Предыдущая часть здесь.

Глава 4.Сетлерское профсоюзное движение.

1. Подъем белых профсоюзов.

Сетлерская Америка получила необходимое подкрепление для продвижения к цели – империи от великой европейской иммиграции XIX века. Между 1830 и 1860 годами около 4 500 000 европейцев (две трети из них ирландцы и немцы) прибыли для расширения сетлерского плацдарма на восточном побережье в глубь континента (1). Влияние этого подкрепления на исход сражения можно оценить исходя из того, что их число было больше всего сетлерского населения 1800 года. В то время, когда молодое сетлерское государство находилось в опасной зависимости от бунтующей африканской колонии на юге США и уступало в численности различным группам индейцев, мексиканцев и африканцев, эти новые легионы европейцев сыграли решающую роль.

Однако наплыв новых европейцев также способствовал развитию противоречий внутри сетлерского населения, что привело к добросовестному заблуждению. Некоторые товарищи ошибочно полагают, что тогда зародился белый пролетариат, чьи профсоюзы и социалистическая деятельность поставили его в историческое положение основной революционной силы (и, соответственно, нашего союзника). Суть в том, что преобладало в материальной жизни и политическом сознании этого нового слоя рабочих, тогда и теперь.

Раннее сетлерское общество английских колоний было относительно «текучим» и все еще бесформенным с точки зрения классовой структуры. В конце концов, первоначальный правящий класс Америки остался в Англии, и даже крупные плантаторы-капиталисты Виргинии были для английских аристократов не более чем посредниками между ними и африканскими пролетариями, создававшими их богатства. Для них Джордж Вашингтон был всего лишь десятник на чересчур высоком жаловании. И хотя разница в богатстве и власти была велика, все поселенцы имели общие привилегии. Очень небольшое их число подвергались эксплуатации в научно-социалистическом смысле – будучи рабами на зарплате у капитала; на самом деле, работа за зарплату на другого человека считалась среди белых явным признаком неудачника (да и сейчас многие так думают). До самой середины XIX века сетлерское общество определялось неравными, но общими возможностями стать землевладельцем и невероятной неустойчивостью имущественного положения по старо-европейским меркам.

Эпоха раннего сетлеризма быстро пришла к концу с ростом зрелости американского капитализма. Рядовому сетлеру стало все труднее получить хорошую индейскую землю и дешевых африканских рабов. На юге число плантаторов сокращалось с ростом концентрации капитала. Как писал один историк:

«В начале века, когда заселялся глубокий юг, у каждого фермера была возможность стать плантатором. До самого конца 50-х (1850-х – ред.) годов большая часть плантаторов или их отцы начинали как мелкие фермеры, иногда с несколькими рабами, но обычно располагая только своими рабочими руками. Счастье этих бедняков продолжалось пока земля и рабы были дешевы, позволяя им осуществить свои мечты – стать плантаторами и рабовладельцами, в чем многие из них преуспели...Но счастье быстро пошло на убыль после 1850. Если кто-то не успел получить хорошую землю, надежды на улучшение его благосостояния оставалось мало. Вся плодородная земля, которая еще не обрабатывалась, стала предметом спекуляции по все растущим ценам» (2).

В то же время в городах севера мелкий бизнес независимого мастера-ремесленника (сапожника, кузнеца, медника) уступал шаг за шагом крупным торговцам, поставлявшим товары на большой территории из капиталистической мастерской/фабрики. Таковы были неизбежные жертвы индустриализации. В начале XIX века каждый честолюбивый молодой евро-американский подмастерье мог рассчитывать стать мастером со своим собственным небольшим бизнесом (и часто со своими рабами). Это не преувеличение. Мы знаем, например, что в Филадельфии 1820-х годов ремесленников-мастеров было в полтора раза больше, чем их наемных работников – и что различные ремесленники, мастера и люди свободных профессий составляли абсолютное большинство евро-американского населения мужского пола (3).

