Разворачивающийся на наших глазах грандиозный экономический кризис предвещает скорый конец потребительского капитализма. Скорее всего, в странах «золотого миллиарда» он ещё какое-то время продержится. Но на периферии мировой капиталистической системы, где за последние годы экономического подъёма и стремительного роста цен на сырьё довольно широкие слои населения успели вскочить на подножку красивого экспресса под названием «средний класс» и приобщиться к «цивилизованным стандартам потребления» - тощие коровы пожрут тучных значительно быстрее, чем это кому-либо кажется сегодня. Впрочем, возможно я нагнетаю излишний пессимизм? Так или иначе, решил отпраздновать «конец прекрасной эпохи» и совершил паломничество в один из ближайших крупных шоппинг-центров, носящий странное название «Метро». Кризисные настроения в этом храме торговли не особенно ощущались: полки и стенды были, как обычно, заполнены до отказа всякой всячиной, а народ набивал товаром огромные тележки и толкал их к кассам. Правда, без прежнего энтузиазма и счастливого блеска в глазах – но набивал и толкал. Несмотря на начало ноября, у самого входа расположились ряды контейнеров с рождественско-новогодним ассортиментом – искусственные ёлочки, елочные игрушки, Санта-Клаусы и т.п. Потребительское общество не признает календаря и существует в атмосфере непрекращающегося праздника, пускай это был бы пир во время чумы. Герберт Маркузе называл это состояние «эйфорией в условиях несчастья». В отсеке «духовной продукции» выделялся последний хит Виктора Пелевина с длинным названием «П5: прощальные песни политических пигмеев пиндостана». Аляповатая обложка, бумага плохенькая, грубая, чуть не оберточная. Контркультура – сразу видно… Цена – 300 р. – многовато за контркультуру, но решил взять. По прочтении возникли следующие мысли.

В конце прошлого века в нашей литературе господствующее положение занял постмодернизм, пришедший на смену социалистическому реализму. Общий идеологический кризис советского общества не мог не отразиться и на литературе – прежде всего, стало быстро приходить в упадок реалистическое направление. Вырождение соцреализма в 1960 – 80-е годы привело к возникновению новых жанров – антисоветского романа и так называемого «соцарта». Антисоветский роман, используя по сути те же литературно-эстетические приёмы, что и соцреализм, противостоял последнему идеологически: выступал с проповедью антикоммунизма и обличал «преступления советского режима». Самым ярким представителем этого направления являлся недавно ушедший от нас А.И. Солженицын. Другие «антисоциалистические реалисты» прежде были популярны, особенно в перестройку, но в последние лет 10-15 прочно забылись – современной молодежи имена Владимира Максимова или Анатолия Гладилина не скажут совсем ничего. Другой продукт разложения советского искусства и литературы – соцарт – находился, так сказать, в эстетической оппозиции соцреализму. Неприятие значительной частью творческой интеллигенции советской власти выражалось в этом направлении искусства средствами гротеска, эпатажа, высмеивания государственной и социалистической символики, эклектическим «соединением несоединимого» и т.п. приёмами постмодернистской «деконструкции». Соцарт воплощал первые ростки постмодернизма в нашей культуре. В последствие эти ростки превратились в громадные уродливые деревья-паразиты, за какой-то десяток лет вытеснившие из нашей духовной жизни всё «разумное, доброе, вечное», столетьями создававшееся русской и советской культурой. Реставрация капиталистических отношений выставила литературе и искусству новый социальный заказ: на место реализма с его просветительством, объективным отражением жизни, с его героем, укорененным в социальной действительности и активно воздействующим на окружающий мир, должна была прийти антикультура, обращенная к растерянному, отчужденному, находящемуся в перманентом страхе за своё будущее «свободному индивидууму». Гуманистическая задача воспитания нового человека снималась с повестки дня. Новая система общественных отношений требовала от культуры двух вещей: развлекать и подавлять.

