Оглавление

Глава IV. «Операция Маркеталия»: война, которая не закончилась до сих пор

(продолжение)

«Люди на войне познаются по самопожертвованию…»

«Бык должен сцепиться рогами с соперником, низко наклонить голову к земле, засопеть от ярости, и таким образом продемонстрировать свою силу и доминирование. Так мы думали, так мы дискутировали, когда нам пришла новость о программе умиротворении, предложенной Национальным Фронтом 1 ; помня о том, что в течение 4 лет мы находились, практически, в полной изоляции в самой глубине сельвы, 4 года были в одиночестве, желая соединить голос своего партизанского движения с голосом масс. И наш голос был слышен не только на юге Толимы, нас также слышали в Кауке и Уиле. Однако сейчас – тут «Чарро» разражается громким хохотом, говоря, что теперь, видите ли, никто не знает против кого ведётся эта война – мы должны обратить вспять те шаги, которые мы предприняли в этой войне для того, чтобы повернуть на пути, якобы, подлинного умиротворения. Но ведь это умиротворение было очень похоже на то, которые мы уже пережили при Рохасе Пинилье, не так ли? Но созданное сейчас – выдохнул «Чарро» после того, как перевёл дух после своего громкого хохота – не повторит судьбу того, что было потеряно в Эль Дависе…». Партизаны много дискутировали в Маркеталии о перспективах с учётом новых реалий, которые в тот момент, по идее, говорили о необходимости сворачивания борьбы, самой её концепции для того, чтобы переключиться, в самом глубоком смысле этого слова, на чисто политическую работу. В итоге, партизанами был разработан документ, который позже был расширен за счёт других тем, и в нём содержалась серия требований политического, социального и экономического характера, которые отражали интересы гражданского населения в целом, и устремления партизан в частности. В качестве предварительного условия для прекращения вооружённой борьбы были выдвинуты: отмена осадного положения, демократические свободы для деятельности всех партий, включая Компартию, которая продолжала находиться, фактически, в подполье; предоставление свободы политическим заключённым и всеобщая амнистия для всех партизанских бойцов; немедленная ликвидация военных блокпостов в зонах, затронутых насилием, и отвод войск в казармы; свобода создания для крестьян своих лиг, профсоюзов и других массовых организаций; строительство школ в зонах, пострадавших от насилия, и посылка туда подготовленных в достаточном количестве учителей; легализация Компартии и право членов этой партии избирать и быть избранными; выделение достаточных средств для строительства дорог и мостов в зонах военных действий, а также по всей стране; выделение средств для экономической реконструкции зон, затронутых и опустошённых насилием; возвращение законным хозяевам земель, экспроприированных «птицами», и экспроприированных, во многих случаях, высшими военными офицерами, которые обогатились на насилии; строительство помещений для медпунктов, назначение туда врачей и медсестёр; выделение стипендий для детей крестьян с целью изучения ими агрономии и других наук; выдача партизанским бойцам удостоверения личности, поскольку бумага об амнистии не служит для идентификации личности.

Первые переговоры партизан-коммунистов с официальными представителями правительства были проведены на территории муниципалитета Айпе; «Чарро» был назначен на них представителем от партизанского движения. «Представители правительства с откровенным бесстыдством заявили «Чарро» о своей заинтересованности в продолжении переговоров, но заранее исключили из них коммунистов, не учитывая того факта, что руководители этих партизан были именно коммунистами. Тот день послужил для того, чтобы согласовать новую встречу в другом месте для продолжения дискуссии. По возвращении «Чарро» в лагерь, он сказал, озабоченно: «Дело очень хреновое, хуже не придумаешь, но не будем пугаться. У нас есть свои аргументы для предъявления им…». Руководство проработало детали этой новой встречи с представителями правительства департаментов Толимы и Уилы. Место проведения держали в секрете и должны были сообщить в подходящий для нас момент…».

Встреча произошла в сентябре 1958 г. За день до неё представители правительства встретились с партизанами-либералами в местечке под названием Макенкаль, в часе пути от Планадаса. «Мы знали всё, что было на этой встрече. Либералы устроили демонстрацию силы с не менее чем 600 вооружёнными винтовками людьми, своего рода угроза путём демонстрации военной силы. Эта военная демонстрация была неслучайной, они хотели получить максимум выгоды от этих переговоров. Они потихоньку сеяли раздоры среди гражданского населения. Либералы заявили, что мира на юге Толимы не будет ни с коммунистами, ни с «гóдами», что они будут вести борьбу и с теми, и с другими до тех пор, пока не ликвидируют всех окончательно». Представители правительства невозмутимо слушали их, словно это не имело к ним никакого отношения. Высказались Леопольдо Гарсия, «Пелигро», повышенный звании до бригадного генерала на организационной встрече Революционно-либерального Движения (MRL) на юге Толимы и назначенный Главнокомандующим Партизанским Движением юга Толимы; полуграмотный крестьянин, который едва мог расписываться, хитрый и изворотливый, плотного телосложения, который начал свою жизнь в горах в 23 года, присоединившись к партизанам Аристобуло Гомеса, а затем вступив в отряд старого Херардо Лоайсы, которому он наследовал в партизанском командовании в 1953 г., перед этим получив звание капитана «после того, как больше сражался с коммунистами, чем с «грифами» - как он сам признавался в одном из интервью, - и Хесус Мария Овьедо, «Марьячи», также повышенный в звании до генерала; «эти двое выступали пьяными с подмостков, сопровождаемые пальбой своих людей, которые целились в воображаемую мишень, находившуюся в воздухе. Перед этим они прибыли шумной кавалькадой, заставляя своих лошадей делать прыжки для демонстрации ловкости всадников, сидя на красивых, быстроногих конях и крича: «Да здравствует Либеральная партия1» и «Долой коммунистов и гóдов1», яростно крича…». Встреча с коммунистами произошла при участии всего нескольких человек, избегая неуместных демонстраций силы, только те, кто имел право говорить от имени движения, все они были в военной форме, на случай возможных проблем партизаны организовали посты в окрестностях этого места то так, чтобы не было видно их присутствия. «От Вооружённых Сил Колумбии участвовал полковник Арсе Эррера – командир батальона «Тенерифе»; в качестве политиков, среди прочих, - Парга Кортес, Севериано Ортис и Фелио Андраде Манрике; им были переданы копии нашего документа ещё до того, как он был оглашён публично. Перед тем, как прочитать этот документ, от имени движения выступили «Чарро», Домингес, Хильберто и Гильермо. Было много «да здравствует», и никаких «долой». От представителей правительства выступили упомянутые политики. Затем мы встретились с гражданским населением, чтобы послушать и узнать его настроения. Вдруг, неожиданно, появились партизаны-либералы, явно для провокации, представляя дело так, что это, якобы, мы как всегда замышляем что-то плохое, вынуждая их применить против нас силу…».

