для печати
| Лефт.Ру |
Версия для печати |
|
«Социализм попробовали. Через семьдесят лет после революции большевиков история вынесла вердикт: провал». Все, кто еще склоняется в 1990-х годах называть себя социалистами, обязаны дать какой-то ответ на это широко распространенное мнение. Эта книга – наш ответ. Но сначала, наверное, будет полезно указать, чем наш ответ отличается от ответов, которые дают другие западные левые.
Вероятно, многие социалисты захотят сказать, что они хотят построить социальную систему, которая значительно отличалась бы от советской модели. Но подтекст этого утверждения может быть разный. Первое различие, которое можно провести – между социал-демократами и теми, кого можно назвать «марксистами-идеалистами». Первые утверждают, что крах советского социализма мало что может сказать о будущем, скажем, социал-демократии в скандинавском духе. Возможно, это так. Период кризиса советского социализма совпал с бешеной атакой на социал-демократические идеи и учреждения, особено в Великобритании и США, но не только там. На это можно возразить, что взаимосвязь здесь если и не совсем случайная, то во всяком случае не логически необходимая: даже если кризис советской системы окончателен, то вполне можно представить политический «маятник», который на Западе качнется к социал-демократии. Но, как мы увидим позже, на этот счет есть основания сомневаться. С другой стороны, марксисты-идеалисты обычно утверждают, что крах Восточного блока нельзя считать аргументом против марксизма, потому что советская система была не реализацией марксистских идеалов, а их предательством. Если социал-демократы говорят, что советский социализм был не таким, какой они хотят реализовать, то такие марксисты утверждают, что СССР (возможно, после Ленина), вовсе не был социалистическим. Социал-демократы могут согласиться, что советская система действительно была марксистской, но сами они отвергают марксизм; марксисты-идеалисты не отказываются от своей теории, но считают, что она не была реализована на практике.
Наша позиция отлична от обоих изложенных взглядов. Во-первых, мы считаем, что социал-демократия предала исторические стремления социализма; для нее это слишком радикальное лекарство от болезней современных капиталистических обществ. В отличие от социал-демократов мы утверждаем, что классический марксистский проект радикальных общественных преобразований очень ценен. С другой стороны, мы отвергаем идеалистические взгляды, желающие сохранить чистоту социалистических идеалов ценой их отрыва от исторической реальности. Мы признаем, таким образом, что общества советского типа были в значительной степени социалистическими. Конечно, они не представляли собой материализацию идеалов Маркса и Энгельса, или даже Ленина, но какое конкретное историческое общество когда-нибудь было воплощением Идеи? Если мы используем слово «социализм» как концепцию общественной науки, чтобы отличить конкретную форму общественной организации на основании конкретного способа производства, то мы должны признать, что социализм – это не Утопия. Совершенно не научно заявлять, что советская система не была демократической, поэтому она не может быть и социалистической, или еще в более абстрактном духе вносить признаки общества, которые кто-то считает наиболее желательными, в само определение социализма. Наши взгляды можно подытожить следующим образом:
В этом введении мы пытаемся предложить ответы на конкретные вопросы, возникающие из следующих утверждений: Почему социал-демократия неадекватна? В каком смысле СССР был социалистическим? Если недостатки советского общества вытекали из политических ошибок и пробелов в марксистской теории, что это были за ошибки и пробелы? На чем основано утверждение, что возрождение социализма возможно и желательно? Мы не можем здесь подробно ответить на эти большие вопросы; мы хотим набросать ход ответов и указать на главы, которые наполнят эти наброски плотью.
Социал-демократия традиционно выступала за «смешанную экономику», за смягчение неравенства при капитализме с помощью системы прогрессивного налогообложения и общественных пособий, за парламентскую демократию и гражданские свободы. Наибольшие успехи социал-демократических партий действительно свидетельствуют, что они преуспели в улучшении условий жизни рабочих классов, если сравнивать с положением при нерегулируемом капитализме: в Британии Национальная служба здравоохранения остается наиболее устойчивым памятником усовершенствований такого рода. Однако остаются очень значительные проблемы.