И всё-таки, в реальной жизни всё намного сложнее и интереснее, нежели в теории. Русскую литературу - одно из величайших явлений мировой культуры – невозможно в короткие сроки опустить до уровня примитивного масскульта и заставить послушно следовать убогому и ущербному мировосприятию адептов «нового мирового порядка». Даже находясь в русле постмодернистского течения - бесплодного и паразитического по определению, наша литература сумела если уж не сохранить ум, честь и совесть, то хотя бы выжить и обрести собственное лицо. Нельзя отрицать тот факт, что ей в определенной мере удалось выразить новую эпоху, её боль и противоречия. Постперестроечная российская литература послужила адекватным отражением жизни и сознания позднесоветской интеллигенции – её предательства, краха и последующего обретения себя в качестве «среднего класса» крепнущей «суверенной демократии». В наибольшей степени это относится к произведениям трёх ведущих авторов русского постмодерна («трёх богатырей», по выражению Исраэля Шамира) - Проханова, Сорокина и Пелевина. На первый взгляд, это писатели довольно разные. Относятся к разным поколениям, принадлежат вроде как к противоположным «лагерям» в общественно-политическом смысле, стилистически отличаются. Присмотревшись повнимательнее, замечаешь сходства, более значимые, нежели различия: постмодернистская деконструкция как основа творческого метода + антикоммунизм. У Сорокина с Пелевиным явный и декларируемый, у Проханова – латентный, тщательно скрытый под репутацией «соловья генштаба» и «красно-коричневого», но проявляющийся моментами неожиданнее и потому ярче, чем у двух других «богатырей» - как смерть в образе Ленина на обложке супербестселлера «Гексогена».

Отчужденность, непоследовательность, разорванность - главные черты сознания российского капиталистического класса – характерны для книг и образов, создаваемых лидерами русского постмодерна. Наиболее яркие и запоминающиеся герои Пелевина, представители новой русской буржуазии, такие как медиа-магнат Азадовский из «Generation П», пиарщик Малюта, бандит Вовчик Малой, суеверный банкир Стёпа Михайлов, олигарх-шизофреник Кика Нафиков из «Диалектики переходного периода», пытающийся «спасти Европу от потока грязной азиатской человеконефти» - отражают неукорененность российского капитализма, его мародерский, паразитический характер, духовно-интеллектуальную ничтожность и психическую закомплексованность российской буржуазии, мучающейся смутным осознанием своей ответственности за гибель великой страны и прозябание народа, остро переживающей свою вторичность по отношению к правящим классам «цивилизованного мира», свою зависимость от них.

Тему «Прощальных песен» можно определить как-то так: жизнь и судьба среднего класса накануне заката «суверенной демократии». Точнее – это тема не всей книги, а тех полтора десятка сильных и искренних страниц, которые можно выжать из этого в целом крайне неудачного нагромождения общих мест, заезженных каламбуров, многоэтажных матерных элоквенций и т.п. постмодернистского хлама. В рассказе «Зал поющих кариатид» присутствует что-то вроде развернутой метафоры современной российской жизни: под Рублевкой построено суперсовременное развлекательное заведение для утоления самых изощренных прихотей богачей и олигархов. В роли элементов конструкции и декораций – скульптур, колонн, ножек от бильярдных столов и т.п. выступают живые люди, представители московского среднего класса, которым, чтобы они могли сохранять неподвижность в течение многих часов, впрыскивают специальное, разработанное в лабораториях ФСБ парализующее двигательные функции вещество, полученное из внутренностей насекомого под названием богомол. Всё это предприятие позиционируется как «национальный проект»: дабы олигархи не ездили «отрываться» на Запад и своими выходками не порочили там «имя России», им предоставляется «конкурентоспособный» вариант в непосредственной близости от места жительства. Главная героиня рассказа – Лена – пройдя жёсткий конкурсный отбор, попадает на службу в оформленный а-ля Эрмитаж зал, где окрашенные в зеленый цвет обнаженные девушки изображают кариатид. В долгие часы неподвижности Лена вступает в телепатический контакт с настоящим богомолом, проникается его мироощущением и начинает воспринимать себя в качестве самки богомола. В конце рассказа Лена-богомол во время, так сказать, предоставления сексуальной услуги известному олигарху, отрывает ему голову и съедает её.