Но в 1860 году число наемных работников относительно мастеров выросло в три раза, и большинство евро-американских мужчин теперь работало по найму (4). Служба у мастера или купца больше не была только ступенью перед превращением в самостоятельного землевладельца или лавочника. Эта новая белая рабочая сила впервые не имела реальной возможности выйти за пределы рабства по найму. Безработица и сокращение зарплаты были обычным делом, и мир сетлеров все ближе знакомился с классовой борьбой и недовольством.

В такой обстановке новые миллионы иммигрантов - европейских рабочих, многие с опытом классовой борьбы в старой Европе, в сильной степени способствовали формированию сетлерской классовой структуры. Политическое развитие совершалось очень быстро, как только был достигнут переломный момент: от ремесленных цехов к ассоциациям ремесленников и к местным профсоюзам. Скоро последовали общенациональные профсоюзы и профсоюзная печать. И в этом рабочем движении различные социалистические или даже марксистские идеи были широко распространены и популярны, особенно среди масс иммигрантов, включающих радикальных политических изгнанников (Маркс, в обращении к 1-му Интернационалу в 1964 году сказал: «...подавленные железным кулаком насилия, самый прогрессивные сыны рабочего движения бежали в отчаянии в заатлантическую республику...»).

Все это составляло внешнюю форму пролетарского классового сознания, тем более убедительную, что белые рабочие и сами верили, что они – пролетарии, «эксплуатируемые», «создатели всего богатства», «сыны труда» и т.д. и т.п. На самом деле все обстояло не так. В то время как многие иммигранты были эксплуатируемыми бедняками-пролетариями, эти новые евро-американские рабочие в целом были привилегированным слоем рабочих. Будучи рабочей аристократией, они имели не пролетарскую, революционную сознательность, а мелкобуржуазную, неспособную подняться над реформизмом.

Этот период очень важно изучить, потому, что именно тогда появляется современный вид евро-американских масс. В самом начале промышленного капитализма мы видим профсоюзы, профсоюзные избирательные кампании, «марксистские» организации, общенациональную борьбу рабочих против капитализма, и важнейшие предложения профсоюзных объединений «белых и негров».

Этот новый класс белых рабочих и впрямь ершистый и боевитый, но настолько подчиненный мелкобуржуазному сознанию, что всегда оказывался марионеткой той или другой буржуазной политической фракции. Поскольку они цеплялись за мелкобуржуазные привилегии, получаемые за счет имперской добычи, как классовая прослойка они превратились в ярых и реакционных сторонников завоеваний и присоединений земель покоренных народов. «Профсоюзное единство», важное для евро-американских радикалов (тогда и теперь) все время разваливалось, и было обречено на неудачу. Не потому, что рабочие были расистами (хотя они были), но потому, что это предполагаемое «профсоюзное единство» было обманом с целью разделить, сбить с толку и сдержать угнетенных, пока новые геноциды не могли быть начаты против нас, и полностью убрать нас с их дороги.

Эта новая прослойка не только не имела революционного потенциала, она была неспособна даже принять участие в демократической борьбе XIX века. Если проследить движения евро-американских рабочих с начала в доиндустриальный период и до конца XIX века, это бросается в глаза.

В 1820-30-х годах, прежде чем белые рабочие стали классом, они уже играли важную роль политической борьбе «джексоновской демократии». В то время США были классической буржуазной демократией – то есть, прямой «демократией» для кучки капиталистов. Даже среди сетлеров высокий имущественный ценз, законы о постоянном проживании и дискриминация по признаку пола превращали право голоса в право для очень небольшого меньшинства. Так что широкие массовые движения разгневанных мелких фермеров и городских рабочих начались в одном штате за другом – с целью отменить эти ограничения и тем заставить сетлерскую власть справедливее делить добычу империи.

В штате Нью-Йорк важным моментом, например, была «Конвенция реформы», где сторонники Мартина ван Бюрена смели высокий имущественный ценз, который ранее запрещал белым рабочим голосовать. Это была значительная победа. Историк Леон Литвак указал на то, что Конвенция 1821 года «стала символизировать расширение демократии, сделавшее возможным победу Эндрю Джексона семь лет спустя». Ван Бюрен стал героем белых рабочих и затем последовал за Джексоном в Белый Дом (5).

