Статья Валерия Косарева «Новый марксизм или старая утопия» вызвала достаточно противоречивую реакцию в редакции Лефт.ру, от сдержанного одобрения до резкого неприятия. Скажу сразу, мне эта статья понравилась, и, хотя, по-моему, автор во многом неправ, это полезные, плодотворные ошибки, которые заставляют задуматься. Разумеется, в данном случае я имею в виду не очевидные несуразности, вроде «марксистских идей в душе» (марксизм — это все-таки методология научного познания) или страшной гибели человечества, судьба которого — быть погребенным под горными хребтами из брошенных машин и мобильных телефонов, что очень сильно напоминает печально известные прогнозы Д.И. Менделеева, считавшего неразрешимой проблемой будущего утилизацию конского навоза. Я говорю о тех ошибках т. Косарева, которые имеют концептуальный характер, и с которыми действительно нужно спорить по существу. К сожалению, рамки полемики не позволили мне в полной мере раскрыть поднятые в этой статье темы, и возможно, к ним еще придется обращаться специально.

Лицом к лицу с кризисами

Хорошо известно, что большие кризисы, которые вели к слому устоявшихся моделей общественных отношений и/или порождали фундаментальные социальные альтернативы, всегда служили источником исторического пессимизма и антисциентизма в социальной философии. Так, накануне Первой мировой войны и в межвоенный период взошли интеллектуальные сорняки, вроде философии жизни, интуитивизма, правого экзистенциализма, цивилизационного подхода и т.д. Карел Чапек в своей «Войне с саламандрами» вывел пародийный образ философа Вольфа Мейнерта, за которым угадывается Освальд Шпенглер, но который в целом замечательно характеризует подобную пессимистическую традицию:

«Мы можем живо представить себе, как он бродит по берегу моря с непокрытой головой, в развевающемся плаще, и смотрит восторженными глазами на потоки огня и крови, заливающие больше половины небосвода. "Да, - шепчет он в экстазе, - да, пришла пора писать послесловие к истории человека!" И он написал его.

Сейчас доигрывается трагедия человеческого рода, так начал Вольф Мейнерт. Пусть нас не обманывает его лихорадочная предприимчивость и техническое благополучие; это лишь чахоточный румянец на лице существа, уже отмеченного печатью смерти. Еще никогда человечество не переживало столь высокой жизненной конъюнктуры, как сейчас; но найдите мне хоть одного человека, который был бы счастлив; покажите мне класс, который был бы доволен, или нацию, которая не ощущала бы угрозы своему существованию. Среди всех даров цивилизации, среди крезовского изобилия духовных и материальных богатств нас все больше в больше охватывает неотвязное чувство неуверенности, гнетущей тяжести и смутного беспокойства. И Вольф Мейнерт беспощадно анализировал душевное состояние современного мира, эту смесь страха и ненависти, недоверия и мании величия, цинизма и малодушия. Одним словом - отчаяние, кратко резюмировал Вольф Мейнерт. Типичные признаки конца. Моральная агония».

Разумеется, данная разновидность философии не ограничена межвоенным периодом. Скажем, постмодернизм, с его антиисторизмом, моральным и гносеологическим релятивизмом, стал, как показал Дэвид Харви, своеобразным ответом на кризис капитализма 1970-х годов, который, в конечном счете, привел к возникновению неолиберальной модели капитализма. И если распад социалистической системы и триумф неолиберализма породил капиталистическую утопию «Конца истории», то совершенно очевидно, что в ближайшие годы в буржуазной философии и общественных науках вновь воцарится глубочайший пессимизм.

Все это вполне понятно, так как буржуазная наука не в состоянии разорвать пуповину, соединяющую ее с господствующей идеологией, и она вынуждена следовать за причудливыми деформациями, которые претерпевает общественное сознание на разных этапах развития капитализма.

