Мои издатели иногда пеняют мне за неоперативность моих текстов. Так, наверное, будет и на этот раз – беспорядки во Франции уже улеглись, надвинулись новые темы, а я только сел перед дисплеем, загрузив в память моего компьютера копии статей с различных сайтов интернета. Зато в нашем распоряжении оказался весь спектр оценок и суждений, высказанных по этому поводу за последние месяцы авторами и группами, стоящими на различных позициях. И я уж не знаю, что может представлять для читателя больший интерес: сами события во Франции, о которых он мог получить представление из телевизионных программ новостей, или их отражение в умах оппозиционных интернет-писателей, тем более что в этом, на первый взгляд, хаосе оценок просматривается достаточно строгая ранжировка мнений в соответствии с размещением автора в принятой всеми участниками линейной политической шкале от центра влево. Привязанность к этой шкале уже заранее как бы обязывает автора к определенной оценке, связанной с некоторыми чертами этого социального явления, и вынуждает игнорировать те его характеристики, которые противоречат этой оценке. Таким образом, в нашем собрании интернетовских публикаций сформировалось интересное по своей многогранности описание этих событий.

На сайте «Левая Россия», который традиционно связан с левой зарубежной публицистикой, появились переводы французских (на самом деле, это не так, Отеро – кубинец, а Хассан – австралиец – прим. ред.) левых авторов, заголовки которых провозглашают их позицию: Лисандро Отеро «Цена колониализма», Гхали Хассан «Французские гетто, полицейское насилие и расизм» и другие в том же духе. Мы приведем подборку цитат их этих работ, не разделяя их по авторам, поскольку оценки эти, по сути, весьма близки друг к другу. Они сводятся к следующему:

«Европа пожинает плоды того, что в прошедшую эпоху называлось “бременем белого человека”, - колониализма. В течение веков Европа эксплуатировала африканские ресурсы, превращала местное население в рабов крупных финансовых корпораций, что привело к нечеловеческим условиям жизни в странах, которые она контролировала. Впоследствии, после Второй Мировой войны и освобождения колоний, их жители стали эмигрировать в Первый мир в поисках лучшей жизни, недостижимой на родине… Граждане «второго класса» выталкивались из центров в большие пригороды Парижа, Ниццы, Лиона, Тулузы, Марселя, Страсбурга и других больших городов, в которых их родители однажды стали дешевой рабочей силой для французских фабрик. Молодежь исключена из французского общества, и подвергается жестоким и напоминающим о нацизме полицейским притеснениям…Необходимо отметить, что французская молодежь, протестующая против полицейского насилия и политики французского политического истеблишмента – это французские граждане. Они родились в сообществах иммигрантов из бывших французских колоний в первом и втором поколении. Их не движет религия, и их протесты не имеют ничего общего с исламом и западным клише “исламского фундаментализма”. Это протест против угнетения и расизма. Это единственный способ, каким молодежь может выразить свою ярость и фрустрацию в отношении французского политического истеблишмента, который не дает иммигрантам интегрироваться во всей их непохожести».

В этих публикациях многое остается недосказанным, несмотря на обилие слов, вызывающих сочувствие у читателей. Допустим, что левые во Франции испытывают некоторое чувство национальной вины за колониальное прошлое своей страны, но не они же выходят по ночам жечь машины своих соседей, а «поджигатели», в общем-то, как отмечают все наблюдатели, аполитичны, в том смысле, что не группируются вокруг каких-либо действующих в стране политических или религиозных организаций. Все левые наблюдатели отмечают расизм французского общества, но что означает интегрироваться в него во всей своей непохожести? По-видимому, состояние, при котором иммигранты и их потомки были бы равномерно распределены по всем слоям общества, но решило бы это проблемы больших пригородов, и не остались бы их жители все равно гражданами второго класса, хотя и не помеченными уже цветом кожи?

