Победа на выборах в как минимум трех странах Латинской Америки левоцентристских режимов вынудила их к поиску нового идеологического основания для подкрепления своей власти, поэтому идеологи и президенты согласились на том, что представляют новый вариант социализма – 21 века (21с). Известные писатели, ученые и представители по связям с общественностью провозглашали совершенно новый вариант социализма, полностью отличный от того, что они наименовали провалившимся социализмом 20 века в Советском духе. Защитники и пропагандисты 21с утверждают, что новая политико-экономическая модель опирается на то, что они считают решительным разрывом как со свободнорыночными неолиберальными предшествующими  режимами, так и с прошлыми «государственническими» вариантами социализма, воплощенными в бывшем СССР, Китае и на Кубе.

В этой работе мы рассмотрим разнообразную критику 21с как неолиберализма, так и социализма 20 века (20с), соответствие действительности их утверждений о новизне и оригинальности, а также предложим критический разбор их реальной деятельности.

Режимы 21с возникли в результате кризисов и конца неолиберальных режимов, преобладавших в Латинской Америке с середины 1970-х до конца 1990-х. Конец этих режимов приблизил ряд массовых восстаний, которые и вызвали к жизни левоцентристские режимы, основанные на отвержении неолиберальных социоэкономических доктрин и на обещаниях глубоких перемен в пользу подавляющего большинства. Хотя между режимами 21с существует серьезная разница программ, все они подчеркивают 5 основных пунктов в своей критике неолиберальной политики.

1. Они отвергают положение, что рынок должен иметь первое слово и господствовать над государством. Имеется в виду то, что капиталистическая классовая  логика повышения прибыли должна быть единственной силой, формирующей политику государства. Когда рыночный капитализм рушился во время кризиса 2000-2002 гг,  массовое обнищание дискредитировало доктрину «рациональных рынков», когда банки и другие компании банкротились массами, средний класс терял свои сбережения, а улицы и площади заполнялись безработными рабочими и крестьянами.

2. Режимы 21с клеймят отмену регулирования экономики, приведшую к росту спекуляции и ее преобладания над производительным капитализмом. Под знаменем неолиберализма правители отменили регулирующее законодательство, принятое еще во времена Великой депрессии, и вместо него пришла отмена контроля над капиталом и финансовой деятельностью в пользу «саморегулирования», когда рыночные игроки устанавливали свои собственные правила, что, согласно их критикам, привело к спекуляции, финансовому жульничеству и грабежу национальной казны и частных лиц.

3. Преобладание финансов над производством было главной темой в антикапиталистической доктрине  режимов 21с. Подразумевалась при этом разница между «плохим» капитализмом, получающим деньги без производства товаров и услуг, и «хорошим» капитализмом, который, как получается, производил общественно полезную продукцию.

4. С общей критикой неолиберализма была связана особая – понижения таможенных барьеров, приватизация гоударственных  предприятий по ценам  гораздо дешевле их рыночной стоимости, денационализация владения стратегическими ресурсами и колоссальный рост неравенства.

5. 21с утверждал, что неолиберальные режимы сдали экономические рычаги частным и иностранным банкирам (вроде МВФ), которые навязали дефляцию, взамен подъема экономики через вливание государственных инвестиций. Политические лидеры левоцентризма использовали такую критику неолиберализма и подразумеваемые обещания  решительно порвать с неолиберальным капитализмом, при этом ничего не обещая относительно разрыва с другим вариантом капитализма.

Хотя левоцентристская критика неолиберализма должна была привлечь широкие массы, отказ от 20с был обращен к среднему классу и должен был также успокоить производительные классы (бизнесменов), что никто не покушается на частную собственность как таковую.

В качестве своего рода противовеса оппозиции неолиберализму, сторонники 21с также демонстративно отдаляются от того, что именуют «социализмом 20 века». Отчасти это – политическая тактика для разоружения и нейтрализации многочисленных и могущественных критиков социалистических режимов прошлого, и частично – для подкрепления утверждений о новом, современном варианте социализма, идущем в ногу со временем, 21с критикует 20с и подчеркивает следующие отличия от него:

1. При социализме прошлого преобладали грубые бюрократы, которые разбазаривали ресурсы и подавляли новаторство и личные предпочтения.

2. Старый социализм был глубоко недемократичен в области управления, организации выборов и наличии однопартийной системы. Подавление гражданских прав и любой рыночной деятельности играет важную роль в утверждениях 21с.

3. 21с смешивает демократию как систему с выборным путем к власти или смене режима. Смена правительства в результате вооруженной борьбы, особенно партизанской войны, клеймится, хотя все три правительства 21с пришли к власти на выборах, последовавших за массовыми выступлениями.

4. Один из ключевых аргументов режимов 21с – социалисты прошлого не принимали во внимание специфику каждой страны. Особенно они подчеркивают различия  расовые, географические, культурные, исторических традиций, политики и т.д., которые, как они считают, определяют 21с.

5. В связи с предыдущим пунктом 21с подчеркивает, что новые мировые  соотношения сил в 21 веке определят политику и возможности 21с. Среди новых факторов они упоминают исчезновение СССР, переход Китая к капитализму; подъем и относительный упадок мировой экономики с центром в США, растущую роль Азии, особенно Китая; региональные инициативы Венесуэлы; появление левоцентристских режимов в Латинской Америке; рассердоточение рынков в Азии, Латинской Америке, на Ближнем Востоке и в других местах.

6 .Режимы 21с утверждают, что «новые соотношения общества и государства» не «копируют» никакое из прошлых и сущетсвующих социалистических государств. Можно подумать, что чуть ли ни каждая мера, политика или орган – изобретение современного режима 21с. Оригинальность и новизна становятся аргументами для повышения авторитета режимов против внутренней и внешних критики антиткоммунистических правых и для того, чтобы отмахнуться от основательной критики слева.

7. Режимы 21с особенно подчеркивают тот факт, что их руководство не имеет и не имело никаких связей с коммунистами, а в случае Боливии и Эквадора прямо отвергают марксизм и как метод  анализа, и как политическое руководство к действию. Исключение составляет президент Чавес, чья идеология представляет смесь марксизма и национализма, восходящего к идеям Симона Боливара. И Корреа и Моралес избегают классового раскола, противопоставляя ему «революцию граждан» против коррумпированной олигархии традиционных партий, в первом случае, и культурно угнетенные общины индейцев Анд – «европейской олигархии».

В то время как режимы 21с более или менее ясно объяснили, чем они не являются, и что отвергают в прошлом - и левом и правом, и в общем определили, чем они являются, их действия, политические и структурные, вызывают серьезные сомнения в серьезности их революционных утверждений, их оригинальности и способности сделать то, на что рассчитывают их избиратели в низах.