Что касается местных руководителей двух традиционных партий, то они подавали себя, как инициаторов и борцов за умиротворение, демонстрируя свою настойчивость и заинтересованность в том, чтобы правительство выполнило свои обещания. Но также был хорошо известен «их постоянный антикоммунистический подход, проводимый без всякого стыда, с целью поставить нас в подчинение «Марьячи» и «Пелигро», как они утверждали, двум самым что ни на есть подлинным партизанским генералам, самым истинным представителям либерального сопротивления. Но они заблуждались с такого рода планами. Мы не нуждались в их советах для того, чтобы знать и решать по какому пути нам идти…». Войска мирно покинули деревни, выполняя одну из договорённостей, заключённых устно с властями. Партизаны-коммунисты имели ясные инструкции о том, что по мере ухода войск, партизаны должны немедленно занять несколько деревень. С умиротворением начал возникать новый феномен – территориальный раздел политического влияния, того влияния, которое было завоёвано в ходе войны. Восстанавливалось политическое господство в прежних операционных зонах, создавались крепкие социальные базы. Надо было, таким образом, быть настороже, не сидеть, сложа руки, брать инициативу на себя, не быть ленивыми. Так всё и произошло, и так было ясно, что дело идёт к территориально-политическому разделению юга Толимы. «Ибо мы знали, - у нас не было недостатка в информации - что «чистые либералы» заняли Планадас, Эрреру, Атако и Риобланко, чтобы воспрепятствовать нашему входу в эти районы, и с этих территорий они, хорошо снабжаемые государством, начинали выполнять свою миссию по преследованию нас, точно также, как они это делали по отношению к зонам консерваторов. Как мы узнали позже, это был план национального руководства либералов…». Они пытались закрепиться территориально, чтобы к ним перешли государственные органы управления, некоторые алькальдии, инспекции полиции, полицейскую организацию в целом для того, чтобы торговать в своих больших селениях, собирать налоги в этих зонах; править без официальных властей, создавая широкую зону влияния с собственными блокпостами, имея повсюду полный контроль. «Мы овладели Гаитанией, Чапинеро, Ла Хулией, Сур де Атой, Эль Карменом и другими местами; мы сознательно стремились к тому, чтобы не оставаться изолированными в глубине гор, в Маркеталии. Мы должны были поступать так, используя умиротворение для дела территориального расширения нашего влияния, поскольку иные действия привели бы нас к разгрому, оставляя нас ослабленными в неблагоприятных условиях для борьбы против них в том случае, если бы в будущем такая ситуация могла сложиться. Опыт рождает недоверие, как наросты на коже. Это не есть безосновательный фатализм, это есть реализм, основанный на собственном опыте; просто анализ прошедших событий и извлечение уроков из них. И всё. Те массы, которые были за нас, не могли оставаться под влиянием либералов. Партизаны, уже овладевшие деревнями, находились в ожидании указаний руководства, а мы, в руководстве, были в ожидании исполнения других соглашений со стороны представителей правительства. И кое-что из того, о чём мы договорились, надо сказать, было выполнено…».

Эмиссары правительства потребовали освободить деревни, поскольку, по их мнению, эпоха насилия закончилось и контроль над деревнями отныне должен принадлежать правительству, представленному законными властями, назначенными по закону, а не партизанами, которые навязали свой контроль силой. «Они говорили по разным поводам, что мы должны быть озабочены только тем, как бы поскорее вернуться к работе, возвращением к мирной жизни, не вмешиваясь в другие вопросы. Эти требования вынудили нас проанализировать проблему с либералами и предпринять фронтальные действия перед лицом нескольких банд «птиц», которые продолжали убивать много народу и совершать всевозможные бесчинства. Правительство хотело нас обмануть, оно не исполнило многого из своих обещаний. И наоборот, либералам они предоставляли все гарантии, хотя те не выполняли соглашений. Они не прекращали грабить, они постоянно собирали налоги с крестьян, кроме того, открыто занимали посёлки и забирали винтовки у полиции, а эти сеньоры от правительства проглатывали всё это, это их не беспокоило. Намерение правительства, его тайное желание заключалось в том, чтобы передать абсолютно всё на юге Толимы под начало «Марьячи» и «Пелигро». Коммунизм пугал их бедные души, столь беззащитные…».

Делегация от партизанского движения во главе с «Чарро» и Маруландой дискутировала с другой, государственной делегацией о денежных займах для крестьян региона и партизан, для строительства жилья и закупки кое-какого скота; дискутировали о необходимости строительства школ, а также создании опытно-экспериментального аграрного центра в Планадасе; дискутировали о полицейских мерах, которые должны были применяться к бандам «птиц» Палермо, Санта-Марии, Касаверде, то же самое – в отношении партизан-либералов, которые продолжали опасные провокации, которые покушались на мир в некоторых регионах Юга; дискутировали о свободе для политических заключённых, которые всё ещё сидели в тюрьмах. В итоге, власти дали свободу политическим заключённым; создали филиалы банков во многих посёлках для решения проблем их жителей; делегация правительства попросила список имён для назначения инспекторов полиции с соответствующими секретарями; в начале своей деятельности власти просили содействия партизан, особенно для борьбы с ворами и конокрадами. «Многое из согласованного было постепенно реализовано, но ситуация с «чистыми либералами» ухудшалась. Им они предоставляли ссуды для покупки скота, мулов, жилья и орудий труда; организовывали им филиалы банков, организовывали помещения для покупки кофе по каналам Федерации Производителей Кофе, строили им взлётно-посадочные полосы для самолётов с целью перевозки грузов и пассажиров, например, в Планадасе; направляли им врачей и медсестёр, ремонтировали дороги и строили им дома с большими приусадебными участками; человек, который принадлежал к их группам и попадал в тюрьму, уже на следующий день получал свободу; каждую неделю в Планадас прибывали высокие и представительные комиссии, и «наоборот, для нас была проведена всего одна скромная встреча с одной из таких комиссий, похоже, они хотели одним махом решить сразу все проблемы. Мы уже ощущали запах опасности, надо было просто немного присмотреться повнимательнее. По отношению, которое мы встречали, создавалось впечатление, что они рассматривали нас в качестве граждан третьего сорта, поскольку мы, видите, пролили слишком мало крови во времена вооружённого сопротивления диктатуре…».

Программы реабилитации, обнародованные Национальным Фронтом, распространялись только на определённый круг нескольких партизанских командиров; какой-нибудь регион, если, к своему несчастью, он имел в качестве представителей бойцов рангом ниже капитана, то его обращения встречали весьма незначительную поддержку; и потому для рядовых партизан, людей бедных, умиротворение означало возвращение на путь нищеты. Регионы, которые находились под контролем генералов юга Толимы, удостоились самого большого внимания, умиротворение послужило им в качестве стола с аппетитными блюдами для того, чтобы их аппетит вырос ещё больше, а он и так был у них немаленький: преимущества в получении денежных займов, больше возможностей при назначении на должности алькальда, инспекторов полиции, кандидатов в члены полиции. Создалась благоприятная ситуация, для того, чтобы реквизиции, устраиваемые ими, расцвели, как сорняки, по всей территории юга Толимы, в Валье, Кальдасе, Уиле. Снова развернулся беспорядочный грабёж всех – бедных, зажиточных, богатых, либералов, консерваторов, коммунистов. «Война коров», ненасытная жажда скота, радость по поводу грабежа больших табунов лошадей ради увеличения личного состояния. Под покровительственной сенью полиции, – а во многих случаях этим занималась и сама полиция – процветала бойкая коммерция: собирание налогов за ввоз и вывоз партий кофе, провозимых мелкими собственниками. Они создали сеть, точнее, паутину, постов, которые служили для контроля, а также для организации грабежа. Этот масштабный и неконтролируемый грабёж превратился в настоящее соревнование для того, чтобы увидеть на практике, кто был самым выдающимся из командиров в этой войне коров и мулов. «Люди, которые окончательно отбросили понятие справедливости и совести, и потому в один прекрасный день они вполне естественно должны были докатиться до этого. В то время всю свою власть и всё своё влияние, полученное в ходе войны, они использовали для увеличения своих и без того безграничных аппетитов. Они поменяли своё прежнее видение борьбы; многие генералы юга Толимы обогатились, другие вознеслись в своей важности над землёй только в своём воображении, но продолжали быть, как и прежде, несчастными бедняками. Те, кто грудью встречали пули, рядовые бойцы, поверившие в мир, стали протестовать, поскольку это ведь они продвинули своих командиров до тех, кем они стали в эпоху умиротворения, командиры использовали их силы на войне. Но теперь они забыли о нуждах своих бойцов, они повернулись спиной к нуждам своих регионов. «Мёртвых из-за мести по-прежнему было навалом, мёртвые из-за амбиций местной власти продолжали появляться каждый день». «Это, конечно, отягощало ситуацию внутри них. Ну, и ясно, что они как-то улаживали свои проблемы или разрешали их пулями в лицо или в спину». Не существовало иного, зыка в этой ужасной борьбе за установление своего абсолютного влияния. Командиры партизан-либералов приказывали убивать без разбора дела или выяснения обстоятельств своих подчинённых. Наиболее крупнее командиры собрали своих людей под предлогом исполнения договоров с правительством и начали массированное наступление против своих бывших товарищей по оружию, наиболее слабых, против тех, кто думал иначе, кто планировал в течение 1958 г. достичь дружеского компромисса с коммунистами, например, «Венседор», «Чиспас», люди Рубиано, командиры небольшого, незначительного влияния. Понемногу обострялся, близился разрыв в командовании между двумя основными руководителями партизан-либералов – генералом Леопольдо Гарсией, «Пелигро», и генералом Хесусом Марией Овьедо, «Марьячи», двумя сторонниками правительства, двумя крайне амбициозными деятелями. «Пелигро» жестоко ополчился, преследуя своих людей, которых он обвинил в нарушении закона, а если такового не было, то он это придумывал. Ситуация, которая усилила нездоровую ситуацию в их рядах. И потому пошёл слух, слух, кстати, достоверный, что в Маркеталии никого не предают, что там наказывают только за действительно совершённые преступления, применяя нормы, установленные партизанским движением. «Пелигро», выдавая своих людей властям, хотел избежать своей ответственности перед ними. Этими манёврами он, и ему подобные, хотели продемонстрировать свои огромные усилия по защите процесса умиротворения; но они же сами планировали акции маленьких групп, после делили военную добычу, а потом организовывали преследование или нападения на дорогах на тех людей, которых только что использовали в подобных акциях. Начались притеснения крестьян для того, чтобы вытрясти из них посредством угроз и вымогательств деньги и имущество. Письма с угрозами смерти, прибывали в деревни как почтовые голуби – вестники зла. И просто из-за физической усталости, пряча страх под своими пончо, крестьяне перестали им помогать…».