Что непонятно, так это то, что заставляет Валерия Косарева, крупного социалистического публициста и, в конце концов, ученого-историка, воспроизводить эту логику. Антонио Грамши называл марксизм «абсолютным историзмом», но именно чувства истории, понимания настоящего как части истории, я в этой статье, к сожалению, не увидел. Я еще вернусь к антиисторичной трактовке общественного прогресса, а пока попытаюсь сказать о том, какие вызовы встают перед человечеством и перед коммунистами в условиях современного кризиса.

Вполне возможно, что кризис, с которым мы сталкиваемся сегодня, и который только начинается по-настоящему, является крупнейшим за всю историю капитализма. Особенность текущей ситуации заключается в том, что сегодня друг на друга накладываются кризис конкретной модели капитализма, т.е. неолиберализма, и структурный кризис капитализма как способа производства, существующего уже несколько столетий.

Этот вопрос подробно рассматривается в интереснейшей книге Ли Миньци «Подъем Китая и упадок капиталистической мир-экономики» (The Rise of China and the Demise of Capitalist World-Economy). Вот основные тезисы его работы.

Капитализм представляет собой глобальную систему, и те или иные модели классовых отношений тесно связаны с различными формами взаимодействия между центром и периферией. Одним из ключевых факторов, способствовавших успеху неолиберализма, стали рыночные реформы в Китае, которые привели к реставрации капитализма в этой стране и превращению ее в мировой центр промышленного производства. В результате, главными составляющими экономического роста последних десятилетий было потребление в США и производство в Китае. Данная модель была очень неустойчивой в силу внутренней нестабильности. США не могли бесконечно идти по пути финансиализации и наращивания внешнего долга, а рекордные темпы роста в Китае были связаны с его зависимой ролью и экспортной ориентацией производства. По мнению Ли, книга которого вышла в конце 2008 г., США потеряют свой статус локомотива мировой экономики, но и Китай не сможет занять их место, так как, если правящий класс Китая примет решение пойти по пути самоцентричного развития, ему придется расстаться со своим главным преимуществом, дешевой рабочей силой. Кроме того, превращение Китая или Индии в центры мирового спроса невозможно и по причине объективных экологических ограничений. Все это ведет к тому, что в ближайшие годы мы столкнемся с продолжительной глобальной депрессией. Как пишет Ли: «Вся экономическая система, основывающаяся на накоплении капитала, сначала станет совершенно нестабильной, а затем, в какой-то момент, фактически откажется работать» (p. 179).

Впрочем, это отнюдь не повод для безудержного оптимизма, и т. Косарев совершенно прав, говоря об опасности распространившегося в левых кругах упования на кризис, который автоматически должен привести к мировой революции. Прав он, говоря и о той опасности, которую представляет экологический кризис, правда, почему-то фактически не связывая его с капиталистическими производственными отношениями.

Именно экологический кризис Ли Миньци рассматривает в своей книге в качестве главной составляющей структурного кризиса капитализма, несущего в себе исторически беспрецедентную угрозу современной цивилизации. Экологический кризис связан с двумя основными факторами — исчерпанием полезных ископаемых, прежде всего, невозобновляемых энергетических ресурсов при ограниченной возможности их замены возобновляемыми, и глобальным потеплением (подробное обоснование с использованием большого количества фактического материала можно найти в книге по указанной ссылке). Первый фактор через несколько десятилетий должен полностью подорвать существующую экономику, в то время как второй несет в себе прямые угрозы выживанию значительной части человечества.

