрицать, что пламя этого гнева больше невозможно погасить государству и его войскам, не важно, насколько они превосходят численно и качеством своего вооружения партизан, имеющих весьма ограниченные средства. На непальском политическом горизонте, таким образом, сгущаются тучи – на чьей стороне будут массы – с раздробленной демократией, с разрушительными силами королевской власти или с неведомым будущим маоизм? Маоисты черпают свои силу в народе.» (11) .

Очевидно, что аграрный вопрос в Непале, предоставляющий базу для маоистского восстания, опять-таки ставит непальское движение в ряд с великими «новыми крестьянскими движениями» (как их называет Джеймс Петрас) в Латинской Америке и Африке, которые решительно угрожают зависимости «третьего мира» и гегемонии мирового капитализма. В этом случае стоит заметить, что, с развитием глобального капитализма, «нерешенные» аграрные вопросы касаются все больше труда, а не капитала. Как пишет Генри Бернстейн: «во многих случаях низовая борьба за землю сейчас питается опытом фрагментации труда (включая утрату относительно стабильных рабочих мест в производящей и добывающей промышленности, а также в сельском хозяйстве), борьбой против классового неравенства, и коллективными требованиями и действиями за повышение качества жизни («выживание», устойчивость средств существования, экономическая уверенность в завтрашнем дне). Самые яркие примеры этого – захват земель. Происходит возрождение и переоценка важности борьбы за землю для социальной динамики и классовой политики «Юга» в текущий период глобализации и неолиберализма.» Ссылаясь на труды Джеймса Петраса о Латинской Америке и Пэрис Йерос – о Зимбабве, Бернстейн заключает: «современная борьба за землю значительно отличается от (классических) крестьянских движений прошлого, и больше укоренена в полупролетарских условиях: это рабочая сила в движении, в сельской местности, через разделение на город и село и за пределами национальных границ.» (12)

5. «Человеческие существа во всей своей определенности»

Можно сомневаться насчет наличия «участия» в движении маоистов. Но это сомнение проистекает из бесплодных предрассудков и обожествления внеисторического понятия плюрализма и демократии. Важно учитывать классовый состав каждого движения, который формирует тип «демократии» и «участия» в нем. Опыт крестьянских движений и борьбы показывает, что демократия снизу в деревне появляется со всем присущим ей «насилием», «примитивностью» и «искажениями», лишенная надуманных городских тонкостей. То, что важно – рост сознательности непальской деревенской бедноты, безземельных и пролетариев, и их деятельное желание самим решать и строить собственное будущее. Впрочем, напряжение между участием и отчуждением в процессе закрепления достижений движения, которое создает заинтересованность в сохранении существующего положения, присутствует всегда, в том числе и в венесуэльском опыте.

Широко признано, что фундаментальное достижение маоистского движения состоит во внесении вопроса о самоопределении во все слои непальского общества. Даже самые ярые критики маоистов признают, что именно благодаря этим «экономическим детерминистам» проблемы социокультурного угнетения на основе пола, национальности, касты и т.д. нашли ясное политическое выражение. Как жалуется один аналитик, маоисты «быстренько ухватили» этническое недовольство в непальском обществе и пытались «использовать его в своих целях, опираясь на предполагаемую связь между национальностью и бедностью» (13). Другой замечает, что маоистское движение «также создало прецеденты альтернативного опыта, практики и представлений, касающихся равенства полов.» (14)

Интеллигенты –далиты (неприкасаемые –пер.), принадлежащие к общинам, находящимся в самом низу кастовой системы, обнаружили, что «повстанцы подняли вопрос экономического, социального и политического положения далитов, наряду с вопросами положения женщин, аборигенов и других». Более того, в ходе «народной войны» «маоисты переключили свое внимание на социальные изменения в районах, где они наиболее сильны. Маоисты начали кампанию за «стирание граней между кастами и пробуждение сознательности народа» с целью преодолеть нерешительность недалитов в сломе вековых традиций «неприкасаемости». В маоистском тылу в округе Ролпа уровень неприкасаемости и кастовой дискриминации значительно снизился. Они провозгласили «деревни без каст». Они решительно заставляли крестьян не дискриминировать по кастовому признаку. Система «биста» (по которой трудящиеся касты далитов получают ежегодно зерно за работу на недалитов), которая рассматривалась как форма экономической эксплуатации, а также способ поддержания феодальных отношений господства и подчинения, была заменена ежедневной платой за труд, что стало нормой в контролируемых маоистами районах.» (15)

С самого начала маоистское движение в Непале осознало, что «хотя невозможно освободиться только собственными усилиями, другие также не освобождают его.» (16) маоисты способствовали созданию условий для практики солидарности, где самостоятельные виды борьбы – этнические, за равенство полов, за самоопределение на уровне общины – могут координировать свои усилия. Активное участие дискриминируемых по разным признакам в «народной войне» усилило их решимость бороться за свои права, вдохновило их на достижение чувства собственного достоинства и свободы против жестоко угнетающей индуистской иерархической системы. В свою очередь, «сознательное участие» этих групп расширило поддержку маоистоского движения в массах.