Перед лицом сложности ситуации необходимо было организовать, и без всяких лишних посредников, серьёзную и глубокую дискуссию для принятия срочных решений. В Маркетлии собралась партизанская конференция с участием членов ЦК Компартии, внутренних организаций и представителями от периферийных зон с целью «разработать политику, которая отвечала бы угрозам, возникшим из-за проведения умиротворения. Была проведена конференция, после должных консультаций на всех уровнях организации, требовалось обсудить и тут же проинформировать о соглашениях, которые были заключены с правительством, их результатах, трудностях, о конфликте, всё более обострявшимся, с либералами. Абсолютным большинством голосов было принято решение демобилизовать военный личный состав в 3 департаментах и быстро перевести его в группы самообороны, сформированные крестьянами регионов, а также при участии бывших бойцов, которые решили и хотели работать в мирной обстановке, осваивая сельву. Политика, которая подчинялась прямым указаниям Партии в самом главном, поскольку в тех зонах, где прекратились прямые нападения армии и банд «птиц», политическая ситуация улучшались. Было решено распустить вооружённый личный состав, чтобы он мог вернуться к тем местам, где жили семьи бойцов, дабы укорениться там в качестве крестьян, работать на земле; было дано указание о том, чтобы они хорошо себя вели в гражданской жизни дабы избежать попадания под суд в качестве обычных уголовников. «Ворота Маркеталии распахнулись для тех, кто хотел бы укорениться в качестве крестьян-колонистов, для создания с ними ячейки самообороны, которая была бы всегда бдительна и внимательно перед лицом развития любой опасной ситуации. Такова была договорённость, установленная с бывшими распущенными бойцами. Имущество движения было распределено между бойцами, но оставили определённый резерв для руководства, которое поменяло свою функцию Штаба партизан, дабы превратиться в руководство аграрным движением; отменялись военные звания, присвоенные партизанскими собраниями и конференциями в ходе войны; отныне каждый возвращался к своему настоящему имени, забывая о кличках или псевдонимах; земля была передана бойцам, которые решили остаться в зоне Маркеталии, также им были переданы брошенные дома, а также расчищенные участки в горах, расчищенные ранее теми же бойцами. «Собрание назначило ответственного за раздел земли, - вспоминал Хайме Гуарака – и поскольку это был регион, главным образом, невозделанных земель, то они передавались участками, погектарно. Если кто говорил, что, вот, мол, я остаюсь, ему нужна была земля, то ему давали участок. На тех участках, где работали индейцы, например, на пастбищах, на расчистке леса, в качестве рабочих рук, назначался товарищ, чтобы оплачивать эти работы, когда появлялся индеец и предъявлял то, что он сделал.… Около 200 человек осталось в этом районе, остальные ушли. Что касается имущества движения, то была организована большая лотерея, сделали загон, похожий на загон на ярмарках, туда поместили скот, назначили своего рода судью, который следил за результатами лотереи, в сумку положили пронумерованные лотерейные билеты, один билет означал одно животное, и это животное приходилось на 2 товарищей, скотовладельцев. Ответственный вынимал лотерейный билет и громко называл номер, и так распределялось имущество партизанского движения, с энтузиазмом, и там же производились сделки, и после лотереи был организован прощальный праздник…».

Никто из демобилизованных бойцов не имел права уносить с собой оружия, оно возвращалось руководству, в соответствии с уговором о том, что оружие есть исключительная собственность движения. Было достигнуто соглашение о том, чтобы ходатайствовать перед кредитными организациями о возобновлении их работы, о долговременных ссудах для личного состава бывших бойцов, а также для хозяев ферм и бедных крестьян, которые жили в окрестностях зоны. Эта деятельность далее развивалась уже с представителями правительства. Было попрошено о направлении делегации из Регистратуры в определённые деревни для помощи в выдаче документов тем, кто уже достиг определённого возраста, и потому мог прямо заключать сделки с банками. Походатайствовали и о деньгах для помощи женщинам, которые потеряли мужей и сыновей на войне; также похлопотали о кредитах на 20 лет для строительства жилья и обычных ссудах на 12 лет с мораторием на первые 4 года погашения.

«На войне люди учатся познавать себя и других, узнавать характеры, они проявляются в недостатках и вещах позитивных, все партизаны – как один человек, хотя их много в строю. Защищая одну жизнь, они защищают все жизни своих товарищей, они сплачиваются вокруг определённых идей, следуют этим идеям. И потому прощание стало большим праздником. Многие плакали, поскольку уходили, другие плакали потому, что оставались. Люди на войне познаются по самопожертвованию. Прощание – это тоже жертва для тех людей, которые пережили войну. Когда те, кто ушли, вернулись в свои края, никто из них уже не был рядовым бойцом, все стали командирами, и стали рассказывать о своих великих подвигах. Воображение усиливается во время войны и раскрепощается во время мира, когда можно рассказывать о недавних героических деяниях, в которых ты, разумеется, являлся главным героем».

Многие ушли с удостоверениями личности, маленькой бумажкой, которая говорила о том, что её обладатель был партизаном, и вскоре выяснилось, какого корня были эти люди. Многие из них вернулись обратно в район Маркеталии. Другие оказались втянутыми в разные преступления и нарушали дисциплинарные нормы. Другие сказали, что вернутся, и канули в тумане забвения. «После мы узнали, что многие погибли, другие оказались в тюрьмах. Движение выяснило эти дела и установило, что они оказались в тюрьме за совершение уголовных преступлений. Некоторые деградировали до уровня обыкновенных бандитов. Они не смогли приспособиться к новой жизни в условиях легальности. Примечательный опыт вооружённого движения, когда личный состав распускается по причинам столь специфическим, каким являлось умиротворение Национального Фронта, и оказался не в состоянии правильно осознать свободу в условиях мира. Хитрое правительство поспешило уничтожить их поодиночке для того, чтобы в будущем они не превратились в новую политическую проблему…. Но, как бы там ни было, для людей войны прощания всегда были делом весьма болезненным».