Но предполагала ли эта национальная тенденция «за расширение, а не ограничение прав широких масс» (цитирую комитет прав голоса конвенции) единство евро-американских и африканских рабочих? Нет. Более того, свободные африканские общины севера были против реформистских движений сетлерских масс. Причину понять нетрудно: повсюду на севере перед гражданской войной массовые движения за расширение политических прав сетлерских масс также выступали за лишения африканцев гражданских прав. Хорошо известной целью этих движений было выгнать всех африканцев с севера США. Конвенция 1821 года дала всем белым рабочим право голоса, одновременно повысив имущественный ценз для африканцев настолько, что практически вся община была лишена права голоса. В 1835 году только 75 африканцев из 15 000 в штате имели право голоса (6).

Это неприкрытое нападение на африканцев на самом деле было компромиссом, когда ван Бюрен удержал белое большинство, которое ненавидело даже жалкие остатки гражданских прав для состоятельных африканцев. Ван Бюрен заплатил за это позднее, когда оппозиционные политики (включая Авраама Линкольна) нападали на него за то, что он позволил вообще хоть кому-то из африканцев голосовать. И новый, расширенный сетлерский электорат в Нью-Йорке отвергал проекты законов о праве голоса для африканцев еще долгие годы. На выборах 1860 года, когда Линкольн и республиканская партия победили в Нью-Йорке большинством в 32 000 голосов, только 1600 поддержали законопроект о праве голоса для африканцев. Фредерик Дуглас указал, что гражданские права для африканцев не поддерживали «ни республиканцы, ни аболиционисты» (7).

Эти ранние массовые движения сетлеров-рабочих нашли яркое выражение в президентстве Эндрю Джексона, центральной фигуре «джексоновской демократии». Это выражение историки используют для описания подстрекательского анти-элитарного реформизма, который он привнес в сетлерскую политику. Его роль в ранних политических движениях белых рабочих была так значительна, что даже сегодня некоторые евро-американские «коммунисты» - историки рабочего движения с гордостью говорят о «общенациональной борьбе за экономическую и политическую демократию во главе с Эндрю Джексоном» (8).

Джексон и впрямь возглавил «общенациональную борьбу» за обогащение не только его собственного класса (плантаторской буржуазии), но всего сетлерского населения угнетателей. За два президентских срока он персонально организовал кампании за упразднение Национального банка (который многие сетлеры считали охранником привилегий немногих самых богатых капиталистов и их французских и английских спонсоров) и за обеспечение процветания сетлеров путем захвата новой территории для империи. В обоих случаях он добился своего.

Рост спроса на выращенный рабами хлопок и параллельный рост числа европейских эмигрантов был тесно связан с изгнанием индийских племен с их земель. В конце концов, быстрый рост числа железных дорог, каналов, фабрик и мастерских был возможен только с экономической экспансией – экспансией, которая была возможно только с буквальной экспансией Америки через новые завоевания. И плоды новых завоеваний были желанны для сетлеров всех слоев общества, на севере и на юге. Остро необходимое расширение посевов экспортных продуктов земледелия (прежде всего хлопка) и торговли наткнулось на препятствие, когда сетлерские земли дошли до границы США с индейскими племенами («странами»). В особенности так называемые «Пять цивилизованных стран» (Кри, Чероки, Чоктау, Чикасау и Семинолы) – индейские страны, признанные независимыми в договорах с США, владели большей частью юга: северной Джорджией, западом Северной Каролины, южным Теннеси, большей частью Алабамы и третью Миссисипи. Сетлеры были особенно недовольны тем, что индейцы юго-запада не проявляли никаких признаков упадка, «вымирания» или желания продать свои земли. Индейцы создали устойчивое и эффективное земледельческое хозяйство и вели значительную торговлю. Евро-американцы считали, что индейцы слишком уж преуспевали. Чероки, перенявшие многие западные общественные формы, вели более стабильную и процветающую жизнь, чем евро-американские сетлеры, которые заселили этот регион Аппалачей после изгнания индейцев. Отчет пресвитерианской церкви от 1826 года сообщает, что у чероки было 7600 домов, 762 ткацких станков, 1488 прялок, 10 лесопилок, 31 мельница, 62 кузницы, 18 школ, 70 000 голов скота, еженедельная газета на их собственном языке и многочисленные библиотеки с «тысячами хороших книг». У чероки был двухпалатный парламент и верховный суд (10).