Идея «Зала кариатид» лежит на поверхности: выросший и окрепший за годы расцвета «суверенной демократии» российский средний класс, несмотря на внешний лоск и кое-какой накопленный жирок, является, по сути своей, прослойкой рабов, не только отчужденных от присвоенных крупной буржуазией богатств, но и потерявших честь, достоинство и вообще человеческий облик. Вернуться в человеческое состояние возможно лишь парадоксальным (постмодернистским) образом, сбросив людское обличье и перевоплотившись в насекомое:

«Там, где Лена была человеком, она была фальшивой каменной бабой в одном из вспомогательных помещений подземного дома толерантности. А там, где Лена была богомолом, она была… Вот там она была человеком».

Полагаю, что именно это «послание» Пелевина своим читателям, куда больше, чем самоповторы, натужный, зачастую малопонятный юмор и скверный стиль «Прощальных песен», вызвало столь негативную реакцию публики на новую книгу. Хотя, по зрелому размышлению, удивляться и негодовать здесь бессмысленно. Ведь, как известно, форма неотделима от содержания. Эстетический тупик постмодернистской литературы является продолжением её идеологического тупика. Скорое вырождение и увядание молодого российского капитализма – этого дефективного переростка – неизбежно приводит к исчерпанию сопутствующих ему инструментов культурного господства. Вдоволь насмеявшись, напотешавшись, наёрничавшись над трагедией страны и народа наша «новая литература» попыталась дать ответ на извечный вопрос «Что делать?». И едва подступившись к нему, упала без сил и чувств, лицом в собственную грязь…

Что ж, придется самим выбираться из духовной трясины. Путь из «вспомогательных помещений подземного дома толерантности» к нормальной жизни, безусловно, существует, и не для насекомообразных, а для всех нас – обычных людей, придавленных «прелестями» капиталистической действительности. Если говорить о литературе, то насущно необходим возврат к реализму. На смену постмодернистским извращениям должен прийти честный, прямой текст, не только трезво и беспощадно критикующий современную действительность, но и стремящийся её преодолеть. В нашу литературу должен вернуться герой активный, не боящийся жизни, готовый к борьбе за лучшее будущее, человек общественный, говоря ленинскими словами - «свободный от буржуазно-анархического индивидуализма».

Верю – будущее за таким героем, за такой литературой. Первые ростки «нового реализма» уже пробиваются сквозь идущий трещинами асфальт всевозможных «фэнтези», «иронических детективов», «аналитической прозы» и тому подобных упаднических вывертов. Выходящая на страницах Лефт.ру повесть Ирины Маленко «Совьетика» - замечательный пример того, как может в наше время быть продолжена великая реалистическая традиция русской литературы. Это честная, пронзительная книга. В ней есть всё то, по чему мы так стосковались за долгие годы безраздельного засилья в нашей словесности разнообразной постмодернистской дряни. Безжалостная самокритика, искренние боль и стыд гражданина, у которого при его преступном попустительстве лихие проходимцы отняли Родину, способность сопереживать чужому горю как своему – Интернационализм с большой буквы, органическое продолжение «всемирной отзывчивости» русского человека. Настоящий юмор – временами добрый, чаще саркастический, но никогда не надменно-отчужденный, унижающий человека, сверху-вниз, как водится ныне у дорвавшихся до незаслуженной славы гешефтмахеров от литературы. И главное – призыв к борьбе и надежда! Можно смириться с жестокой и несправедливой действительностью, попытаться приспособиться к «новой реальности», можно уйти от неё в «параллельную жизнь», застыть в позе богомола и ждать своего часа, чтобы пробиться в ряды немногих преуспевших и «взять от жизни всё». А можно отказаться существовать по их мерзким правилам, перестать «петь в окрашенном виде», встать на сторону слабых и угнетенных и вступить в долгую, непримиримую борьбу с главным злом нашей эпохи – с капитализмом и империализмом. И обрести цель в жизни, надежду на лучшее будущее для себя и своих детей.

Постмодернизм прощается с нами. Да здравствует социалистический реализм!