«Тело «Чарро» выросло, распластанное на площади Гаитании…»

3 января 1960 г. в Боготе «Генерал Марьячи», в гражданском костюме из сукна и в шляпе, принимая вид важного политического руководителя, сделал сенсационное заявление для газеты El Tiempo. То, что он сказал, меняло, де-факто, сложившиеся политическое равновесие политических влияний разных групп бывших партизан на юге Толимы в эпоху умиротворения Национального Фронта. «Генерал Марьячи» прекрасно понимал тот резонанс, который получит его заявление, поскольку вполне сознательно стремился превратиться в политическую фигуру общенационального масштаба, имея цель, в конечном счёте, захватить единоличное руководство бывшими партизанами-либералами. Былой блеск фигуры, ему сопутствующей и с ним соперничающей, генерала «Пелигро», уже потускнел, как и его деятельность в сферах высокой политике его партии. Генерал «Марьячи» поведал журналисту детали некоего подрывного плана, который вынашивался, по его словам, за спиной всей страны. «Как вы знаете, когда прекратилась «война» или насилие, как это именуется в Боготе, я и мои товарищи из партизан-либералов сложили оружие и занялись мирным трудом. Согласно достигнутому соглашению, юг Толимы остался разделённым для поддержания мира на определённые зоны, в каждой из которых действовал в качестве командира прежний глава партизан. Так, «генерал Пелигро» отвечал за зону Эрреры, «Венседор» - за зону Ла Профунды, «Арболеда» - за Чапарраль, а я – за регион Атако, который включает в себя часть территории департамента Уила. С того момента времени моим главным местом пребывания является Планадас».

Бывший губернатор Толимы, Рафаэль Парга Кортес, долгое время один из руководителей либералов, который близко знал этих двух партизанских «генералов», так описывает их: «Марьячи» - интриган. Ещё хуже то, что он был окружён кучей убийц. Его заместителем был отъявленный убийца, некий Бельалькасар; он убил многих руководителей либералов; у него было 4 телохранителя, двое Пересов и двое Гонсалесов Пересов; братья Перес и братья Гонсалес Перес, первые были довольно приятной внешности, но отъявленные убийцы…. «Марьячи», сам по себе, не был столь уж плох, но он был очень амбициозен, он хотел быть единственным руководителем. «Пелигро» был прирождённым командиром, он был большим руководителем и надёжным человеком, с которым я имел дело. Он у меня пользовался большим доверием …».

«Генерал Марьячи» сделал откровенное признание журналисту: «Мы, прежние руководители партизан, установили новый порядок. Согласно нашему уставу, грабёж, убийство, конокрадство и любая другая форма преступления наказывается. И мы даже решили ввести сухой закон. Мы строго исполняем свои законы, и, как следствие, на юге Толимы царит полный мир, что признаётся даже консерваторами. И это так уже на протяжении нескольких лет». «Марьячи» подписал договор о ненападении с Маркосом Оливером, главой партизан-консерваторов Касаверде 3 сентября 1958 г.

Хакобо Приас Алапе, Фемин Чарри или «Чёрный Чарро», партизанский полковник

«Марьячи» сообщил о том, что он предложил убежище в Планадасе Теофило Рохасу, «Чиспасу» – «Чиспас» признал «Марьячи» своим начальником – «для того, чтобы он был восстановлен в своих гражданских правах, и я, практически, взял на себя его защиту. Я лично предстал перед властями по его делу, и лично увёл его в Планадас вместе со всеми его людьми, надеясь, что он вернётся к достойному труду и мирной жизни. Но «Чиспас» не оправдал моих надежд. В то время, когда я был в Ибаге, «Чиспас»е и его люди занялись грабежами, пьянством, вели себя очень неуважительно по отношению к соседям. В итоге, «Чиспас» был изгнан из Планадаса. Он действительно ушёл, и затем этот предатель направился в Монтелоро, где его наверняка уже поджидали идейные вдохновители того плана, который замышлялся в то время.

Сейчас «Чиспас» и его товарищи хотят сеять террор. Его идея заключается в возрождении насилия посредством создания единого руководства, согласно тому, как было условлено недавно на встрече в Ла Профунде, устроенной «Венседором», который превратился местного мецената бандитов. Там были понижены в звании многие бывшие партизанские командиры, и «Венседор» узурпировал единое руководство. В Ла Профунде согласовали план насилия…. В этом плане подрывных действий участвуют также следующие бандиты: «Майор Медиавида (Сильвестре Бермудес), который хочет расширить партизанское движение юга Толимы для того, чтобы распространить его на восток; «Генерал Сантандер» (Аристобуло Гомес) и Игнасио Парра, бывший советник «Генерала Пелигро».

Так вот, те бандиты, о которых я сказал, хотят снова взбаламутить ситуацию на юге Толимы. Я хочу предупредить либералов о том, чтобы они не заблуждались. Я знаю о том, что за этим планом подрывной деятельности стоят личности из столицы республики, руководство коммунистов и представители диссидентских кругов Либеральной партии. Либералы-диссиденты и коммунисты одинаковы как в своих идеях, так и в своих методах…. Что касается меня, то я заявляю о том, что поддерживаю порядок, труд и правосудие, которые содержатся в политике Национального Фронта, поскольку наиболее известные руководители Либеральной партии являются авторами указанной политической системы, и я не думаю, что все они – одновременно – могут заблуждаться.».

В августе 1957 г. на организационной встрече Революционного Движения юга Толимы, в то время ещё полковник «Марьячи» выпустил меморандум, который после его зачтения был принят единогласно, и который гласил о том, что «отныне не разрешаются никакие политические контакты с представителями коммунизма, т.е. это не разрешается никому». В 1960 г. существовало два больших препятствия для того, чтобы «Генерал Марьячи» - помимо его соперника «Генерала Пелигро» - смог расширить своё территориальное влияние, это его прежние соратники по оружию – «Венседор», «Чиспас», «Медиавида», Игнасио Парра, и район Маркеталии, политически контролируемый Хакобо Приасом Алапе, «Чёрным Чарро». Война между партизанами, которая зародилась в 1950-53 гг. в Эль Дависе, так и не закончилась. «Марьячи» в Боготе в своём интервью ясно и чётко обозначил врагов своих амбиций. Пятнадцать дней спустя после его заявления «Медиавида» и «Чёрный Чарро» были убиты.

Эрнандо Гонсалес Акоста: «Жизнь человека - это бурный поток радости, как если бы человек источал её из всех пор своего тела, ливень смеха...»

Маркеталия была раньше известна под названием Эль Тáмаро, первоначально это была ферма, принадлежавшая некоему сеньору Бонильи, который из-за насилия бросил её в 50-е гг., весьма отдалённое имение, расположенное в горах, по соседству с другими фермами, далеко друг от друга. После создания лагерей в Риочикито и Симболе в департаменте Каука, на собрании руководства партизан было решено создать новую базу в зоне Маркеталии. Само это название, «Маркеталия», дал ей «Чёрный Чарро», он же был тем, кто собрал первых людей, набрал новых бойцов, и они обосновались вместе со своими семьями в районе Эль Тáмаро в 1955 г. «Там «Чарро» создал лагерь для последующих действий в районах Толимы и Уилы, зоне, близкой к этим двум департаментам, стратегической с военной точки зрения, поскольку врагу было трудно расположиться оказаться у партизан за спиной, если бы он захотел это сделать, поэтому он должен был наступать фронтально. Маркеталия была единственной дорогой, полной разнообразных препятствий, чтобы выйти на Гаитанию. Фермы на берегах реки Аты, особенно на возвышенных местах, хорошая территория с естественными рубежами обороны…».

Во времена политики умиротворения, проводимой Национальным Фронтом, демобилизацией вооружённого личного состава, Маркеталия создавалась с теми же структурными подразделениями в политической и социальной области, как и в Эль Дависе. В самом главном перемен не было, реализовывался план, несколько более развёрнутый по сравнению со временами Эль Дависа, маленького замкнутого, по причине внешних гонений, сообщества, которое для того, чтобы выжить, должно было быть самоуправляющимся. Перемены были: в активном участии женщин в работе, перемены в концепции развития и пределах компетенции Демократического фронта, перемены были в том, что касалось торговли с соседними регионами, - сейчас появилась возможность прямой торговли своими продуктами; перемены заключались в том, что теперь руководство не функционировало, как два отдельных органа: политический и военный, а было создано совместное руководство, со смещением акцента, учитывая мирную ситуацию, на усиление роли политического руководства. В Маркеталии благодаря особенностям местности – расположенная на склоне горы, окружённая горными хребтами, рядом - сельва – с самого начала были организованы укреплённые кордоны и бомбоубежища; естественная предосторожность на случай неожиданного нападения.

