1.

Я думаю, что наши общества переполнены гневом, который не всегда осознается, но который неожиданно может выплеснуться, столкнувшись с полицейским насилием или государственными репрессиями. Несмотря на то, что зерна восстания сеются густо, вряд ли буржуазное общество признает, что это его урожай.

К примеру, в Лос-Анджелесе в 1992 г. на улицах каждый подросток (и каждый полицейский, ходящий пешком) знал, что наступил Армагеддон. Растущий разрыв между молодежью из спальных районов и городскими властями был очевиден даже самым наивным наблюдателям: каждую неделю шли обширные аресты; полиция часто стреляла в безоружных парней и обзывала цветную молодежь гангстерами, применяла к ней двойные правовые стандарты и т.д. Тем не менее, когда произошел взрыв возмущения, после того, как суд оправдал полицейских, чуть не забивших до смерти Родни Кинга, политические элиты и реакционные СМИ представили его таинственной и непредсказуемой силой.

Затем, СМИ (которые наблюдали за событиями с вертолетов) попытались создать для мира очень упрощенную и стереотипизированную картину мятежа: банды черных, вышедшие на улицы, чтобы поджигать и грабить. В действительности, вердикт по делу Родни Кинга отозвался в сердцах множества униженных, сплотив их воедино. Из тысяч арестованных немногие в действительности были членами банд и примерно каждый третий был афроамериканцем. Большинство были бедными иммигрантами или их детьми, которых арестовали за то, что они украли рубашку, ботинки или телевизор в местном магазине. Экономика Лос-Анджелеса была (и остается) в глубокой рецессии и кварталы к западу и югу от центра, где жили латинос, пострадали от нее больше всего, но мировая пресса ничего не говорила об их бедности на грани выживания, равно как и о той стороне восстания, с которой оно было «хлебным бунтом».

Похоже, что в нынешней Греции «нормальная» полицейская жестокость, которую лучше было бы назвать «гражданской войной низкой интенсивности», наконец дала плоды, которые СМИ показывают нам как необъяснимую ярость, обвиняя анархистов в масках.

2.

Я не разбираюсь хорошо в греческой специфике, но мне кажется, что есть серьезные отличия от Франции 2005 г. Похоже, пространственная сегрегация иммигрантской молодежи и бедняков куда слабее, чем в Париже, но перспективы занятости для мелкобуржуазной молодежи значительно хуже. Совмещение этих условий и вывело на улицы Афин разнородную коалицию студентов и молодых безработных. Более того, на эти условия накладывается живая традиция протеста и уникальная по европейским меркам культура сопротивления.

3.

Чего требует греческая молодежь? Безусловно, с непримиримой ясностью, усиленной мировой депрессией, она выступает за отмену реформ системы образования и рынка труда. И почему она при этом должна верить ПАСОК (Всегреческое социалистическое движение), неоднократно нарушавшему свои обещания?

Мы можем быть уверены в одном: это очень своеобразное восстание, которому предшествовали похожие бунты в Лос-Анджелесе, Лондоне и Париже, но за которым стоит новое и глубокое понимание того, что будущее уже украдено. Действительно, какое поколение в современной истории (кроме европейских детей 1914 г.) было так же сильно предано своими патриархами?

Меня, как отца четырех детей, самого очень гнетет этот вопрос, и даже самый маленький из них понимает, что его будущее может радикально отличаться от моего прошлого. Мое поколение, так называемые бэми-бумеры оставляют своим детям разбитую мировую экономику, крайнее, ошеломляющее социальное неравенство, жестокие войны на имперских рубежах и планетарные климатические изменения, выходящие из-под контроля.

4.

Афины отвечают нам на вопрос «Что после Сиэтла?» Можно вспомнить демонстрации против ВТО и «битву в Сиэтле» 1999 г., которая открыла новую эру ненасильственных протестов и активизма; огромную популярность Всемирных социальных форумов; демонстрации протеста против вторжения Буша в Ирак в 2003 г., в которых участвовали миллионы людей; широкую поддержку Киотского протокола. Все это было предвестием надежд на «иной мир», который пока еще не родился.

С тех пор, война не прекратилась, выбросы парниковых газов резко увеличились, движение социальных форумов зачахло. Цикл протеста подошел к своему завершения, когда на Уолл-стрит лопнул пузырь глобализированного капитализма, оставив после себя острые проблемы и возможности для нового радикализма.

Восстание в Афинах покончило с этой засухой гнева. Его участники, похоже, не очень снисходительны к лозунгам, полным надежды, и оптимистическим решениям, и в этом их отличие от утопистов 1968 г. или мечтателей 1999 г. Именно это отсутствие реформистских требований (и, как такового, общепризнанного руководства протестами), а вовсе не коктейли Молотова и разбитые витрины, без сомнения, является наиболее скандальной чертой восстания. Это ничуть не похоже на левых студентов 1960-х гг., а разве что на анархистские бунты на Монмартре в 1890-х гг. или в Китайском квартале Барселоны в начале 1930-х гг.

Некоторые американские активисты, конечно, рассматривают эти события, как возрождение протестов в духе Сиэтла, пусть и с примесью средиземноморской страсти. В сочетании с идеей «Обама-принесет-изменения» они видят повторение движений 1930-х и 1960-х гг. за политическую реформу.

Но другие юноши, понимающие ситуацию, считают эту интерпретацию высосанной из пальца. Они называют себя (как и анархисты fin d’siecle) «проклятым поколением» и видят на улицах Афин подходящее выражение для собственной ярости.

Конечно, есть опасность переоценить важность этого взрыва, который может остаться специфическим национальным сценарием, но в легковоспламеняющемся мире Афины могут оказаться первой искрой.

Оригинал опубликован по адресу: http://www.rebelion.org/noticia.php?id=77838

Перевод Юрия Дергунова