Оглавление

Глава IV. «Операция Маркеталия»: война, которая не закончилась до сих пор

(окончание)

«Их 14 тысяч? Тем лучше! Больше будет мишеней…»

После тяжёлого удара, которым послужило убийство Хакобо Приаса Алапе, «Чёрного Чарро» - это была прелюдия к четырём последующим годам непрерынвх провокаций и постоянных преследований, сверх ещё более жестокой экономической блокады – Маркеталия самоорганизовалась для защиты, появилась военная структура, известная как Мобильная группа, составленная из бывших бойцов и парней без семейных обязательств. Мануэль Маруланда был назначен военным инструктором этого подразделения. Мобильная группа была снабжена лучшим оружием, которое только было в зоне, ей была предоставлена право самостоятельной деятельности в тех регионах, где нападения врага были неизбежны, и в этой её функции было определено, что она будет получать поддержку со стороны всех групп самообороны региона и соответствующего политического руководства на местах. Мобильная группа располагала 30 подразделениями, по 10 человек в каждом, со своим командованием. Посредством кропотливой и глубокой военно-политической работы в них формировался менталитет профессионалов революции для того, чтобы все точно понимали масштабы и значение своей деятельности, «особенно в критические моменты, поскольку, мы прекрасно понимали, что военная агрессия против зоны не заставит себя долго ждать. Необходимо, чтобы они крепко усвоили это, это было самое главное в подготовке Мобильной группы в течение тех 6 интенсивных месяцев, которые длился курс обучения; Мобильная группа превратилась в решающий элемент в решении военных вопросов, особенно в разгар тех событий, которые мы переживали…». Мобильная группа начала завоёвывать доверие населения в тех регионах, по которым она перемещалась, регионах, в которых самооборона исчезла по причине бездействия. Ситуация, которая делала их очень уязвимыми перед нападениями «птиц»-консерваторов и «чистых либералов».

«Постепенно у высшего командования армии вырабатывалась новая военная концепция вВстреча руководства РВСК и М-19: (слева направо) - Иван Марина Оспина, Мануэль Маруланда Велес, Альваро Файяд, Хакобо Аренас, 1981 г.едения контрпартизанской войны. Концепция, которую они опробовали в довольно стремительном процессе физической ликвидации многих бандитских групп. Это был прекрасный военный опыт для высшего командования. Мобильная группа в этих сложных условиях – чего, кстати, не было при традиционной самообороне – разработала новые элементы боя, выработала более чёткое его понимание, на основе опыта, полученного на юге Толимы, она стала ядром, которое могло противостоять нападению врага в любых условиях в любых условиях без провоцирования масштабной военной агрессии против зоны. В своей деятельности на периферии, где, главным образом, и действовала Мобильная группа, она наносила врагу огромные потери, и он был вынужден с болью подсчитывать их, несмотря на свои успехи против бандитских шаек. С военной точки зрения, в своей операционной концепции, в своих ясных и чётких установках, в высокой мобильности, которую приобрела Мобильная группа, самое главное из того, что мы сделали в Маркеталии, кратко можно объяснить так: было создано ядро, из которого затем вышло современное партизанское движение. Таков был для нас вывод из горького урока прошлого опыта…».

В Маркеталии, вспоминает Маруланда, довольно длительное время надеялись, что правительство осуществит правосудие, схватит или уничтожит убийц «Чарро», «но это оказалось, как ждать дождичка после четверга. Тогда партизанское движение само осуществило своё правосудие, уничтожив многих из тех, кто участвовал в убийстве товарища «Чарро». Мобильная группа проделала кропотливую работу по локализации одного за другим этих бандитов. Это, разумеется, не понравилось высшему командованию армии. Но военные палец о палец не ударили, ограничивались одними только разговорами, мы, мол, осуществляем правосудие. Население задавалось вопросом: «Какое правосудие, правосудие по части преследования коммунистов?». А тем временем преступники оставались на свободе…. Правосудие политического расчёта…».

Мануэль Маруланда Велес

Многие люди «Марьячи», бывшие командиры и партизаны, почувствовали, словно удавку на шее, предательство тех, кто использовал их для преследования людей из своего же движения. «Генерал Марьячи», который совсем недавно считался выдающимся деятелем либерализма, припёртый к стенке, загнанный в угол, отчаявшийся, теперь потворствовал различным акциям против армии. Но военное командование особо не реагировало на него, не усилило патрулирование в опасных зонах. И, наоборот, когда мы обозначали своё присутствие в каком-нибудь регионе, охота на нас шла по полной программе, нас преследовали как злейших рагов. Поэтому мы решили нанести удар либералам в самое сердце, в результате чего имели место 5 стычек на границе Уилы и Толимы. «Чистые либералы», этот верный инструмент государства для нажатия на спусковой крючок, сейчас показывали нам спины, чтобы бежать и выжидать, как и армейские подразделения. Нас, хотя это было и не так, в новостях выставляли в качестве инициаторов насилия. Правда же заключается в том, что надо было обладать кожей толстокорого дерева, чтобы спокойно терпеть столько провокаций. Это всё происходило в начале 1962 г. Руководство Маркеталии расценило сложившуюся ситуацию, как принимающую угрожающий характер и реструктурировало Мобильную группу. Во время нахождения в районе Ла Эсперансы, около Планадаса, Мобильная группа узнала о том, что правительство сконцентрировало войска с неизвестными целями, затем атаковало Мобильную группу, мы ответили, после мы проанализировали эти события и пришли к выводу, что военное командование хотело отработать на практике новый способ ведения войны. Менее чем за 24 часа нас окружили, было задействовано 3000 человек, пришлось серьёзно биться до тех пор, пока мы не прорвали кольцо и без потерь вышли из окружения. Войска не стали продолжать действия в этой зоне и быстро эвакуировались. После они начали постоянное патрулирование, стали устраивать засады в самых неожиданных местах…».

На совместной конференции движений Маркеталии и Риочикито было решено, учитывая ситуацию реальной военной угрозы, что необходимо заняться более серьёзно военной подготовкой личного состава; искать разные способы снабжения боеприпасами; развернуть наступательную кампанию с помощью публичных заявлений; создать в зонах своего влияния службу контрразведки; окончательно закрыть вход всем незнакомым личностям в Маркеталию, дабы избежать проникновения туда лазутчиков врага; было решено, что право входа в Маркеталию останется только у тех, кто связан с торговлей; продолжить наказание провокаторов.

В 1962 г., под утро, правительство начало военное наступление против Маркеталии, в нём приняло участие более 5 тыс. солдат. «Мобильная группа, которая заметно выросла в опреативном плане, очень успешно противостояла этой операции при поддержке отрядов самообороны. Мы не только защищались, мы атаковали с разных сторон, мы даже позволили себе использовать эту армейскую операцию для реализации замечательной работы по чистке региона от многих антиобщественных элементов, это дало нам прекрасный повод проделать её. Враг потерял много людей и много оружия…». В стране прошла мощная кампания солидарности. Войска отступили, не достигнув своей цели. Это был ответ, на который они не рассчитывали, ответ, который не имел аналогов во время партизанской борьбы на юге Толимы.

Тогда армия решила создать и «простимулировать» банду «птиц», хорошо оплачиваемую, экипированную, вооружённую и обученную офицерами с целью уничтожения по одиночке руководителей Маркеталии. Все – с большим криминальным прошлым, все – обитатели Гаитании, многие – из бывших партизан. «Они создали нам много проблем, они убивали невиновных людей, гражданское население. Для армии существовало одно очень важное соображение, которое оправдывало эту её акцию: мы превращались в широкое движение масс, мы оказывали влияние на широкие слои окрестного населения…».

Войска начали применять тактику контрпартизанской войны: появлялись в вечерние часы, исчезали – в ночные, а на следующий день устраивали засады на дорогах. Они разместились в Гаитании, Планадасе, Ла Эстрелье, Бильбао, Эррере, Атако, Каса де Синс, Сан-Луисе, Эль Кармене, Праге, Айпе, часто перемещались, одновременно появлялись на всех постах и блокпостах. «Мы старались сохранить спокойствие. Но мы понимали, что все эти приёмы – это всё не просто так. Армия убила 27 товарищей из отрядов самообороны в Натагайме и Ортеге, они напали неожиданно, и застали их врасплох. Оставшиеся местные товарищи повторили наш опыт с Мобильной группой, мы оказали им помощь людьми и оружием, и совместно с ними мы устроили засаду на армию между Планадосом и Гаитанией. Они потеряли людей, потеряли 20 мулов с грузом…».

К концу 1963 г. никто уже не мог спокойно работать на своём участке земли из-за провокаций, из-за опасности смерти в результате неожиданного нападения со стороны «птиц». Они стали настоящим бичом для простых людей. «Мы и так уже имели в своих планах вскоре приступить к охоте на них, дабы уничтожить, мы напали на них, и после несколько часов боя, с ними было покончено. Армия не пришла им на выручку, она обрекла их на быструю смерть. Это поостудило распалившийся дух многих офицеров, которые находились на постах в Гаитании и Планадасе…». Революционно-либеральное Движение (MRL) в то время оказывало влияние на некоторых командиров-либералов; многих из тех, кого они именовали коммунистами, они преследовали, как крыс, хотели уничтожить, преследуемые же «хотели связаться с нами, чтобы хоть как-то защититься от этой агрессии, а мы стремились завоевать их массы…». Наиболее сильными бандами, которые серьёзно влияли и принимали решения у бывших партизан-либералов, продолжали быть отряды «Марьячи» и «Пелигро»; «Марьячи» преследовался правительством, он был назван нежелательным персонажем, негативным антиобщественным элементом, опасным человеком, которого надо уничтожить; «Марьячи» и «Пелигро» было приказано убить друг друга, используя самые грязные уловки, взаимная ненависть горела в их глазах, как воск, который плавится, каждый представлял другого, осыпая его тело пулями всех калибров. «Марьячи» приказал убить Эктора Осорио для того, чтобы забрать у него деньги, которые он получил от Федерации Производителей Кофе, армия воспользовалась этим благоприятным случаем для широкой мобилизации общественного мнения против бывшего партизанского «генерала», но он успешно избегал ловушек. Федерация Производителей Кофе заявила о том, что прекращает свою деятельность в Планадасе, Сантьяго Пересе, Риобланко, Эль Лимоне до тех пор, пока не будет уничтожен «Марьячи». И с того момента его стал преследовать, при тыловой поддержке правительства, его бывший товарищ по генералитету, генерал «Пелигро», уже превратившийся в ненасытного профессионального контрпартизана, сопровождаемый достаточным количеством вооружённых людей. «Марьячи» прошибал пот, он чувствовал холод смерти, уже выстрелянной теми, кто был его товарищами на юге Толимы, а сейчас действовал по приказу «Пелигро», чтобы преследовать его. «Война рыб, большая поедает маленькую, и «Марьячи» уже был маленькой рыбкой, которая облизывает остатки ила на камнях в глубинах рек. «Марьячи» был разгромлен и одинок, подавленный безнадёжностью, он был вынужден, в итоге, удариться в бега…». Многие партизанские командиры, которые в своё время вели жаркие бои против разного рода диктатур, поослабили свой прежний дух партийных страстей, а также просто из-за выгоды, и закончили свою карьеру в форме правительственных контрпартизанских подразделений. В этой фатальной борьбе между либералами было потеряно около тысячи бойцов, одни погибли, другие сдались. За 4 месяца правительство добилась их уничтожения или пленения при широкой поддержке гражданского населения. Правительство весьма умно прельстило многих обещаниями, которые оно, якобы, исполнит буквально за несколько дней, и добилось того, что население повернулось к партизанам-либералам спиной во время безжалостной акции по уничтожению бывших партизан-либералов. Это был целый поток доносов, забвение прежней верности, момент полного прояснения кто есть кто, приятная радость от смерти того, кто был ещё недавно твоим товарищем в горах, неистовые аплодисменты на похоронах. «Марьячисты» и «пелегристы» заделались большими «шишками» при власти, они заправляли в своих регионах, они низвели партизанскую борьбу до уровня вандализма, вступили в противоречие с интересами своих собственных масс; правительство очень умело после уничтожения основных групп стало вбивать клинья между группами их поддержки. В итоге, оно организовало небольшие группы поистолетчиков среди уцелевших для того, чтобы в качестве уже откровенных подонков, подкармливаемых деньгами властей, они перемещались из одного района в другой и убивали тех, кто придерживался независимой позиции. Как стало ясно позднее, эти люди сами лезли в петлю. Они получили от своих хозяев нож в спину. Использовался их бешенный антикоммунизм, который источил всё их нутро. Всё, это было именно так, и всё это направлялось национальным руководством либералов. Начало всему этому было положено в Эль Дависе, а кульминацией стала эта 4-месячная война между «марьячистами» и людьми «Пелигро». Они превратились в политических трупов в процессе революции, хотя многие из них в предшествующие годы были довольно последовательными людьми. Многие партизаны, которые смогли уцелеть в той бойне, как мы узнали, хотели бы вступить в наше движение, многим мы подали руку. Четыре года конфронтации с самым разнообразным опытом до начала 1964 г., с началом Операции «Маркеталии». Мы должны были даже помимо своей воли обогатиться опытом…».

Мануэль Маруланда Велес

Хакобо Аренас и Эрнандо Гонсалес в своём путешествии добрались, наконец, до Нейвы, проникли в регион через местечко под названием Ла Синта, добрались до фермы товарища «Мундо Вьехо», и ту ночь они спали в его доме. Утром с проводниками, которые ждали их, они продолжили путь до встречи с вооружённой группой, которую направил Мануэль Маруланда Велес, чтобы встретить их. Рикуарте, один из партизан, и его товарищи «взяли наши вещмешки, вещи, которые мы несли из города». Он шли весь день, медленно, ослепшие от проливного дождя, который не позволял ничего увидеть, прошли по высокой части Гаитании, дороге на Маркеталию, и «вскоре мы встретились с отрядом Мануэля, который скрывался за занавесом дождя, готовый ответить на военную операцию армии…».

Хакобо и Эрнандо прямо и без обиняков рассказали, что должно произойти в Маркеталии. Хакобо сказал, что остался месяц, максимум, два. Иногда бывает, сказал Эрнандо, что неожиданная случайность меняет направление событий, и, может быть, операции и не будет. Но, сказал Хакобо, таково рода вещи не носят случайного характера. Нет никаких сомнений относительно достоверности этой информации. Очень и очень вероятно, что операция всё же будет иметь место. Хорошо, сказал Эрнандо, тогда надо будет поломать голову, раскрывая неизвестные детали этой операции.