Во-первых, капиталистические механизмы экономики имеют тенденцию к созданию огромного неравенства в доходах, богатстве и «жизненных шансах» (рассматривается в главе 1), и социал-демократия имеет очень скромное реальное влияние на это неравенство, которое в последние десять лет только усилилось. Только радикальное изменение способа распределения персонального дохода, например, такое, как описано в главе 2, предлагает реальную перспективу устранения огромного неравенства. Во-вторых, «смешанная экономика» имеет проблемы в двух важных сферах. В смешанных экономиках, существовавших до сего дня, социалистические элементы оставались подчинены капиталистическим элементам. То есть, товары и заработная плата оставались главными формами организации производства и оплаты труда соответственно. «Социалистические» действия должны были финансироваться из дохода от налогов, извлекаемых из капиталистического сектора, что означало, что возможности расширения «благосостояния» и «бесплатное» распределение основных услуг зависело от состояния капиталистического сектора и прочности налоговой базы. Только при постоянном росте капиталистического сектора социал-демократические правительства могли «доставлять товары». Таким образом, в способность социал-демократических правительств переформировать классовую структуру общества были встроены самоограничители: попытки радикального перераспределения все время угрожали уничтожить механизм капиталистического создания богатства, от которого эти правительства полностью зависели.
Соединяя этот факт со сказанным выше: если смешанная экономика есть смесь капиталистических и социалистических элементов, вряд ли стоит ждать серьезных попыток определить принципы работы социалистического сектора. Сама идея смешанной экономики остается уязвимой, если принять во внимание мировой контекст, в котором плановые экономики распадаются. Защитники ничем не стесненного рынка могут с полным правом сказать: если от планирования отказались на его родине, зачем же его терпеть на Западе, даже как подчиненный элемент системы? Раз западные социал-демократы не имеют согласованных идей, как должны выглядеть плановые и нетоварные формы производства, как оценить их эффективность, то защита ими их любимой «смеси» неуместна, разве что только как повод для невнятного морализирования.
С этой точки зрения нашу попытку определить принципы социалистического экономического механизма можно рассматривать как создание опоры для социализма, которой, очевидно, не хватает современной социал-демократии: даже те, кто не согласен с нашей защитой полностью плановой экономики, может найти какую-то ценность в наших аргументах, поскольку они освещают неразработанную часть «смеси» смешанной экономики.
В этом вопросе мы основываемся на классическом марксистском анализе общества. Согласно Марксу, наиболее важной особенностью, отличающей один общественный строй от другого, является способ, каким они обеспечивают «извлечение прибавочного продукта» от непосредственных производителей. Здесь требуется небольшое объяснение. «Необходимый продукт», по этой теории, есть продукт, требующийся для поддержания и воспроизводства самой рабочей силы. Он принимает форму потребительских товаров и услуг для рабочих и их семей, а также инвестиций в заводы, оборудование и т.д., требующиеся просто для поддержания средств производства общества в рабочем состоянии. «Прибавочный продукт», с другой стороны, - это часть общественных результатов, используемая для поддержки непроизводительных членов общества (их много и самых разных, от богатых бездельников до политиков, вооруженных сил и ушедших с производства рабочих), плюс часть, направляемая на чистое расширение фондов средств производства. Любое общество, способное поддерживать непроизводительных членов и создавать экономически прогрессивную программу чистых инвестиций, должно иметь какой-то механизм для принуждения или склонения непосредственных производителей производить больше, чем требуется им для простого поддержания. Точная природа такого механизма есть, согласно марксистской теории, ключ для понимания общества как целого – не только «экономики», но также и общей формы государства и политики. Мы утверждаем, что советская система создала способ извлечения прибавочного продукта, совершенно отличающийся от капиталистического. Чтобы поместить эту идею в нужный контекст, полезным будет небольшой исторический экскурс.
