Недавно по одному из популярных телеканалов прошла передача, главным героем которой был рабочий-строитель. Ситуация вполне типичная для суверенно-демократической РФ: человек работал без трудового договора, что называется «за кэш», безо всяких социальных условий и гарантий, месячная зарплата его составляла 10000 руб., при том, что цена квадратного метра жилья в доме, на возведении которого он трудился, превышала 30000 руб. В определенный момент работодатель, по каким-то своим высоким соображениям, вообще прекратил платить. Доведенный до отчаяния работник в знак протеста залез на башенный кран и стал требовать прокурора.

Ещё раз повторим – в данной истории нет ничего из ряда вон, ничего такого, с чем бы любой из нас не сталкивался в повседневной жизни. Разве что башенный кран, не меняя сути дела, придает ему если не особость, то уж точно столь любимую журналистами сенсационную «жаренность».

Обсуждение проходило в безраздельно господствующем ныне на ТВ формате ток-шоу. После того, как главный герой с помощью ведущего изложил аудитории свои скорбные обстоятельства, к микрофонам стали по очереди и без оной подбегать многочисленные приглашенные, стараясь втиснуть в отпущенное режиссером время как можно больше выгодной им и их начальству словесной шелухи. Юридические эксперты кричали о «несовершенстве трудового законодательства», экономические эксперты – о кошмарных затруднениях при увольнении нерадивых работников, финансовые эксперты толковали о запутанной отчетности, господа из министерства труда – о своей титанической работе по устранению задолженности по зарплате, товарищи из профсоюзов с увлечением рассказывали о своей неусыпной деятельности по защите законных прав трудящихся. Все вместе они обращались к пострадавшему работяге, призывая его довериться их заботам и попечению, исключительно ради блага его и его семьи. Ведущий был безукоризнен. На лице его выражение безграничного возмущения сменялось вселенской скорбью, та вдруг резко переходила в саркастическую усмешку, которая, не провисев и пяти секунд, уступала место «чувству глубокого удовлетворения». Профессионализм высочайшей пробы: простого смертного от такого калейдоскопа переживаний за какие-нибудь полчаса хватил бы инфаркт миокарда.

Во всем этом глупом и развязном теле-балагане зритель без особого напряжения мог узнать нынешнее российское общество, с его бескрайним лицемерием, скрывающим звериную жестокость и глубочайшее презрение к производительному труду. Общество, в котором на одного с плошкой приходятся даже не семеро, а едва ли не пятьдесят с ложкой. Единственным человеком в студии, занятым производством прибавочного продукта, как не трудно догадаться, оказался бедолага строитель. Изможденный, небритый мужик, за месяц тяжкого труда с горем пополам получающий сумму, равную 30 кв.см. создаваемой его руками жилой площади, смотрел на суетящихся перед телекамерой радетелей справедливости со смесью испуга и надежды. Сам он, видимо, не осознавал того, что оные радетели нагло и бессовестно сидят на его хребтине, существуют (и весьма недурно!) «на его счет». Те же, кто по должности и по призванию обязаны были ему это разъяснить, по разным причинам свой долг не исполнили.

 Бывший ещё относительно недавно полновластным хозяином великой страны, «нашим всем», «солью земли», объектом зависти и подражания для миллионов и миллионов угнетенных по всему миру, обладавший громадными социальными завоеваниями, российский труженик в кратчайший исторический отрезок превратился в социальное и политическое ничто, в объект циничной и безжалостной эксплуатации своей и иностранной буржуазией, в пассивного участника гаденьких, лицемерных и глумливых политтехнологических маскарадов. Как такое могло случиться? И каков выход из создавшегося положения? В очередной раз история ставит перед русским рабочим классом извечные вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?».

Применительно к нынешнему историческому моменту эти вопросы могут звучать следующим образом: почему советские рабочие позволили так легко отобрать у себя практически все имевшиеся у них в СССР социальные завоевания, и что им надо предпринять сегодня, дабы вернуть отобранное, если и не полностью, то хотя бы частично? Очевидно, что ответ на эти вопросы предполагает критику советской модели социализма (или, как считают многие - госкапитализма), и выработку на основе этой критики новой стратегии рабочего движения.

Вызов «Социализма 21-го века»

Интересные примеры подобного подхода к решению рабочего вопроса появились в последнее время на страницах «Лефт.ру». Это, прежде всего, статьи Антона Баумгартена «Советская революция» и «У потухшего костра», а также статья Аллы Никоновой «Венесуэла: революция и государство», опубликованная в майском номере. В июньском номере опубликован ещё один материал на данную тему – статья Валентина Зорина с кафкианским названием «Процесс». К продвижению в массы идей Советской революции подключились и исследователи группы Бурцев.ру.