Сквозь этот дождь, словно прорубая его мачете, чтобы открыть себе тропу, они увидели, что идёт Мануэль Маруланда Велес, накрывшись зелёной клеёнкой, украшенным цветами и плодами, клеёнкой, которую обычно используют в качестве скатерти. Хакобо и Эрнандо ускорили шаг для того, чтобы приблизить время желанной встречи; они вышли из Хирардота утром 11 апреля и «шесть дней спустя мы оказались в братских объятиях Мануэля». Мануэль и Хакобо до этого не были знакомы лично, обнимаясь, – объятия Мануэля испытующие, осторожные, объятия Хакобо без оглядки, сильные – оценивали друг друга взглядом, Мануэль посмотрел на Хакобо, и сразу вспомнил своего дядю Хосе де Хесуса, когда тот говорил, что на человека нужно смотреть, как на гору, охватывая всего целиком – и таким образом охватил всего Хакобо своим взглядом; Хакобо посмотрел Мануэлю прямо в глаза, чтобы встретить в его взгляде то, что читается о человеке, что есть на его лице; мгновенно возникло в них то, что называется дружбой, возросшая затем в борьбе за общий идеал, это была встреча людей, которые хорошо дополняли друг друга, как две большие реки, которые однажды соединяют свои воды для того, чтобы дальше навсегда быть вместе: Хакобо со своей политической искушённостью, отважностью и изобретательностью в разрешении любых проблем, со своей харизмой человека рассудительного и убедительного, и Мануэль со своей мудростью, обретённой в наблюдении за людьми в покое и в действии, со своим авторитетом, приобретённым в ходе войны; два ума, изливающих опыт. Маруланда сказал Хакобо и Эрнандо: «В компании с вами война, я думаю, не будет столь тяжёлой…».

И Мануэль Маруланда Велес начал узнавать историю, которую принёс на своих плечах в своём вещмешке Хакобо Аренас; Мануэль узнал о том, что Хакобо в молодости был пылким сторонником Лопеса Пумарехо, который собирал много народа в Сантандере, произнося речи, говоря народу о том, что означает для страны его «Революция на марше» 1 ; он узнал, что Хакобо начинал свою политическую борьбу в рядах либеральной молодёжи – сторонников Лопеса, и что он стал председателем федерации либеральной молодёжи Сантандера, которая оказывала большую помощь в проведении антифашистских кампаний, проходивших в годы Второй Мировой войны; он узнал, что Хакобо познакомился с первыми коммунистами в Букараманге, в помещениях «Красного знамени», там он познакомился с Росо Осорио, Мануэлем Ортисом, Хуаном Варгасом, одетыми в белое, все с красными галстуками, однажды они помогли ему напечатать на пишущей машинке документ, в котором либеральная молодёжь помогала одной народной кандидатке для её представления на карнавалах, которые проводились в Букараманге, Хакобо в короткое время превратился в профессионального революционера; Мануэль услышал о том, что ещё очень юный Хакобо очень тяжело пережил раскол Компартии, раскол, в ходе которого утверждалось, что борьба должна возглавляться, главным образом, революционерами-рабочими, а не мелкобуржуазными интеллигентами, «я остался с группой Дурана, поскольку он был рабочим, и я считал себя рабочим…. После V Съезда Партии, проведённом в Букараманге, мы с Дураном основали Рабочую Коммунистическую партию…» 2 ; Мануэль услышал о том, что Хакобо пережил грандиозные народные волнения в Букараманге во время событий 9 апреля, уныние и надлом из-за стольких жертв, из-за разгрома народного восстания и будущего, теряющегося в тумане; Хакобо перебрался в Барранку, город, который 22 дня был в руках восставших, получивших известие об убийстве Гаитана, и с того «времени я связал свою судьбу с рабочим движением нефтяников, я вступил в революционную Социалистическую партию, так тогда называлась Компартия, и, как профсоюзный деятель, сблизился с трудящимися бассейна реки Магдалена, чернорабочими и лодочниками; в Барранке я узнал то, что стало началом насилия в 1948 г. после ужасного убийства руководителя коммунистов Аурелио Родригеса, убийства, которое заставило содрогнуться моё сердце от боли; из Барранки я был призван ЦК в Боготу, и уже там прошла бóльшая часть моей политической жизни…».

Первые контакты Хакобо Аренаса с партизанским движением носили характер «несколько спорадический, от имени ЦК меня посылали во многие места, где существовали вооружённые очаги, которые не имели чёткой ориентации, которые не имели ясного представления о том, что надо делать…». А тем временем, в годы правления Рохаса Пинильи, рассказывал Хакобо Мануэлю, близилась военная агрессия против Вильярики. «Потом началось сражение за Вильярику, вооружённая конфронтация грандиозного масштаба, которая, среди прочего, носила массовый характер, поскольку местные крестьяне поднялись на вооружённую борьбу вместе с теми крестьянами, которые пришли с юга Толимы, пришли из Эль Дависа под командованием Альфонсо Кастаньеды, т.е. «Ричарда», люди, которые пришли с далёкого юга. В первый год умиротворения Рохаса Пинильи они воспользовались этой ситуацией, чтобы сохранить оружие и заняться выращиванием кофе. В то время в парламенте уже разразилась кампания против, так называемых, «независимых республик», и так как Рохас Пинилья уже возможно знал о том, что в Вильярике существует не только аграрное движение, но есть и партизаны, пришедшие с юга Толимы, то он начал операцию. Партизанское ядро превратилось в центральный нерв восставших, поскольку в Вильярике поднялось всё население, люди из самообороны, люди из аграрного движения, было большое массовое движение, там было очень много народа, массы, партизаны, местное население, очень много. Армия тогда ещё не имела чёткой концепции ведения иррегулярной войны, только вводилось деление на батальоны и для продвижения вперёд в том, что официально именовалось стычками, мы начали использовать принцип «занавеса»: дислокация в виде, своего рода, занавеса, одна линия, предназначенная непосредственно для боестолкновения, она тянется на всю длину муниципалитета, войска прут вперёд как сумасшедшие, прорывая этот человеческий занавес, который защищается, окопавшись по всей длинной цепи укреплений в земле. Бойцы сами организовывали защиту этого «занавеса», мужчины, женщины и дети сменяли день и ночь друг друга, наблюдая за приближением врага; армия, в свою очередь, скопировала этот опыт, создавала свой «занавес», чтобы продвигаться вперёд, чтобы гнать вперёд бешенные человеческие волны наступавших с оружием в руках, чтобы прижать обороняющихся к стенке, выбить из кофейных плантаций, заставить их покинуть свои окопы, загнать их в горы, загнать в негостеприимную сельву, где не было бы средств для сопротивления». Ожесточённая борьба за каждый метр земли, за каждый камень, за каждую тропу, за каждую реку, за каждое ущелье, за каждую кофейную плантацию, за каждый вздох, око за око, борьба за минимальное пространство, чтобы успеть окопаться на эту ночь, а на следующий день снова сражаться с ещё большей свирепостью. Весь муниципалитет взялся за оружие, горная зона, городские кварталы…. «В Гуанакасе, есть такая деревня, Гуанакас также – это ещё и название ущелья, там сражение было очень ожесточённым, поскольку армия двинулась туда большими силами, масса потных вооружённых людей, и местное население поднялось всё, было огромное желание защитить свою жизнь, детей и фермы, кровь лилась по ущелью потоком, поскольку было много убитых с той и другой стороны, тела лежали вперемешку, сцепившись руками и ногами, головы валялись, разбросанные как грибы на поляне, со спутавшимися волосами. Это было ужасно». В Куиндобланко было другое большое сражение, жаркая рукопашная, дело доходило до того, что кусали друг друга в бою. Масса восставших против массы войск, по 3 или 5 сражений за день, по тем несколько недель затишья, потом недели, во время которых конфронтация обострялась и начиналась перестрелка в 20 разных местах. Во главе революционных войск стоял «Ричард», человек выдающийся, настоящий воин, у людей он пользовался огромным доверием, верой, непоколебимой верой. Там, где был «Ричард», люди говорили: «Здесь мы победим». Там, где он сражался, в окопе появлялось словно дуновение, которое казалось дымом, дымом победы. Ему верили, вера в него была абсолютной. Человек огромной отваги в сражении. Были проблемы с оружием, было очень мало бойцов, вооружённых винтовками, остальные защищались ружьями и револьверами. Автоматическое оружие было только у старых бойцов, пришедших с далёкого юга Толимы. Однажды мы сделали подсчёты, и выяснилось, что у нас, как минимум, 900 бойцов, но на всех не хватает оружия…. Я тогда был в руководстве, был создан, своего рода, штаб при участии других товарищей: «Ричарда», Эусебио Прады, мы старались вносить ясность в какие-то вещи, вносить какие-то идеи в руководство движением, в написание пропагандистских материалов, листовок, произнося речи перед населением для объяснения сути этого конфликта…». Население стало постепенно уступать кое-какие территории противнику, невозможно было держать открытую оборону всего региона, не было у него таких возможностей после 4 месяцев боёв, исчерпались ресурсы для сопротивления, возрастал страх в гражданском населении, которое находилось в тылу, перед неизбежностью массированного финального натиска армии, хотя отвага людей была беспримерна, повседневная бойцам едой и пр. тоже, но средства иссякали из-за жесточайшей блокады региона. И настало время, когда руководство или, в данном случае, штаб приказал прекратить огонь и собраться в сельве Галилеи для того, чтобы принять решение. Войска уже заняли весь восток Толимы, были в Долоресе, в Прадо, в Пурификасьоне, в разгар этой войны, массового исхода, население начало строить посёлки в непроходимой сельве, посёлок строили на день или на неделю, чтобы отдохнуть немного от своего бегства до тех пор, пока их не настигало новое нападение с воздуха или с земли, и тогда посёлок исчезал по мановению армии. Война проявляла себя и в истощении людей от голода, который мучил все желудки, постоянные поиски еды, бананов, юкки, щепотка соли служила для того, чтобы бросить её на секунду в котелки, в которых кипятили воду, кусок сахара съедался в один миг сотнями ртов детей, а потом начинался очередной марш, сотни мужчин, женщин и детей в грязи, достигающей пояса, каждый шаг этой массы был словно провал земли на несколько метров в глубину, каждый шаг каравана мулов был, словно они шли по зыбучим пескам…. И тогда руководство приняло решение создать маршевую колонну, которая направилась бы к Гуаяберо и Эль Пато, группу вооружённых людей, сопровождаемую немногими семьями. Гражданское население рассредоточивалось по востоку Толимы, но куда бы оно ни приходило, оно всюду встречало отказ, отвержение, никто не предлагал отдохнуть, никто не предлагал еды, местные считали, что прибывшие могут послужить причиной нового насилия уже против них, и вся эта странствующая масса проследовала дальше по высокогорью Сумапаса, глотая холодный воздух, закутавшись потеплее, высокогорье гостеприимно открыло все свои дороги этой преследуемой массе…. «В то время меня уже не было в Вильярике, поскольку я направился в Боготу, и когда я взял курс на Восточные Льяносы с маленькой группой партизан из 25 человек, я спустился в Льяносы через Сан-Хуан-де-Араму, прошёл через Гранаду, Сан-Мартин, регионы, где началось аграрное движение, родившееся из проблем колонистов, захвата государственных земель, проблем путей сообщения, нехватки мостов, проблем, с которыми столкнулись люди, пришедшие расчищать сельву. Это движение тогда едва начиналось. Честно говоря, основателем этого аграрного движения там был я, сейчас это движение охватывает Медельин-дель-Ариари и окрестные районы…».

Мануэль Маруланда Велес

Хакобо и Эрнандо подробно проинформировали о неизбежности военной операции; Маруланда не знал точной даты, но регион под его командованием готовился к сопротивлению. Маруланда рассказал товарищам из города о сведениях, собранных разведкой, организованной среди населения о том, как будет проходить операция, «мы заранее знали о том, какое оружие будет использовать армия, количество транспортных машин, караванов мулов. Мы имели полную информацию о том, как будет развиваться операция, её конечную цель, запланированное окружение нас и в каких условиях всё это будет происходить…». Маруланда знал, что войска в ходе своих передвижений захватят три дороги для того, чтобы сосредоточиться в Гаитании: Ибаге-Планадас-Гаитания, Айпе-Гаитания и Нейва-Флорида-Гаитания, что средства тылового обеспечения перебрасываются на машинах в Планадас и Флориду, и оттуда на мулах – в Гаитанию, а оставшееся – на вертолётах. «По сравнению с прошлым, - размышляет Маруланда – можно было видеть, что речь шла о плане, хорошо проработанном с военной точки зрения, сопровождавшимся хорошо организованной пропагандистской кампанией…». За несколько месяцев до этого началась экономическая блокада, сопровождаемая мобилизацией гражданского населения и прекращением доступа в регион торговцев. Соответствующим образом были размещены войска для осуществления строгого контроля за входом и выходом, контроль, сопровождаемый тотальной переписью населения, который тоже был проведён заранее. Началась, так называемая, Военно-гражданская Акция, акция, которую они объявили крестовым походом за мир, акция, которая проводилась с целью завоевать симпатии и разум масс посредством помощи местному населению врачами, прежде всего, зубными врачами, раздачи консервов, медицинского обслуживания и многочисленных обещаний, бесконечного множества обещаний. Эти «обещальщики» были переодеты в гражданскую одежду. «Они использовали все способы дискредитации нас, и правительство хвасталось о невиданной ранее своей решимости разрешить все проблемы региона, о воле, которую оно раньше никогда не проявляло. Что же, прекрасно, по крайней мере, хоть во время войны правительство извлекло из архивов своей памяти факт существования Маркеталии…».

В обширном масштабе началась воздушная разведка для изучения тех мест, где могли бы высадиться войска, затем с воздуха были разбросаны тысячи листовок с оправданием данной операции, и, одновременно, с просьбой о содействии к населению. В пропагандистских материалах разъяснялось, что преследовать будут только руководителей движения. Они устроили тщательную перепись населения, дабы контролировать все перемещения населения соседних регионов, населения, которое до этого не было переписано; были введены пропуска, которые каждый человек должен был предъявлять на военных постах; выдача пропуска сопровождалась угрозой в том смысле, что лучше провести несколько лет в тюрьме, чем потерять жизнь. Было устроено небольшое перемирие, чтобы подождать результатов психологической кампании, одновременно многим бойцам было предложено, чтобы они стали предателями, обещали, что они останутся на свободе, если убьют своих руководителей.