Совершенно ясно, что экологический кризис в его современной форме является прямым порождением именно капиталистических отношений, и в его основе лежит модель массового потребления, прежде всего, в империалистических центрах. Иштван Месарош, рассматривая современный капитализм, много писал о снижении нормы утилизации, то есть заведомо избыточном производстве, порожденном тем, что оно ориентировано на прибыль, а не на удовлетворение общественных потребностей. В частности, эта тенденция проявляет себя в различных формах навязывания предметов роскоши, апофеозом чего выступает массовая автомобилизация, и в ухудшении качества товаров. Ясно, что эта тенденция прямо укоренена в капиталистических отношениях, и что исторический социализм, даже в тот период, когда он был нацелен на максимальное расширение потребления, даже близко не мог приблизиться к капитализму в иррациональном расходовании природных ресурсов. Кроме того, именно капиталистические отношения с их конкуренцией отдельных предприятий и национальных экономик делают совершенно невозможной эффективную координацию усилий по преодолению экологических проблем, примером чему является фактический саботаж Киотского протокола — здесь совершенно точной является аналогия с тем, как анархия производства порождает экономические кризисы.

В любом случае, кризис, с которым сталкивается сегодня мир, еще требует своего осмысления, и, видимо, это и будет в обозримом будущем главной задачей «марксизма XXI века», о котором говорит Валерий Косарев. Разумеется, беспрецедентность исторических вызовов делает невозможным любое эпигонское прочтение марксизма, и, возможно, в этом смысле действительно можно говорить о кризисе теории, как некоего готового набора ответов на вопросы тактики и стратегии, а не методологии познания. Это не говоря уже о том, что в ближайшее время, как и полтора века назад, главная задача марксизма заключается не в объяснении мира, а в его изменении.

Что такое прогресс?

Именно поэтому и важно понимать, что такое прогресс и изменения какого рода являются прогрессивными. У т. Косарева выходит так, словно бы существует некая абстрактная историческая сила, именуемая прогрессом, которая не укоренена в общественных отношениях и не зависит от них. Именно это антиисторичное и антисоциальное понимание прогресса обесценивает и обессмысливает многие из его аргументов.

Для марксизма прогресс в целом связан с развитием производительных сил. Казалось бы, это полностью сочетается с той схемой безудержного роста производства и потребления, от которой отталкивается т. Косарев, хотя, на самом деле, сложно было бы исказить марксизм сильнее. Здесь у меня есть сразу несколько возражений.

Во-первых, в марксизме прогресс всегда рассматривался диалектически, с учетом той цены, которая была за него заплачена. То, что Маркс писал о капитализме, производит довольно противоречивое впечатление. Это одновременно и гимн капитализму с его радикальным преобразованием мира, и его жесточайшая критика за то, сколько пота и крови стоили эти изменения. Иными словами, это противоречие, которое заключено в самой социальной реальности.

Это понимание обратной стороны капиталистического прогресса в марксизме находит свое отображение и в более частных вопросах. Например, это выражается в том, что социально-экономическое развитие одних стран и неразвитость других стали рассматриваться в качестве единого процесса, т.н. «развития неразвитости».

Во-вторых, развитие производительных сил теснейшим образом связано с производственными отношениями.

Этот важнейший аспект марксизма фактически отсутствует в статье Косарева. А ведь иначе его выводы были бы совершенно иными, и получилась бы не столь эффектная, но более правдоподобная картина. Скажем, вместо безудержного развития информационных технологий, средств обмена информацией и распространения продуктов культуры пришлось бы писать о том, как они сдерживаются откровенно архаичным законодательством в сфере защиты интеллектуальной собственности. А разве дробление науки и мелкотемье в ущерб фундаментальным исследованиям, о котором он пишет, не имеет отношения к особенностям финансирования науки при капитализме? О том, что вторжение капитала в мир искусства ведет к его деградации, писал еще Маркс, и на этот счет существует огромный пласт марксистской литературы, посвященной массовой культуре. И так можно продолжать практически по всем примерам его статьи.

Отсюда же проистекает и недостаток понимания специфики текущего момента. В конце концов, всеобщий кризис капитализма не может не порождать кризисов в отдельных сферах общественной жизни, в том числе, и кризиса общественного сознания, что ведет к разочарованию в специфически-капиталистическом представлении о прогрессе, которое автор выдает за «крах прогрессистской парадигмы».