Хотя ряд идеологов, политических вождей и комментаторов называет себя 21с, между ними, в теории и на практике – масса различий. Критическое рассмотрение опыта этих стран покажет яснее как разницу режимов, так и обоснованность их утверждений об оригинальности.

Президент Чавес – первый и главный защитник и практический исполнитель 21с. Хотя следующие за ним президенты и публицисты в Латинской Америке, Северной Америке и Европе подхватывают его слова, не существует единой практики, соответствующей этой риторике на публику.

Во многих отношениях речи Чавеса и политика правительства Венесуэлы определяют крайние границы 21с, как во внешней политике – вызове вашингтонской политике  войны, так и во внутренних социально-экономических реформах. Тем не менее, хотя в венесуэльской модели 21с есть новые и новаторские черты, она также весьма напоминает прежние реформы радикальных популистско-националистических режимов в Латинской Америке и европейских

Самая яркая новаторская и оригинальная черта венесуэльского варианта 21с – густая смесь «исторического» боливарианского национализма, марксизма 20 века и латиноамериканского популизма. Концепция Чавеса исходит из и оправдывается  его внимательным изучением сочинений, речей и действий Симона Боливара, отца-основателя венесуэльской независимости в 19 веке. Чавесовская концепция решительного разрыва с империалистическими державами, опора на массовую поддержку против ненадежных местных элит, способных продать свою страну для защиты своих привилегий, глубоко укоренена в его изучении восхождения и падения Симона Боливара. Хотя Чавес не пытается отождествить Боливара и марксизм, он горячо отстаивает местные, национальные корни своей идеологии и практики. Поддерживая кубинскую революцию и сохраняя тесные отношения с Фиделем Кастро, он явно не пытается применить или повторить кубинскую модель, даже приспосабливая к венесуэльской действительности некоторые черты массовой организации.

Экономическая практика Чавеса включает широкую национализацию и экспроприацию (с выплатой компенсаций) значительной доли нефтяной отрасли, выборочную национализацию ключевых предприятий на прагматической политической основе, включая противостояние труда и капитала (сталь, цемент, связь) и борьба за бОльшую продовольственную безопасность (земельная реформа). Его политическая программа включает организацию массовой социалистической партии, способной побеждать в рамках многопартийной системы и проведение свободных и открытых референдумов для обеспечения конституционных реформ. Новизну можно найти в его поощрении местного самоуправления через создание не-сектантских общинных советов, чтобы избежать мертвой тяжести неэффективной, враждебной и коррумпированной бюрократии. Иногда кажется, что его цель – заменить «представительную» политику выборов под управлением профессиональных политиков системой прямой демократии, основанной на самоуправлении, на заводах и по месту жительства. В области социальной политики Чавес основал целый ряд программ, долженствующих поднять уровень жизни 60% населения, включая рабочий класс, самозанятых, бедняков, крестьян и матерей-одиночек.

Эти реформы включают всеобщее бесплатное здравоохранение и образование, включая университеты. Контракт с 20 000 кубинскими докторами, стоматологами, техниками, широкая программа строительства поликлиник, больниц и передвижных больничек в сельской местности с приоритетом бедных кварталов, брошенных на произвол судьбы прежними капиталистическими режимами и частным здравоохранением. Режим Чавеса построил и профинансировал широкую сеть общественно управляемых супермаркетов, где семьи с низким доходом покупают продукты и сопутствующие товары по субсидированным правительством ценам. Во внешней политике президент Чавес последовательно выступал против войн США на Ближнем востоке, а также против самого оправдания империалистических войн доктриной «войны против террора».

1.На самом ли деле он «социалистический», или лучше сказать, в самом ли деле он порывает с социализмом 20 века во всех его вариантах?

2.  Каков «баланс» между прошлыми и нынешними капиталистическими чертами экономики и социалистическими реформами десятилетия Чавеса?

3. До какой степени социальные перемены снизили неравенство и предоставили большую уверенность широким массам в этот переходный период.

Сейчас в Венесуэле  - смешанная экономика, частный сектор все еще преобладает в банковской и сельскохозяйственной отраслях, коммерции и внешней торговле. Государственная собственность увеличилась, и распределение нефтяных денег определяется национально-социальными приоритетами. Хотя смешанная экономика Венесуэлы напоминает социал-демократии послевоенной Европы, существует и важное различие – государство владеет самым прибыльным экспортным сектором и получает бОльшую долю валютных поступлений.

Хотя правительство серьезно расширило социальные расходы в размерах, сравнимых или превосходящих некоторые социал-демократические правительства, он не снизило колоссальную концентрацию богатства и доходов в высших классах, путем введения высоких прогрессивных налогов, как это произошло в Скандинавии и других странах. Неравенство все еще гораздо выше, чем в социалистических обществах 20 века, и сравнимо с другими латиноамериканскими странами. Более того, высшие и вышесредние слои госбюрократии, особенно в нефтяных и сопутствующих отраслях, получают вознаграждение, сравнимое с их коллегами в капиталистических фирмах, как это было и в случае национализированной промышленности Англии и Франции.

Self-management of public enterprises, a relative new idea in Venezuela , has moved beyond the limits of German social democratic co-participation schemes but are confined to less than a half-dozen major enterprises – a far cry from the extensive, nationwide networks found in socialist Yugoslavia between the 1940’s – 1980’s.

Самоуправление госпредприятий – сравнительно новая идея для Венесуэлы – вышла за пределы германской социал-демократической системы со-участия, но все еще ограничена полудюжиной крупнейших предприятий – ей далеко до широкой, общенациональной сети социалистической Югославии в 40-80-х гг.

Хотя земельная реформа, предложенная режимом Чавеса и радикальна по намерениям и активно продвигается президентом лично, она не смогла изменить отношения между батраками, крестьянами и крупными землевладельцами. Там, где распределение земли изменилось, бюрократия не обеспечила необходимые услуги, финансирование, инфраструктуру и безопасность тем, кто получил землю.

Национальная гвардия своими действиями или бездействием не положила конец убийствам вожаков и сторонников земельной реформы наемниками помещиков. Свыше 200 убийств крестьян остаются нераскрытыми на конец 2009 года.

