Сегодня уже общим местом стало утверждение, что мы переживаем крупнейший экономический кризис со времен 1930-х годов. Траектория глобального спада аналогична 1930-м годам, хотя применительно к США, т.е. эпицентру кризиса, существуют признаки замедления упадка 1 . Наиболее распространенным именем для этого экономического краха стала «Великая рецессия», название, которое прямо ссылается на Великую депрессию, но избегает самого угрожающего слова «депрессия», уходя от слишком близкого отождествления с 1930-ми годами. Впрочем, безотносительно к названию, очевидной является глубина экономического краха. Это один из величайших кризисов в истории капиталистической экономики. Он поднимает целый ряд проблем долгосрочного свойства, которые по своему характеру не являются чисто экономическими и затрагивают всю социально-экономическую систему.

Глубина нынешнего кризиса и неспособность конвенциональной экономики предсказать или объяснить его заставляют нас обратиться к явлению, которое радикальный экономист Дункан Фоули назвал «ошибкой Адама». Названная по имени Адама Смита, ошибка Адама — это «идея, что возможно отделить экономическую сферу жизни, в которой стремление к достижению эгоистических интересов реализует объективные законы, принося пользу обществу, от остальной общественной жизни, в которой стремление к достижению эгоистических интересов является сомнительным с моральной точки зрения и должно быть взвешено по отношению к другим целям» 2 . Ошибка Адама, таким образом, является ошибкой как интеллектуального, так и морального плана, и проявляет себя в представлении, что экономику возможно (в терминологии Поланьи) выгрузить из прочей общественной жизни, и что рыночная система, основанная на личном стяжательстве, может совпадать с моральными потребностями общества.

Ошибка Адама не достигла своего зенита в классический период. В то время, как классическая политическая экономия была «сильно укоренена в социологии» и использовала «возникающие в то время категории, вроде класса», современная маржиналистская или неоклассическая экономическая теория «не допускает никаких категорий, которые выходили бы за рамки индивидуального действия или простой комбинации индивидуального действия разных людей» 3 . Эта крайность достигла своего логического завершения в ХХ веке в работах Хайека, которые легли в основу неолиберальной традиции нашего времени.

В самом деле, если «наиболее фундаментальным аспектом этой ошибки является представление о накоплении капитала, и сопровождающих его технологических и социальных революциях, как об автономных и спонтанных процессах, которые каким-то образом укоренены в "человеческой природе"», то нет никаких сомнений, что высшим выражением этой крайности стала неолиберальная эра 4 . В последние десятилетия мы могли наблюдать становление «Экономической науки невинного обмана» (как метко назвал свою последнюю книгу Джон Кеннет Гэлбрейт), занимающейся «переименовыванием системы» в духе «системы свободного рынка». Это совершенно бессмысленное название, призванное отвлечь внимание от суровых реалий (монополитического) капитализма: корпораций, классового господства и социального неравенства 5 . Одним словом, в неолиберальную эру ортодоксальная экономическая теория избавилась от всего исторического и социологического содержания, которое в ней было.

Сегодня часто говорят, что нам нужны новые Маркс, Веблен, Кейнс или Шумпетер. Но они нужны не в качестве чистых экономистов, а в качестве политэкономов или экономических социологов, что и является главным источником их величия. Это справедливо и в отношении более поздних диссидентов от экономической науки, таких как Калецки, Суизи, Мински и Гэлбрейт (не говоря уже об экономических социологах, выросших из самой социологии, например, Вебере, Тоуни, Поланьи или Миллсе).