На встрече состоялась оживлённая дискуссия относительно многих важных проблем тактики революционной вооружённой борьбы, обсудили информацию во всей её совокупности, оценили её и пришли разного рода соглашениям. Было решено, что в случае начала операции, руководство немедленно берёт на себя роль военного Штаба, в котором будут Мануэль, Исайас Пардо, «Тула» Пардо, Дарио Лосано, Хайме Гуаракас, «Хосело», Эдуардо Лосада, Чучо Насарено, Рохелио Диас. Решили создать вооружённую группу, которая имела бы характер партизанской. «В тот момент мы как раз набрасывали в качестве общей концепции войны, концепцию подвижной партизанской войны. Сегодня ты здесь, а завтра тебя уже здесь нет. Завтра ты уже в 10 км. от этого места, ударил, исчез и ударил снова уже в Валье, появился в Кальдасе, исчез и снова появился в Кундинамарке. Это была тактическая и стратегическая концепция, которую мы изначально стали применять с маленьким ядром из 42 человек во избежание верного разгрома, поскольку правительство и высшее военное командование были способны уничтожить любую организацию, которая не применяла тактику подвижной партизанской войны. Это была вынужденная мера, и её применение никак не могло быть делом одного дня…» - вспоминает Маруланда. Впервые в истории движения были созданы подразделения из 10, 9 человек рядового состава во главе с командиром. Эти подразделения, которые позже стали подвижной партизанской организацией, создавались из 5 вооружённых человек и 5 невооружённых, оружие было ближнего боя и дальнего боя, несколько старых винтовок, несколько ружей, несколько револьверов, несколько пистолетов – вспоминает Хакобо. Пять вооружённых должны были добыть оружие для пяти невооружённых.

«Мы выработали и другое решение, - вспоминает Хакобо, - огромный список людей и организаций, которым надо было направить обращения, открытые письма, включая ООН, европейских интеллектуалов, колумбийский пролетариат, законодательные собрания департаментов, муниципальные советы, крестьян, средние слои населения, т.е., мы обратились ко всем, стучали во все двери, к правительству, его министрам, рассказывая об агрессии армии против крестьянского района, который на тот момент, и это действительно было так, защищался только одной группой самообороны…. Сеньор Президент, - писали мы президенту Гильермо Леону Валенсии – «знаете ли Вы о том, что наше «преступление», которое вызвало гнев олигархии и высшего военного командования, что то безумие, которое подстёгивает Ваше Превосходительство, состоит в нашей оппозиции двухпартийной системе олигархического «Национального Фронта», которую мы считаем антидемократической и антинациональной». Не оставаться в изоляции, чтобы наш голос на бумаге достиг всех сторон света, чтобы не осталось ни одной организации, где не читали нашу корреспонденцию. Всячески стремились посредством публичной огласки связаться с любыми отзывчивыми людьми, которые были бы заинтересованы в приостановке такого развития событий, уже становящиеся реальным фактом. «Вооружённая до зубов армия, со своими огромными человеческими и техническими ресурсами, организовала войну, войну в полном смысле этого слова, против очень небольшой группы людей, обвиненных в преступлении, в том, что они думают иначе, чем верхушка общества. Если провести анализ беспристрастный и без излишнего юношеского идеализма, то окажется, что, в действительности, было 42 или 44 человека под командованием Маруланды, которые были намерены вступить в такого рода борьбу. Кроме того, были люди из самообороны, люди из аграрного движения, в общем люди, которые относились к гражданскому населению…» - вспоминает Хакобо. «Я полагаю, хорошенько подумав, что те, кто что-то знали о Маркеталии или слышали разговоры о Маркеталии, полагали, что речь шла о настоящей крепости, но в действительности это была крепость с гарнизоном из 42 или 44 человек. Не всех у них было оружие, надо прямо об этом сказать. И потому тебе невольно в голову приходит мысль о том, что у правительства было плохо, очень плохо с разведкой, что оно могло бы найти другие решения, без военной оккупации, без того, чтобы начинать войну…» - размышляет Маруланда. Дело в том, что люди думают, что Маркеталия – это большой регион, а он, наоборот, маленький; можно сказать определённо, и Хакобо уже знал об этом, что Маркеталия – это всего лишь деревня, которая, правда, оказывала значительное влияние – работа Хакобо Приаса Алапе, Маруланды, «Листера» и других руководителей – на обширный регион, границы которого идут от Синты, это уже на национальном шоссе, шоссе, которое идёт из Нейвы до Ла Платы и продолжается до Попояна. Маркеталия не была даже посёлком, это была деревушка из 10 или 15 домов; дом Маруланды, дом «Листера», дом Исайаса Пардо, дом Гонсалесов, прежнее жилище Хакобо Приаса Алапе. Самое главное на этой встрече было решение о том, что группа должна превратиться в партизан для того, чтобы действовать способом, отличным от сопротивления вооружённых групп в 50-е гг.; местность была очень благоприятной для такого рода борьбы. Армия ещё не действовала как контрпартизанская сила. В ходе этой конфронтации, в военном плане, применялись две организационные формы по своей концепции, партизанская и контрпартизанская. Но это операция не укладывалась только в эти рамки. «Несомненно, высшее военное командование анализировало опыт других стран. Поэтому это был момент позитивный и благоприятный, считает Хакобо, что мы только начинали. Всё, что было нам известно, это уведомление о назначенной дате, именно 14 мая, поскольку такова была информация, которую мы принесли из Боготы о том, что в этот день начнётся военная операция против Маркеталии. Это была срочная встреча, встреча окончательных решений. Мы проговорили 4 дня подряд, без передышки. Ничего не осталось без анализа…».

Мануэль Маруланда Велес.

Вторая встреча была проведена для крестьян различных деревень для того, чтобы сообщить им о том, что будет военная операция. Имелась информация о передвижениях войск, отмечалась необычная активность полётов самолётов и вертолётов все часы, и утром, и вечером, разведывательные полёты, которые ясно свидетельствовали о том, что уточняются детали операции. «Мы называли это воздушной разведкой» - вспоминает Хакобо. Перед новостями, мы услышали по радио в полдень 18 мая объявление о том, что началась «Операция Маркеталия», вспоминает Хакобо, мы быстро объявили, что эвакуация должна пройти в 24 часа; местное население со столь большим опытом предшествующих войн подумало, что ситуация может осложниться, и решило быстро эвакуировать наиболее многочисленные семьи. «Но тут, вспоминает Хайме, появились неожиданные проблемы. Одна ревнивая женщина воспользовалась этим случаем для того, чтобы заявить о том, что в другой регион надо идти всем вместе, женщины восприняли всё не так, как оно было на самом деле, и начали говорить: «Ах, если сейчас партизан-мужчин оставить одних, в компании с девушками, то они будут чувствовать себя свободными со своими новыми пассиями. А мы останемся с ответственностью за семью, нам придётся дальше самим тянуть детей…». Прощание семей и пар, которые уважали и любили друг друга, которые чувствовали огромную привязанность друг к другу, было долгим. И потому не было странным видеть товарищей, мужчин, которые позже демонстрировали свою храбрость в бою, видеть их плачущими, тело, охваченное слезами и большой печалью, прощаясь со своими детьми, со своими жёнами, возможно, навсегда, поэтому и было так больно. Никто не мог знать, сколько продлится эта операция. Возможно, это было прощание навсегда, прощание, которое столько раз нас сопровождало. Со многими товарищами мы больше уже не увиделись, многие из них погибли в сражениях…. Потому и была такая боль и воспоминания семей, которые потеряли своих близких…». Было эвакуировано около 1200 человек, осталось ядро гражданских, которые приняли решение идти вместе с партизанами, а там будь что будет. В эвакуации оказалась основная часть гражданского населения Маркеталии и окрестных деревень. При выходе из зоны многие были арестованы и брошены в тюрьмы из-за того контроля, который установила армия посредством переписи населения, это были те люди, которые не были переписаны.

Население зоны готовилось к сбору урожая фасоли и кукурузы, а также делало запасы соли, зерна, сладостей, сахара, мыла, как это было обычно, подготавливая обмен на будущие месяцы. Местные жители спрашивали руководство движения: что мы будем делать с этими запасами? Руководство отвечало: сначала сделаем, а там посмотрим, где выгадаем, а где прогадаем. Набралось несколько песо, и часть запасов была куплена, а остальная – роздана крестьянам для сопротивления. Они не могли унести всё это с детьми и грузом на плечах. «Так появились первые склады, которые мы разместили в глубине сельвы, при временных убежищах, которые уже строились» - вспоминает Хакобо. Было решено, что надо собрать сколько было кукурузы, фасоли, кофе, то, что производилось в Маркеталии для того, чтобы увеличить запасы. Каждый был уверен в том, что сопротивление будет длительным. По крайней мере, отнюдь не месяц, как о том заявляло правительство. «Нам было нужно постоянное снабжение, поэтому мы и разместили запасы в глубине сельвы. Затем мы вместе с Эрнандо Гонсалесом заставили заработать старую машинку и начали пропагандистскую работу, обращаясь ко всем на свете. «Ротатор» Движения – как мы любовно окрестили старый мимеограф – выпустил тысячи наших посланий для масс. Винтовка за спиной, патронташ на поясе, руки, перепачканные краской, ушки на макушке, часовой у края зарослей горного кустарника - мы были пропагандистской командой, которая могла хорошо печатать или сражаться в случае нападения врага. Этим мы занимались первые дни. Мы не сидели, сложа руки. От нас исходили письма и прокламации, куда только можно было, белые листы, заполненные обращениями, мы делали большое дело. Маркеталия превратилась в извергающийся вулкан письменного слова, мы изо всех сил давили на своё политическое воображение. Мы уже стали говорить о доктрине безопасности, о воплощении этой доктрины в новую, фашистскую концепцию государства. «Операция Маркеталия» обозначила начало этого процесса. Также мы с Эрнандо проделали большую политическую работу, чтобы усилить сознательность бойцов для того, чтобы эти 42 человека абсолютно ясно осознавали, чтобы это их сознание въелось в плоть, идеи укрепились в головах, за чтó они будут сражаться и в какого типа войну они должны вступить, чтобы всегда высоко поддерживали свой дух, поскольку сопротивление должно было продолжиться долго…» - вспоминает Хакобо. Ядро бойцов-маркетальцев составилось из колонистов и собственников ферм и участков земли. Не было никого, кто бы не владел чем-нибудь. Хозяева скота, иных животных, другие - хозяева лесопилок, все имели свои средства существования. Не было таких людей, которые бы по экономическим соображениям были вынуждены присоединиться к вооружённой организации. Это население связалось с партизанским движением из-за того огромного престижа и всеобщей признательности, которым пользовался один боец – Маруланда; связалось для того, чтобы защитить с оружием в руках не только свои идеи, но и свои интересы, свой образ мысли, свою ферму, свой скот, т.е. своё имущество; связался каждый индивидуально, чтобы защитить свою семью, свою жену, своих детей.

Среди них не было бедных, забывших об определённых удобствах. Это были люди, уже успевшие создать своё маленькое богатство. Никто извне не пришёл к ним, чтобы помочь освоить богатство гор и сельвы. Были только их собственные силы, поддержанные движением. Это было главной причиной борьбы. У Маруланды была своя ферма и своё хозяйство в Маркеталии, он был собственником дома в Гаитании, хозяином замечательнейшей фермы, но никто не получал этого в качестве подарка, и это не было получено путём эксплуатации других людей. Ферма была также у «Листера», и у Исайаса Пардо тоже. Они были зажиточными крестьянами – вспоминает Хакобо.

Появилось сообщение о том, что для проведения этой операция армия бросит в бой 14 тыс. человек. «Мы проанализировали эту информацию и пришли к выводу, что 14 тыс. человек не могут двинуться сразу все вместе, толпясь, плечом к плечу, на Маркеталию. Позже до нас дошла другая информация, что, возможно, будет организована общая блокада всего региона, дабы не дать нам ускользнуть. Блокада от Нейвы до Кауки. В действительности так и оказалось. В той зоне, т.е. вокруг Маркеталии, действовало 4 или 5 тыс. человек. На одном из собраний Маруланда сказал с большим знанием дела и военным чутьём: если 14 тыс., то будет лучше, если они придут сюда, поскольку чем больше войск придёт к нам, тем больше будет целей…» - вспоминает Хакобо. Некоторое время спустя Маруланда сказал: «Подумайте сами, с этими 500 млн. песо, вложенными на данный момент в «Операцию Маркеталия», как мы знаем, так вот, если бы из этих 500 млн. песо нам дали хотя бы 5 или 6 млн., чтобы вложить в развитие этого региона и улучшить наши фермы, то сегодня правительству не пришлось бы выделять с такими стенаниями столько миллионов, которые ему пришлось выделять в течение последних 20 лет для того, чтобы бороться с нами…. Правительству Валенсии не хватило ума для этого…».

Мануэль Маруланда Велес зачитывает приказ о прекращении огня в свете соглашений, подписанных с правительством Колумбии в 1985 г. в Ла Урибе

Приходили новости через сообщения местного населения, «наземная разведка», что войска идут по такому-то месту, расположились в таких-то горах, они уже около Гаитании, они, наверняка, хотели дополнить информацию, полученную от «воздушной разведки», «аэрофотосъёмки». Мы приостановили все виды своей деятельности, поскольку мы чувствовали, что скоро начнётся операция. 14 мая, пробуждаясь ото сна, порождёнными этими многочисленными предчувствиями, в 4 ч. утра, мы услышали по радио Санта-Фе: «Сегодня начинается «Операция Маркеталия», - вспоминает Хакобо.

14 мая стычек не было, над регионом нависла атмосфера, налитая свинцом; 15-го над вершинами гор всё ещё царила тишина; 16-го небо продолжало быть безоблачно синим, и царило спокойствие; 17-го – на небе появились первые признаки пасмурности; 18-го – прерывистое дыхание людей, затаившихся в местах ожидания; 25-го – потные пальцы на спусковых крючках старых винтовок; 27-го – первое сражение в местечке Ла Суиса, по правую руку от Гаитании, чуть ниже горной цепи, которая известна как хребет Сокорреньос, на кромке, по которой шла индейская тропа, а на другой стороне были колонисты из Маркеталии. «Этим сражением выпало руководить мне. Я был с Давидом Гонсалесом и Дарио Лосано. В этом сражении армия развернулась, применяя новые приёмы для того, чтобы захватить хребет выше Ла Суисы, хребет, откуда они скрытно могли бы двигаться дальше. В этом сражении было добыто 3 первые винтовки…», - вспоминает Хайме Гуаракас. Войска разбились на маленькие группы. В одном месте находилось не более 15 человек. «Ясной концепции подвижной партизанской войны тогда не было. Доминировала, в этом смысле, в начале операции, концепция выдвинутых вперёд групп по 5 - 7 человек. Эти авангарды приобретали характер, отличный от собственного процесса начавшейся конфронтации» - уточняет Хакобо Аренас. Был старый опыт, который шёл от времён юга Толимы, восходящий к тактике засады. Ожидающая группа, подходят войска, и начинается сражение. Главное при этом то, что партизанское движение не имеет наступательного характера, которое ищет врага, которое использует своих людей для нападения на войска.