Хотя публицисты 21с подчеркивают национализацию существующих  нефтяных предприятий, они не принимают во внимание рост числа совместных предприятий с компаниями из России, Китая, Ирана и Евросоюза. Другими словами, хотя роль некоторых ТНК из США снизилась, иностранные инвестиции в нефтедобычу на деле возросли, особенно на обширных смолистых месторождениях Ориноко. Хотя смена партнеров снизила стратегическую уязвимость Венесуэлы  от давления США, она не способствует социалистическому характеру экономики. Совместные предприятия подтверждают аргументы о схожести смешанной экономики Венесуэлы с социал-демократической моделью 20 века.

Наиболее сомнительная черта  в утверждениях Венесуэлы о социализме – продолжающаяся зависимость от единственного товара (нефти) в получении 70% экспортных поступлений и ее зависимость от одного рынка – США – открыто враждебного и подрывного партнера. Усилия режима Чавеса разнообразить торговых партнеров сейчас еще более неотложны, чем раньше, из-за военного соглашения Обамы с президентом Колумбии  Альваро Урибэ о 7 военных базах. Не менее угрожающим массовой базе для переходжа к социализму  стал рост люмпен пролетариата со связями с колумбийскими наркоторговцами, военными и чиновниками. Во многих бедных кварталах уголовники сражаются с вожаками общинных советов за власть, используя для этого подстрекательство и насилие. Неэффективность министерства внутренних дел и полиции, недостаток у них  тесных рабочих связей с общинными организациями, представляет собой серьезную слабость в деле мобилизации гражданского общества и знаменует границы эффективности движения общинных советов.

Значительные реформы правительства Чавеса и оригинальный синтез боливарианского освободительного антиколониализма с марксизмом и антиимпериализмом обозначают разрыв с господствующей в Латинской Америке неолиберальной практикой последней четверти 20-го века, которая все еще действует в ряде режимов, хотя те и отрицают это.

Однако неясно, достаточно ли этого для нового варианта социализма, учитывая преобладание капиталистических отношений собственности в стратегических отраслях экономики и сохраняющееся классовое неравенство как в госсекторе, так и в частном секторе.

Не следует при этом забывать, что социализм – не неподвижная теория, но движущийся процесс, и значительная часть новых мер нацелена на расширение власти масс на заводах и по месту жительства.

В Эквадоре президент Корреа пользуется риторикой 21с и подтверждает это некоторыми внешнеполитическими действиями.  Сюда входит прекращение деятельности военной базы США в Манта, заявления о сомнительности некоторых внешних долгов, сделанных предыдущими режимами; критика колумбийских  нарушений границы и вооруженного вторжения против лагеря колумбийских партизан; критика американской политики свободной торговли и поддержка венесуэльской программы региональной интеграции (ALBA).  СМИ, включая Нью-Йорк таймс, Фаненшинал таймс и многочисленных левых журналистов севера и юга, причисляют президента Корреа  к «новой волне левых президентов».

Что касется внутренней  политики, претензии Корреа на роль основателя 21с поддерживаются его критикой традиционных правых партий и олигархии. Другими словами, его социализм определяется тем, против кого и чего он выступает, а не структурными социальными переменами.

Его главные достижения внутри страны все касаются осуждения крупных политических партий, его поддержки и руководства «гражданского движения», успешно свергнувшего правый проамериканский авторитарный режим (проводивший выборы) Люсио Гутьерреса; созыва конституционной ассамблеи и написания новой конституции. Эти законодательные и политические перемены очерчивают границу радикализма Корреа и составляют базу для его утверждений о принадлежности к 21с. Хотя эти изменения во внешней политике и дома, особенно в контексте увеличения социальных расходов за первые три года его правления, позволяют назвать его «левоцентристом», вряд ли их достаточно для  социалистической программы, особенно в более широком социоэкономическом структурном плане.

Наиболее резкое отрицание любых реально социалистических изменений состоит в том, что иностранные капиталисты продолжают и расширяют свое владение стратегическими полезными ископаемыми, включая нефть: 57% нефти добывается иностранными ТНК. Крупные и долгосрочные контракты на добычу полезных ископаемых выдаются и продлеваются, тем самым оставляя в руках иностранных компаний источник главных валютных поступлений и самую прибыльную экспортную отрасль. Еще хуже то, что Корреа насильственно подавлял и отвергал любые претензии на владение землей индейских общин Анд и Амазонии, живущих на территориях, отданных по контракту на разработку ТНК.  Отказавшись вести переговоры, Корреа отмахнулся от 4 крупных движений индейцев и их сторонников-экологистов как от «кучки отсталых типов», а то и похуже. Загрязнение воды, воздуха и почвы иностранными нефтяными компаниями  приводит к тяжелым болезням и смертям, что было доказано в судах США, где компании Тексако предъявлены иски на миллиард долларов. Несмотря на решение суда против него, Корреа продолжал настаивать, что иностранные фирмы, ведущие добычу полезных ископаемых  должны быть основой его «стратегии развития».

Хотя Корреа яростно нападал на финансовый агрокапиталистический капитал побережья, с центром в Гааяйкуиле, он энергично поддерживал и субсидировал капитал андского региона (Кито). Его «антиолигархическая» риторика уж точно не антикапиталистическая – что подразумевается его принадлежностью к 21в.

Успех президента Корреа в организации массового выборного движения виден в его впечатляющих победах на выборах, где он победил в многопартийной борьбе, и на конституционном голосовании – свыше 70%. Но, несмотря на это,  популярность  в основном основана на краткосрочных уступках, на повышениях зарплаты и дешевом кредите для малого бизнеса, а такие меры не могут продолжаться в условиях мирового кризиса. Он предоставил монополию в отрасли связи частным фирмам, он против земельной реформы, он ограничивает права на забастовку, что, не вызывая системных изменений, приводит только к росту числа стачек и протестов. Еще важнее то, что усиление капиталистической, особенно иностранной власти в стратегических отраслях (банковской, коммерческого экспорта, горнорудной) сводит заявления о 21в. к чистой видимости.

Ясно, что база его  21 в. лежит в заявлениях о внешней политике (которые могут быть взяты назад), а не в изменениях классовых отношений, собственности и власти масс. 21в., в случае Эквадора, оказывается удобным способом сочетать новую внешнюю политику с неолиберальной моделью развития - «модернизацией». Более того, начальные радикальные меры не означают невозможности последующего отступления, что хорошо видно в заявлениях о сомнительности внешнего долга ( вызвавших преждевременный взрыв восторга у левых)  и возврата к полной выплате долгов.

Величайшее отличие 20с от 21с видно в сравнении нынешнего режима Эво Моралеса (2005-) и короткого президенства Хуана Хосе Торреса (1970-71).