И здесь мы подходим к ключевому, на мой взгляд, отличию марксистского понимания прогресса от буржуазно-метафизического. Итак, в-третьих. Для марксизма характерна сложная концепция производства, которая является скорее философской, нежели специально-экономической. Это деятельность по преобразованию природы, в рамках которой производятся и воспроизводятся структуры общества. Наконец, главной производительной силой является человек.

Отсюда следует фундаментальный вывод. Развитие производительных сил — это, в первую очередь, развитие человека. Именно это является главным критерием прогресса.

Совершенно очевидно, что если смотреть на прогресс по-марксистки, то невозможно прийти к тем взглядам, которые отстаивает Валерий Косарев. Сегодня мы все еще в начале долгого пути, а не на финише исторического прогресса. Это связано, в первую очередь, с тем, что логика капитала, господствующая в буржуазном обществе, прямо противоположна логике развития человека.

Вот что пишет об этом Майкл Лейбовиц, американский марксист, ныне работающий в революционной Венесуэле:

«Существует много примеров того, как логика капитала и логика развития человека вступают в противоречие. Например, рассмотрим природу и окружающую среду. Люди нуждаются в здоровой окружающей среде и им нужно жить в мире с природой, как условием поддержания их жизни. Напротив, для капитала природа, как и люди, - это только средство получения прибыли. (§ 36).

<...>

Давайте подумаем о том, какого рода людей производит капитализм. Мы увидели, что капитализм калечит людей в процессе производства. Вместо того, чтобы создавать условия, в которых люди могли бы развивать свой собственный потенциал, капитал рассматривает людей, как средства на пути к своей цели, прибыли. Их производительная деятельность направляется внешней силой, их отношение к своему труду, к продуктам своего труда, к средствам производства, друг к другу, является отчужденным. Как мы видим, капиталистическое производство — это процесс производства опустошенных людей. И этих людей, производителей, находящих слабое удовлетворение в своем труде, заставляют находить его в предметах потребления, которыми они могут распоряжаться за ту заработную плату, которую они получают. (§ 86)».

Этой логике капитала, несовместимой с логикой развития человека, Лейбовиц противопоставляет социализм:

«Существует альтернатива — альтернатива, проистекающая из логики развития человека. Сознательно или бессознательно, люди длительное время боролись за эту альтернативу, сопротивляясь логике капитала с позиций логики развития человека. В каждом случае борьбы за человеческое достоинство и социальную справедливость — в каждом случае борьбы за более высокую заработную плату и лучшие условия труда, против расизма и патриархии, за защиту окружающей среды, за наше право на адекватное здравоохранение, образование и жилье (среди прочих потребностей), неявно проступало понятие развития человека. Вся эта борьба велась за то, чтобы убрать барьеры на пути нашего всестороннего и полного развития. (§ 92)

В противоположность социалистическому треугольнику (общественная собственность, общественное производство и общественные потребности), подумаем о капиталистическом треугольнике — а) частной собственности на средства производства; б) эксплуатации рабочих; в) стремлении к прибыли. И кто-нибудь действительно считает, что этот [капиталистический] путь может вести нас к развитию человека?(§ 110)».

Разумеется, было бы упрощением говорить, что капитализм в принципе не сделал ничего для развития человека. Это не так. Например, при капитализме, если сравнивать его с докапиталистическими обществами, возникли современные системы здравоохранения и образования, выросла продолжительность жизни. Но нужно понимать, что все эти изменения в значительной степени завоеваны вопреки капиталу. Кроме того, практика показывает, что в одинаковых условиях исторический социализм демонстрировал куда лучшие результаты в деле развития человека, чем капитализм — см. работу Марка Вандепитте «15 лет после падения Берлинской стены», в которой сравнивается, например, ситуация в странах Восточной Европы и бывшего СССР до и после падения социализма, Куба и остальная Латинская Америка и т.д.