В местечке под названием Эль Инфьерно партизаны устроили что-то вроде заслона, 4 или 5 партизан, сидящие в засаде без труда связывались между собой. Войска воспользовались вечерним густым туманом для того, чтобы разместиться в середине того места, где партизаны устроили засаду. Хайме Гуаракас справлял нужду, когда, возвращаясь обратно в окоп, увидел, что снизу сквозь туман пробивается дым. Он сообщил об этом Исайасу Пардо, командиру группы, и спросил его, не открыть ли огонь по той части горы. Исайас сказал, нет. Он послал «Пахарито» узнать о том, что там происходит, и «Пахарито» вернулся с известием о том, что армия находится, по сути, в центре расположения группы. Туман набегал клочками, неровно. Исайас Пардо приказал отступать, потому что ночь заканчивалась, и их могли обнаружить. Тот же Исайас воспользовался тем, что туман ещё не рассеялся окончательно, и в 6 ч. утра он с 5 партизанами неожиданно напал на армию. Исайас Пардо бросил гранаты, а партизаны открыли огонь.

Выше Ла Суисы, по левому берегу реки Аты, бои усилились. 3 июня по радио партизаны услышали новость о том, что убит 1 офицер и ранено несколько солдат. 5 июня из-за недисциплинированности одного партизана, движимого, похоже, страхом, был отдан контрприказ, и у партизан приключилась первая неудача. По вине того партизана, другие осуществили ошибочную передислокацию, что привело к тому, что Луис Сальгада, один из партизан, стал целью засады, устроенной армией. Сальгадо сражался до тех пор, пока «лимонка» не разнесла ему голову. В тот же день прилетало несколько самолётов с разведывательными целями. Одна радиостанция заявила о неизбежности бомбардировок и выброске воздушного десанта в этот район.

6 июня, в 9 ч. утра, партизаны неожиданно услышали громкий голос, который шёл с неба. Они определили источник этого голоса, когда обнаружили в отдалении вертолёт, который нёс подвешенный снизу мощный громкоговоритель, и этот голос делал призывы к гражданскому населению, сходные по содержанию с теми тысячами листовок, которые разбрасывали с воздуха по всему региону; голос, который летал между облаков, объявлял о скором уничтожении руководителей и бойцов вооружённого движения. В воскресенье, 7 июня, имели место стычки выше по ущелью реки Аты. «Два самолёта-разведчика произвели 5 полётов с целью воздушной разведки. 13-го был день интенсивной воздушной разведки и наблюдения. В субботу, 14-го, в 8 ч. 05 мин. горы, соседствовавшие с высокогорьем Маркеталии, пункты, намеченные с помощью воздушного наблюдения, были подвергнуты обстрелу ракетами. Каждая гора стала целью для 30 ракет большой мощности; 8 ракет упало на маленькое высокогорье, очень близко к посёлку, и 15 – на небольшую насыпь, где находились небольшие деревянные ворота. Обстрел ракетами сопровождался огнём с воздуха из пулемётов 50-го калибра. Через десять минут 6 вертолётов стали высаживать войска. 11 вертолётов вели облёт региона в качестве огневой поддержки этой высадки. 800 человек заняли две горы за 55 мин. и стали выдвигаться на высокогорье, соединяясь с теми войсками, которые продвигались по земле и закреплялись в верховьях ущелья реки Аты» - вспоминает Хакобо Аренас. Армия приступила к оккупации деревни Маркеталия. Сопротивление только начиналось.

Группа руководителей, Мануэль, Хакобо и Эрнандес, проанализировали характер наступления по правому берегу реки Аты армейских подразделений, которые поднималась по направлению к Маркеталии. Они решили, что ядро партизан надо сконцентрировать в Альто-де-Трильерас, «которое мы считали стратегическим пунктом в развитии операции. Высота в 3 км. над высокогорьем Маркеталии, с прекрасными пастбищами, широкими, которые могли послужить для осуществления концентрации большого количества войск. А также из-за того, что доступ к этому месту по воздуху был очень лёгким. Альто Трильерас рассматривалось правительственным командованием операцией в качестве партизанской крепости…» - вспоминает Хакобо. Войска поднимались, преодолевая непроходимые заросли на уровне 2000 метров над левой кромкой реки Аты, и заняли боевые позиции. «Эта ночь в Альто-де-Трильерас была, в некотором смысле, особой, оттуда мы видели весь регион, от Маркеталии и дальше вниз аж до Сан-Мигеля. Мы видели, как горящими змеями в небе прочерчивали свои следы осветительные ракеты; мы видели очереди из пулемётов, мы слышали взрывы гранат, которые солдаты кидали, надеясь настичь почудившегося врага, уже почти схваченного. Маркеталия была захвачена, не было захвачено только Альто Трильерас и ещё пара ферм, куда ещё не добралась правительственная армия. Со всевозможными мерами предосторожностями, помня о детях и жёнах, прячась от случайных взглядов, предчувствия то, что может случиться этой ночью или на следующий день, расположившись на пастбище, мы отдыхали, ожидая, когда дежурные закончат готовить еду. И тогда Маруланда начал рассказывать страшные истории и сыпать крепкими шутками, и мы просто заходились в хохоте, несмотря на такую напряжённую ситуацию. Снова вернулось спокойствие, словно воркование голубя. Наступило утро, Маруланда отдал приказ устроить засаду. Нас было 18 человек, но мы сидели в засаде, занимая господствующие позиции над пастбищем. Сражение было спланировано таким образом, что, если всё пойдёт хорошо, то мы, 18 человек, перехватывали бы те войска, которые появились бы на пастбище, на ровном месте перед домом, который там располагался. Мы только подождали бы того момента, когда армия начала бы разбивать лагерь, чтобы они хорошенько накопились, как свиньи в загоне…» - вспоминает Хайме Гуаракас.

Мануэль Маруланда и Хакобо Аренас

Согласно полученной информации, войска шли через Укранию, Ла Палому и Сан-Мигель, имея целью Альто-де-Трильерас. Маруланда расположил свои войска на кромке гор, доминируя над высокой и открытой частью; он планировал активно сопротивляться весь день и только с наступлением вечера создать у военных впечатление бегства, создать у врага впечатление, что тот может взять нас голыми руками. В 9 ч. утра, часы были сверены, появились войска с двух направлений и двинулись к Альто-де-Трильерас, на пастбище появились люди, готовые к бою, и крайней осторожностью своих передвижений они создавали впечатление того, что они всё-таки догадывались о возможном сопротивлении партизан в этом месте. Словно они нюхали ветер, как если бы они учуяли присутствие человека на пастбище. На пастбище разместили небольшую группу, от нас, примерно, на расстоянии выстрела из винтовки.

«И тут, один товарищ, мы так и не узнали толком почему, то ли нервы сдали, то ли показалось ему что-то, одним словом, выстрелил раньше времени. И потому, поскольку армия уже овладела всей равнинной частью этой местности, не оставалось ничего другого, как открыть огонь. Так и получилось, что мы открыли огонь, когда вошло всё войско, которое нам нужно было, чтобы вошло…». Хайме вспоминает, что Исайас Пардо сказал им, как он обычно говорил это перед строем бойцов: «Когда я посчитаю это необходимым, я открою огонь. Когда эта ровная местность заполнится войсками, мы откроем огонь.... Это будет сражение на несколько часов, а не секунд…». Начали в 9.30 утра, и сражение шло весь день, «в половине седьмого вечера мы отступили последними, поскольку уже смеркалось, мы уже почти не видели даже самих себя…» - вспоминает Хайме. Войска медленно продвигались вперёд, прижимаясь к земле, используя каждую складку местности, совершая все виды военных манёвров, предусмотренные в такого рода операциях, передвижения, которые можно назвать как «огонь и перебежка», стреляли, продвигались вперёд, накапливались на определённом участке, затем снова вперёд, в то время как партизаны продолжали укрываться на высокой кромке данной территории с абсолютным господством над ровной местностью. «Мы вели сражение и создавали впечатление, что у нас много убитых. Мы – Мануэль, Эрнандо и я – вспоминает Хакобо, - решили отступить на соседнюю горку высотой, примерно, 500 м., и уже оттуда в бинокли наблюдали за передвижениями войск. Все трое наблюдали в бинокли. Помимо всего прочего, нас там точно не могло убить, что в самом начале войны было бы весьма прискорбно. Вскоре те самолёты, которые продолжали летать над этим районом, перешли на бреющий полёт и начали стрелять из пулемётов, сбрасывать бомбы, возможно, они обнаружили нас, пробиравшихся через участок высохших деревьев, и словно дьявольский ветер один из этих самолётов стал пикировать на нас и дал очередь из пулемёта. Одна пуля прошла у меня рядом с правым ухом, и её свист стоял у меня в ухе целую неделю.

Мы уже были на другой горе, здесь мы были в большей безопасности и могли продолжать наблюдение за ходом сражения, видеть, как действует армия. Мы видели, как они собирают раненных и убитых. Пара сильных человек, наверное, специализировавшихся на этом, передвигались с верёвками, на которых был крючок на одном конце, он был закреплён у них на поясе, и они передвигались, низко пригибаясь к земле, пока ни добирались до того места, где лежал мёртвый или раненный, отцепляли крючок и цепляли его за ремень лежащего, потом очень громко кричали, чтобы те, кто находился в безопасном месте, тянули раненного или мёртвого. Печальное зрелище. Они помогали тащить человека, давали ему воды из фляжки и заканчивали своё дело уже на посту, где, наверное, оказывали первую медицинскую помощь…. Весь день мы наблюдали за сражением…».

Исайас Пардо продержался со своими людьми до двух часов дня, у него был «Сан Кристобаль» 3 , и настал момент, когда он положил его на землю и стал обмахивать его фуражкой, потому что тот сильно раскалился. «Я думаю, что этот «Сан Кристобаль» сделал около 150 выстрелов подряд…» - вспоминает «Хосело». Исайас Пардо остался в небольшом домике на краю пастбища, служившей партизанам кухней, с несколькими товарищами, которые обливались потом, но не причине жары, а из-за страха, четверо парней, музыканты отряда. Началось сражение, и они закричали Исайасу: «Мы уже можем идти…?». Исайас ответил: «Оставайтесь здесь до получения нового приказа…». Последовала жалобная просьба всё же разрешить удалиться, которую он оборвал усмирением их страха. Исайас сказал, что в данном случае наилучший образ поведения для мужчины, который испытывает чувство страха, это оставаться у очага в 50 м. от врага для того, чтобы пот, который пропитал их одежду, успел высохнуть. лицо, И когда сражение у Альто-де-Трильерас приблизилось к ним уже на расстояние нескольких метров, Исайас крикнул: «Хорошо, ребята, уносим котелки», и парни схватили котелки с завтраком, и рванули, унося с сотелки с завтраком, и рванули, унос с обойилось к ним уже на несколько метров, Исайас крикрнул о в местеде, наверное, был пост обой кухонную утварь, унося простую гитару, маленькую гитару и маракасы, а через 3 дня был праздник и там, уже без страха, эти 4 парня играли и танцевали.

«Мы находились на расстоянии 300 м. один от другого, особенности местности были благоприятными, что позволяло нам стрелять с этой дистанции удобно. Осаждавшие не могли точно стрелять в нас. Стреляла другая колонна, которая располагалась на другом берегу реки, они стреляли из гранатомёта и миномёта, направляемые офицером по рации. Приказы офицера не всегда доходили до наводчиков, и потому они по радио вызвали авиацию, истребители-бомбардировщики, которые обстреляли этот сектор из пулемётов калибра 50, но они не смогли выбить нас оттуда…» - вспоминает Хайме Гуаракас В 2 ч. дня от Исайаса прибыл приказ переместиться к тому месту, где находились Мануэль, Хакобо и Эрнандо. Они хотели организовать другую засаду, засаду, где должна была быть использована «донья Анастасия». Мануэль намечал общий рисунок действий партизан, приказывал, указывал, что надо делать, подбирал места, подходящие для засад, лично изучал местность, затем отбирал личный состав, поскольку знал каждого, как самого себя, чтобы они заняли позиции для последующей акции. «Исайас дал мне приказ, чтобы мы сопротивлялись до получения нового распоряжения. Мы остались на месте под командованием Лосано. В 6 ч. вечера пришёл приказ от Исайаса Пардо, что в половине седьмого мы должны оставить этот пост. Мы покинули это место, шли 15 мин., и узнали, что уже организованы места для каждого из нас в новой засаде, минной…» - вспоминает Хайме.

В 6 ч. вечера сражение ещё продолжалось, лёгкий туман ещё не исчез, плотная шапка тумана покрыла Кордильеру. Вскоре партизаны прекратили огонь – таков был приказ, отданный Маруландой – и в ответ войска тоже прекратили огонь, и быстрым броском захватили Альто Трильерас. Пятнадцать минут спустя они добрались до противоположного склона горы и там расположили сои силы. Партизаны ускользнули из рук солдат; их глаза не обнаруживали присутствия других жизней; войска получили передышку. Партизаны сделали ид, что они убегают, и в этом бегстве создали впечатление пустоты, которая действовала на нервы солдат. Партизаны убегали для того, чтобы вражеские войска расслабились, и на следующий день спокойно отправились в путь по тропе, проложенной лошадями, и встретились с «доньей Анастасией»; большой бомбой, миной в 14 арроб (175 кг.), которую партизаны перевезли к месту закладки на гигантском муле, сильном и норовистом, в сопровождении двух человек по бокам, которые поддерживали мула, дабы животное не упало, споткнувшись на какой-нибудь неровности поверхности. Эта мина была огромным шаром, сосудом для изготовления гуарапо 4 , если он валился на бок, то легко сбивал с ног животное; сосуд, который заполнили 20 фунтами динамита (10 кг), такие сосуды брали на старых сахарных мельницах и переделывали во взрывное устройство, подсоединяли провода, которые должны были замкнуть в тот момент, когда войска подходили к тому месту, где он был закопан. «Анастасия – это была такая девушка в том регионе, у которой были очень большие бёдра, она была очень красивой женщиной, природа очень хорошо поработала над ней, хороша была, как та бомба…. Партизаны окрестили бомбу её именем, чтобы её весёлый нрав был с ними утром следующего дня…» - вспоминает Хакобо.