Рассмотрим для начала разницу между феодальным и капиталистическим обществами. При феодализме извлечение прибавочного продукта прекрасно «видно» каждому. Конкретные формы различаются, но один из типичных методов предполагает, что крестьяне несколько дней в неделю работают на собственном поле, а в остальные дни – на поле господина. Как альтернатива крестьяне могут отдавать господину часть продукции своих полей. Если такое общество собирается воспроизводиться, оно должно удерживать непосредственных производителей в какой-то форме прямого подчинения или услужения; о политическом и юридическом равенстве не может быть и речи. Религиозная идеология, рассказывающая о различных «местах», предназначенным каждому на земле, и о добродетели знания своего подобающего места, обещающая небесную награду тем, кто выполняет свою роль в задуманном Богом плане земных дел, также будет очень полезной.
С другой стороны, при капитализме извлечение прибавочного продукта становится «невидимым» и принимает форму трудового контракта. Стороны контракта юридически равны, каждый выносит на рынок свою собственность и заключает добровольную сделку. На фабрике не звенит звонок, объявляющий конец части рабочего дня, посвященного производству эквивалента зарплат рабочих и началу производства прибыли для нанимателя. Однако зарплаты рабочих намного меньше, чем общая стоимость произведенных ими продуктов: это основа учения Маркса об эксплуатации. Степень конкретной эксплуатации зависит от борьбы между рабочими и капиталистами, ведущейся в различных формах: за уровень зарплат, за темп работы и длину рабочего дня, за изменения в технологии, определяющие, сколько рабочего времени требуется для производства заданного количество товаров, идущих на заработную плату.
Советский социализм, особенно после разработки при Сталине первого пятилетнего плана в конце 20-х годов, ввел новый, некапиталистический способ извлечения прибавочного продукта. Он был несколько замаскирован тем, что рабочие по-прежнему получали заработную плату в рублях, а деньги продолжали использоваться как средство для расчетов при планировании отраслей, но общественное содержание этих «денежных форм» радикально изменилось. В условиях советского планирования разделение между необходимым и прибавочным частями общественного продукта было результатом политических решений. В основном товары и труд физически распределялись на предприятия планирующими организациями, которые все время следили, чтобы у предприятий было достаточно денег, чтобы «заплатить» за реальные выделенные им товары. Если предприятие совершало денежные «убытки», и поэтому должно было пополнить свои денежные балансы с помощью «субсидий», это не считалось важным. С другой стороны, обладание деньгами как таковыми не было гарантией получения доступа к реальным товарам. Точно также ресурсы, направляемые для производства потребительских товаров, централизованно распределялись. Предположим, что рабочие вытребовали более высокие рублевые зарплаты: само по себе это ничего не дает, потому что поток производства потребительских товаров не реагирует на денежное выражение потребительских расходов. Более высокие зарплаты будут просто означать более высокие цены или нехватку товаров в магазине. Доля производства прибавочного продукта зафиксирована, когда плановики выделили ресурсы для вложений в тяжелую промышленность и в производство потребительских товаров соответственно.
В очень общем смысле такой переход к плановой системе, в которой разделение необходимого и прибавочного продукта является результатом осознанного общественного решения, вполне находится в соответствии с ожиданиями Маркса. Маркс только представлял, что «общественное решение» будет радикально демократическим, так что производство прибавочного продукта будет внутренне легитимировано. Люди, приняв решение выделить столько-то своего общего труда на вложения и поддержку непроизводительной части населения, затем охотно выполнят свое решение. По причинам, как внешним, так и внутренним, советское общество при введение экономического планирования было далеко от демократического. Как тогда можно склонить или принудить рабочих к выполнению плана (который, хотя и составлен предположительно в их интересах, но определенно не ими)?