Первый открыто и публично пригласил ТНК пяти континентов добывать в Боливии газ, нефть, медь, железо, литий, цинк, олово, золото, серебро и многое другое, а при режиме 20с Торреса компании местных и иностранных капиталистов были национализированы и экспроприированы. Миллиардные прибыли вывозят из страны и во время, и после сырьевого бума, при Торресе государственный контроль финансовых потоков и внешней торговли ограничивал вывоз капитала. Эво Моралес предоставляет сотни миллионов в виде займов, экспортных субсидий и снижения налогов крупному агробизнесу и выгоняет индейских сквоттеров из больших поместий, а при Торресе захват земли крестьянами поощрялся как средство проведения аграрных реформ. Масса социоэкономических данных подтверждает, что социалистические меры, принятые во время президентства Торреса прямо противостоят социал-либеральной политике режима Моралеса. Дальше мы подробнее рассмотрим главные социальные и либеральные политические меры режима Моралеса, чтобы понять смысл самопровозглашенного 21с в Боливии.

За первые пять лет у власти (2005-2009) режим Моралеса произвел многочисленные изменения в обществе. Вопрос, можно ли считать их в целом социализмом даже в самом расплывчатом смысле, или даже переходными к социализму, в ближайшем или отдаленном будущем, учитывая объем и глубину либеральной экономической политики.

Моралес вызвал социально-политические перемены в девяти областях  политически. Наиболее значимая внутренняя перемена – в области политических, культурных и юридических прав коренного населения. Режим дал права местного самоуправления индейским местным органам, признал и поощряет двуязычие (то есть применение не только испанского, но и индейских языков –пер) в ведении местных дел, признал индейские религиозные и прочие празднества на национальном уровне и поощрял применение законов за нарушение гражданских прав индейцев.

При Моралесе государство слегка повысило долю, причитающуюся ему от совместных предприятий с ТНК, повысило цену на газ для Аргентины и Бразилии, при этом увеличив свою долю за счет провинциальных властей. Учитывая высокие цены на сырье в 2005-08 гг, местные власти получили прирост доходов, хотя рост вложений в производственные отрасли и сферу услуг отставал, в основном из-за бюрократических препон.

Моралес позволил постепенно повысить зарплату, в том числе минимальную. Однако эти повышения были куда меньше его предвыборных обещаний удвоить минимальную зарплату, и, конечно, несоразмерны колоссальным прибылям сырьевого бума.

Моралес преследовал по закону местных чиновников и губернатора провинции Пандо и правых террористов за нападения и убийства индейских активистов, чем  положили конец безнаказанным нападениям белых на индейцев.

Больше всего режим хвалился повышением валютных резервов с 2 до 6 миллиардов долларов, фискальной дисциплиной, жестким контролем над социальными расходами и положительным платежным балансом. В этом отношении политика Моралеса была в ладу с МВФ, и даже и близко не походила на экономическую политику социалистических и социал-демократических режимов.

Утроить валютные резервы, когда уровень бедности среди индейцев  (сельского населения по большей части ) оставался на уровне 60% - это уж точно новая политика для любого режима, называющего себя социалистическим.  Даже современные капиталистические североамериканские и евросоюзовские режимы не проявляли такого рвения, как политическо-культурно революционный режим Моралеса.

Моралес поощрял организацию профсоюзов и в основном избегал репрессий против движений шахтеров и крестьян, но в то же время приручал их вожаков, тем самым снижая число стачек и независимых классовых действий, несмотря на непрекращающееся неравенство. БОльшая терпимость сопровождалась усилением «корпоративстских» отношений между режимом и широкими массами.

Экономическая стратегия Моралеса основывается на тройственном союзе агро-сырьевых ТНК, мелких и средних капиталистов с индейскими и профсоюзными движениями. Моралес потратил миллионы на субсидии так называемым «кооперативам», а на самом деле – частным средним и мелким капиталистическим горнодобывающим предприятиям, которые эксплуатируют наемных рабочих , платя им ту же, или даже меньшую зарплату, чем на крупных предприятиях.

Принципиально изменились при режиме Моралеса внешняя политика и риторика. Моралес стал союзником Венесуэлы в поддержке Кубы, присоединился к ALBA, развивает связи с Ираном, и, прежде всего, выступает против политики США в нескольких важных областях. Боливия выступает против кубинского эмбарго США, 7 военных баз США  в Коломбии, путча в Гондурасе и отмены  тарифных льгот.  Не менее важно прекращение присутствия  американского управления по борьбе с наркотиками DEA (на самом деле в Латинской Америке DEA занимается чем угодно, только не своим прямым делом –пер.) и несколько укоротил руки AID за финансирование правых организаций и подрывной деятельности. Моралес решительно выступал против войн США в Афганистане и Ираке, заклеймил израильские преступления против палестинцев и последовательно придерживался политики невмешательства, за исключением Гаити, куда продолжает посылать солдат.

Критика боливийской версии в 21 веке

Наиболее яркая черта боливийской экономической политики  - повышение размера и охвата инвестиций иностранных ТНК в горнодобывающую отрасль. Около сотни ТНК в настоящее время эксплуатируют полезные ископаемые Боливии, на крайне выгодных условиях, включая низкую зарплату и нестрогие экологические правила. Более того, в речи в Мадриде (сентябрь 2009 года) Моралес сообщил слушателям – банкирам и инвесторам – что приглашает их инвестировать, если только они не будут вмешиваться в политику и согласны на совместные предприятия. Какова бы ни была ценность боливийской стратегии экспорта сырья (исторические примеры не внушают оптимизма), она создает какой-то странный социализм – взамен рабочих и крестьян – иностранные банкиры и местные технократы: оригинально для «социализма» в любом веке, но вполне в духе капитализма "свободного рынка".

В согласии с политикой «открытых дверей» для сырьевых ТНК, Моралес также укрепил позиции и предоставил щедрые субсидии и дешевые займы агробизнесу, даже в провинциях «полумесяца», где агробизнес поддерживает крайне правых политиков, ведущих подрывную деятельность против режима. Готовность Моралеса не обращать внимания на политическую вражду элиты агробизнеса и финансировать его расширение ясно показывает, что для него  традиционный капиталистический  экономический рост предпочтительнее любой попытки создать альтернативные модели роста с опорой на крестьян и безземельных батраков.

Поездки в сельскую местность и городские трущобы подтвредили данные публикаций о не изменившемся классовом неравенстве. Супербогатые 100 семей из Санта Круз продолжают владеть около 80% плодородной земли, и 80% крестьян и сельских индейцев живут ниже уровня бедности. Владение шахтами, розничной и оптовой торговлей, банками и кредитными учреждениями - по прежнему в руках олигархии, которая за последние годы вкладывает капиталы в разные отрасли, создавая более тесно связанный правящий класс с более близкими отношениями с международным капиталом.