Пережившие "Операцию Маркеталия" (фотография 1985 г.) слева направо: Фернандо Бустос, Мануэль Маруланда Велес, Хайме Гуаракас, Мигель Паскуа, "Хосело", а также команданте "Нариньо", родом из Эль Пато. На фотографии отсутствует Хакобо Аренас

В месте засады могло быть размещено только 5 человек, местность не позволяла больше, поскольку обзор был плохим, был виден только отрезок дороги, который выходил из-за холма и заканчивался на небольшой высотке и шёл через кустарник, и с каждой стороны этой дороги – густые заросли папоротника, а на холме ждала «Анастасия», хорошо запрятанная в землю. Остальные люди были размещены вдоль дороги на своих постах, ожидая взрыва. Исайас Пардо сам занялся этой миной, по приказу, он, лично, должен был привести её в действие, чтобы она взорвалась. «Исайас остался на холме со своей личной охраной, Лосано, Гуаракас и я, мы были чуть позади», - вспоминает Хосело. «Я должен был стрелять во второго человека…» - таков был приказ, который получил Хайме Гуаракас. Исайас сказал, когда солдаты откроют огонь, чтобы продвинуться вперёд, он взорвёт бомбу, и так оно и получилось.

Было 3 или 4 часа дня, часовой, скрытый зарослями кустарника, едва шевеля губами, передал: «Идут, «грифы», … расстояние 10 м. …». Глаза Исайаса загорелись весельем, жар из-за близости сражения поднялся по его телу, и он, довольный, воскликнул: «Ребята, сейчас начнётся праздник. Будьте наготове и тихо». Все хранили молчание, задерживали дыхание на несколько минут, а потом резко выдыхали воздух, как будто выплёвывали. Войска подошли к тому месту, медленно и тщательно разведывая местность; подошла довольно большая их часть, примерно, человек 60, которые, разбившись на группы, настороженные, готовые встретить любой сюрприз людей, спрятавшихся в кустарнике, раздвигали концом ствола своих винтовок сухую листву, раздвигали ветви кустарника, обследовали камни на дороге; их глаза сверкали, словно далёкие звёзды, горящие подозрением, настороженно. А дальше приключилась одна из тех случайностей, которые часто бывают на войне: авангард правительственных войск сделал остановку именно в том месте, где была закопана «донья Анастасия», и там же они установили пулемёт. Его нёс человек очень храбрый, сержант, который продвигался вперёд с пулемётом скачками, как кенгуру, человек рисковый, как минимум, 1 м. 80 см. ростом, худой, с жёсткими чертами лица; под его началом находилось, примерно, человек 25. Выстрел разорвал тишину, и она рассеялась в воздухе, как утренний туман. «Я свалил первого, потом второго, потом жалобный стон, человек, который прыгал с пулемётом М-3, упал в 2 м. от нашей позиции…» - вспоминает Лосано, словно он говорит своими маленькими и живыми светло-голубыми глазами. Неожиданная засада приводит солдат в смятение, они начинают действовать, повинуясь инстинкту самосохранения, ищут укрытия, падают на землю, занимают позицию. Исайас Пардо привёл мину в действие, и происходит нечто, подобное вселенской катастрофе, на людей обрушивается сверху лавина земли, сопровождаемая комьями и камнями; все вокруг трясётся, как при маленьком землетрясении; тишина возвращается в новом обличье дыма, в фантасмагорических силуэтах. «Когда замкнули электрическую цепь, бомба взорвалась. После этого Исайас приказал нам пойти вперёд и посмотреть, что там. Я увидел огромную яму, и в этой яме пулемёт, засыпанный землёй, был едва виден ствол, он был похож на железный корень, торчащий из земли …» - вспоминает «Хосело». У него возникло большое желание подобрать его. «И когда я потянул его на себя и вытащил, на поверхности показалось что-то похожее на гирю от безмена с крючками; там, где был магазин, исчезла прокладка по причине взрыва. Но всё равно, пулемёт оказался, практически, целым». Двое партизан собрали 4 винтовки М-1, один полутяжёлый пулемёт 30-го калибра и одно автоматическое орудие 45-го калибра. Четыре единицы оружия потерялись, поскольку взрывная волна отбросила их далеко. Этот взрыв остался в памяти, как одно из ярких впечатлений. Вдруг, послышался человеческий голос, послышались ещё голоса, которые командовали двигаться вперёд, солдаты отказывались делать это, тогда их стали оскорблять, поминая их мать, чтобы они двигались вперёд; началась серьёзная перепалка между солдатами и сержантами, никто не хотел идти дальше. Человеческий голос удаляется, вновь воцаряется тишина, и тогда солдаты начинают злиться, и, потеряв рассудок, открывают стрельбу вдоль дороги, стреляют, вкладывая всю свою душу в эти выстрелы. Наступил вечер, покрыв густым туманом всё вокруг, и на холме вновь воцарилась тишина, спины людей покрыла холодная испарина.

Альфонсо Кано - член Секретариата РВСК, с 2008 г. (после смерти Мануэля Маруланды Велеса - Главнокомандующий РВСК

Исайас Пардо пообещал своим людям: «Если сделаем всё как надо в этом сражении, то потом я отведу вас в лагерь, где находится дон Мануэль и товарищи Хакобо и Эрнандо. Через пару дней я приведу вас туда, чтобы вы немного отдохнули». Хайме Гуаракас вспоминает: «С самого начала военной операции у нас не было возможности снять ботинки хотя бы на минуту, мы должны были спать в пути, сидя, один стоял в карауле, другой ждал своей очереди. Мы провели несколько дней без всякой возможности спуститься в ущелье поискать воды, чтобы умыться и немного побриться. Мы обросли бородами; у нас не было возможности спать под крышей, мы должны были это делать под открытым небом для того, чтобы избежать неприятного визита смерти. А потом, в один из дней, Исайас привёл нас в лагерь товарищей из руководства…».

В ту спокойную ночь языков пламени горящего костра, 18 июня, партизаны рассказывали друг другу о деталях сражения; кто-то поведал о том, как взобрался на дерево, которое находилось, примерно, в 500 м. от места взрыва, и на ветке этого дерева, как будто кто-то специального положил её туда, увидел целую винтовку, и снял её оттуда. Музыканты, уже без дрожи страха в ногах, играли на своих гитарах и пели старинные песни, партизаны начали танцевать между ними со своим оружием на плечах. В тот же самый день, 18 июня, верховное командование Операцией в присутствии нескольких действующих министров и после мессы, отслуженной военным капелланом, совершило торжественный акт передачи правительству «Маркеталии, свободной от бандитов, возвращаемой под национальную юрисдикцию, благодаря действиям военных», так мы услышали по радио – вспоминает Хакобо. Эта церемония началась в Кордильере и должна была продолжиться в Боготе, где министры, все вместе, доложили Президенту Валенсии на торжественной церемонии о «Маркеталии независимой, окончательно свободной от омерзительных чужеземных идей…». Второй акт этого действа неожиданно сорвался, когда вечером того же дня «донья Анастасия» испустила свой самый страшный и пронзительный крик в своей короткой жизни. После таких новостей уже никто среди партизан не чувствовал себя подавленным. Поскольку, если враг получает удар такого рода в самом начале операции, причём эту операцию провело столько мало партизан, то у людей возрастает уверенность в своих силах. «Конфронтация, ведение войны, как нечто повседневное, избавление от страха, выживание для нового сражения, напряжённое ожидание нового сражения. Внутренние силы, которые управляют психологией человека, соединяются в ожидании, мы можем сказать, что даже с ещё большой страстью, новой битвы» - размышляет Хакобо Аренас.

Партизаны направились к ущелью Дальвания, ущелью с таким названием. Там были организованы новые засады. Армия решила оставить сельву, оставить горы, и даже, пренебрегая мерами предосторожности, двигаться по дорогам, чтобы не идти снова по горам. Маруланда организовал новые засады, но войска не пошли в эти места. «Сложный момент, поскольку тогда у нас не было общего мнения относительно того, сколько дней надо ждать – 1, 3 или 8, нам, например, пришлось просидеть в засаде целых 15 дней, пока они не появились, в голове, естественно, появляются разные мысли: может быть они вовсе и не пойдут здесь? Может быть, нас кто-то обнаружил и донёс? Может, они прошли другим путём? Может быть, они устроили контрзасаду? Что же случилось? Может быть, кто-то из наших обнаружил себя, и они отошли назад…. Эффективность засады во многом зависит от ориентировки, от степени подготовленности, которую ты получил для того, чтобы смог сыграть свою роль. От военно-политической подготовки зависит безопасность и эффективность бойца. Необходимы люди хорошо дисциплинированные, если они таковы, то не будет проблем, всё будет хорошо, если строго выполнять правила и полученные приказы. Ты мечтаешь завладеть оружием врага, мечтаешь попасть в цель, мечтаешь доложить об успешно проведённом сражении, мечтаешь о засаде. Но ожидание имеет и свои неудобства, особенно на войне…. Никто не должен забывать о своей роли в засаде, месте, которое ему отведено, тот клочок земли, который сохранит и его оружие, и его жизнь, у каждого человека – своя задача, свой сектор огня, точно так же, как есть люди, которые занимаются наблюдением на большие расстояния со средствами связи, которые поначалу были у нас очень примитивными. Ты доверяешь своим людям, поскольку все доверяют тебе, все выполняют одну задачу, мы - один организм, абсолютно всё должно быть под контролем, ничего нельзя оставлять на волю случая, этот случай может потом выйти боком…, а на войне это вопрос многих смертей…» - размышляет Хайме Гуаракас. В руководстве обсудили эту задержку в продвижении войск, и пришли к выводу, что армия приняла меры предосторожности, дабы больше не попадать на такого рода минные поля. «И мы решили, и как потом выяснилось, без достаточных на то оснований, что врагу будет нелегко добраться до того места, где мы в то время находились. И тут, вдруг, армия появилась прямо перед нами, у нашего лагеря. А у нас там почти не было людей. Я был с Хайме, Мануэль в это время находился в высокой части региона, организуя новые засады. Мы находились в своего рода лагере, небольшой походной казарме; у нас была ещё портняжная мастерская. Вот тогда и была атакована наша небольшая казарма. Нагрянула армия, стреляя на ходу, мы услышали стук пулемётов и быстро эвакуировались. Как кто-то потом рассказывал, армия рванула напрямик через сельву, через горы, обманула наши засады, устроенные на тропах, дорогах, и вышла много выше, преподнеся нам большой сюрприз. Мы присоединились к товарищам, которые находились выше, в засаде, они просидели там, как минимум, неделю, после чего им сказали, чтобы они уходили. Там никто так и не появился. Надо было думать о других возможностях другого типа сражений…» - вспоминает Хакобо. Пришлось переносить запасы еды в самую глубь сельвы, переносить и возвращаться на хребет Кордильеры, и занять местечко, известное как Асьенда, лесопилка, принадлежавшая Габриэлю Гуальтеросу и его компаньону «Кабесону», у них там был дом и рабочие. Небольшое количество войск заняло ущелье реки Сан-Мигель, особенно в местах снабжения припасами, и в этих отдалённых местах произошло около 14 мелких стычек. Партизаны искали еду, горох, юкку, сельдерей, кукурузу, фасоль, личный состав перемещался ночью, чтобы добраться до места и занять оборонительные позиции около возделываемых участков, там, где росла кукуруза. И, как только рассветало, одни собирали кукурузу, а другие сражались с войсками для того, чтобы те не захватили эти участки. Собрав кукурузу, уносили её в горы, лущили её, ссыпали в мешки и шли по тропам, которые вели в сельву. Это была война за провизию. Это единственное, что делало возможным организовать сопротивление на ещё большее время в этой зоне.

Когда последовал приказ об эвакуации, часть гражданского населения не покинула регион, поскольку многие считали, что война не продлится долго, полагали, что операция продлится не более 3 недель. При этой части гражданского населения была вооружённая группа, и люди начали перемещать запасы продовольствия; носили и носили мешки на своих спинах в глубину сельвы, в направлении ущелья реки Сан-Мигель, чтобы забраться повыше в горы и там устроить новые хранилища. Сражались и одновременно собирали кукурузу, нагруженные люди отходили назад, сражались, отдыхали те, которые шли, нагруженные припасами, а в арьергарде продолжали сражаться, люди, которые переносили припасы, спали каждую ночь, а в арьергарде продолжали сражаться, люди вставали, чтобы дальше нести на своих спинах мешки, а маленькое войско своим огнём удерживало позиции, и люди, которые несли, продолжали свой путь, таща на своих плечах сотни походных мешков с кукурузой, а маленькое замаскированное войско ожидало наступление ночи с оружием в руках, надеясь на то, что утром войска не пойдут вперёд. Прошло, примерно, дней 20 в защите добытчиков еды и переносе запасов к местам хранения. «После этого мы отступили, поскольку надо было защищать запасы еды, которые находились далеко в сельве» - вспоминает Хакобо. «Армия использовала новые приёмы. Она стала передвигаться очень осторожно, в случае нашего нападения сразу занимала оборону. Мы же стремились просто защитить процесс сбора кукурузы. В ходе этой подвижной обороны запасов имело место 7 сражений».

Встреча руководства РВСК и М-19: (слева направо) - Иван Марина Оспина, Мануэль Маруланда Велес, Альваро Файяд, Хакобо Аренас, 1981 г.