Кстати, и более глубокая интеграция этнически разнородных элементов не гарантирует от эксцессов, имеющих внешне националистическую форму: евреи в довоенной Германии (и в Веймарской республике, и в империи) отнюдь не принадлежали к какой-то экономически компактной группе, да и по образу жизни и менталитету не выделялись заметно из немецкой среды. А чем это кончилось?..

Вскоре после Франции массовые этнические столкновения неожиданно произошли на краю света в мирной Австралии, где ударной силой уличных побоищ выступила уже «белая» молодежь из достаточно благополучных слоев общества. Затем массовая драка (скинхедов?) в Ленинграде и тоже на этнической почве, причем в России все подобные эксцессы инициируются уже не иммигрантами, а молодежью коренной национальности.

Похоже, что этническая разнородность является скорее катализатором, способствующим проявлению более глубоких диссонансов в современном обществе. Об этом пишет Жан Бодрийяр в статье «Вечный огонь в честь иммигранта», перевод которой помещен на сайте «Интернет против телеэкрана» 25.11.2005: «Общество, само переживающее процесс распада, не может интегрировать иммигрантов. Их проблемы явились одновременно прямым следствием этого процесса и невольным индикатором степени разобщенности нынешнего мира. <> Иммигранты и их проблемы – это всего лишь симптомы разложения нашего общества, ведущего борьбу с самим собой». Говоря о построении во Франции «стандартного, обезличенного, технически удобного во всех отношениях образа жизни», Бодрийяр полагает, «что в самом процессе социализации неизбежно заложена дискриминация, жертвой которой выбрали сейчас иммигрантов». У Бодрийяра получилась красивая работа, хотя в ней много неопределенностей: общество в процессе распада и в то же время процесс социализации?

Для авторов сайта «Коммунист.ру», примыкающих к партии тов. Тюлькина, ситуация более или менее однозначно ясна. Талантливый публицист этого сайта в рецензии на некий роман под многозначительным названием «Мечеть парижской богоматери» от 11.11.2005 отвергает версию о христианско-исламским противостоянии на культурно-религиозной почве: «нынешние волнения во французских гетто носят подчеркнуто социальный характер». «Обитатели гетто хотят жить не по-мусульмански – по-человечески. Хотя бы так, как живут их сограждане, этнические французы» - утверждает тов. Манчук, и отправляет читателя, довольный своей прозорливостью, к своей недавней публикации о французских «ашалемах»: «В недалеком будущем извечное противостояние между центром и периферией мегаполиса – буквальное выражение классовых противоречий – дойдет до своих крайних пределов», - писал он еще до французского бунта. Из этого анализа тов. Манчук делает вывод: «Восстание в мусульманских кварталах Парижа – прямой вызов системе еврокапитализма, за ярким фасадом которой кроются обычная нам безысходность и нищета. Буржуазный миропорядок не в состоянии удовлетворить социальные требования мигрантов – да, в общем, и не стремится улучшить их жизнь. Он не способен обеспечить стабильность даже внутри своих метрополий, где неотвратимо формируется свой, внутренний Третий мир».

Сходные взгляды высказывают и другие авторы этого сайта. Тов. Дмитрук в статье «Они жгут Париж. И не только» (от 07.11.2005) пишет: «… эти события яснее ясного демонстрируют всю гнилость и шаткость системы капитализма, бессилие буржуазного государства, которое неспособно справиться с более или менее массовой организацией решительно настроенных людей, даже если технические средства организации их исчерпываются мобильными телефонами, а идейным оружием служит элементарная ненависть к богачам».

Однако в реальности государство все-таки справилось с этой ситуацией. Это отмечается и в статье И. Валлерстайна «Беспорядки во Франции: восстание низших слоев общества», перевод которой помещен на сайте «Коммунист.ру» 17.12.2005: «Беспорядки во Франции оказались спонтанным классовым протестом. И как большинство неподготовленных выступлений, оно не могло продержаться достаточно долго». Правда автор надеется, что подобное выступление «может повториться снова, и возможность эта не исчезнет, пока не будут преодолены основные противоречия. А французские власти (или если уж на то пошло, власти других стран с подобными проблемами) пока не выказывают особой готовности преодолевать противоречия. Мы живем во времена разрастания противоречий, а не сглаживания. А значит, во времена нарастания - а не сглаживания – конфликтов».