Мы знаем, что планы в целом выполнялись. В 1930-е годы развитие тяжелой промышленной базы шло с беспрецедентной скоростью и эта база выдержала суровую проверку во время сопротивления нацистскому вторжению. Нам также хорошо известны характерные черты сталинской эры, странной смеси террора и принудительного труда с одной стороны с настоящим пылом первооткрывателей с другой стороны. Если задаться вопросом, как извлечение прибавочного продукта возможно в плановой, но не демократической системе, станет очевидно, что культ личности Сталина не был просто «искажением», но составной частью системы. Сталин: одновременно вдохновляющий вождь, берущий настойчивостью и стойкостью то, чего ему не хватало в красноречии, способный поддержать чувство участия в огромном историческом порыве, жесткий и совершенно безжалостный ликвидатор тех, кто не смог сделать свой вклад (и многих других). Культ Сталина как в его выражающих интересы народа, так и в страшных аспектах, был центральной частью советского способа извлечения прибавочного продукта.
Похоже, что кризис советского социализма имеет два источника. С одной стороны, это отвращение народа от недемократических и авторитарных практик старой советской политики, с другой стороны широко распространившееся ощущение, что основные экономические механизмы, работавшие с 1930-х годов, пережили свою полезность, что сохранять эти механизмы – значить обречь жителей (тогда еще существовавшего) СССР на застойные стандарты жизни и хроническую нехватку потребительских товаров. При сравнении с очевидной жизнеспособностью развитых капиталистических экономик эти условия становились для людей все более невыносимыми.
В какой-то степени эти проблемы были взаимосвязаны. По мере перехода СССР от эры Сталина к эре Брежнева более ранняя система террора и принуждения смягчалась. Но в то же время дух первопроходцев, вдохновлявший широкие массы советского населения в первые годы социалистического строительства и во время сопротивления фашизму, размывался. Иными словами, подрывались оба столпа советского способа извлечения прибавочного продукта (в плановой, но недемократической системе). Стоит также заметить, что Сталин не испытывал отвращения к использованию значительной разницы в зарплатах в качестве средства стимулирования трудовых усилий, а Брежнев двигался к более эгалитаристской политике. Социалисты, конечно, могут аплодировать равенству, но если подорвать индивидуальную тягу к деньгам, возникает необходимость усилить какие-то другие стимулы - например, берущие начало в чувстве демократического участия в общих усилиях. И если хорошая работа не вознаграждается значительно более высокой зарплатой, она должна вознаграждаться (и расценивается как требующая вознаграждения) возможностями продвижения и развития. Такие альтернативные стимулы практически отсутствовали в коррумпированной и циничной политической культуре брежневского периода. Апатия распространилась повсеместно. Если предыдущее поколение считало социализм благородным идеалом – не полностью реализованным или возможно даже серьезно искаженным в Советском Союзе, но по-прежнему достойным защиты, то при Брежневе выросло целое поколение, для которого Советский Союз и социализм были одним и тем же – как в собственной пропаганде системы. Если люди ненавидели советскую систему, они ненавидели социализм.
Пока что диагноз ведет к довольно двусмысленным выводам. Наш акцент на проблемах, стоявших перед СССР, как недемократической плановой системы, может привести к мысли, что глубоких демократических реформ было бы достаточно для оживления советского общества и советской экономики. То есть, если бы недемократическое планирование было бы заменено демократическим, то энтузиазм населения мог бы быть использован для задачи экономической модернизации, по-прежнему в широких рамках плановой и некапиталистической системы. Конечно, эта точка зрения сейчас считается всеми опровергнутой грубыми фактами из недавней истории России: реформа не остановилась ни на гласности, ни даже на перестройке, воспринимавшейся как реструктуризация социалистической экономики, но продолжалась дальше, с видимой неумолимостью, до полного разрушения старой плановой системы и проекта перехода к рыночной экономике.