Под руководством президента Джексона правительство США покончило даже с ограниченным уважением индейской независимости, и открыто поощряло земельных спекулянтов и местных сетлеров захватывать индейскую землю с оружием в руках. Джексон публично высмеивал решение Верховного суда США, подтверждающее суверенитет Чероки против штата Джорджия, и отказался привести его в исполнение. В 1830 году Джексон, наконец, добился от конгресса принятия закона о «выселении», который уполномачивал его использовать армию для полного изгнания или окончательного истребления всех индейцев к востоку от реки Миссисипи. Вся восточная часть континента должна была быть полностью очищена от индейцев, каждый квадратный дюйм отдан европейским сетлерам. Размеры этого были не меньше чем грандиозные планы Гитлера «очистить» континентальную Европу от евреев. Под командой Джексона армия США совершила геноцид. Государство Чероки было уничтожено, и треть индейцев чероки умерла зимой 1838 года (от болезней, голода, холода и пуль, пока армия гнала их штыками по «тропе слез») (11).

Так что человек, который возглавлял сетлеров в их «национальной борьбе за экономическую и политическую демократию», был не просто буржуазным политиканом, а апостолом захвата и геноцида. Президент «тропы слез» был типичным американским «пионером», что делало его популярным среди белых бедняков. Промотав свое наследство азартными играми и пьянством, молодой Джексон отправился на западную границу (которая тогда проходила в Нэшвилле, штат Тенесси) «в поисках удачи». Это обычное выражение в книгах сетлеров по истории, скрывающее факт, что «удача» там получалась в результате геноцида. Джексон разбогател, спекулируя индейской землей (как до него это сделали Вашингтон, Франклин и другие сетлеры), и владел хлопковой плантацией с более чем сотней африканских рабов. Вождь «джексоновской демократии» на личном опыте узнал, насколько прибылен геноцид для сетлеров.

Сначала как земельный спекулянт, потом как рабовладелец, и, наконец, как генерал и президент, Джексон всю свою сознательную жизнь лично осуществлял геноцид. Во время войны с индейцами Кри (1813-14) гг. Джексон и его подельники пионеры убили сотни безоружных женщин и детей – и всегда сдирали кожу с трупов «на сувениры» [Говорят, что в гитлеровских лагерях смерти из кожи убитых евреев делали абажуры, а Джексон и его соратники делали из кожи своих жертв уздечки, в согласии с условиями своей жизни на «границе». – Прим. авт.] (12) Само собой, Джексон ненавидел индейцев и африканцев лютой ненавистью. Большую часть своего президентства он организовывал войны против семинолов во Флориде, которые заслужили особую враждебность тем, что укрывали беглых рабов-африканцев. Войны США сначала против испанцев и затем против семинолов были в значительной степени вызваны необходимостью уничтожить базу для возможной борьбы африканцев за свободу.

Войны против семинолов шли более 30 лет, начались, когда Джексон был офицером, и кончились после его отставки как президента – но и на пенсии он слал армии письма с советами. Это были войны против африканцев не меньше, чем войны против индейцев, потому, что беглые рабы основали свободные африканские общины как полуавтономную часть государства семинолов (13).