Бывшие бойцы, решившие остаться после демобилизации, были, по сути дела, основателями Маркеталии, расчищая горный лес и сельву топорами и бензопилами для того, чтобы получить свои земельные участки. Эти участки расчищались для того, чтобы сеять фуражные культуры, кофе и сахарный тростник, сами строили себе дома и наживали понемногу своё маленькое состояние своими руками. Бывшие партизаны стали колонистами и по государственной программе реабилитации получили определённую экономическую помощь. «Люди с самого начала посвятили себя работе, кропотливой и тяжёлой работе, поскольку ни у кого не было орудий труда для работы до тех пор, пока не решили пойти к своим родственникам, и родственники подарили им мачете, топоры, ножовки, и вот, таким образом, подняли свои хозяйства. Также часто использовалась минга, т.е. собиралось 8-10 человек поработать один день на одного товарища, другой – на другого, и так до тех пор, пока полностью не расчищали участок горного леса. Выращивали, в первую очередь, кукурузу и фасоль; фасоль очень хорошо продавалась в то время, она давала хороший доход, позволяя товарищам покупать то, в чём они нуждались. Вот, так всё и начиналось; и так было до тех пор, пока ситуация в регионе не стабилизировалась; каждый сидел на своём участке земли…», - вспоминает Хайме Гуаракас. «Маркеталия была собственностью партизанского движения, собственностью Штаба, партизан и никого более, поскольку та ферма, которая была здесь вначале, была нами куплена, мы заплатили вдове хозяина. Она сказала нам как-то: ладно, вы всё равно заняли мою собственность, и я не могу вернуть её обратно из-за её отдалённости, по причине насилия и по недостатку сил, а также в силу возраста, ладно, заплатите мне за эту ферму. И ей заплатили за ферму, ещё добавили скота, несколько мулов, ей заплатили 50 тыс. песо, что по тем временам было огромной суммой…. Вот, что я могу сказать по поводу Маркеталии…», - сделка, которую Мануэль Маруланда не забудет никогда.

Хакобо Аренас

В Маркеталии действовало правосудие, согласно нормам, принятым на общих собраниях, на которых они обсуждались и принимались. «Если кто-либо из командиров совершал какой-либо тяжёлый дисциплинарный проступок или нарушал приказ или нарушал принципы партизанской борьбы, то такого командира наказывали, прежде всего, понижая в звании. Он уже не мог больше использовать своё звание для осуществления какого-либо командования; его руководящие функции приостанавливались, он больше не мог ходить в разведку, иметь какие-либо контакты с массами, не мог уходить на периферию и участвовать в военных действиях. И это было надолго, скажем, на 6 месяцев или на год, в зависимости от серьёзности проступка. К рядовым бойцам применялись санкции дисциплинарного характера, например, каждый день в течение недели такой боец должен был давать по 20, 30 или 100 кругов вокруг лагеря за час или больше. Так было и во время войны…».

«Руководство – вспоминает Хайме Гуаракас – не растеряло своего престижа, который оно приобрело во время партизанской борьбы. Оно продолжило быть политическим руководством, которое уважали массы, на которые оно влияло из Маркеталии. Когда возникали внутренние проблемы между соседями по вопросам границ земельных участков, по случайному нанесению ущерба посевам из-за недогляда за животными, приходили к руководству, чтобы урегулировать этот конфликт. Выслушивались обе стороны, например, какие-либо разъяснения для определения законности границ; ты всегда мог прибегнуть к помощи документов и опереться на их букву для получения благоприятного для тебя вердикта. Если кто-либо прихватывал немного от границ соседа, то изучался соответствующий документ, прояснялось реальное положение дел, и на этом основании законно устанавливалась чёткая граница. Решение, вынесенное руководством, уважалось, и как решение, и как установка к действию. Также применялись наказания к ворам. Их направляли на работы, но работы эти были не благо одного лица. Если в такой вор, который приходил в зону, был с периферии, то он работал в качестве наказания, и в конце ему платилось то, что он заработал. Это было наказание со смыслом, что если человек грабил из-за нежелания работать, то он начинал приобретать здоровые для своей души привычки…. Бывали, конечно, воры и местные, той зоны, на которую распространялось влияние руководства Маркеталии - Планадас, муниципалитет Палермо, муниципалитет Айпе, территории огромные. Представляете, Айпе расположено у центрального шоссе, что идёт из Нейвы в Эспиналь, так вот, даже оттуда приходили жалобы с просьбой, чтобы кто-нибудь из руководства прибыл для разрешения проблем…».

Хакобо Аренас на своей свадьбе

А когда какая-нибудь пара решала заключить брак, этот вопрос ставился перед соответствующей организацией; девушка, которая полюбила какого-нибудь товарища, если она относилась к женскому комитету, информировала свою организацию об этом, а товарищ сообщал об этом командованию отряда или комсомолу. Включались две организации, в итоге, согласовывалось решение, во всех отношениях на благо этих двоих, но требовалось сознательное решение этих двоих, спрашивалось согласие родителей, приходили в лагерь, и там давалось разрешение на брак. Перед этим комиссия от организаций говорила с родителями пары, затем пара брала на себя соответствующие обязательства исполнять всё по уговору, о чём составлялся небольшой документ, и отряд узаконивал этот союз подписью. Ответственным за браки был Гильермо, который также был известен как «Колтехер». Подписанное соглашение свидетельствовало о намерении пары отвечать перед организацией за этот союз. С этой подписью брак приобретал официальный характер, затем организовывался праздник, поскольку своей церкви в Маркеталии не было, и редко какой священник добирался до этого района. И не из-за препятствий со стороны руководства, а, скорее, из-за небрежения со стороны самих церковников.

В Маркеталию после заключения мирных соглашений с правительством, когда она осталась зоной влияния партизан и превратилась в мирный регион трудящихся, стали понемногу приходить скупщики скота, сезонные рабочие, продавцы разных товаров. «Сколько раз мы – вспоминает Хайме Гуаракас, - просили, чтобы к нам приехали представители Скотоводческого Фонда, мы просили, чтобы к нам приехали представители Аграрного банка, поскольку не было денег на покупку скота. Расчищались земли под пастбища, а получалось так, что не было достаточно скота, чтобы заполнить пастбища. Мы просили их прибыть к нам, но они никогда не приезжали. Никогда. Однажды, какой-то священник добрался почти аж до самой Маркеталии, отслужил несколько месс, но затем ретировался. Инспектор полиции из Гаитании у нас не появлялся, поскольку не было повода, руководство вполне справлялась со своими функциями власти…». Бывшие партизаны ходили в Гаитанию, посещали Планадас, ходили в Нейву, Сан-Луис, Палермо, ходили по любым местам и не имели проблем с властями. «Все входили и выходили тогда, когда хотели и желали. Конечно, внутренний контроль был, чтобы избежать ситуаций, которые вынудили бы власти приходить и разыскивать какую-либо личность и уводить её арестованной. На самом деле, ей-богу, в этой зоне не было никакой необходимости в присутствии официальных властей. Мы поддерживали прекрасные отношения с властями регионов, с инспекторами полиции…».

Перед лицом обострявшейся ситуации, когда уже просматривалось близкое вооружённое столкновение с либералами, - «Марьячи» сформировал банду, которая специализировалась на ликвидации руководителей революционных партизан, особенно кадров из Маркеталии – руководство решило назначить Мануэля Маруланду Велеса в качестве посредника для поиска выхода из казавшегося неминуемым конфликта. Он посетил политиков нескольких регионов «для того, чтобы выразить им нашу обеспокоенность». Робкая политика сближения с коммунистами уже начинала просматриваться у некоторых командиров и многих рядовых бойцов-либералов, которые хотели, хотя бы, поговорить с коммунистами. «Марьячи, хитрый, как никто другой, коварный, ловкий и изворотливый, полагая, что среди нас существуют внутренние проблемы, предложил мне, чтобы я перешёл на его сторону и подготовил вместе с ним переворот против «Чарро» и «Листера», которые уже год находились в этом регионе. Эти переговоры служили мне только для того, чтобы немного смягчить последствия того взрыва, который произошёл позже. Я держал руководство в курсе всех свих переговоров, сообщая свои соображения и выводы. Я говорил о том, что требуются меры безопасности, особенно по самообороне Маркеталии…». Маруланда добрался до Ибаге, но не для разрешения конфликта, который всё больше казался неразрешимым, он сделал это для попытки завоевания общественного мнения на свою сторону. Он поговорил с губернатором Дарио Эчандией, с департаментскими координаторами программы по реабилитации, с армейскими офицерами. Они отвечали ему, что проблема есть только с Хакобо Приасом Алапе, «Чёрным Чарро», что «Марьячи» только отвечает на нападения, которые «Чарро» организовывает против его людей, что «Марьячи» имеет основания для самообороны. Они сказали Маруланде, что направили «Марьячи» письмо для того, чтобы он умерил свой пыл. «Вот как?». Это было явным свидетельством связи между «Марьячи» и департаментским правительством, «Марьячи» и проводниками политики реабилитации бывших партизан-либералов. Но умиротворение юга Толимы направлялось из Планадаса, а не из Ибаге. За этим умиротворением стоял, ухмыляясь, довольный своим возрастающим влиянием, «Марьячи», окружённый своей сельской полицией. Мы предупредили Партию, что конфликт может усугубиться…».