Около 60 семей устроило временное жильё далеко в горах, в качестве безопасного убежища и для сохранения своих жизней. Они сделали это на случай каких-либо новых передвижений войск; они расположились в 1,5 ч. пути от местечка Ла Асьенда, у истоков реки Сан-Мигель. «Мы остановились в маленькой походной казарме в Ла Асьенде…» - вспоминает Хакобо. В один из тех дней их навестили родственники бойцов, пожелавших узнать, как у них идут дела; они принесли с собой сигареты, сладости, табак, батарейки. Был вечер многих воспоминаний, был вечер, когда думалось о будущем для всех, вечер, когда шла речь о том, что будет завтра. Прошли последние часы этого дня, и с заходом солнца гости ушли. «Среди этой группы людей совершенно определенно был информатор армии, - считает Хакобо – поскольку потом я сопоставил многие данные, и этот информатор сообщил точное расположение того места, где мы находились…». Три дня спустя в небе появились самолёты, они выделывали в небе разные фигуры и шли в линию, один за другим, яростно пикировали, обстреляли из пулемётов Ла Асьенду, сбросили, как минимум, 60 огромных 5-тонных бомб, бомбы с пятью разделяющимися взрывными частями, и одна из таких частей, которая в центре, содержала маслянистый бензин, смесь, похоже, древесный ацетат, и они направили свою атаку на склад большой кукурузы. Там было хранилище, как минимум, на 300 карг (3750 кг.) кукурузы, запасы для продолжения сопротивления…». «В Ла Асьенде мы находились, более или менее хорошо укрытые, я думаю, что не было никакой возможности нас увидеть с воздуха, тем более ночью, и мы полагали, что нас невозможно было обнаружить по какому-либо нашему перемещению, поскольку мы находились между двумя горами в наиболее глубокой части, чтобы иметь возможность наблюдать за окрестностями, когда поднимешься на эти горы. Армия находилась по другую сторону этих гор; поэтому мы и были спокойны, на собрании мы обсудили перемещение зерна, мобилизацию ресурсов, оборудование места ниже по этому же ущелью. Кроме того, мы занялись строительством полевых столовых; в том же самом месте находилась столовая, которая кормила несколько передовых постов, и, одновременно, здесь же находился пост над рекой, на берегу реки, в том месте, где она делает поворот. Мы совершенно ничего не ожидали, когда, вдруг, услышали звук вертолёта, который пролетел несколько в стороне, словно обследуя зону. Мы продолжали нашу встречу вполне спокойно, поскольку не видели опасностей или проблем для продолжения обсуждения в том шуме летательного аппарата. Но, наверное, пилоты всё-таки увидели нас и передали информацию. Через 15 или 20 минут – а было 8 или 9 часов утра – появились 2 бомбардировщика и 2 истребителя – может быть, их было и 3, они летели так быстро, что вполне можно было ошибиться при подсчёте – и они захватили нас врасплох, они застали нас, практически, раскрытыми; я помню, мы уже начали прятаться от приближающихся машин, но они прилетели очень быстро, поскольку были реактивными. Но ведь в том месте была и столовая, которая в этот час работала полным ходом, дым, который поднимался, смешивался с дымом облаков, горели все очаги, которые только могли, гни, которые говорили о том, что скоро будет завтрак. Ну, вот. Самолёты совершили в воздухе разворот, кстати, очень точный, развернулись и сразу над зоной раздались первые очереди …. Ладно, видя, что происходит, мы начали развёртываться и понемногу занимать позиции, в то время, как самолёты делали в небе другой разворот, растворились в облаках, чтобы выйти на более открытое и чистое пространство, вернуться к нам и выдать новую серию пулемётных очередей, помню, довольно большую, и на этот раз прошедшие по крышам столовых. В том месте, где находились мы, они сбросили несколько бомб, но часть из них упала в реку, другие – на пастбище у подножья горы, где паслось несколько несчастных мулов, другие бомбы упали немного выше; в общем, так или иначе, но они не упали нам на голову, поскольку лётчики оказались не очень точными при бомбометании, но взрывы были очень сильными, так что дрожала земля, как если бы было настоящее землетрясение. Вот, таким образом прошла первая бомбардировка, они снова развернулись по траектории, уже прочерченной ими в небе, и снова оказались над нашими головами, во время других заходов они сбросили другие бомбы, но эти бомбы упали далеко от того места, где находились наши головы. Самолёты вновь взмыли в небо, снова оказались в облаках для того, чтобы на этот раз уйти. Я созвал командиров, чтобы провести анализ последствий, произведённых пулемётным огнём и бомбардировками. Мы пришли к выводу, что, исходя из этих бомбардировок и их последствий, не стоит иметь подразделения больше 6 или 7 человек, что они должны находиться на небольшой дистанции друг от друга, поскольку разрушительный эффект бомбардировок был значительным…» - вспоминает Маруланда. После того, как в небе всё затихло, Хакобо, Эрнандо и Чучо Насарено пошли измерить верёвкой одну из воронок, образовавшихся после взрыва на пастбище. «Мы бросили конец этой верёвки на дно ямы, правда мы немного боялись дыма, ещё шёл оттуда, в итоге, получилось 6 м. глубины, затем мы обошли воронку по краю, и получилось 52 м. в окружности» - сейчас Хакобо смеётся, вспоминая об этом. Если такая бомба упадёт на здание, сказал Эрнандо, то, мой дорогой брат, от него точно ничего не останется, только остатки фундамента. Взрывная волна перебросила огромное дерево из глубины леса на другой берег реки, на расстояние более 100 м., вместе с его корнями и кроной. Один из мулов, который спокойно пасся на пастбище у горы, пролетел невредимым по воздуху, и когда его увидели уже на земле, то он продолжал некоторое время также стоять, а потом упал, поскольку у него отшибло все внутренние органы. Одна из бомб упала в маленькую речку Сан-Мигель – бомба среднего веса – «упала там, где была разложена одежда, и я стал свидетелем зрелища – взрыв осушил реку, как минимум минут на 5, оставив после себя огромную яму; вскоре мои удивлённые глаза увидели, что река просто исчезла, потом я увидел реку движущихся камней, а затем я увидел, что сила воды снова возобновила свой напор, рыбки аж подпрыгивали над водой…» - продолжал смеяться Хакобо, возвращаясь к своим воспоминаниям.

Мануэль говорил с Исайасом Пардо немного выше того места, где располагалась столовая, а «Хосело», как обычно, заглянул в столовую, в пончо, держа свою винтовку под ним с подсумками с патронами. Он уселся у столба, который подпирал горизонтальную балку столовой. «Прибыл «Хосело» и опёрся о столб, когда снова появились уже упомянутые самолёты, но мы уже дали указание разбиться на маленькие группы, поскольку там, где падала бомба – мы даже подсчитали – если одна такая бомба падала в то место, где находилось вместе 100 человек, то, я думаю, она могла легко уничтожить, без больших усилий, 80% собравшихся и оставить в живых только 20%.

Заседание Комиссии по Делам Мира, созданной в годы правления президента Белисарио Бетанкура (слева направо): Хакобо Аренас, генерал Матальяна, Рауль Рейес

Началась бомбардировка, «Хосело» бросился бежать, но его пончо зацепилось за крючок, «Хосело» побежал вверх по склону, а пончо осталось висеть на крючке, напоминая собой огородное пугало. Бомбы упали в горах, и эти бомбы также сильно ранили землю, а по части устройства огромных ям в земле даже превзошли прежние. Падала бомба и в земле, словно разверзалась огромная пасть в 100 м. в окружности, а если рядом падала другая, то эта пара бомб покрывала своей разрушительной силой широкий участок в, как минимум, окрестных 500 м. Согласно расчётам, которые мы сделали, 2 бомбы такой мощности уничтожали гектар горного леса, но мы во время войны не занимались расчисткой горных участков, как это делалось в мирное время для работы на земле, поэтому мы говорим, что вторая бомбардировка была очень сильной. Мы уже набирались страха от этих подарков с неба, поскольку если ты не погибал в результате прямого попадания бомбы, то тебя убивал обвал горы, или ты ходил под смертью, обосновавшейся над тобой, в виде пули, ты мог также мог легко заполучить двойную смерть, от бомбардировки и будучи засыпанным камнями и землёй; кроме того, если ты, бедняга, всё-таки, выживал, то мог получить в своё тело приличный кусок дерева, развороченного взрывной волной, включая сопровождающий её ливень земли, камней и палок, которые обрушивались один за другим, падали сверху. Надо сказать что, это была большая свинья, которую нам подложило верховное командование армией, поскольку нас застали врасплох. Если бы мы были в окопах и рассредоточены, всё было бы как обычно, нормально, был бы обычный пулемётный обстрел и просто бомбардировка без особых последствий» - размышляет Мануэль Маруланда.

Было приказано, после того, как закончились бомбардировки, уносить то, что осталось от запасов. С большинством мешков с кукурузой ничего не случилось. Погибла товарищ Хеорхина Ортис, молодая и красивая женщина, с нежным взглядом, приятной речью, её звали «королевой». Она не успела спастись бегством, попыталась спрятаться за толстыми деревьями, за деревьями более крупными. Но ей не удалось спасти свою жизнь, пуля 50-го калибра вошла ей чуть ниже затылка, затем пошла вниз, вышла через желудок, прошла через бедро левой ноги, раздробила кость другой ноги, и, в итоге, вышла через рану на большом пальце правой ноги.

Мануэль сказал: «Эвакуируем тех, кто во временном лагере, надо послать группу людей для их защиты». К счастью, армия не обнаружила семьи. Сообщили Исайасу, чтобы он снимал засады, что нет больше необходимости сидеть в засадах в тех местах, заготавливали еду. Те места уже превратились в широкие и настоящие дороги, по которым шло перемещение людей, нагруженных провизией. Сейчас засады надо было размещать выше Ла Асьенды.

В дорогу, держа путь по всё той же реке Сан-Мигель, вышли 4 партизана, которые несли Херхину Ортис, смертельно раненную, они несли её, подвесив к жерди, как обычно переносят животных, связав руки и ноги, и поскольку не было ни врачей, ни санитаров, то увидев Хакобо, они сказали ему: «Взгляни, товарищ, может быть можно что-то сделать, спасти её…». Они опустили Хеорхину на землю. Она попыталась поговорить с Хакобо: «Товарищ Хакобо, не оставляйте меня умирать, я хочу жить…». Уже в агонии, задыхаясь, она ждала ответа Хакобо. Он посмотрел и сказал: «Ничего уже не надо делать, ничего». Она пыталась спастись от пулемётного обстрела, но не нашла подходящего убежища; вместе со своим мужем Луисом попыталась спрятаться за стволом, но этот ствол оказался гнилым, и пуля прошла сквозь него. «Королева» Хеорхина Ортис умерла за 3 минуты.

Войска продвигались быстро, полагая, что партизаны напуганы разрушениями, причинёнными бомбардировками и пулемётным огнём, когда Исайас поднялся по одной из дорог, занял позицию, указанную Маруландой, и дал сражение, войска отступили, и партизаны снова смогли занять позиции немного ниже Ла Асьенды, и в течение 10 дней непрерывно сражались на этом участке ущелья Сан-Мигель. «Мы перемещались и размещались вместе с гражданским населением, мы построили лагерь глубоко в сельве, и разделили наши войска на 4 группы, партизанские войска уже были хорошо вооружены, уже хорошо обеспечены оружием. Среди гражданского населения отбирались парни и подростки для того, чтобы включить их в ряды партизан. Группа выросла, на тот день у нас было около 20 новых членов…» - вспоминает Хакобо.

«Мы так больше никогда и не увидели Исайаса Пардо, мы попрощались с ним, и, как оказалось, навсегда…» - вспоминает Хакобо Аренас. Огромная печаль охватывала всех, когда появлялась эта ужасная новость. Мануэль тогда был с Хакобо и не знал, что делать с со своими руками, сжимал с силой ложе своего карабина М-1, отпускал его, скрещивал руки, совал руки в карманы штанов, словно искал какую-то вещь, и, в итоге, обхватил руками голову, сжал её и застыл неподвижно, глядя своим твёрдым и проникающим взглядом в горы, которые были перед ним, словно желая обнаружить в густой листве маленьких и больших деревьев, в их густых кронах и в переплетении вьющихся растений, в их глубоких корнях и в их разных дорогах, которые как шрамы шли по склонам, в их мхах и стольких запахах, которые скрывают горы, словно они там ещё были, хотел обнаружить последние следы, оставленные Исайосом Пардо. Мануэлю не хотелось говорить, поскольку, потому что не мог говорить Маруланда. Закрыв глаза, он проронил две большие слезы, словно для того, чтобы омыть ими всё своё лицо, и только после этого смог произнести: «Его смерть – уникальна, поскольку Исайас Пардо был человеком уникальным, поэтому его смерть уникальна тем более среди этого большого числа смертей, которые мы пережили…». Хакобо вспоминает, что когда в Штабе решили, что Исайас Пардо и другие командиры останутся в районе Маркеталии с 35 человеками сражаться дальше, то для этого потребуется выделить им провианта дней на 30, но это означало, что необходимо будет исчерпать почти все запасы провизии. Мы спросили наших завхозов, а что мы имеем? Они ответили, что у нас столько-то килограммов кукурузы, что кофе закончился, в резерве есть столько-то килограммов фасоли, что у нас есть немного соли, что сахара очень мало, и что на нашем иждивении продолжает оставаться большая группа гражданского населения, что, кроме того, увеличилось количество бойцов. В лагерях вместе с нами находилось, как минимум, 60 семей, молодые юноши, женщины и подростки, которые не были собственно партизанами. Мы спросили сами себя, что нам делать в этой ситуации? Самое главное, надо было продолжать сопротивление, поскольку местность была благоприятной для ведения войны. Главная проблема была не в людях, не в бойцах. Мы сели на старый повалившийся ствол дерева, посчитали, чтобы знать, на сколько времени мы можем растянуть наши запасы, которые имелись у нас на складах. Мы подсчитали, что при ежедневном расходе на гражданское население и бойцов, провизии нам хватит дней на 40…». Произвели распределение провизии, одну часть выделили Исайасу и его людям, оставшуюся оставили для гражданского населения и людей, которые оставались под командованием Мануэля, Хакобо и Эрнандо. Мы, т.е. Мануэль, Эрнандо и я, взяли курс на Риочикито. Мы договорились с Исайасом Пардо, что отправляемся искать поддержки в Риочикито и будем мобилизовывать людей для заготовки провианта для продолжения сопротивления. Мы должны будем направить, как минимум, 50 человек, нагруженных провиантом по тропе, и за 6 дней они должны будут добраться до того места, где находились бойцы под командованием Исайаса Пардо. Он оставался там в компании с «Хосело», Лосано, Хайме Гуаракасом, своего брата Тулы, с наиболее известными руководителями партизан, людьми обстрелянными, командирами отрядов или командирами групп или командирами разведгрупп. Исайас переместился со своим войском на равнинное и лесистое место, рядом с Маркеталией, местность гарантировала ему, как минимум, 3 или более сражений в неделю на выгодных позициях. Исайас был человеком очень смелым, человеком, который говорил, что для того, чтобы быть настоящим партизаном, надо учиться войне с вражеским войском на очень близком расстоянии, на расстоянии 8 м., иметь врага в пределах видимости, почти лицом к лицу…» - вспоминает Хакобо.