Если мы учитываем исторические, социологические, институциональные факторы в нашем анализе экономики, ошибка Адама исчезает и Великая рецессия перестает быть необъяснимой. На этой почве становится возможной полезная полемика. Чтобы проиллюстрировать это, я сошлюсь на наш с Фредом Магдоффом анализ нынешнего кризиса, сделанный в нашей недавно вышедшей книге «Великий финансовый кризис: причины и следствия» (2009) 6 . Мы не претендуем на безусловную оригинальность наших аргументов. Скорее, мы опираемся на идеи большинства упомянутых выше экономических социологов, но, в особенности, на Маркса, Калецки и Суизи, равно как и на недавнюю историю, чтобы сделать выводы, на наш взгляд, вполне очевидные для обществоведов.

Хотя на нас оказали влияние разные авторы, мы настаиваем на том, что наша работа основывается на марксистской традиции. Шумпетер когда-то заметил, что резкое разграничение между экономической теорией и экономической социологией было бы «совершенно немарксистским». Для Маркса такие категории, как класс, были одновременно экономическими и социологическими, и, в этом смысле, абсолютно чужеродными для общественных наук основного направления. В сопоставлении со стерильной концепцией «класса» в ортодоксальной экономической теории, Марксово понятие социального класса, по словам Шумпетера, «является живым, чувственным, действующим социологическим явлением» 7 . Это говорит о сильном сопротивлении ошибке Адама со стороны марксизма, что дает ему серьезное преимущество в рассмотрении структурных противоречий системы. С диалектической марксистской перспективы, социальный мир нельзя рассматривать с чисто экономической или не-экономической точки зрения.

Беря свое начало в работе марксистских политэкономов Пола Барана и Пола Суизи «Монополистический капитал», наша книга бросает вызов распространенным представлениям о том, что капиталистическая экономика естественным образом порождает равновесие высоких темпов роста и полной занятости, а устойчивая безработица, неполная занятость и низкие темпы роста являются аномалиями, требующими объяснения 8 . Скорее, мы утверждаем обратное — низкие темпы роста, рост безработицы, неполная занятость и избыточное производство являются нормальной тенденцией в условиях монополистического капитализма. С этой точки зрения, быстрый рост и полная занятость «золотого века» 1950 — 1960-х годов — это аномалия, нуждающаяся в объяснении.

Достоинство этого подхода в том, что он намного ближе к реальности. Развитая капиталистическая экономика находилась в ситуации ползучей стагнации большую часть послевоенного периода (не говоря уже о довоенных 1930-х годах). В 1970-х годах американская экономика росла медленнее, чем в 1960-х годах. И в 1980-х и 1990-х годах она росла медленнее, чем в 1970-х годах. И с 2000 года по 2007 год она росла медленнее, чем в 1990-х годах. С конца 2007 года начался обвал. Все это связано, главным образом, с системой монополистических прибылей и ценообразования и растущим неравенством доходов и богатства. Реальная зарплата в США в 2007 году была на том же уровне, что и в 1967 году, хотя прибыли, зарплаты генеральных директоров, неравенство доходов и богатства и финансовые спекуляции взлетели в стратосферу!

С учетом того, что «шумпетерианская» эпоха инноваций уровня железных дорог и автотранспорта является маловероятной (даже компьютерно-цифровая революция не приблизилась к ней в этом отношении), у системы все меньше возможностей для прибыльных инвестиций (в силу неравенства и истощения рынка). Таким образом, чтобы рост мог продолжаться темпами, достаточными для компенсации расширяющейся неполной занятости, должны были вступить в действие внешние силы, т.е. специфические социально-исторические стимулы, выходящие за рамки внутренней логики системы накопления. Для значительный части послевоенного периода таким вмешательством были значительные военные расходы, но они становились все менее эффективными к началу 1970-х годов.