Возможны различные интерпретации этой истории. Одна точка зрения – просто антисоциалистическая: централизованное планирование и государственная собственность внутренне уступают рыночной системе и при свободном выборе в отсутствие политического/идеологического принуждения люди автоматически выберут рынок. Демократия неизбежно ведет к отрицанию социалистического экономического механизма. Эта книга содержит набор аргументов, которые должны показать, что такой вывод ничем не подтверждается, то есть эффективный и производительный социалистический экономический механизм и возможен, и более предпочтителен, чем капиталистический (во всяком случае, с точки зрения интересов работающего большинства). Но если это так, чем мы объясним отказ от социалистической экономики в СССР и остальных странах? На это есть два ответа. Во-первых, как мы уже отмечали, существует очень много советских граждан, для которых социализм – это только брежневская система. Вот что им рассказывали до одурения и причин сомневаться в этом у них нет. Сама мысль, что социализм совершенно другого плана возможен и желателен, опирается на классические аргументы, предложения и идеалы основателей социализма; те, кто видел эти идеи только в форме напыщенной официальной апологетики, вряд ли ее оценят. Во-вторых, нет никакого сомнения в том, что экономический застой, постигший Советский Союз в последние дни работы старого экономического механизма, не был только и единственно следствием отсутствия демократического участия. С этим механизмом были связаны серьезные технические и экономические проблемы; но мы покажем, что такие проблемы не обязательно присущи социалистическому планированию как таковому.
Итак, мы считаем, что полная демократизация плюс значительные реформы планового механизма могут в принципе создать возможность воскрешения советского социализма. К несчастью, исторический опыт суровых десятилетий неэффективного и диктаторского правления, подпираемого окостеневшим официальным марксизмом, похоже, сейчас практически исключают такую политическую возможность. Некоторые советские люди могут найти эту идею привлекательной, но слишком многие из них готовы требовать полного разрыва с коммунистическим прошлым.
Принципиальной основой для постсоветского социализма должны быть радикальная демократия и эффективное планирование. Демократический элемент, это сейчас совершенно ясно, - не роскошь, не что-то, могущее подождать до особо благоприятных условий. Без демократии, как мы показываем выше, лидеры социалистического общества будут склоняться к принуждению, чтобы гарантировать производство прибавочного продукта, и если принуждение ослабевает, система начинает клониться к застою. В то же время разработка эффективной плановой системы, вероятнее всего, будет невозможна без открытого соревнования идей. Неспособность советских коммунистов выдвинуть жизнеспособные предложения социалистических реформ есть доказательство вредного влияния системы, в которой конформизм и повиновение были в большом почете. Капиталистические общества могут достигнуть экономического прогресса в условиях политической диктатуры, потому что даже при диктатуре сфера частной экономической активности относительно нерегулируема и действует обычный процесс конкуренции, при этом подавление организаций рабочего класса позволяет более высокую степень эксплуатации. При социализме подавляющее государство не может быть отделено от «свободной» экономики; и если критерий идеологической «правильности» господствует при выдвижении директоров и даже в теоретических спорах об экономике, долговременные перспективы процветания и эффективности становятся очень неясными.
Что касается как демократических институтов, так и эффективных механизмов планирования, мы должны указать, что проблемы, обнаружившие себя в СССР, отражают определенную слабость классического марксизма. Маркс, Энгельс и Ленин были гораздо сильнее в критике капитализма, чем в теории социалистического общества. Что касается демократических учреждений, то поначалу большевики выбрали в качестве главной их формы советы рабочих и солдатских депутатов. Возможно это было полезно тактически, но мы считаем, что форма советов внутренне неадекватна и даже опасна, принципы социалистического демократического устройства надо искать в других местах. Что касается планирующих механизмов, у Маркса и Энгельса были некоторые интересные предложения, но они не были развиты и остались на уровне довольно неясных обобщений. Советские плановики разработали свою собственную систему, которая в то время удовлетворяла определенным целям, но развитие их мысли о социалистических механизмах экономики было ограничено необходимостью соответствовать канонам марксизма – в частности, избегать и на деле осуждать любые теоретические методы, такие как как маржинальный анализ, которые казались испорченными «буржуазным» содержанием. Западные марксисты считали, что эта тенденция основывается на неправильном прочтении Маркса. Возможно это и правда, но неправильное прочтение стало возможным именно из-за отсутствия попыток Маркса как-то развернуто изложить принципы работы плановой экономики. Как бы там ни было, социализму никогда не станут доверять как экономической системе, если мы достаточно подробно не изложим эти принципы.