«Только два человека видели в последний раз жизнь в глазах Исайаса Пардо - это Дарио Лосано и я …» - вспоминает Хайме Гуаракас. «Об Исайасе невозможно вспоминать, как о мёртвом, надо вспоминать его живым, видеть его, его волосы, похожие на волосы индейца, выступающие скулы, очень братский, очень ласковый с детьми, очень уважительный к старикам…. Человек, который познал военное искусство на практике, поскольку его, как и меня, насилие затронуло в немалой степени…. Он был человеком очень жизнерадостным; не буду утверждать, но думаю, что можно сказать, что Исайас никогда не знал страха, поскольку много раз было так, что я был рядом с ним во время операций, и я никогда не наблюдал у него страха; наоборот, когда он видел, что начинается сражение, он стремился наступать на врага, он кричал ему, оскорблял, обзывал для того, чтобы тот разозлился ещё больше, и, позабыв об опасности для своей жизни, стал хорошей мишенью…. Он азартно проживал каждое сражение. Ему представлялось, что сражение – это игра, ему никогда не нравилось стрелять во врага с дальней дистанции, он говорил, что во врага надо стрелять с короткой дистанции для того, чтобы, когда наша пуля входит в его тело, ты мог видеть, как в рубашке появляется вход смерти. Такая была его теория. Он всегда стрелял во врага почти в упор, с расстояния 8 или 10 м. Он укрывался в окопе или прятался за какой-нибудь кустик и там спокойненько поджидал врага. В любом месте он, прежде всего, окапывался и хорошенько укрывался в окопе, это было так, как если бы земля, кустарник, заросли, ствол дерева специально приспосабливались к его телу…».

Во время пребывания Исайаса Пардо и его людей в сельве Маркеталии, вспоминал Хакобо, произошло одно необычное сражение, когда армейское подразделение и партизаны столкнулись на заброшенном участке земли, покрытом зарослями кустарника и густым переплетением травы, покрывавшим землю. «Я, один из 5 человек, сидел в засаде, а потом меня послали, и я стал собирать оружие, и никак не мог найти одну единицу оружия, потому что оно было отброшено куда-то далеко, и тогда Исайас сказал: «Оно вон там», и указал мне место, где оно лежало, и приказал мне его подобрать. Я повернул туда голову, и тут, с поворотом головы, увидел, что там находится военный и целится прямо в меня, я прыгнул и оказался на нём, но этот тип оказался довольно крепким…. Я навалился на него, ударил его 3 раза ручным пулемётом, он у меня не был заряжен, да, и при себе было мало боеприпасов…». «Хосело», сцепившись, выкатился на дорогу, и угодил в объятия солдата, и «этот тип сразу схватил меня за горло, мне пришлось сделать то же самое», «Хосело» был человеком большим и сильным, «и поскольку я слышал приказ Хакобо Аренаса о том, что надо захватить живым какого-нибудь солдата для того, чтобы узнать от него какую-нибудь ценную информацию, чтобы задать ему несколько вопросов, то, вот, помня об этом приказе, мне оставалось только полагаться на свои силы, ведь у меня не было с собой мачете, ничего…», этот человек вцепился в ноги «Хосело», «чтобы приподнять меня, но я не позволил ему меня поднять…», «Хосело» схватил его за портупею, тот с яростью вцепился зубами «Хосело» в челюсть, «я схватил его руками, дабы извлечь его зубы из моей челюсти, и мы продолжали, сцепившись в медвежьих объятиях, медленно катиться вниз по склону, среди зарослей лиан…», пулемёт запутался у «Хосело» в траве, «Хосело» обратился к военному, чтобы тот сдавался, поскольку он уже вышел из сражения, но он вместо ответа поднялся и попытался дать пинка «Хосело» по яйцам, «Хосело» перехватил его ногу в воздухе, «он ответил мне зло, попытался сунуть свои пальцы мне в глаза, снова схватил меня за горло, порвал на мне рубаху…», они снова продолжили медленное движение вниз ещё метров 50, вниз по склону, «и он не прекращал своих попыток подловить меня на чём-либо в нашей рукопашной схватке, схватить меня за половые органы, сделать мне больно с тем, чтобы высвободиться, но» «Хосело» ответил ему на это несколькими приёмами самообороны, «он не отставал от меня, и мы продолжали кружить на месте, потом стали бороться с ним за толстую палку, которая оказалась рядом, потом я оказался сверху на нём, и выяснилось, что это офицер, он переводил дух, и в этот момент «Хосело», вдруг, вспомнил о том, что у него на поясе – револьвер», там, где он носит его и сейчас, «и когда у меня выдался подходящий момент, я выстрелил, я сделал ему выстрел в голову…, и этот человек умер, а что мне оставалось делать, я попал ему прямо в висок, всё было кончено сразу…».

Возможно, ахиллесовой пятой Исайаса Пардо было то, что он не испытывал чувства страха, он не испытывал страха перед страхом, он не был человеком, который прятал своё лицо из-за страха. В сражении он превращался в человека горячего, отчаянного, вспоминал Хакобо, война была его стихией, особенно на близкой дистанции. Его храбрость не имела границ по отношению к смерти, ему нравилось видеть её близко. Не совсем ясно, как было дело, как именно Исайас погиб в сражении, вспоминает Хакобо, Но, так или иначе, Исайас погиб, товарищи не смогли вернуть его жизнь, не смогли вернуть его тело, чтобы похоронить. Говорят, что солдаты хотели подобраться к нему поближе, но отказались от своего намерения, поскольку у него было достаточно гранат, достаточно боеприпасов, он не позволял им приблизиться. Известно, что, вроде бы, его забросали гранатами и убили; одна граната упала рядом с его головой, а он к тому времени уже не мог двигаться, потому что получил очередь из пулемёта в грудь и живот, говорят, что высыпалась кукуруза и фасоль из вещмешка, который он носил за плечами. Очередь прошила его, изрешетила, но он продолжал кидать гранаты, сражался уже умирая, а солдаты всё не могли подойти к нему, чтобы взять его в плен живым или полуживым, точнее, уже скорее мёртвого, чем живого; граната разнесла ему голову, разорвала её…».

Комиссия по Делам Мира при правительстве президента Бетанкура

«Только 2 человека видели в последний раз Исайаса Пардо живым – это Дарио Лосано и я…» - вспоминает, повесив голову, Хайме Гуаракас. Гуаракас сказал Исайасу, что уведёт людей по дороге, протоптанной войсками, но, возможно, что армия устроила там засаду. Исайас обозрел местность, позвал «Тулу», своего брата, позвал «Хосело» и указал им, где надо уходить, какое направление взять, и где они снова встретятся. Он указал им место встречи. Одновременно он отдал приказ Хайме Гуаракасу и Лосано идти по дороге, чтобы найти тропу и выяснить, где находится враг, чтобы ударить ему в тыл. «Мы отправились исполнять приказ. И тогда я сказал Лосано, давай поторапливаться, а то они скоро зададут нам жару. Лосано взвёл курок своего М-3, взвёл курок Сан-Кристобаля и мы двинулись в путь; а Исайас остался сзади, сзади до того момента, пока мы не добрались до того места, в котором я обнаружил засаду армии, поскольку я услышал чей-то очень тихий голос, слышался человеческий шёпот, но одновременно послышался звук шагов товарищей, шедших через поле…. Вдруг, я услышал, что кто-то остановился на ровном участке, немного дальше от того места, где притаились мы, кто-то словно бросил камень…. Я сказал Лосано: это – граната, и, действительно, она упала ниже и взорвалась. После этого раздались пулемётные очереди…. Они не обнаружили нас, но создавалось впечатление, что мы оказались в самом центре вражеской засады; мы шли почти что у них над головами…. То были очереди в наших товарищей, которые шли по середине склона, на ровном участке местности поднималась большая группа войск, и они шли по дороге, словно навстречу нам, но они нас не обнаружили. Мы стреляли, один за другим, и когда обернулись посмотреть на Исайаса, он стал подавать нам знаки, чтобы мы отходили; он отступал чуть впереди, он давал нам выигрыш расстояние, примерно, в 8 или 10 м. …. Когда я увидел, что он упал…. Это был ураган свинца, ты даже не мог понять, откуда летят пули, они срезали нижние ветки деревьев и нагоняли страху своим свистом, они оставляли огненный след, оставляли запах горелой кости, нам пришлось пройти через это. Когда я увидел, что Исайас упал, я стал пробираться к нему, и когда я приближался к нему, он поднял голову, посмотрел на меня, и поскольку я был столько лет с ним вместе, я знал о нём многое, я знал его жесты, я знал силу его взгляда издалека и вблизи, я понял, что он молча спрашивает меня о двух вещах: первое, откуда стреляют, и, второе, чтобы я помог ему. Я взял карабин в левую руку, уже собрался вплотную подползти к нему, подать ему руку и утащить его в горы. Так я задумал. Но тут в меня выстрелили и попали мне в руку, и моя рука стала неподвижной, карабин упал на землю, я поднял его правой рукой, перебрался выше Исайаса и стал стрелять, но в руке не было силы, что удерживать оружие, поэтому я нашёл толстое дерево, опёр карабин о ствол и стал стрелять…. Лосано шёл сзади, я с большим трудом приподнялся немного, чтобы подождать его, чтобы переговорить с ним о вызволении Исайаса…. И тут я увидел, что Лосано приближается ко мне сидя, передвигаясь на ягодицах. Он спросил меня об Исайасе, и я сказал ему, что он упал там. Я сказал ему, что надо утащить его оттуда, но Лосано сказал мне нет, поскольку у него была раздроблена нога. То, что мне пришло в голову тогда, когда я почувствовал, что я ранен, это было поскорее взять рукав куртки, скрутить его немного и пережать руку с целью остановить кровь, чтобы не оставались следы крови. Но когда Лосано сказал мне о своей ране, это огорчило меня ещё больше, и я сказал ему: да, ещё одна неприятность. Двинемся вниз, давай, он попробовал, но не смог. Я выбрался на небольшую дорогу в горах и потащил его, мы добрались до дерева, и я сказал ему: возьми, вот, сук, обопрись на него и встань, и когда он взял его, я сказал ему: теперь брось этот сук, я так сказал я ему, чтобы проверить, действительно ли у него перебита кость, и когда я увидел, что его нога не сложилась пополам, я сказал: нет, кость не раздроблена, смотри, они просто ранили тебя, но кость цела, выше голову, ситуация серьёзная, и самое важное сейчас – побыстрее добраться до товарищей, побыстрее, чтобы вытащить оттуда Исайаса. Мы продолжили поиск тропы, которая вела к нашим, мы нашли её и обнаружили там первого товарища; я сказал ему: слушай, это срочно, скажи «Туле», что у нас ничего не вышло, и я сказал ему, пусть потом ищет нас в этом направлении, поскольку Лосано уже мог передвигаться. Когда мы с Лосано поднимались на небольшую гряду, Исайас всё ещё сражался, были слышны выстрелы его винтовки; выстрел за выстрелом, эти выстрелы ты переживал как свои, потом солдаты подобрались к нему, они сомкнули кольцо огня вокруг Исайаса и бросили в него, где-то, около 7 гранат, они добили его гранатой…. Когда прибыли ребята, многие из них, плача, говорили: «Пойдём, отобьём его, пойдём, если нас убьют, то убьют, но мы вытащим его оттуда…». Но это было невозможно, армия уже овладела тем местом…. Именно Лосано и я были теми последними, кто видел жизнь в глазах Исайаса Пардо….

Исайас Пардо был ещё достаточно молодым человеком, одна из сестёр Мануэля была женой Исайаса Пардо, они были родственниками, как были свойственниками Мануэль и Хакобо Приас Алапе. Хакобо Аренас помнит Исайаса Пардо таким: он всегда ходил в пятнистой униформе, она стала словно второй его кожей. Я имею в виду, что он был одним из тех исключительных людей, которых я только знал в этом виде борьбы. Никогда в нём не было видно никаких признаков усталости, он казался прочным, ну, как дуб, и днём, и ночью. Человек, полный энтузиазма, решительный, молодой, он не думал не о чём другом, только о борьбе, он с самого начала был в ней. Как вести эту борьбу наилучшим образом, как одерживать всё время новые победы, как сделать так, чтобы твои люди обладали такими же качествами, как ты сам, будучи их руководителем; отважными храбрецами, чтобы они не думали ни о чём ином, только о борьбе. Он говорил: не следует думать, что раз мы – маленькая группа, то у нас нет силы, у нас большая сила, поскольку мы неотделимы от этой земли, мы неотделимы от этой сельвы, мы – как эта вода, мы – неотъемлемая часть этой природы. Исайас Пардо говорил, что он не был образованным человеком, не был человеком просвещённым. Но он был человеком, который многое мог схватывать налету. Да, он не закончил даже и начальной школы, да, он остановился на первом году обучения. Но он был человеком очень любознательным, он всегда носил с собой записную книжку и несколько листов бумаги, и уже рисовал чёрточки, рисуя некоторые буквы, возможно уже начал писать немного. Он не умел читать, поскольку я помню, что он просил кого-нибудь, чтобы ему почитали вслух книгу, кстати, после этого он мог критически проанализировать содержание этой книги. Исайас Пардо говорил, что тот, кто написал эту книгу неправ, и, надо признать, что, в общем-то, это было так.

Исайаса Пардо можно определить, как воина. Может быть, он и имел ошибки в своей военной концепции, поскольку, среди прочего, откуда ему было взять эти концепции – но во всём своём масштабе он может быть определён именно как прирождённый воин, он родился для этого. Война была его основным интересом, всё, что было связано с войной, захватывало его. На первом месте для него были его люди, – возможно, он сознательно не анализировал состояние души своих людей – но он был внимательным к разрешению любой проблемы, которая возникала у кого-либо из них. Когда он отдавал приказ построить личный состав, и кто-то из его людей стоял с мрачным выражением лица, Исайас подходил к нему и: так, что с тобой? «Может быть ты испугался? … Наложил в штаны от этого сволочного страха? Или что-то ещё?». Пойдём-ка, быстренько, братья солдатики уже идут. Там идут братья солдатики. Так, ничего, сейчас твоя мрачность пройдёт, … идём. Ты должен находиться впереди для того, чтобы этот сволочной страх прошёл. «Конечно, поскольку все видели, что он всегда был впереди, сражаясь, подавая пример, то его люди воспаряли духом. Допустим, кто-нибудь говорил: «Да, вот, я сегодня утром проснулся очень больным, у меня нет своего тента, нет одеяла». «Хорошо, давай посмотрим. Может быть у тебя жар?» и Исайас ставил ему термометр. Термометром была его рука, которую он клал на лоб, чтобы увидеть, есть жар или нет. Нет, парень, у тебя жара, вот что у тебя есть, так это трусость. Но он также обращал внимание, если кто был очень расстроенным, поскольку Исайас знал своих людей, как никто другой, он говорил тогда: «Этот сейчас очень измотан, и ему необходим день отдыха». И тот человек оставался отдыхать, а Исайас шёл с войском, в первых рядах авангарда, в разведке, указывал позиции, подходящие для засады и руководил сражением, затем уводил своих людей целыми и невредимыми, и с победой. Когда они добирались до маленькой походной казармы, где была еда, наступало 5 ч. вечера, и, так, говорил Иасайас Пардо тут, похоже, мало дров, и он был первым, кто брался за топор, так, там есть топор, пойдём, поработаем. Что, лень? Надо принести воды. Еды очень мало, надо принести побольше котелков, надо принести дрова, и сам первым же шёл принести сучья. Люди видели, что он участвует во всём. Абсолютно во всём. Однажды он увидел одного товарища с незаправленной в штаны рубахой. Тогда раздался его громкий голос: «Это что за фигня! Что это такое! Приведи себя в порядок, приобрети вид военного, здесь мы – люди военные, и во всём…». Это был настоящий вулкан, отдающий приказы, взрывной, кипучий.