Моралес выполнил обещание защитить и обеспечить традиционную экономическую  элиту, но он также добавил новых капиталистов и бюрократов к правящему классу, в основном менеджеров иностранных ТНК и высокооплачиваемых чиновников в совместных предприятиях.

Хотя большинство социалистов (любого века) согласились бы, что крупные помещики - мало подходящая опора для перехода к социализму, Моралес на самом деле зависел от агробизнеса и поощрял агроэкспортные компании в ущерб семейным фермам, производящим продукты для местного потребления. Еще хуже то, что условия труда батраков почти не улучшились, а несколько тысяч индейцев оставались буквально в рабстве уже на третьем году правления Моралеса. Жестокая эксплуатация батраков волнует его куда меньше, чем рост производительности, экспорта и налоговых поступлений с этого в казну. Трудовое право, облегчающее организацию профсоюзов было одобрено, но никто не принуждается его выполнять в сельской местности, особенно в «полумесяце», где трудовые инспекторы избегают малейшего противостояния с влиятельными организациями помещиков. Несколько захватов земли безземельными батраками правительство осудило. Правительство решительно против любого низового движения за земельную реформу в обширных и почти не обрабатываемых поместьях , хотя это нарушает его собственные законы о запрете конфискации только обрабатываемых земель.

Учитывая упор режима на «культурных и политических» сторонах его варианта 21с, не удивительно, что оно тратит больше времени и денег на индейские праздники, песни и танцы, чем на экспроприацию и раздачу плодородных земель голодным массам индейцев.

Попытки режима отвлечь внимание от аграрных реформ путем поселения безземельных индейцев на государственных землях в отдаленных джунглях оказались полным провалом. Этот «план колонизации», созданный так называемым институтом аграрных реформ, вышвырнул горных индейцев в не расчищенные джунгли, полные разносчиков опасных болезней, без орудий труда, семян, удобрений и даже жилья. Не  удивительно, что меньше чем через полмесяца индейцы потребовали, чтобы их отвезли обратно в нищие деревни – все-таки лучшее место для жилья, чем малярийные болота. Взамен проведения серьезного перераспределения земель, Эво Моралес время от времени устраивает с помпой, церемониями и рекламой «подарки» тракторов средним и мелким фермерам, скорее подачки политика перед выборами, чем часть социального переустройства.

Наиболее приметные черты экономической и политической стратегии Моралеса – опора на традиционный экспорт сырья и создание типичной корпоратистской выборной организации, основанной на подачках.

На пятом году этого режима совместные предприятия с иностранными ТНК добыли и вывезли массу сырья, почти не обработанного. Это выглядит невероятно, но не заметно практически никаких попыток индустриализации и развития обрабатывающей промышленности, которая создала бы новые рабочие места. То же относится и к экспорту сельхозпродукции – большая часть зерна и другой продукции не обрабатывается в Боливии, хотя это могло бы создать тысячи рабочих мест для нищих безземельных индейцев. Режим накопил огромные валютные резервы, но не сделал ничего для создания местной промышленности,

Политическая стратегия Моралеса весьма похожа на таковую Националистского революционного движения (MNR) полвека назад, когда профсоюзы и особенно крестьянские движения были поглощены господствующей силой – государством. В отсутствии значимых социоэкономических перемен, государство опиралось на патронаж, проводимый через профсоюзных, крестьянских и индейских вожаков, когда кое-что препадало и лояльным сторонникам партии. Покровительство в стиле Моралеса постоянно подкрепляется символическими жестами для подтверждения его «индейскости» и «солидарности» между политическим  покровителем и покровительствуемым.

В моралесовской политике 21с очень мало новаторского и она куда ближе в политическом стиле к его предшественникам 20 века – копроратистам. Посторонние, не знакомые с историей Боливии; восторженные журналисты, обожающие символические фигуры и авторы, цепляющие «социалистическую этикетку» без разбора на политиков, которые хотя бы риторически сомневаются в рыночном доктринерстве; поддерживают «радикальный» или 21с вид режима Моралеса. Учитывая то, что мы сказали выше о реальности режимов 21с, полезно поместить их в более широкие сравнительно-исторические рамки, чтобы попытаться оценить их возможное влияние на Латинскую Америку.

Несмотря на утверждения пропагандистов, наиболее примечательным в режимах 21с остается то, что в их политике не ново и не оригинально. Их применение смешанной экономики и следование правилам либерального капиталистического государства очень мало отличается от того, что делали европейские социал-демократические партии в Европе с конца 40-х по середину 70-х гг. Их националистическая политика (и следует отметить, что национализация означает экспроприацию и общественную собственность) – бледная тень происходившего в 30-х-середине 70-х гг. За исключением режима Чавеса, то, что сходит за 21с – в лучшем случае национализация обанкротившихся частных фирм, повышение доли государственной собственности в совместных предприятиях и повышение пошлин на экспорт продовольствия и сырья.

 «Туземность», которую сильнее всего подчеркивают два режима в Андах – Боливия и Эквадор – откликается эхом на риторику «индоамеркианизма» 1930-х. Его провозглашал перуанский марксист Мариатакуи и политический вождь Революционного народного американского союза (APRA) в Мексике  Хайя де ла Торре, чилийские социал-демократы, ряд боливийских и мексиканских авторов, Аугусто Сандино – партизанский вождь Никарагуа, и Фарабундо Марти в Сальвадоре. Их поразительное отличие от «туземности» 21с в том, что они проводили решительные земельные реформы, охватывающие миллионы акров плодородной земли, и твердо отвергали модель экспортного агробизнеса. Этот ранний вариант туземности сочетал символизм с глубокими структурными переменами, контрастируя с современными, которые больше полагаются на символические жесты и политику «индейскости».

Нынешняя политика, опирающаяся на совместные предприятия, скорее родственна попыткам найти либеральную альтернативу кубинской революции, воплощенным в «Союзе за прогресс» Дж. Ф. Кеннеди, и принятыми на вооружение христианско- и социал-демократическими антипартизанскими режимами 1960-х гг. В противоположность социалистам и коммунистам 20 века, выступавшим за социализацию экономики, чилийское христианско-демократическое правительство (1964-70 гг) проводило альтернативную «чилизацию», напоминающюю «совместные предприятия» Эво Моралеса и Корреа. Другим словами, экономическая модель 21с куда ближе анти-социалистческой реформистской модели1960-х гг, поддержанной США, чем любой социалистической модели прошлого.

Хотя охват и глубина социально-экономических перемен 21с далеко не приближается к структурным изменениям режимов 20с, каковы они по сравнению с реформизмом и социал-демократией?