Тем не менее, самоопределение угнетенных и эксплуатируемых в различных социальных отношениях к классовой борьбе вытекает из основного факта: класс пролетариев и полупролетариев – «человеческие существа во всей своей определенности». Отсюда следует, что полное освобождение требует освобождения от всех форм угнетения и эксплуатации. Единство движений далитов, женщин, национальных и других освободительных движений есть не что иное, как самосознание трудящегося большинства как человеческих существ. Это значит, что им хорошо известна тайна, благодаря которой мировой капиталистический класс поддерживает свою власть, прямо или косвено: через «раздробление» их «самости» на доли с этикетками : пол, возраст, раса, национальность и т.д. (17).

В опытах «участия» в обеих странах – Непале и Венесуэле, несмотря на разницу в уровне сложности (из-за разницы в «степени экономического развития») применение силы или «принуждения» остается важным. В случае Венесуэлы, оно применяется «переходным» государством, в то время как в Непале, это дело «временного» государства, созданного маоистами. Однако «произвольность» оказывается платой за временный и бунтарский характер «власти» в Непале. Но развитие движения после 2001 года показало, что маоисты полностью осознают эту проблему, и их внутренние дискуссии и готовность союзничать с другими силами –признаки их попыток преодолеть это положение. Интересно, сможет ли их сопротивление местным представителям необычно густой и широкой империалистической сети отношений и связей привести к немедленному успеху. Или мировая гегемония и ее агенты сумеют добиться компромисса и предательства, подобные которым непальцы видели столько раз в своей борьбе за самоопределение?

Ссылки:

(1) Slavoj Zizek (2004), 'A Cup of Decaf Reality',

(2) 'In the laboratory of a revolution': Interview with Marta Harnecker, Venezuela Analysis, Sep 22, 2005,

(3) Michael Lebowitz (2006), BUILD IT NOW: SOCIALISM FOR THE TWENTY-FIRST CENTURY, Monthly Review Press, forthcoming

(4) For an interpretation of the political history of Nepal, see my short articles--'Pre-1990 "Democratic" Experiments in Nepal and The Evolving Pattern' (August 2005) and 'The 12-point Agreement and the Future of Democracy in Nepal' (December 2005)

(5) Noam Chomsky (1987), ON POWER AND IDEOLOGY: THE MANAGUA LECTURES, South End Press

(6) Michael Lebowitz (2006), op cit

(7) Mao tse-Tung (1940), 'On New Democracy', Selected Works Vol. 2, Peking

(8) De Angelis, Massimo (2006), 'Enclosures, Commons and the "Outside"', University of KwaZulu-Natal Centre for Civil Society Colloquium on the Economy, Society and Nature, Durban

(9) 'Completing Marx's Project': Interview with Michael Lebowitz, Weekly Worker 608, January 19 2006,

(10) Nanda R. Shrestha (2001), THE POLITICAL ECONOMY OF LAND, LANDLESSNESS AND MIGRATION IN NEPAL, Nirala, New Delhi. (New edition of 'Landlessness and Migration in Nepal', West View Press, 1990)

(11) Ibid.

(12) Henry Bernstein (2004), ''Changing Before Our Very Eyes': Agrarian Questions and the Politics of Land in Capitalism Today', Journal of Agrarian Change, Vol. 4 Nos. 1 & 2.

(13) Deepak Thapa (2001), 'Day of the Maoist', Himal South Asian, Vol 14 No 5,

(14) Mandira Sharma & Dinesh Prasain (2004), 'Gender Dimensions of the People's War: Some Reflections on the Experience of Rural Women', in Michael Hutt (ed) HIMALAYAN PEOPLE'S WAR: NEPAL'S MAOIST REBELLION, Indiana University Press.

(15) Tej Sunar (2006), 'Fighting Caste Discrimination in the Context of Conflict in Nepal', DNF, available at

(16) Paulo Freire (1993), PEDAGOGY OF THE OPPRESSED, Continuum Books, New York.

(17) Michael Lebowitz (2003), BEYOND CAPITAL: MARX'S POLITICAL ECONOMY OF THE WORKING CLASS, 2nd Edition, Palgrave.

Оригинал опубликован на:http://www.counterpunch.org/chandra04212006.html

Перевод с английского Аллы Никоновой