В конце введения мы дадим краткий обзор главных аргументов, приводимых в книге в свете проблем и вопросов, упомянутых выше. Главы 1 и 2 рассматривают вопросы, связанные с неравенством и несправедливостью. В первой главе дается обзор причин неравенства в капиталистическом обществе – причин, которые, как мы уже рассматривали, социал-демократические улучшения искоренить не способны. Во второй главе показывается, как последовательная социалистическая система оплаты может значительно уменьшить неравенство. Система оплаты, очерченная в главе 2, основывается на идее возможности расчета полного содержания труда в каждом товаре или каждой услуге. В главе 3 это утверждение доказывается и приводятся аргументы в пользу рациональности и технической прогрессивности ведения экономических расчетов в терминах рабочего времени.
В главах с 4-ой по 9-ую рассматриваются различные аспекты эффективной системы экономического планирования, системы, способной гарантировать, что экономическое развитие управляется демократически выраженными потребностями людей. В главе 4 описываются некоторые базовые концепции и приоритеты, и вводится понятие различных «уровней» планирования, а именно: стратегического планирования, детального планирования и макроэкономического планирования, которое более подробно рассматривается в главах 5, 6 и 7 соответственно. В главе 8 делается набросок конкретного механизма, следящего за тем, чтобы детальное планирование производства все время соответствовало предпочтениям потребителей, без излишних очередей и нехваток. Глава 9 останавливается на требованиях к информации, необходимой для описываемой нами системы планирования, а также исследуется связь между проблемой точной информации, и стимулами и санкциями, с которыми сталкивается индивид. В этих главах мы указываем на многие различия между предлагаемой нами системой и системой, которая считается потерпевшей крах в Советском Союзе 1 .
Если в главах с 4-ой по 9-ую рассматривается планирование в одной изолированной экономике, то в главах 9 и 10 обсуждение расширяется до вопросов торговли с другими экономиками – это важный практический вопрос для мира, в котором взаимозависимость все время увеличивается.
В главах с 12-ой по 14-ую от экономических вопросов мы переходим к дальнейшим социальным и политическим. Глава 12 проводит связь между социалистическими целями и понятиями, к которым привлекли внимание феминистки. В ней исследуется возможность домашних коммун как альтернативы «домашнему хозяйству» ядерной семьи и показывается, как такие коммуны могут функционировать в широкой структуре плановой экономики. В главе 13 рассматривается политическая сфера и предлагается радикальная форма демократического устройства, способного дать обычным людям реальный контроль над их собственной жизнью. Как уже упоминалось раньше, мы критически относимся к советской модели демократии. Мы так же критичны и к парламентской системе, и наши собственные предложения основываются на применении механизмов классической (афинской) демократии в современном контексте. В главе 14 изучается вопрос отношений собственности и конкретизируются формы собственности, требовавшиеся как основы предшествующих экономических и социальных форм.
В последней главе мы рассматриваем некоторые контраргументы, высказанные скептическими социалистами в последние годы. Мы отвечаем на аргументы в защиту «рыночного социализма» как альтернативы защищаемому нами планированию.
Мы надеемся, что тема, проходящая через всю книгу будет полностью раскрыта с помощью разнообразных подробных аргументов. Мы считаем нашей главной целью насколько возможную полную реализацию потенциала каждого человеческого существа, как индивида, так и члена общества. Для этого требуется достоинство, безопасность и реальное равенство (но, конечно, не единообразие), а также производственная эффективность. Необходимо также, чтобы люди нашли устойчивые способы жизни в балансе со всей окружающей средой. Мы считаем, что эти цели могут быть лучше всего достигнуты с помощью кооперативной, плановой формы социалистической экономики при радикально демократическом политическом устройстве – с помощью постсоветского социализма.
1 В этой книге мы разрабатываем наши собственные предложения по социалистическому планированию, почти не опираясь на существующую литературу. Подробное обсуждение и критику исторических «споров о расчетах при социализме» см. в Cottrell and Cockshott (1993a).
| При использовании этого материала ссылка на Лефт.ру обязательна |
|
|