На ум приходят три примера социал-демократических режимов, основанных на выборной политике: режим Арбенса в Гватемале (1952-54 гг), режим Гуларта в Бразилии (1962-64 гг) и режим Альенде в Чили (1970-73 гг). Эти три социал-демократические режима проводили более значимые земельные реформы, давшие землю тысячам крестьян, чем  режимы 21с. Национализация иностранных компаний была куда основательнее тогда, чем в двух из трех современных режимах 21с (в Вененсуэле число экспроприированных компаний близко к примерам прошлого).

В сфере внешней политики – речей и практики – антиимпериалистическая риторика сходна с прошлым, но социал-демократы экспроприировали куда больше иностранного капитала. Например, Арбенас экспроприировал земли United Fruit, Гуларт – ITT, а Альенде – медь «Анаконды». В противоположность этому, 21с поощряли и приглашали иностранный агробизнес и сырьевые ТНК эксплуатировать их почву и недра. Эти различия внешнеэкономической политики соответствуют отличиям  классового состава и экономических структур  социал-демократии 20 и 21 века. Хотя многие предпочитают этого не замечать, 21с представляет собой соглашения технократов режима, ТНК и местных агро-сырьевых элит, чей вес в принятии решений куда солиднее, чем массовой избирательной базы – индейцев и рабочих. В противоположность этому, движения рабочих и крестьян пользовались большей независимостью и были шире представлены внутри и вовне социал-демократических режимов 20 века.

Рассмотрение последних 60 лет истории Латинской Америки выявляет постоянный циклический порядок – чередования левых и правых «волн» политических режимов. Под всем этим покоилась «постоянная» - борьба между, с одной стороны, США в виде прямой интервенции, поддержки военных диктатур и марионеточных штатских режимов; а с другой – массовыми демократическими и социалистическими движениями и режимами. Вопрос – не является ли последняя волна «левоцентристских» режимов всего лишь новейшим  проявлением этого цикла, и достаточно ли базовых изменений во внешних и внутренних структурных отношениях для разрыва этого круга? Мы проследим эту цикличность правой/левой политики прошлого и далее обсудим некоторые ключевые современные глобальные и региональные изменения, которые могут привести к большей устойчивости левой политической гегемонии.

После Второй мировой войны Латинская Америка пережила около пяти циклов левого/правого преобладания. Сразу после войны, вслед за поражением фашизма, во всем мире начались движения за демократию, антиколониализм  и социалистические революции. Латинская Америка не была исключением. Левоцентристские, социал-демократические, национально-популистские правительства и национальные фронты пришли к власти в Чили, Аргентине, Венесуэле, Коста-Рике, Гватемале, Бразилии и Боливии с 1945 по 1952 гг. Хуан и Эва Перон национализировали железные дороги, провели  законодательство об одной из самых продвинутых реформ социального обеспечения и разработали региональную программу «третьего пути» во внешней политике, независимой от США. Коалиция социалистов, коммунистов и радикалов победила на выборах 1947 года в Чили, пообещав широкие трудовые и социальные реформы. В Коста-Рике политическое восстание распустило армию. В Венесуэле социал-демократическая партия пообещала общественный контроль над нефтяными ресурсами и повышение налоговых поступлений.

В Гватемале новый президент Арбенас экспроприировал необрабатываемые земли United Fruit Company, ввел прогрессивное трудовое законодательство, поощряющие рост профсоюзов, и покончил с пеонажем индейцев за долги.

В Боливии социальная революция привела к национализации оловянных рудников, глубокой земельной реформе, уничтожению армии и созданию рабоче-крестьянского ополчения. В Бразилии Гетулио Варгас обещал государственную собственность, смешанную экономику и национальную индустриализацию.

Принятие доктрины Трумена в конце 1940-х гг, вторжение США в Корею (1950), агрессивное ведение Холодной войны сделали возможным решительное вмешательство США против демократических левоцентристских и националистических режимов Латинской Америки. Получив добро из Вашингтона, латиноамеркианская олигархия и корпорации США поддержали ряд военных путчей и диктатур в 50-х гг. В Перу власть захватил генерал Одриа, в Венесуэле – Перес Хименес, в Гватемале ЦРУ посадило на власть генерала Кастилло Армаса, президента Аргентины Перона свергли военные в 1955 году, бразильского президента Варгаса вынудили совершить самоубийство. США сумели расколоть народный фронт в Чили, что привело к запрету компартии. США поддержали путч Батисты на Кубе, диктатуры Дювалье и Трухильо на Гаити и в Доминиканской республике. Подъем крайне правых, свержение левоцентристских движений и кровавые репрессии против профсоюзов и крестьянских движений обеспечили гегемонию США, соучастие в политик Холодной войны и открыли двери для экономического вторжения ТНК.

К концу 1950 сами размеры господства США и эксплуатации, жестокое подавление всех демократических социальных движений и левых партий, олигархический грабеж казны привели к массовым восстаниям и вернули гегемонию левым.

С 1959 по 1976 левые режимы правили или боролись за власть по всему континенту с разной степенью успеха. За социальной революцией 1959 года на Кубе и политической – в Венесуэле 1958 последовали выборы националистического популистского режима Жанго Гуларто в Бразилии (1962-64 гг), Хуан Бош был избран в 1963 году в Доминиканской республике, Сальвадор Альенде в Чили (1970-73) и Перон в Аргентине (1973-75). Прогрессивные националистические и популистские военные взяли власть в Перу (Веласко в 1968), Родригес в Эквадоре (1970), Овандо (1968) и Х.Х. Торес (1970) в Боливии, Торрихос в Панаме. Все они в той или иной степени бросали вызов гегемонии США. Всех поддерживали массовые движения низов, требуя решительных социально-экономических реформ. Некоторые режимы национализировали стратегические отрасли экономики и проводили далеко идущие антикапиталистические преобразования.

Однако, все они, кроме кубинской революции, оказались недолговечны. Даже в разгар левого поворота 1960-70-х гг США и их военные подручные беспрерывно вмешивались, чтобы повернуть вспять возможность прогрессивных социальных  перемен. В Бразилии Гуларт был свергнут военным путчем при поддержке США (1964), в промежуток между свержением Хуана Боша в 1963 году и вооруженным вторжением США для срыва его возвращения в 1965/66 гг.  Армейский путч при поддержке США сверг Торреса в 1971, Альенде был свергнут путчем военных при участии ЦРУ в 1973, за ним Веласко (1974) и Перон (19756). Эта многообещающая и глубокая левая волна сошла на нет почти до самого конца 20 века.