Но основу противоречия все авторы сайта «Коммунист.ру» видят в противостоянии капитала и пролетариата. «Мои братья – арабы и негры, приехавшие в поисках лучшей доли в богатую Францию из тех стран, которые Франция веками грабила. – пишет А.Сметанин в статье “Хорошо, Париж, горишь...” 15.11.2005 - Я нахожусь с ними в одном положении – в стране, где родился и вырос, где родились мои родители. У меня, как и у них, нет никаких перспектив в этом обществе, кроме перспективы работать, работать и работать, создавая кому-то хорошую жизнь». Это чувство солидарности приводит к соблазну использования наработанного во Франции опыта, и «лишь зачатки марксистского образования, вселившие в меня твердую убежденность в том, что только массовые действия могут изменить жизнь к лучшему, - признается автор, - удерживали от акта индивидуального террора». Но прямые действия все-таки вызвали сочувствие и нашей левой молодежи, так что в Киеве, по сообщению тов. Сметанина, стал популярен лозунг: «Хорошо, Париж, горишь - Киев будет, как Париж!», выдвинутый МО «Че Гевара» во время перекрытия дорожного движения у Кабинета министров Украины, 7 ноября 2005 г».

Однако не все верят в спонтанность происходившего. Вот г. Дравкин на сайте Правда.ру пишет: «когда я вижу по телевидению искаженные злобой смуглые детские лица, вижу бутылки с горючей смесью в детских руках, я не верю, что так вот спонтанно во Франции тысячи детей собрались все громить. Кто-то за ними стоит». И далее обозреватель Правды (как это престижно звучало когда-то) сочиняет интригу с участием французских спецслужб против министра внутренних дел. Но еще более конкретного организатора поджогов нашел г. Жуков, apn.ru, в статье «Кто зажег пожар во Франции», размещенной на сайте contrtv.ru 28.11.2005. Это оказался довольно известный на западе левый кинорежиссер Михаэль Ханеке, чей фильм «Cache» в 2005 году был отмечен несколькими премиями фестиваля в Каннах. Более того, г. Жуков, поднимаясь на следующий уровень обобщений, отмечает, что революции «разжигают <> не пролетарии, не люмпены и не потомки эмигрантов, а интеллигенты». И все дело в том, что фильм «демонстрирует моральное превосходство бесчинствующих сегодня во Франции, Бельгии и Германии молодчиков над людьми дела, или, как сказал бы весьма небедный Ханеке, буржуа».

Бедный маленький буржуа, человечек дела, ему катастрофически не везет в искусстве. О прежних правителях мира слагались эпические поэмы, в многолюдных театрах ставились трагедии, какие имена звучали в авторских титрах – от Софокла до Шиллера и Шекспира! А наш человечек дела вполз в этот мир в обличье персонажей комедий Мольера, его Илиадой стала «Человеческая комедия», его внутренности, тщательно препарированные и заспиртованные, были выставлены на всеобщее обозрение Мопассаном и Золя. Так бы продолжалось и далее, если бы, отчаявшись получить добровольное признание почтенной публики, наш маленький буржуа не скупил бы на корню всю литературу в надежде соорудить свой рукотворный памятник на тщательно контролируемом потоке макулатуры. Но материал оказывается слишком недолговечным, он рассыпается в первоначальную грязь, и наш маленький буржуа барахтается в ней, задним умом уже понимая вместе с г. Жуковым, что ему бы «…лучше быть с Геббельсом, хватающимся за пистолет при слове “культура”».

Таким образом, читатель, перед нами выстроился полный линейный ряд мнений интернетовских авторов, слева направо, и за этой привязанностью принципам исчезло собственно само явление, став набором клише соответствующей партии.