Если так, то марксистам нет нужды отказываться от традиционно присущего их теории понимания прогресса. Сегодня, когда капитализм в глобальном масштабе зашел в исторический тупик, нет и не может быть ничего более прогрессивного, чем его замена социализмом, т.е. социальная революция. При этом, конечно же, нужно понимать, что революция — это сложный процесс, в ходе которого вступают в соприкосновение противоречивые тенденции общественного развития. Те явления, которые т. Косарев приводит в качестве примера некоего общего для капитализма и социализма «прогресса», обернувшегося регрессом и поспособствовавшие реставрации капитализма, правильнее рассматривать, скорее, как проявления классовости советского общества.

Рабочий и класс и социализм

Не возьмусь рассуждать о перспективах мировой революции, о которых Валерий Косарев пишет в начале своей статьи. Это слишком сложная проблема, потому что ее нельзя рассматривать просто исходя из структурных условий современного капитализма, в отрыве от национальной специфики каждой страны, их экономического положения, существующих в них политических движений и многого другого.

Но стоит вкратце сказать еще об одном весьма спорном тезисе:

«Современный рабочий класс отнюдь не выражает какую-то прогрессивную тенденцию; как хорошо сказал один умудренный опытом испанский моряк, всё давно не так, и нынешние рабочие – те же буржуи, только без денег».

Если речь идет о том, какой идеологии придерживаются представители рабочего класса, то, на самом деле, в этом нет ничего удивительного. Правящим классом капиталистического общества является буржуазия, и именно буржуазная идеология является в нем господствующей, потому нет ничего странного, что ее разделяет и подавляющее большинство современных рабочих. Марксизм не был бы марксизмом, если бы исходил из некоей врожденной социалистичности рабочего класса, иными словами, из того, что его роль в создании социалистического общества определяется не его местом в структуре общественного производства, а его психологией. Объективное основание этой роли никуда не исчезло.

В то же время, важно понимать, что сильное запаздывание в политическом развитии рабочего класса на постсоветском пространстве связано с особенностями его формирования. Как класс капиталистического общества он стал формироваться совсем недавно, всего пару десятков лет назад, при этом его рождение совпало с резким сокращением численности, вызванным кризисом, порожденным реставрацией капитализма. В дальнейшем, со стабилизацией экономики и началом экономического роста в условиях периферийной модели, значительная часть рабочих неплохо вписалась в капитализм, из года в год повышая свой уровень жизни.

Кроме того, становление этой модели сопровождалось сильнейшей фрагментацией рабочего класса, его разделением на рабочих частных и государственных предприятий, предприятий, работающих на экспорт и на внутренний рынок. Наиболее показательным примером этой фрагментации является разрыв между между «традиционным» промышленным пролетариатом и наемными работниками, занимающимися производительным трудом в непроизводственной сфере, которые зачастую вообще не осознают себя в качестве представителей рабочего класса.

В результате, следствием этой модели повсеместно стало широкое распространение буржуазной идеологии при отсутствии какого бы то ни было опыта классовой борьбы. Именно эта политическая слабость и обусловила то, с какой легкостью сегодня капиталистам удалось переложить тяготы кризиса на плечи рабочих, когда увольнения и сокращения зарплат практически не встречают организованного сопротивления, за небольшими исключениями, вроде Херсона или Пикалево.

Картина действительно неутешительная. На что же надеяться? В первую очередь, на то, что для столь молодого класса кризис не может не стать серьезнейшим шоком, за которым должно последовать серьезнейшее изменение его политического облика. В «тучные годы» подавляющее большинство рабочих не видело непосредственных причин не то, что проникаться социалистическими идеями, но и бороться за свои «шкурные» интересы в рамках капитализма, так что, во всяком случае, в этом последнем аспекте ситуация сегодня прямо противоположна. А уж привнесение политического классового сознания всегда было задачей коммунистов.