На этих африканцев-семинолов первый раз напали в 1812-14 годах погромщики из Джорджии для захвата ценных африканцев. Африканские вооруженные силы уничтожили почти всех захватчиков (включая их командиров – майора из Джорджии и генерала армии США). Два года спустя в 1816 году американские канонерки успешно атаковали африканский форт Аппалачикола на атлантическом побережье; двести бойцов, оборонявших форт, были убиты удачным выстрелом в склад боеприпасов. На следующий год в 1817, войска армии США под командой Джексона вторглись во Флориду (первая война с семинолами). Африканцы и семинолы избегали сражений, и ушли в глубь центральной Флориды.

Решающая вторая война с семинолами началась в 1835 году, когда семинолы под руководством великого Оцеолы отказались подчиниться приказу США об изгнании в Оклахому. Сетлеры настаивали на том, чтобы разлучить семинолов с их африканскими согражданами, которых они намеревались снова поработить и продать с аукциона. Когда семинолы ответили отказом, Джексон в гневе приказал армии наступать и «сожрать (Оцеолу) и его кучку». 2000 семинолов и 1000 африканцев вели классическую партизанскую войну, нанеся тяжелые потери захватчикам. Даже захват в плен Оцеолы под лживым предлогом «перемирия» не принес сетлерам победы.

Наконец, генерал США Томас Джесап согласился, что африканцев не будут снова порабощать, и они могут вместе с семинолами уйти в Оклахому. После этого большая часть семинолов и африканцев сдались и оставили Флориду [Даже на Оклахомской территории постоянные вспышки партизанской войны африканцев-семинолов продолжались до самого 1842 года. – Прим. авт.]. Остальные отступили глубже в болота Эверглэйдз и нападали на сетлеров, которые пытались за ними последовать. В 1843 году США отказались от намерения уничтожить оставшихся партизан в болотах.

Сетлеры потеряли около 1600 солдат убитыми и еще тысячи ранеными и больными. Эта война – которую генерал Джесап назвал «войной с неграми, а не с индейцами» - стоила США около 30 миллионов. Это было в 80 раз больше, чем Джексон обещал конгрессу потратить на избавление от всех индейцев к востоку от Миссисипи. К моменту своей отставки Джексон был в ярости от сопротивления семинолов и африканцев войскам империи год за годом. Он побуждал армию сосредоточиться на истреблении всех женщин противника, чтобы положить биологически конец этому упрямому народу. Он хвалился, что успешно применял этот метод в его собственных войнах против индейцев (14).

Снова и снова Джексон ясно показывал, что предпочитает «окончательное решение» - полный геноцид всех индейцев. В своей второй президентской речи о положении страны Джексон уверил своих соратников-сетлеров, что те не должны ощущать вины, «проходя по могилам вымерших народов», потому, что уничтожение индейцев было таким же «естественным» как смена поколений! Неужели кто-то мог понять его неправильно? После лет и десятилетий агрессии и бойни, мог ли любой евро-американец не знать, за что стоял Джексон? И однако, он был любимым героем евро-американских рабочих своей эпохи.

Гитлер ни разу не победил на выборах - и должен был прибегать к вооруженной силе для подавления немецких рабочих и их организаций – в то время как Джексона привели к власти голоса евро-американских рабочих и мелких фермеров. Его джингоистский экспансионизм был популярен среди всех слоев сетлерского общества, особенно среди тех, кто собирался использовать индейскую землю для решения экономических проблем сетлеров. Рабочие севера США прославляли его за противостояние старой колониальной элите партии федералистов, его позицию по Национальному банку, и его знаменитую доктрину «равной защиты». В ней благочестиво утверждалось, что долг правительства – не давать привилегии богачам, а через налогообложение и другими способами помогать «и высокопоставленным, и простым, и богатым, и бедным...» среди сетлеров (15).