Исайас Пардо был человеком очень высоким, хорошо сложенным, физически хорошо сформированным; худощавый, с выступающими скулами. Худощавый, но не слишком худой, большой энергии, и было неизвестно, где и когда она прорвётся, необычной силы. Он был обычным крестьянином-трудягой; индеец, у него была красивая улыбка, белые зубы, очень красивые, и смеялся он с большим удовольствием. Он, похоже, чувствовал себя хорошо везде, он мог усесться на любом камне, и чувствовать себя на нём вполне удобно, доставал сигарету и закуривал, и начинал шутить над людьми, видя, как они выбились из сил. Однажды один товарищ шёл с бревном на плече, споткнулся и упал. «Понятно, сказал Исайас, этот уже потерял силы для войны. Слушай, если ты так падаешь с этим бревном, то что будет при появлении военного патруля, а? Ну, ну…» и раздавался взрыв смеха….

Но когда он командовал общее построение, когда отдавал приказ выступать или когда начинал сражение, то тут Исайас был уже без шуток, это были настоящие приказы, поскольку приказы, которые отдавал Исайас не были просто словами, они должны были исполняться, и его личный состав исполнял их с удовольствием. С Исайасом я понемногу освоил то, что позже описал в брошюре как «командирский дар», это было вдохновлено именно Исайасом Пардо. Командирский дар произрастает из двух источников: источник конституциональный, т.е. который идёт от собственно особенностей индивида, и источник от собственного познания, обретённого в ходе войны. Его командирский дар я увидел сразу, и видел в течение всей жизни Исайаса Пардо.

Я утверждаю, что Исайас Пардо был самым великим партизанским командиром, которого только произвела война. Это я так сформулировал после того, как прочитал Че Гевару. Че говорит о Камило Сьенфуэгосе, как о самом великом партизанском командире, которого произвела война на Кубе 5 . Поскольку я видел Исайаса, то мне не надо было ничего выдумывать при этом определении, таким был он, Исайос Пардо.

Если говорить о нём, то он был человеком очень жизнерадостным, очень весёлым, понимающим всё. Он не был человеком обычным и заурядным с точки зрения обычной весёлости молодёжи, понятно? Его великое превращение происходило тогда, когда он оказывался в сражении, когда он готовился к сражению, вот тогда он превращался в другого человека. Он проверял винтовки, смотрел, сколько у нас боеприпасов, всё, что необходимо; что надо взять в экипировку каждому бойцу, каждый человек должен был иметь при себе 2 фунта (1 кг.) соли, поскольку никто не знал, может быть всё затянется на 8 или 10 дней, на месяцы, и в сельве нам на попадётся соль, лежащая килограммами. Всё это маленькие детали. Маруланда, я думаю, имеет свои какие-то особенности. Исайас имел свои свойства, черты определённой личности, но дело в том, что этот человек, прежде всего, есть творение Маруланды. Во всех смыслах. Вот, у меня складывается впечатление, что Мануэль Маруланда когда-то был именно таким, очень юным, особенно во всём этом процессе партизанской борьбы…. Похожий на Мануэля по сходству критериев. Ты, ведь, начинаешь анализировать личность по сходству с другой. Поскольку невозможно сделать правильную оценку личности, исходя из неё самой. Может быть, конечно, делаешь оценку несколько эмоциональную, исходя из других реальностей. Личности, которые имеют какой-либо свой склад, поскольку имеют большой опыт в обращении с людьми, вот тогда ты делаешь оценку боле реальную. В Исайасе Пардо были видны определённые черты Мануэля Маруланды, но совершенно отличные, поскольку Исайас Пардо есть дополнение Мануэля Маруланды; Исайас Пардо был как поток живого огня, поток движущегося пламени, вот каким был Исайас Пардо…. Мануэль же – это человек рассудительный, очень и очень рациональный. Мануэль никогда не позволит реализовать какой-либо план, если перед этим не встретится с руководством, если не проанализирует данный вопрос, не продумает последствия и продумает время и возможности врага, возможности тех сил, которыми он командует. И всё это он обязательно увязывает с контекстом общенациональной ситуации То, что невозможно просчитать, и всякого рода иррациональные импульсы, он именует авантюрой, авантюрой, которая, может быть и удастся и будет иметь успех. И хотя подобного рода авантюры и могут иметь успех, говорит Мануэль, они всё равно остаются авантюрами. Мануэль человек очень и очень рассудительный и умеет убеждать других….

Исайас – это другой тип человека. Он был как ураган, который - вообще-то, Мануэль не говорил этого, но мне очень кажется, - Мануэлю в некоторых случаях приходилось сдерживать. «Подождите минутку, лейтенант, поскольку этот вопрос не так прост, да, да, да…». «Хорошо, дон Мануэль, давайте, с самого начала…. Исайас обращался к Мануэлю именно так: «дон Мануэль»…. Он питал к нему огромное уважение. Но я не хочу этим сказать, что когда мы собирались, то мы не позволяли себе шуток. И он тоже шутил. Он был очень весёлым и остроумным. Так бывает на войне…. Когда мы там сидели, куря сигареты и рассказывая разные забавные истории, он любил, когда ему рассказывали истории, и взгляд тогда у него был очень проникновенный; он смотрел так…. Ну, точно как Мануэль. Он оглядывал всё вокруг, пристально, осматривал окружающую обстановку, и, вдруг, начинал говорить, хорошо говорить…. Он был последним, кто ложился спать, и первым, кто вставал. Он всегда был в гуще войны, это была его характерная черта….

В то время мы говорили о необходимости того, чтобы с этим типом борьбы связались революционеры города. Он относился к этой идее с необычайным энтузиазмом. Исайас Пардо говорил, что если эти люди, которые страдают от голода, скученности в своих городах, то они должны прийти сюда…. Здесь – то место, где есть важное дело, где будет решаться судьба колумбийской революции. Я говорил ему, да, Исайас, смотри, эти люди торопятся, уже идут к нам, посмотри на эти письма, которые они посылают нам. Я читал ему письма, которые присылали нам из города. Он очень радовался. Исайас Пардо говорил, что, может быть, мы не будем всё время удивлять мир, только выращивая, сея кукурузу, фасоль, что скоро мы удивим мир, взяв в свои руки власть. Это то, что совершенно чётко виделось в сознании Исайаса Пардо….

Отец Исайаса Пардо тоже был партизаном на юге Толимы. О нём говорили, что когда он приходил из похода или из сражения в лагерь, где он должен был отдыхать и спать, приходил и видел, что не было дров, он делал то, что делал Исайас Пардо, раз нет дров, то, ладно, пойдём, принесём дров, где лежит топор? Пошли рубить дрова; если нет воды, он шёл набирать воду, неутомимый был человек…. Его сыновья, несомненно, были похожи на него. О старике говорили, что он был человеком очень храбрым, отважным в сражении, и, говорили, что Исайас был таким же, ему нравилось сражаться с военными накоротке, поскольку, когда войска – в нескольких метрах от тебя, то ты наверняка сможешь достать этого гада, говорил старик, отец Исайаса Пардо…. А «Тула», брат Исайаса, был несколько иного склада, но того же бойцовского типа, отважный человек. «Тула» был человеком более спокойным и более тихим, но той же семейной закалки….

Дон Мануэль

После получения печального известия о смерти Исайаса Пардо, Штаб, который в то время находился в Риочикито, организовал и провёл Конференцию Группировки «Юг», предшественницы того, что сейчас является Революционными Вооружёнными Силами Колумбии (FARC), и было решено, что партизаны проведут в Маркеталии ещё несколько сражений, а затем они должны будут отойти на отдых. Было решено, что присутствие Маруланды в Маркеталии необходимо, что это имело бы огромное политическое значение. Он направился с другой группой бойцов в этот регион, чтобы усилить партизанское ядро, которое ещё продолжало сражаться там.

Несмотря на плотное военное кольцо, организованное вокруг зоны, которое охватывало границы Толимы с Каукой, Уилой и Валье, Маруланда вернулся в Маркталию по одной из троп, проложенных им и его людьми в течение нескольких предшествующих лет. Высшее армейское командование сделало заявление для прессы о том, что Маруланда бежал по тайной тропе, что, к сожалению, он не был обнаружен вовремя, дабы предотвратить его бегство, и тогда его пленение было бы неизбежным. Маруланда и его люди выходили и входили в Маркеталию разными тропами; вышли по тропе из Невадо-дель-Уила по направлению к реке Симболе, старая индейская дорога на Бельалькасар, что в Кауке; входили по прямой тропе из Риочикито на Маркеталию; выходили по дороге из Санта-Марии и смогли добраться прямо до Валье-дель-Кауки, держа путь от одного из перекрёстков дороги. Маруланда хорошо знал все закоулки этой сильно пересечённой местности.

Проникнув в Маркеталию, расположившись на отдых после длительного перехода, уже к вечеру, Маруланда услышал по радио, что полковник Курреа Кубидес, командующий «Операцией Маркеталия», заявил о том, что гражданские и военные власти Уилы и Толимы планируют поменять название Маркеталии, чтобы впредь она именовалась «Вилья Сусана» в честь недавно скончавшейся Первой Дамы Республики. Полковник аргументировал эту инициативу, говоря, что цель заключается в том, чтобы крестьяне этой зоны окончательно забыли о том влиянии, которое оказывал на них Маруланда в течении более 10 лет. Маруланда, слушая это сообщение, думал о том, что реки имеют свои названия, и названия эти не есть дело случая, что эти названия коренятся в историях, которые воды реки несут долгими дорогами своих вод, стремясь однажды достичь в этих далях человека, оставляя за плечами в своём беге глаза, распахнутые навстречу другим историям, которые никогда не канут в забвение других людей, которые жили на этой земле.

Маруланда также услышал той ночью, после того, как расставил караулы и сообщил им пароль, что он и его люди убегали по дороге по направлению к самым глухим районам Восточных Льяносов. За свою жизнь он уже не раз слышал сообщения подобного рода. Не всегда то, о чём говорили, имело ясный облик правды. Сейчас Маруланда, который возвращался в Маркеталию, думал, – и это была ведущая идея его опыта, опыта человека гор, который всё осмысливает – что «если нас гонят с одного берега реки, хорошо, мы перейдём на другой; если нас выгоняют с одних гор, мы уйдём в другие горы, если нас изгоняют из одного региона, мы перейдём реку, перейдём горы и уйдём в другой регион…». Но его опыт выживания рос, как растут воды рек в половодье; он думал про себя, его ум напрядённого работал: «Сейчас ситуация иная, сейчас мы уже не убегаем изо всех сил с единственным желанием убежать, нет, мы уже не бегаем, как у нас это было в годы молодости, в те времена, когда мы жили в Киндио и в Валье, когда у нас с двоюродными братьями было большое желание убежать куда-нибудь. Идея менялась, как меняется свет перед глазами: если нас гонят с одного берега реки, мы будем ждать их на другом берегу; если нас гонят с одних гор, мы будем ждать их в других горах; если нас гонят из одного региона, мы будем ждать их в другом». Но было и другое в его голове, что рождалось постепенно, делаясь всё более осмысленным, отливаясь в ясную и чёткую идею, Маруланда размышлял: «Но мы уже не будем просто ждать их на другом берегу реки, мы уже не будем просто ждать их в других горах, мы уже не будем просто ждать их в другом регионе. Отныне мы будем возвращаться на другой берег, чтобы искать их, туда, откуда однажды нас изгнали, мы будем возвращаться в те горы, откуда однажды мы были вынуждены бежать, мы будем возвращаться в тот регион, откуда однажды мы были вынуждены бежать…». Такова логика войны, игра, которая учит своим правилам человека, который должен вовремя убегать для того, чтобы спасти свою жизнь и укрыться в зарослях кустарника, перевести дух, набраться сил для того, чтобы однажды вернуться в поисках своих преследователей. Игра с постоянной переменой ролей.

Маруланда, возвращаясь в Маркеталию в поисках ушедшей под землю реки своего прежнего влияния, начинает слушать и читать, и без всякого содрогания, разные новости о своих многочисленных смертях. И с того момента он стал одним из тех людей, которые оказались самыми живучими на земле, отпугивая столько смертей за свою жизнь – смертей, которые его подстерегали, смертей ему страстно желаемых, смертей выдуманных, точно обозначенных прессой в каждой части его тела – число его смертей на сегодня приближается к сотне. Истории об его смертях разносятся по просторам сельвы и гор. Изобретательность по этой части не имеет границ. Но другие собирают эти истории об его предполагаемых смертях, чтобы рассказывать их в иной манере: они снова выслушиваются тем, кто никогда не прекращал говорить. Маруланда вернулся в Маркеталию.

Примечания

1  Альфонсо Лопес Пумарехо – президент Колумбии (1934-1938 и 1942-1945) от Либеральной партии. Провёл серию реформ под общим названием «Революция на марше». Эти реформы, носившие во многом демагогический и декларативный характер, тем не менее, дали некоторые положительные результаты: 8-часовой рабочий день, в ряде случаев правительство поддержало крестьян, которые захватывали пустоши, принадлежавшие латифундистам.

2  В годы 2-й мировой войны в Компартии получили распространение правооппортунистические теории американского ревизиониста Э. Браудера, главным выразителем которых в Колумбии являлся А. Дуран, занимавший в это время пост Генерального секретаря КПК; в августе 1944 г. сторонники Дурана добились переименования партии в Социал-демократическую. V Съезд партии (июль 1947 г.) исключил группу Дурана из партийных рядов и восстановил прежнее название партии. Генеральным Секретарём был избран Хильберто Виейра Уайт.

3  Устаревший образец винтовки мексиканского производства.

4  Гуарапо – алкогольный напиток из сахарного тростника.

5  Маруланда имеет в виду предисловия Че Гевары к своей книге «Партизанская война».