Хакобо Аренас и Эрнандо Гонсалес в Риочикито

Мануэль Маруланда стал, по сути дела, официальным представителем партизанского движения «для того, чтобы избежать возможных вооружённых столкновений с либералами, возможных столкновений с консерваторами, и для возможности публичного оглашения заявлений политического характера перед властями. Но, в то же самое время, пользуясь случаем, меня определили на работу, более обычную - в качестве дорожного мастера, и это всегда создавало мне массу неудобств, поскольку всякий раз надо было просить разрешения у начальства, когда нужно было проводить определённые политические действия. Я работал на строительстве шоссе Палермо – Пальмира, оно должно было иметь ответвление, связывающее Нейву с Атако и Планадасом для того, чтобы связать их с национальным шоссе, но начальная точка маршрута была – и продолжает быть – Пальмира; очень хорошая магистраль, хорошо спланированная, хорошо сделанная. На этой работе, которая длилась более года, я не чувствовал никакой напряжённости в общей ситуации, не видел никаких тревожных вещей, мне казалось, что обстановка вполне нормальная, и поскольку я всегда находился в разъездах, голова была занята конкретными задачами, решением этих задач, да, и других дел было немало. Конечно, отсутствие легальной жизни, вновь возникшие честолюбивые планы в области коммерции, желание обладать процветающей фермой, участвовать в праздниках, хорошо проводить время, ностальгия по звукам скрипки, столько раз повергавшим тебя в печаль, столько раз открывавшим глаза на радости жизни, скрипки, которая так смягчала мне душу, - всё это пришлось поменять на музыку винтовки, наконец, отсутствие легальной жизни на протяжении более 10 лет, что откладывает отпечаток на твой характер, - всё это несколько тяготило, но я не чувствовал особых неудобств, выполняя различные задачи…».

Его работа в качестве дорожного мастера «была тайной миссией для того, чтобы они не думали, что я продолжаю быть коммунистом, для того, чтобы они поверяли мне многое из своих планов…». Для политиков, для военных цель заключалась в том, чтобы не допустить, чтобы коммунизм распространялся по югу Толимы; для этого было необходимо, чтобы исчезли многие из бывших руководителей партизан. «Они полагали, что смогли вовлечь меня в свои планы, они возлагали на меня надежды. Притворная игра в лояльность, якобы лояльность, и каждый прятал, при этом, нож своей политики за спиной, скрывал оружие своих намерений. Но наступает момент, когда ты уже не можешь выдерживать всю эту игру подлостей, тяжести этой лжи. Ты всегда хотел бы иметь открытое и искренне сердце. Я сказал тогда товарищам из руководства Маркеталии, что не могу больше работать в качестве дорожного мастера, хорошо, только до марта 1960 г., поскольку считаю, что имеющиеся у меня источники информации исчерпаны. Всё было ясно, они собирались использовать при реализации своих планах бывших партизан-либералов, а правительство, политические партии, армия не появлялись перед общественным мнением в качестве ответственных лиц. Убивать будут, так сказать, «снизу», их уже много, и они кишат повсюду …».

Мануэль Маруланда Велес продолжал быть легальным представителем партизанского движения. Он разрешал многие проблемы перед институтами власти; в комиссиях, имевших отношение к учительству, он хлопотал о направлении в Маркеталию учителей; добивался от официальных представителей программы по реабилитации исполнения соглашений и планов, поскольку много людей оказались в ситуации, когда их проблемами никто не занимался; подстёгивал ход общественных работ, строительства шоссе, дорог и мостов, необходимых для «раскупоривания» регионов; лично носил прошения в энергетическую компанию, в секретариат департамента, добиваясь подключения к электричеству многих деревень. «Точно таким же образом мне пришлось представлять интересы 300 крестьянских парней, которые хотели учиться в агроцентрах, получая стипендии, которых мы добились в этих экспериментальных центрах. У меня был определённый опыт обращения с гражданским персоналом в таких условиях…».

Маруланда был человеком, который с поразительной лёгкостью мог разрядить любую напряжённую ситуацию – возможные стычки с «чистыми либералами» или консерваторами, то же самое у него получалось и с политическими заявлениями перед соответствующими властями, поскольку он умел слушать, был спокоен сам и тем умерял агрессивность другой стороны.

Хакобо Аренас выступает перед гражданским населением Риочикито

Мануэль Маруланда вспоминает, погрузившись в свои воспоминания: «Чарро», который участвовал в съезде Компартии в Боготе, прибыл в зону Маркеталии 5 января 1960 г., и дал мне знать, что собирается созвать собрание в Гаитании, дабы проинформировать нас о результатах работы съезда, и для того, чтобы мы проанализировали ситуацию в регионе. Он выглядел довольным, поскольку привёз с собой много впечатлений из столицы. Я проинформировал его о том, что «Марьячи» создал специальную группу людей, чтобы выследить его и убить. Он, как всегда, меня выслушал, но по-прежнему не особо беспокоился за свою жизнь. Таков был «Чарро». Мы договорились о том, что обсудим всё это 10 января в посёлке. Но мы договорились также и о том, что он не будет больше спускаться в посёлок, будет избегать поездок и займётся паковкой чемоданов для своей поездки в Москву. Он сказал мне, что едет туда на политические курсы. Вот, почему он выглядел таким довольным».