Например, слова левых публицистов о бедности и нищете, царящих в городках, заселенных бунтующей молодежью, русскому читателю следует воспринимать с осмотрительностью. Конечно, безработица в этих городках высока, но действуют программы выплаты пособий для безработных и некоторые другие программы «помощи, материальной поддержки и социальной адаптации», целая система поддержек «вхождения в страну выходцев из Африки и арабских стран», - как пишет К. Крылов в статье «Выучит ли Россия уроки французского?» (contr-tv.ru, 11.11.2005).

Вот В. Дмитрук в цитированной выше статье «Они жгут Париж. И не только» приводит описание из французского источника: «У нас 90% учеников из семей иммигрантов. Некоторые ни писать не умеют, ни по-французски говорить. В нашем регионе безработица — 44 процента. Бедность жуткая. У многих даже нет денег купить тетради. Приходят голодные, полтора евро за обед для них — неподъемная сумма. Получат они дипломы, и что? Счастье, если найдут заработок в какой-нибудь “шаурме”». Разумеется, эти поджигатели не богаты, но это не то, что мы привыкли называть нищетой у себя дома. «Очень трудно просто сидеть и смотреть, как богачи разъезжают в своих крутых тачках. У них есть все, а у нас нет абсолютно ничего», - сказал двадцатилетний Саид, один из участников бунта.

Нет, это не наша бедность, и, тем более, не бедность, которую еще помнят люди старшего поколения в военные и послевоенные годы.

Но можно ли вообще истолковать происходивший во Франции бунт в традиционных для левых терминах классовой борьбы пролетариата и капитала?

А. Ходов в статье «Оскал постмодерна» (contr-tv.ru, 01.12.05) пишет: «Я уж не припомню, когда во Франции в последний раз случались нормальные забастовки рабочих. Если кто и бастует, так это либо государственные служащие, либо работники обеспечивающей инфраструктуры, например, транспортники». Автор объясняет эту ситуацию двумя факторами: во-первых, традиционным экспортом капитала в страны с более дешевой рабочей силой, что, конечно, имеет место, но более интересным является второй фактор, обсуждаемый тов. Ходовым. «По сути дела, - пишет он, - чтобы удовлетворить спрос человечества на промышленные товары и продукты питания на нынешнем уровне развития технологии вполне достаточно пятой части имеющихся на планете работников». Разумеется, оговаривается автор, «речь идет только о платежеспособном (в рамках международного разделения труда) спросе».

Мы уже имели возможность отметить относительное и абсолютное сокращение численности промышленного рабочего класса, занятых непосредственно на производстве, в развитых странах. Это обстоятельство имеет технологическое объяснение. Действительно, последнее общее сокращение продолжительности рабочего времени в промышленности было вызвано Русской революцией. С тех пор продолжительность рабочей недели сократилась не более, чем на 25-30%, а реальная производительность труда выросла в десятки и сотни раз. И, несмотря на рост потребления во всех слоях общества, впервые в истории человечества в промышленно развитых странах сложилась ситуация, когда уже меньшая часть населения обеспечивает производство материальных благ для всего общества.

Избыток рабочей силы переливался в сферу обслуживания и управления, создав в ХХ веке совершенно новое качество древнейшего сословия мелких горожан, мещан, мелкой буржуазии. Еще в XIX веке во всех странах Европы это сословие состояло из самодостаточных слоев населения: ремесленников и мелких торговцев (лавочников). Конечно, и тогда оно включало в себя тех, кто выходил на городской базар с одним единственным товаром – своей рабочей силой: прислуга, прачки, швеи, водовозы, трубочисты, лекари и брадобреи, адвокаты и профессора университетов, клерки и государственные служащие, и т.п. Но их разнообразие не допускало рассматривать их как нечто компактное, связанное общими интересами.