Между 1976 и 2000 гг  за исключением победы сандинистской революции в Никарагуа в 1979, правые силы были на подъеме. Их долгая власть обеспечивалась наихудшими репрессиями в истории Латинской Америки по всему континенту. Военные режимы и следовавшие за ними авторитарные неолиберальные выборные режимы уничтожили всякий контроль над движением капитала и товаров в диком разгуле самой крайней и разрушительной империалистической экономической политики свободного рынка. С 1976 по 2000 год более 5 000 госпредприятий было приватизировано, большая часть досталась ТНК, за рубеж было вывезено более полутора триллионов долларов в виде прибылей, процентов по долгам, ренты, разграбления казны, уклонения от уплаты налогов и отмывания денег. Однако, «золотой век» для капитала США в 1990-х гг был периодом экономического застоя, социального расслоения и растущей уязвимости перед кризисами. Это подготовило почву для массовых восстаний в начале нового тысячелетия и подъема последней по счету волны левоцентристских режимов в регионе, что возвращает нас к вопросу об устойчивости этой новой волны левых режимов.

Одним из ключевых факторов отката левых волн в Латинской Америке в прошлом была экономическая мощь США и ее способность к вмешательству.

Существуют явные признаки того, что мощь США пришла в относительный упадок в обоих отношениях. США больше не страна- кредитор, США перестали быть главными торговыми партнерами Бразилии, Чили, Перу и Аргентины, и теряют почву под ногами в других странах Латинской Америки, кроме Мексики. Влияние Вашингтона падает даже на их «заднем дворе» - на Карибах и в Центральной Америке, где несколько стран подписали соглашение (Petrocaribe)о получении субсидированной нефти из Венесуэлы. Вашингтон, как будто с целью компенсировать потерю экономического влияния (подчеркнутого отвержением предложенного им  соглашения о свободе торговли) усилил свое военное присутствие, получив 7 военных баз в Колумбии, поддержав путча в Гондурасе против социал-либерального президента и повышая мощи четвертого военного флота у берегов Латинской Америки. Но несмотря на такое «проявление военной» силы, события за пределами  Латинской Америки ослабили способность США к интервенциям, а именно долгие и дорогие бесконечные войны в Ираке, Афганистане, Пакистане, и военное противостояние с Ираном.  Усталость и недовольство населения уже и так высоки, что затрудняет начало четвертой войны – в Латинской Америке. Поэтому Вашингтон полагается на местных подручных – военных и штатских, финансируя их с целью подрыва и свержения левоцентристских врагов.

Расширение мировых рынков, особенно в Азии, позволило летиноамеркианским режимам найти новые рынки и партнеров для инвестиций, что снижает роль США и ограничивает их возможности добиваться политических целей экономическим путем. Финансиализация экономики США подорвала ее промышленную базу и ограничила ее потребности в агросыреьвом экспорте из Латинской Америки, которая теперь больше зависит от новых  держав. Более того, пострадав от финансового кризиса, режимы Латинской Америки ввели некоторое регулирование движений капитала, что ограничивает спекуляции инвестиционных банков США – главных действующих лиц экономики США. Хотя Вашингтон разглагольствует о «свободном рынке», он применяет протекционистские меры и платит субсидии сельскому хозяйству (сахар, этанол), что вызывает недовольство ведущих стран Латинской Америки, например, Бразилии. Главный проповедник неолиберальной доктрины, Вашингтон переживает серьезную потерю идеологического влияния в регионе в результате мировой рецессии 2007-2010.

По этим причинам, одно из главных действующих лиц (империализм США), ответственное за цикличность подъема и упадка левых режимов, структурно ослабело, что повышает вероятность долгого существования левых режимов. Однако, США остается важнейшим фактором со значительным потенциалом, основанным на тесных связях с крупными правыми вооруженными и экономическими силами в регионе.

Во-вторых, сама природа стратегий развития, избранная левоцентристскими режимами, делает их уязвимыми для кризисов – а именно их политика агросыреьевого экспорта, основанная на ведущей роли иностранной и местной экономической элиты и на колеблющемся мировом спросе.

В-третьих, левоцентристские режимы не сумели снизить основные региональные неравновесия сил, значительно уменьшить социальное неравенство и снова  взять в руки владение и контроль над стратегическими отраслями экономики. Это ставть под сомнение среднесрочную устойчивость современных левоцентристских режимов.

Слишком мало произошло внутренних перемен в госаппарате и классовой структуре, чтобы предотвратить возвращение к неолиберализму. Основной вопрос – ведут ли нынешние режимы 21с к дальнейшей социализации, или они - просто  переходные режимы, открывающие путь к реставрации неолиберальных проамериканских режимов – все еще открыт, хотя накапливаются признаки того, что второе вероятнее, чем первое.

Ответ на вопрос – лучше или хуже 21 с чем 20с?  зависит от того, какой вариант каждого из них мы выберем для сравнения и какие политические измерения мы будем сравнивать.

Прежде всего, не существует одной-единственной «модели» социализма 20 века, несмотря на обычное поверхностное отождествление 20с с советским его вариантом. На самом деле существовали четыре решительно отличающихся типа социалистических режимов 20 века, и внутри этих типов тоже были различия.

1.Революционные однопартийные режимы, включая Кубу, Северную Корею, Китай, Вьетнам и СССР. Четыре первых сочетали национально-освободительную борьбу с борьбой за социализм, возникли независимо от СССР и в разное время проявляли разные степени открытости дискуссиям и личным свободам. Вся эта «четверка» воевала против вторжений США и подвергалась эмбарго и интенсивной подрывной  деятельности, требующей принятия значительных мер для обеспечения безопасности.

2.Выборные революционные социалистические режимы, включая Чили (1970-73), Гренаду (1981-83), Гайану (1950-е), Боливию (1970-71) и Никарагуа (1979-89). Многопартийность и четыре свободы (слова, собраний и т.д. –пер.) поощрялись даже в ущерб национальной безопасности. Все они были жертвами успешных (поддержанных США) военных интервенций, вооруженных путчей и экономических эмбарго.

3. Самоуправленческий социализм на предприятиях Югославии с конца 40-х до середины 80-х гг и на краткий срок – в Алжире (1963-64 гг). Поддержанные США и Западной Европой сепаратистские движения разрушили Югославию, и военный переворот покончил с алжирским экспериментом.

4. Социал-демократия, основанная на широкомасштабных и долгосрочных программах социального обеспечения, связанных с государственным управлением в сфере макроэкономики – в скандинавских странах, особенно в Швеции.