Дальнейшее Хайме Гуаракас описывает таким образом: «Полиция «Марьячи», переодетая в форму карабинеров, на деньги и при тыловой поддержке правительства прибыла в Гаитанию, якобы, с целью пропустить стаканчик-другой, но по ходу дела стали угрожать местным жителям, оскорблять их. В общем, обычная ситуация, специально устраиваемая сельской полицией «Марьячи». К тому времени они уже завоевали на свою сторону часть населения Эль Сокорро, ту часть, которая обитала прямо напротив Гаитании, по сути, люди того же самого посёлка, но уже превратившиеся в информаторов, люди, испорченные в своих душах. Вообще, 1959 г. был годом многих провокаций. «Чарро» они пытались убить, ну, не знаю сколько раз. Он был человеком довольно бесшабашным, который мог организовывать праздник где угодно и по любому поводу, он организовывал его для того, чтобы потанцевать и немного выпить. Человек он был очень весёлый, очень, так сказать, экстравертивный. Но с одним огромным недостатком: он любил и защищал жизнь других, словно это была его собственная жизнь. Такова была его натура. Если он видел, что два человека дерутся, тем более пускают в ход мачете или нож, он обязательно становился посреди ярости этих двух людей, которые желали пустить кровь друг другу. И провокаторы использовали это. И вот, однажды, эти люди в глубокой тайне разработали план и организовали конкурс красоты с танцами на всю ночь с жестокой целью убить «Чарро»; «Чарро», который так любил жизнь. Люди напились до чёртиков в глазах. План был более чем простым: два человека изображали драку на мачете и ждали, когда «Чарро», как всегда, ввяжется в эту потасовку, и, как всегда, попытается разнять этих двух людей, и в этот момент, в суматохе, один из них нанесёт «Чарро» удар мачете. План начали реализовывать: выполнить его должен был один из Коронов, а другой, известный по кличке «Кабесон», должен был начать ругаться, потом выхватить мачете и грозно размахивать им. Всё это притворство сработало чётко. «Чарро», как обычно, словно в ногах у него были пружины, подскочил и хотел разнять людей. Но тут его подруга, кандидатка в королевы красоты, с которой он тогда дружил, дочь одного из товарищей, с которой он танцевал, вцепилась ему в пояс и не позволила вмешаться в это дело. «Чарро» протестовал, он хотел разнять людей, которые вроде как желали убить друг друга. Он бурно протестовал. Другие женщины убеждали его не вмешиваться, пытались успокоить, нежно гладя его по чёрным волосам индейца. «Чарро» успокоил через несколько минут свой порыв справедливости и поостыл. А Корона и «Кабесон», которые начинали, вроде бы, понарошку, стали понемногу обмениваться ударами всерьёз, да столь опасными, что начался самый настоящий поединок. Это была уже не игра, не притворство, пот струился по их телам, струился по спинам, пропитывая рубахи. Брат Короны, с красными остекленевшими от агуардьенте глазами, смотрел и поначалу не понимал, что происходит, но, когда он увидел, что «Кабесон» бросился на его брата, то поднялся из-за стола, за которым пил, и сходу наотмашь ударил его мачете, которое он держал в правой руке, он сжимал своё мачете с такой силой, словно хотел, чтобы его никогда не вырвали из руки, и он нанёс страшный удар мачете «Кабесону» в левое плечо, у того открылась рана, куда поместились бы, наверное, обе руки, и «Кабесону», поскольку он получил такое ранение, не оставалось никакой другой защиты, как его револьвер, и он, решив достать обоих Корон пулями, разрядил барабан своего револьвера и убил их…. «Чарро» был слишком доверчивым, он не думал о том, что у него есть враги, поскольку массы его очень любили. В руководстве от него даже требовали, чтобы он был поосторожнее со своей жизнью. Но это был человек, который не боялся опасностей. Есть такие люди, которые не имеют страха перед опасностью, поскольку они – люди, которые часто играют своей жизнью…».

Хайме Гуаракас с одним из партизан. 1965 г.

Мануэль Марулнда Велес допускает возможность смерти на войне, поскольку ты хорошо знаешь, что на войне смерть вполне может быть и много раз это происходит случайно. Но на войне ты знаешь, как играть с этим случаем, ты уворачиваешься, изобретаешь запутанный путь, чтобы запутать смерть. Это вечная игра войны. Тело человека на передовой, расположенное в окопе, всегда напряжённое, его оружие есть продолжение его тела. В противоположном окопе – переодетая смерть в лице человека, домогающегося твоей смерти. Они тщательно целятся, и тот, и другой, словно желая извлечь друг друга из своих убежищ, не представляя даже малейших черт физиономий друг друга, они не интересуются семейными связями друг друга, они не имеют точного представления о возрасте друг друга; люди, использующие естественные укрытия, они передвигаются крадучись, переползая, используя складки местности, маскируясь в своих укрытиях, притворяясь кустом, стволом, притворяясь кучей опавших листьев, их кожа – цвета грязи, цвета земли, их цвет – зелёные листья, жёлтые листья, груда сухих листьев; глаза человека повсюду видят вблизи глаза другого человека, тревога сверкает в зрачках этих двоих, взгляды, налитые заученной ненавистью, для того, чтобы убивать; надо ненавидеть, невозможны другие человеческие отношения; эти двое совершают сходные движения, они обнаруживаются в своих запахах даже на расстоянии, хотя и различаются немного в нём; они нажимают на спусковой крючок и из ствола вылетает пуля, производя самый естественный из звуков, и если они не попадают в цель, камень разлетается на осколки, от дерева отлетают щепки; они сходятся, словно земля стягивается у них под ногами, словно земля сужается до размеров нескольких квадратных метров. И тогда происходит забвение смерти, забвение, кажущееся одиночеством в пустыне, как если бы человек, вдруг, помещался, скрученный, в раковине улитки, чтобы услышать шум моря, которое плещет где-то вдалеке, не больше времени для печали, не материализуются хрупкие образы, есть только полная концентрация в бою, она господствует; страх рассеивается. Сейчас главное – собственная безопасность и проворство в стрельбе, меткость для того, чтобы окончательно решить вопрос, кто же из двух умрёт для того, чтобы унести с собой забвение смерти. Ты упадёшь наземь в доли секунды, и твоё тело станет истоком горячей крови, тело человека даёт начало ручейку крови, по причине ли случайного попадания, или вследствие меткости выжившего, уже неважно. В итоге, земля раскрывает могилу для человека, который пал на войне, унося с собой ужасную тайну того, кто же оборвал его жизнь. Война, её мистерия, её страсти. «Но «Чарро» был убит в спину. Он уже обрёл привычку быть человеком мира, что для такого человека, как он, имело свои трудности. «Чарро» начал строить иной мир в ситуации мира, в которой ты начинаешь считать, что в оружие, в общем-то, уже ненужно. «Чарро» считал, что всё это у либералов только слова, и не позаботился о своей ценной для нас жизни. Его смерть была вдвойне прискорбна из-за окончательного ухода от нас такого человека, что продолжает быть для нас болью до сих пор, а также из-за того, что это было убийство беззащитного человека. Понимаете?».

Мануэль Маруланда Велес и Сиро Трухильо Кастаньо во время военной операции правительственных войск против Риочикито. 1965 г.

«Чарро», вспоминает Хайме Гуаракас, состоялся, как руководитель, после того, как появились партизаны, у него был природный дар руководителя, он был человеком, которого никто официально не нагружал грузом ответственности, но, в итоге, закончили тем, что консультировались с ним, буквально, по каждому вопросу, он давал установки, давал советы. Вот что значит для меня обладать природным даром руководителя. Все хотели видеть его, народ постоянно был вокруг него, и «Чарро» со своим замечательным умением разрешать все проблемы, был в гуще людей. Т.е. сначала он был военным руководителем, но превратился в политика, который твёрдо усвоил установки программы Партии. К моменту своей смерти он был членом ЦК. Но, в итоге, 11 января 1960 г. около 5 ч. утра в Гаитанию пришла полиция «Марьячи». У них уже был готовый план действий. В 6 ч. утра «Чарро» встал с постели; он ночевал в Гаитании. В эпоху умиротворения, в светлой обстановке труда, да ещё имея стимулы к созданию собственного благополучия, все мы с удовольствием выходили работать. Но война ещё продолжала быть воспоминанием очень свежим, аж пот прошибал по спине. «Чарро» купил кинопроектор и ездил по посёлкам Уилы и Толимы, показывая мексиканские фильмы. Иногда было смешно видеть, как люди порывались стрелять в кинематографических злодеев. Он приторговывал, покупал скот, покупал и продавал мулов, вот так и торговал в этих условиях. В политическом плане, он организовывал население, повышая уровень его сознательности, слушал, что говорят люди, расширял свои дружеские связи, и ты сам мог видеть, что движение действительно усиливало свои позиции. Он принёс в Гаитанию электрический свет, он боролся за расширение подъездных путей к посёлку, он организовывал всяческого рода праздники, включая конкурсы красоты для собирания средств, которые были необходимы. Можно сказать, что это был человек, который жил для всего этого региона. Да, он был беспечным, не уберёг свою жизнь. Не было, как мы уже говорили, регулярной самообороны, которая отвечала бы за порядок и безопасность в Гаитании. В Гаитании осталось всего несколько партизан, остальные же были выше, в Маркеталии, работали там…. На тот день у нас была назначено собрание руководства. Но получилось так, что прибыли «марьячисты» и сначала окружили кофейные плантации посёлка. Когда «Чарро» поднялся и вышел на улицу, он увидел их. И ровно в 6 ч. утра они направились к нему, он поговорил с ними, они спросили его о каких-то украденных тра они направились к нему, и он поговорил с ними, они спросили его о каких-то и такой важности в Гаитании. усиливало своё влмулах. Он ответил, что ничего не знает об этом, что он только что вернулся из Ибаге. «Чарро» спросил их о том, почему они пришли сюда вооружёнными. Ему ответили, что, мол, «Не ваше дело. С оружием мы можем входить туда, куда мы хотим». Ему стали угрожать: «если хочешь пулю, получишь». «Чарро» ответил, что «эпоха пуль прошла…». В посёлке в это время были товарищи Маруланда, Рохелио Диас, «Листер», уже прибывшие для участия во встрече.