Маркс, строя идеализированную модель капитализма на основе исторического опыта английского, наиболее продвинутого в то время общества, имел достаточно эмпирических оснований проигнорировать это сословие. Ведь ремесленники и лавочники исчезали под натиском капитала, а служащая часть мелких горожан росла медленно, так что разработанный им классовый состав идеализированного буржуазного общества (капиталисты, землевладельцы, промышленный и сельский пролетариат) в первом приближении хорошо отражал английские реалии того времени.

В ХХ веке ситуация изменилась. Сословие мелких горожан, включающее занятых по найму в системах управления, обслуживания и торговли, стало наиболее крупной социальной группой в развитых странах. И если раньше его труд был направлен, в основном, на обслуживание высших классов, то ныне в силу технологического развития общественного хозяйства, он стал необходимым компонентом потребления всех слоев общества. Но при этом характер оплаты работника по стоимости его рабочей силы не приводит к общности стратегических интересов мелких горожан и рабочего класса. Труд служащего горожанина идет непосредственно в частное или общественное потребление, минуя рынок товаров. В результате его не возникает эфемерная субстанция стоимости, и тем самым не возникает проблемы прибавочной стоимости, отчуждение которой является сущностью эксплуатации рабочего класса капиталом.

Нынешние коммунисты цепляются за разработанную Марксом конкретику капиталистического общества второй половины XIX века, закрывая глаза на кардинальные изменения общественной структуры, связанные с возрождением и обновлением сословия мелких горожан, как реальной социальной силы. Не удивительно, что выступления городских низов очень левые интернет-писатели причисляют чуть ли не к новым формам городской герильи пролетариата.

Между тем в таком толковании даже нет необходимости, поскольку социальное состояние этого сословия и без того включает в себя ряд драматических моментов. Численность этого сословия также определяется развитием технологии, но более важно, что потребление его, базирующееся на прибавочном продукте, созданным трудом промышленного и сельского рабочего класса, конкурирует как с потреблением высших классов, так и с потреблением товаропроизводящих сословий. Эти экономические и технологические ограничения приводят к созданию в развитых странах резервной армии безработных уже из служащих горожан. В настоящее время, как отмечает А. Ходов в цитированной выше работе «Оскал постмодерна», эти страны «вынуждены были посадить собственное население на прямые и косвенные формы социальных пособий. Работы в нормальном понимании этого слова в этих странах почти нет».

«Жалкий лепет про блистательное развитие “сферы услуг”, которая де в приличном обществе может вместить всех лишних работников, - пишет далее автор, - не имеет отношения к действительности. Не вместит! Да и те, которые уместятся, тоже спасибо не скажут».

И здесь мы подходим даже к более важному фактору существования сословия служащих горожан, нежели нехватка рабочих мест в системах обслуживания и управления. Мы уже писали о дегуманизации фабрично-заводского труда, связанной с чисто технологическим развитием по-операционного разделения труда. Однако и труд служащих горожан, который нередко низкоквалифицироанной части пролетариата представляется более привлекательным, в большинстве своем несет психологически отрицательный заряд. Как пишет А. Ходов «…непосредственное оказание “услуг” не связанным с тобой родственными узами членам стаи (особенно рядовым ее членам) недвусмысленно указывает на предельно низкий ранг особи в иерархии. Деньги деньгами, а самоуважение самоуважением. <…> Возможно, и есть люди, которым нравится стоять за прилавком, наводить педикюр на грибковые ноги, шустрить с салфеткой в ресторане и массировать чужие, жирные телеса, но, на мой взгляд, это попахивает мазохизмом. На практике продавцы обычно тихо ненавидят покупателей, крупье презирают игроков, а таксисты звереют от капризных пассажиров». И заключает этот пассаж достаточно тяжелым выводом: «…общество “взаимных услуг” на самом деле выливается в общество тотальной взаимной ненависти».