Штамп о советской модели- навязанном извне авторитарном социализме - можно применить только к Восточной Европе, но и он подвергался изменениям.

Точно так же между странами 21века есть существенные различия.

Венесуэла национализировала крупнейшие иностранные и местные компании (нефтяные, сталелитейные, цементные, банки, связь), экспроприировала сельхозугодья в больших масштабах и поселила там около 100 000 семей, профинансировала программы всеобщего здравоохранения и образования и поощряет общинные советы и в ряде случаев рабочее самоуправление. 

Боливия экспроприировала лишь несколько крупных компаний. Вместо этого Моралес поощряет создание совместных частно-государственных предприятий, открыл двери десяткам сырьевых ТНК; поддержал политические реформы, дающие больше гражданских прав индейцам, и повысил социальные расходы на жилье, инфраструктуру и борьбу с бедностью. Он не проводит никакой земельной реформы и не собирается этого делать.

Третий  и самый консервативный вариант 21века – в Эквадоре, где сырьевые и нефтяные ТНК получают крупные концессии, что сопровождается приватизацией компаний связи и выплатой субсидий местным бизнес-элитам. Вместо проведения земельной реформы, Корреа передал индейские земли в эксплуатацию горнорудным компаниям. Главные приметы социализма: повышение уровня социальных расходов, прекращение аренды военной базы Манта для США и общая критика американской военной политики и ее политики свободы торговли. Корреа сохранил долларизацию экономики, чем ограничил возможность политики роста госрасходов.

Рассматривая 20 и 21столетия с точки зрения общепринятых критериев социализма, можно составить основательное мнение об их успехах в достижении большей экономической независимости, социальной справедливости и политической свободы.

Все варианты 20 столетия (кроме скандинавской модели) добились большего общественного контроля над командными высотами экономики, чем 21с. Венесуэла подошла ближе всего к опыту 20 века. Сравнительные преимущества общественной, общественно-частной и частной моделей варьируются: в отношении роста и производительности общественной собственности  20с нельзя судить однозначно: высокие темпы роста переходили в застой; смешанные предприятия подвержены колебаниям рынка и спроса, переходя от роста в период бума к сокращению производства в периоды низких цен.

С точки зрения общественных отношений, социальные блага и условия труда в общественном секторе при социализме обычно лучше, чем на смешанных и частных предприятиях, хотя  зарплата может быть выше на вторых.

Успехи 20с в перераспределении земли и в подрыве власти помещиков были куда выше, чем в случае мер, предпринятых 21с. Перераспределительные реформы 20с противостоят агроэкспортной политике большинства современных 21с, которые на самом деле поощряют укрупнение землевладения и неравенство между элитой агробизнеса и крестьянами и безземельными батраками. Однако, эти аграрные реформы проводились не слишком удачно, особенно в случае Кубы и Китая, что привело ко второму переделу, передаче  госземель семейным фермам и кооперативам.

В целом социалисты 20 века куда успешней снижали неравенство доходов (хотя и не уничтожили его окончательно), чем 21с. Поскольку в 21 веке капиталисты, особенно в горнодобывающей, агроэкспортной и финансовой области продолжают контролировать командные высоты экономики, историческое неравенство между пятью процентами населения (самыми богатыми) и 60% (самыми бедными) остается неизменным.

В сфере социального обеспечения 21с увеличили расходы на социальные нужды, повысили минимальную зарплату, но, за исключением Венесуэлы, не ввели ничего подобного всеобщему бесплатному образованию и здравоохранению социализма 20 века.

Хотя при 20с сохранялось неравенство между городом  и деревней, бесплатное  образовании и здравоохранение было доступно деревенской бедноте при 20с и до сих пор оставляет желать лучшего при 21с.

В сфере антиимпериалистической борьбы 20с проявил себя куда лучше, чем 21с. Например, Куба посылала солдат и военную помощь в Южную Африку (особенно в Анголу), чтобы  отразить вторжение расистской ЮАР. Китай посылал солдат в солидарность с Кореей и защитил ее север от вторжения армии США. СССР предоставил необходимое вооружение и противовоздушную оборону для национально-освободительного движения во Вьетнаме и почти полвека выделял Кубе экономическую и военную помощь, позволив ей выжить в условиях американской блокады.

Режимы 21с, за исключением Венесуэлы не предоставили материальной поддержки освободительным движениям. Напротив, Бразилия, Боливия, Чили и Аргентина продолжают поддерживать своими солдатами организованную США оккупацию Гаити. В лучшем случае 21с клеймит опирающийся на США путч в Гондурасе (2009 год), Венесуэле (2002) и военные базы США в Эквадоре и Колумбии, а также отвергает выгодные США соглашения о свободной торговле.

Единственная сфера, где 21 век имеет заметное преимущество – это бОльшая личная свобода и выборы. В них допускается бОльшая терпимость публичных дебатов, проведения состязательных выборов и многопартийности.

Тем не менее, экономическая демократия и власть рабочих были куда более развиты при чилийском социализме 20 века и в югославском самоуправлении предприятиями, чем на парламентских выборах 21с. Более того, в прошлом даже авторитарные социалистические режимы уделяли больше внимания мнению рабочих, чем нынешние агро-сырьевые. БОльшая открытость новых социализмов связана с тем, что они подвергаются куда меньшей угрозе вооруженного нападения. Отчасти это происходит потому, что они не поменяли капиталистическую основу своей экономики.

По сравнению с 20, социализмы 21 века в целом более консервативны, теснее сотрудничают с ТНК и менее последовательные антиимпериалисты, опираются на многоклассовые союзы, включая, наряду с беднотой и средним классом, могущественные  агросырьевые элиты. Хотя сегодняшние социалисты иногда упоминают классовый анализ, в минуту кризиса они замазывают классовые различия и пользуются туманными «популистскими» выражениями.

Возможно, радикальная репутация социализмов 21 века объясняется тем, что они пришли на смену крайне правыми режимам, правившим предыдущие четверть века. Если Вашингтон и западные СМИ обвиняют какой-то режим в социализме – это просто проявление ностальгии по временам безусловного политического подчинения, неограниченного экономического грабежа и жесткого подавления массовых низовых движений, а никак не анализ их социально-экономической политики.

Но, хотя социализмы 21века менее радикальны, и, возможно, далеки от общепринятого представления о социалистической политике, они все-таки открыто выступают против милитаризма и вмешательства США, так или иначе контролируют свои национальные богатства и дают больше возможностей для организации общественных движений.

11 октября 2009

Перевод с английского с небольшими сокращениями Г. Макарова

Источник: Axis of Logic

См. http://axisoflogic.com/artman/publish/Article_57194.shtml