Джексон был историческим основателем нынешней Демократической партии, не только в организационном плане, но и в первоначальном сколачивании предвыборной коалиции южных плантаторов и северных «этнических» (не англосаксов – пер.) рабочих. Он был первым президентом, утверждавшим, что родился в бревенчатой хижине, в скромной семье. Эта роль «деревенщины», поддержанная его кровавыми военными авантюрами, весьма способствовала его популярности среди мелких рабовладельцев на его родном юге – да и среди северных рабочих! Подробные изучения результатов голосования показывают, что и в 1828 и 1832 годах Джексон получил подавляющее большинство голосов иммигрантов-рабочих из Ирландии и Германии на севере (16). Белые работники присоединились к Демократической партии для нового крестового похода за равенство среди сетлеров. На выборах мэра Нью-Йорка 1834 года белые профсоюзники шли на избирательные участки стройными колоннами с песней

«Механики, возчики, труженики
Сплотитесь воедино,
Покажем аристократам,
На чьей стороне сила
Янки Дудль, вышвырни их
Гордецов финансовых
Только банкиры вроде Хартфорд Федз
Против бедных и Джексона...» (17)

Под видом массовой борьбы за реформы, рабочих, борющихся против богачей, эти движения были всего лишь попыткой более равномерно распределить добычу и привилегии империи среди ее граждан. Именно поэтому угнетенным колониальным подданным этой империи не было места в этих движениях.

Не было никакого сомнения, где проходит граница между угнетателями и угнетенными. И африканцы и индейцы были против «джексоновской демократии». Английский путешественник Эдвард Эбди заметил, что «ни разу не встретил цветного, кто был бы за Джексона» (18) Белые рабочие 1830-х сознательно поддерживали организаторов геноцида как своих героев и вождей. Не только белые работники не присоединились к демократической борьбе за права угнетенных, они твердо поддерживали их подавление.

Даже когда их постепенно оттеснял все ниже растущий колосс промышленного капитализма, страдая от сокращения зарплаты, ускорения развития машинного производства, исчезновения мелкого свободного ремесленника в военной организации фабрики эти евро-американские рабочие видели свою надежду в непролетарских специальных привилегиях и отчаянно цеплялись за свой мелкобуржуазный статус. В то время как черная работа на империю лежала, прежде всего, на плечах неоплаченного, пленного африканского пролетариата, белые рабочие 1830-х только беспокоились о десятичасовом рабочем дне для себя. В 1840-х, когда империя аннексировала 40% мексиканской территории и варварским вторжением свела Мексику к положению полуколонии, единственной заботой белого профсоюзного движения было: какая доля добычи достанется им? Одно дело – быть подкупленным буржуазией, и другое – требовать, организовываться, спорить и выпрашивать взятки.

Господствующий политический лозунг белого рабочего движения 1840-х был: «Голосуй за ферму для себя». Так выражалось широко распространенное мнение, что каждый сетлер имел право получить дешевую землю, и идеальной жизнью считался образец старо-колониальной эпохи – самостоятельный ремесленник, для страховки часть времени работавший на своей ферме. Белое рабочее движение, особенно влиятельная газета «Защитник рабочего» в Нью-Йорке призывала к новому закону, согласно которому империя гарантировала бы дешевую индейскую и мексиканскую землю всем европейским сетлерам (и особенно бедным работникам) [Закон о «гомстеде» от 1851 года был одним из результатов этой агитации. – Прим.авт.] (19) Белые рабочие буквально требовали свое традиционное право сетлеров был мелкими буржуа, подражателями, которые захватывали бы свой небольшой участок земли каждый раз, когда настоящая буржуазия захватывала земли других народов. Следует понять, что такая отсталость белого рабочего движения не была результатом «расизма» или «ошибочных идей» или «обмана со стороны капиталистов» (все это идеалистические, а не материалистические объяснения) – это была классовая и национальная проблема.

Этот слой ногами попирал пролетариат, а голова его торчала среди мелкой буржуазии. Просто поразительно, насколько узкими и мелкими были их заботы в эпоху, когда решалась судьба народов и стран, когда сетлерская Европа пыталась взять в свои руки власть объявлять смертный приговор целым народам. Мы снова и снова возвращаемся к геноциду, неизбежному краеугольному камню сетлерской политики XIX века. Так что, дабы лучше понять политические цели и взгляды зарождающихся белых профсоюзов, нам следует вникнуть в связь между их классовым мировоззрением и геноцидом.

(Продолжение следует)

Перевод Аллы Никоновой