С 1980-х годов, главным двигателем экономической системы стала финансиализация капиталистической экономики. Будучи неспособными найти приложение своему огромному и постоянно растущему прибавочному продукту(результат увеличивающейся прибыли при данном уровне производства), корпорации активно спекулировали ценами активов,т.е. бумажными претензиями на богатство, таким образом, стимулируя экономику в течение некоторого времени. США стали первопроходцами финансиализации, понимаемой здесь как односторонний сдвиг центра притяжения системы от производства к финансам при помощи и под покровительством банков и других финансовых институтов. Они создавали все больше экзотических финансовых инструментов, чтобы создать возможность спекулятивного вложения огромных средств. Результатом этого стали финансовые пузыри, каждый последующий из которых был больше предыдущего, порождавшие огромную финансовую надстройку над стагнирующим производством. Финансовый пузырь позволял экономике расти, но, в конечном счете, он вступил в противоречие со слабостью реальной экономики, порождением которой он являлся.

С самого начала было понятно, что финансиализация неспособна решить породившую ее проблему стагнации, и что рано или поздно должна была наступить расплата, заключающаяся в том, чтобы финансы пришли в соответствие с медленным ростом всей экономики. Было лишь неясно, когда и как это произойдет, поскольку Федеральная резервная система и другие центральные банки периодически вмешивались в кредитные кризисы в качестве кредиторов последней инстанции, помогая продолжить серию финансовых пузырей. Однако, было понятно, что в какой-то момент эта ситуация станет неуправляемой. Эти соображения высказывались на страницах Monthly Review в течении длительного времени. Но в 2006 году, в статье «Долговой пузырь домохозяйств» (которая вошла в нашу книгу), мы сделали более конкретный вывод, что сбережения домохозяйств рабочего класса уничтожены финансиализацией и пузырем жилищного строительства, и что время этой стратегии накопления подошло к концу и все более вероятен кризис финансиализации. В нашей книге комплексно рассматривается становление того, что мы называем «монополистически-финансовый капитал», его отношение к проблемам класса, корпоративной власти, государственных финансов и глобальной экономики. Мы заканчиваем нашу работу утверждением, что в этих обстоятельствах у человечества нет легких путей (а у системы никаких) и что необходимы радикальные изменения.

Все это заставляет сделать вывод, что мы живем в эпоху, более, чем когда-либо, нуждающуюся в радикальном синтезе, потенциально предлагаемом политической экономией, экономической социологией и экологической экономикой. Закрытый мирок неоклассических экономических моделей, которые нужно принимать на веру, т.е. ошибки Адама, стал растущей угрозой для планеты и всех ее обитателей 9 .

Оригинал опубликован по адресу: http://mrzine.monthlyreview.org/foster200709.html

Перевод Юрия Дергунова

Примечания

1  Barry Eichengreen and Kevin H. O'Rourke, "A Tale of Two Depressions," Vox, original article April 6, 2009, updated June 4, 2009, <www.voxeu.org/index.php?q=node/3421>.

2  Duncan Foley, Adam's Fallacy: A Guide to Economic Theology (Cambridge, Massachusetts: Harvard University Press, 2006), xiii.

3  Foley, Adam's Fallacy, 155.

4  Foley, Adam's Fallacy, 224.

5  John Kenneth Galbraith, The Economics of Innocent Fraud (Boston: Houghton Mifflin, 2004).

6  John Bellamy Foster and Fred Magdoff, The Great Financial Crisis: Causes and Consequences (New York: Monthly Review Press, 2009).

7  Joseph Schumpeter, Essays (Cambridge, Massachusetts: Addison-Wesley Press, 1951), 286.

8  Paul A. Baran and Paul M. Sweezy, Monopoly Capital (New York: Monthly Review Press, 1966). Анализ Барана и Суизи был развит применительно к проблемам финансиализации в последующих работах Гарри Магдоффа и Пола Суизи в 1960-х — 1990-х годах.

9  О еще более серьезных экологических угрозах нашего современного способа хозяйственной жизни см. John Bellamy Foster, The Ecological Revolution (New York: Monthly Review Press, 2009).  См. также Richard York, Brett Clark, and John Bellamy Foster, "Capitalism in Wonderland," Monthly Review, vol. 61, no. 1 (May 2009), 1-18.