Маруланда вспоминает, что прибыл в Гаитанию накануне вечером, и первое, что он сделал, это разыскал «Чарро», и они договорились, что «я должен буду взять на себя выполнение кое-каких заданий Партии. Я нашёл «Чарро» очень спокойным, он уже продумал кое-какие хитрости, чтобы организовать свой выход в Боготу. 10 января мы не смогли встретиться из-за задержки с прибытием «Листера», и с всё тем же «Чарро» мы отложили встречу на 11 января. В тот день в 5 ч. утра из Планадаса прибыла полиция «Марьячи». Никто не подозревал о том, что уже был составлен план физического уничтожения «Чарро», никто не подозревал о том, что будет приведён в действие злополучный план политических руководителей 3 департаментов, что они хотели нанести серьёзный удар, самый болезненный, самый меткий против нашего движения, как они уже это сделали в Эль Дависе. 250 человек этой полиции заренее скрывались на кофейных плантациях. Никто не подозревал об их намерениях….

В этот момент прибыл «Чарро» и встретился с «Листером», и «Чарро» сказал ему: «Товарищ, тут поблизости «чистые». Похоже, они пришли задираться, с дурными намерениями, поскольку один из них провоцировал меня, чтобы мы с ним подрались, но я сказал ему, что драка – это для собак, что сейчас я не сражаюсь. Что у нас сейчас мир, что проблемы закончились, что война закончилась».

Военно-транспортная операция против района Маркеталии, июнь 1964 г.

«Я не скрывал от «Чарро» - вспоминает «Листер» - серьёзности ситуации и поэтому сказал ему, что надо быть поосторожней, и что надо немедленно собрать наших людей. Он не согласился со мной, поскольку не считал ситуацию столь опасной, как видел её я. Тем не менее, я посоветовал ему, чтобы он не выходил больше на площадь до тех пор, пока не выяснится, чего же хотят «чистые». Они выпили немного вина в одной таверне на углу площади; «Чарро» поднялся с места, не обращая внимания на то, что сказал ему «Листер». Спокойный, он вышел на площадь и на входе в аптеку, увидел трёх человек, которые шли за ним попятам. «Чарро» вошёл в одни двери, а вышел через другие, перед этим обменявшись несколькими словами с Санчесом, хозяином этого заведения, своим другом. И когда «Чарро» выходил на улицу, другие люди, разместившиеся напротив другой двери, изрешетили его пулями в спину. Когда я услышал выстрелы, я вскочил с места с дурным предчувствием и побежал: «Будьте вы прокляты, всё-таки его убили1» - вырвалось у меня в зловещем предчувствии».

Хайме Гуаракас должен был прибыть в Гаитанию в тот же день, 11 января, для того, чтобы участвовать во встрече, созванной руководством. «Чарро» после своего первого разговора с «чистыми», возглавляемыми «Бельалькасаром», заместителем «Марьячи», направился к дому, где, обычно, ел, дому товарища-женщины Канделарии. Спокойный, он выпил вина, которое ему предложила хозяйка, посидел там немного, затем поднялся, чтобы выйти, обнимая его, старушка Канделария сказала: «Товарищ «Чарро», не уходи, подожди здесь, не торопись». «Чарро» сказал ей, чтобы она не беспокоилась, и вышел на площадь, свернул за угол, прошёл по улице, как это делал много раз раньше, и вышел на главную улицу посёлка перед аптекой Хоакина Санчеса. Там его и расстреляли в спину, у «Чарро» не было времени даже положить руку на пояс, чтобы выхватить револьвер, потом они добили его тремя выстрелами, «Чарро» упал. Один товарищ из самообороны, как только услышал выстрелы, выскочил с винтовкой, его тоже убили. Другой товарищ столкнулся с ними на углу площади, они расстреляли и его, тяжело раненный, он смог ещё сделать несколько шагов и умер чуть дальше, истекая кровью. «Марьячисты» овладели посёлком.

Как будто он сам получил 4 пули в спину, как будто он сам пережил эту короткую агонию, как будто он сам пролил свою кровь, Маруланда вспоминает, как в 6 ч. утра «чистые» убили «Чарро» выстрелами в спину; смерть была мгновенной, при которой нет «времени для того, чтобы сказать хоть слово, разум туманится, чтобы затеряться, в итоге, на дороге без конца. У «Чарро» не было времени, чтобы защититься, он - живучий, как кошка, он, который неутомимо преследовал врага в сражениях, чтобы защитить жизнь своих людей, у него самого не оказалось секунды, чтобы защитить свою жизнь». В тот день убитых было трое – «Чарро», Мисаэль Кальдерон и Натанаэль Вера. Пятнадцать минут спустя я организовал сопротивление в посёлке, и началась серьёзная перестрелка в предместьях. С членами руководства – «Листером», Рохелио Диасом и Хайме – мы решили известить о случившемся власти, но не по причине своей неспособности ответить «марьячистам», а для того, чтобы после этого, и это самое главное, рассчитывать на помощь местного населения, для нашей будущей деятельности. Решили, что я направлюсь, чтобы проинформировать правительство департамента Уила об обострении обстановки. Мы посчитали, всё же правильнее будет продлить ещё немного перемирие, одновременно усиливая организованность нашего движения…».

Полковник Матальяна делает доклад генералу Ревейсу Писарро

На следующий день генерал «Марьячи» из своей резиденции в Планадасе заявил прессе следующее: «Поскольку мы не можем отвечать за те поступки, которых мы не совершали, то поясняю, что сегодня утром в Гаитанию прибыло несколько наших уполномоченных лиц, дабы поговорить с «Чёрным Чарро», дабы предложить ему серьёзно подумать и вернуться на путь правильной жизни. Я верил в то, что мы могли достичь этого возвращения этого бывшего партизана. Похоже, состоялся обмен мнениями, дискуссия, и по тем сведениям, которыми я располагаю, визитёры были вынуждены защищаться, вследствие чего произошла стычка, в результате которой погибли Фермин Чарри, «Чёрный Чарро» и двое его людей…». 17 лет спустя, в сентябре 1977 г., генерал «Марьячи», уже в гражданской одежде, всеми забытый, отвергнутый и преследуемый своими бывшими политическими соратниками, был весьма удивлён, когда увидел входящих в свой магазин в Сантьяго Пересе трёх молодых людей, смутное подозрение заставило его содрогнуться, обречённо он только успел сказать: «Я уже старый человек, пожалуйста, не убивайте меня…», и тут же получил в грудь (а не в спину, как «Чарро») четыре смертельных выстрела со словами: «Получите по счёту за убийство «Чарро»…».

«Тело «Чарро» выросло, распластанное на площади Гаитании, словно площадь этого посёлка послужила ему могилой. Когда умирает такой человек, как «Чарро», печаль клонит голову вниз, печаль застилает глаза, и ты уже не видишь занимающуюся вечернюю зарю…». Он погиб, имея звание партизанского полковника, погиб со своими тремя именами: «Чёрный Чарро», Хакобо Приас Алапе и «Фермин Чарри», три имени для одного единственного трупа. Зелёная входная деревянная дверь в аптеку до сих пор продолжает хранить следы пуль, которые стали причиной его смерти.

Примечания

1  Национальный Фронт – союз Либеральной и Консервативной партии, оформленный 20 марта 1957 г. с целью борьбы против диктатуры генерала Рохаса Пинильи. Однако после ликвидации военной диктатуры, Национальный Фронт сам превратился, по сути дела, в двухпартийную диктатуру, поскольку, согласно достигнутой договорённости, назначения на все важнейшие посты в государстве и принятие важнейших законов могли происходить только по предварительному согласию двух партий. Эта «демократическая» система управления государством просуществовала в Колумбии вплоть до 1978 г. (по мнению других исследователей – до 1974 г.) – Прим. перев.