Собственно, это не ново. Более ста лет тому назад Лев Толстой писал, что рабами являются «…и все бесчисленные лакеи, повара, горничные, проститутки, дворники, банщики, гарсоны и т.п., которые всю жизнь исполняют самые несвойственные человеческому существу и противные им самим обязанности». Толстой использует русское слово «раб», несущее лишь функциональный смысл занятий человека – «работа», не подчеркивая социального состояния его носителя. Но в западной традиции понятие обслуживания восходит к латинскому слову servus, в равной степени обозначающего и раба, т.е. невольника, и слугу. Молодежь из французских пригородов, инстинктивно не приемлет этой ситуации и обращает свою ненависть на все доступные проявления этой цивилизации: автомашины, школы, полицию. Пожалуй, прав был Жан Бодрийяр, полагая, что национальные отличия низов французского общества лишь содействовали явному проявлению кризиса, свойственного всем современным обществам.

В современной цивилизации и масса служащих горожан, исполняющих, по сути, рабские обязанности слуг, и масса рабочего класса, раздавленного дегуманизированным современным фабрично-заводским трудом, включены в общественное производство принудительно, под давлением социальных обстоятельств, за которыми в конечном итоге стоит вооруженная сила государства. Подавляющая часть людей, принадлежащих к этим двум трудящимся сословиям, вынуждена всю жизнь заниматься трудом, которым, будь у них возможность выбора, будь они свободны, они бы никогда не стали заниматься на протяжении 5-6 дней в неделю. И в конечном итоге вся огромная мощь современного «цивилизованного» государства направлена на то, чтобы удержать их в этом положении пожизненно.

Левые идеологи давно уже отказываются обсуждать проблему характера труда, относя саму ее постановку к детству коммунистической мысли в Европе, тем более, что и Маркс не часто обращался к этому вопросу. Но в середине XIX века основоположники были значительно ближе к этому «детству», и именно общность ответов на эти вопросы объединяла весьма разных людей, и публицистов с классическим университетским образованием, и русских аристократов, и почти необразованных рабочих из текстильных мануфактур, в секции Интернационала, так что эти оценки ситуации, бывшие основой коммунистической идеологии, наверное, просто не нуждались в критическом переосмыслении классиков.

Иное дело сейчас. Ведь именно отказ от решения этих фундаментальных проблем современной цивилизации и явился той подспудной, не обсуждаемой публично причиной краха советского эксперимента, когда многочисленное служилое сословие открыто выступило за возврат к капитализму, найдя сочувствие в самых верхах, казалось бы, ортодоксальной коммунистической партии при молчаливом равнодушии рабочего класса и крестьянства.

А имеет ли фундаментальная проблема о принудительном характере труда в рамках современной урбанистической цивилизации при каком-либо политическом устройстве общества не катастрофическое, «гладкое», как говорят математики, решение, не приводящее к разрушению привычного нам мира?

Сто лет назад Толстой, оценивая возможные последствия рабочей революции, писал: «Предполагать, что при обобществлении орудий труда останется то же обилие посредством принудительного разделения труда производимых предметов, - все равно, как предположение о том, что при освобождении от крепостного права останутся те же домашние оркестры, сады, ковры, кружева, театры, которые производились крепостными. Так что предположение о том, что при осуществлении социалистического идеала все люди будут свободны и, вместе с тем, будут пользоваться всем тем или почти тем же, чем пользуются теперь достаточные классы, заключает в себе очевидное внутреннее противоречие». Но тогда Толстой видел выход в возвращении к традиционной форме крестьянского труда. Нынче этого выхода уже нет. Да и реальная революция пошла по другому пути: догнать и перегнать…

Но здесь, уважаемый читатель, мы остановимся, поскольку просто не имеем достаточно обоснованных ответов на возникшие в ходе этого обзора вопросы. Гениальные революционеры прошлого не могли, конечно, предвидеть наших проблем и дать готовые для нашего времени поучения. Так что решать весьма сложные задачи развития нашей цивилизации приходится нам, людям обыкновенным, и рассчитывать на какой-то успех мы можем лишь при коллективном участии в этой работе. Но для этого коммунистам нужно вновь научиться разговаривать друг с другом, - умение, полностью утраченное ими в эпоху великого вождя и учителя.