Основной тезис перечисленных материалов: советский социализм (госкапитализм) погиб из-за того, что СССР был на самом деле не советским государством, а диктатурой партийной и государственной бюрократии, а власть в нем принадлежала не рабочим, а узурпировавшей её партноменклатуре. Разрушение Советского Союза произошло в момент, когда советско-антисоветская бюрократия решила присовокупить к находившейся в её руках власти формально ей не принадлежавшую госсобственность. Под видом «реформирования социализма», бюрократы затеяли Перестройку, плавно перешедшую сначала в Гласность, а затем в Приватизацию. Советские трудящиеся не смогли этому воспрепятствовать, так как не обладали реальной властью и не имели навыков и опыта самостоятельной политической борьбы. Отсюда делается вывод, что грядущая пролетарская революция будет иметь успех лишь в том случае, если будет происходить в форме Советов производителей, совмещающих законодательную и исполнительную власть, если будет опираться на рабочий контроль и самоуправление. Концепция вполне логичная и не сложная для понимания. Однако, при всей простоте и ясности, думается, имеет смысл рассмотреть её под критическим углом, проанализировав перечисленные выше тексты.

Статья Аллы Никоновой «Венесуэла: революция и государство» начинается так:

«Недавно поднятая в Лефт.ру проблема советской власти и критика бюрократического социализма в СССР (см. статьи А. Баумгартена и, отчасти, С. Боброва) с позиций советской демократии 1905 и 1917-18 гг. имеют международное значение. Любое революционное движение трудящихся в своей борьбе за государственную власть не может не учитывать негативных уроков СССР и других социалистических стран. В свою очередь, уроки сегодняшней борьбы позволяют лучше понять причины поражения первых социалистических обществ.

Именно поэтому опыт Венесуэлы - где Чавес не просто говорит о строительстве социализма (пусть «21 века»), но и предпринимает меры в этом направлении - представляется таким важным и интересным.»

Возможно, что здесь несколько неуместным выглядит пассаж про «международное значение» исследований тов. Баумгартена и Боброва, и не потому, что кто-то хочет принизить эти материалы. Просто в эпоху глобализации «международное значение» имеет, прошу прощения, каждый чих, и когда-то гордо звучавшее словосочетание уже долгое время как изрядно потрепалось и девальвировалось. Нам куда важнее то, что в статье тов. Никоновой, с одной стороны, перекидывается мостик от идей «Советской революции» к современным попыткам строительства социалистического общества, а, с другой стороны, содержится критика советского социализма с позиций так называемого «социализма 21-го века». Критика эта заключается не только в словах лидера Венесуэлы Уго Чавеса о том, что «социализм потерпел поражение в СССР, потому что в нем не было власти рабочих», но и, что главное, в ярко выраженном «антибюрократическом» пафосе венесуэльской революции. Нас убеждают, что руководство Венесуэлы не только извлекло урок из негативного опыта СССР, но и активно применяет сделанные из этого урока выводы на практике: пытается развивать рабочее и местное самоуправление, мобилизует простых трудящихся на борьбу с главным противником социалистических преобразований – коррумпированной бюрократией. Т.е. критика советского опыта со стороны социализма 21-го века заслуживает самого серьезного внимания и рассмотрения хотя бы потому, что это критика не столько словами, сколько конкретными делами – воплощением в жизнь альтернативного пути строительства социалистического общества. Чавесовская Венесуэла движется по этому пути вот уже более десяти лет – срок вполне достаточный, чтобы по достоинству оценить как достижения, так и упущенные возможности проекта латиноамериканского социализма.

Глубокий анализ успехов и проблем революции 21-го века можно найти в статьях Джеймса Петраса – вдумчивого, эрудированного и доброжелательного критика социалистических и лево-националитических движений Латинской Америки. Некоторые из латиноамериканских обзоров Петраса опубликованы на нашем сайте. Читатель может пройтись по ссылке и найти с десяток великолепных материалов на интересующую нас тему.

Петрас характеризует концепцию «социализма 21-го века» и её наиболее продвинутую, чавесовскую версию, как «густую смесь «исторического» боливарианского национализма, марксизма 20 века и латиноамериканского популизма». Исторически социализм 21-го века возник как реакция на неолиберализм, являя собой сочетание популистской и антиимпериалистической риторики с критикой «социализма 20-го века» - бюрократических режимов СССР, Китая и Кубы. Возникновению и укреплению нео-боливарианских и популистских режимов в Латинской Америке начала 21-го столетия способствовали такие факторы, как стремительный рост цен на сырье (нефть, агроминералы и т.п.) и довольно благоприятная внешнеполитическая обстановка: экономические и финансовые проблемы в США, а также перенесение центра тяжести имперской экспансии на Ближний Восток (вторжения в Афганистан, Ирак, поддержка Израиля). Среди важнейших достижений венесуэльской революции – передового отряда движений за социализм 21-го века – Петрас выделяет широкую национализацию и экспроприацию (с выплатой компенсаций) значительной доли стратегических отраслей экономики, прежде всего добычи и экспорта нефти, активные социальные программы, с помощью которых широкие слои бедноты получили доступ к бесплатному образованию и здравоохранению, а также смелую попытку Чавеса «заменить «представительную» политику выборов под управлением профессиональных политиков системой прямой демократии, основанной на самоуправлении, на заводах и по месту жительства».

Вместе с тем, Петрас указывает на целый ряд острейших проблем, которые режим Чавеса так и не сумел решить за прошедшее десятилетие. Это, прежде всего, огромное социально-экономическое расслоение, колоссальный разрыв между богатыми и бедными, не идущий ни в какое сравнение с неравенством, существовавшим как в соцстранах советского блока, так и в социал-демократических западноевропейских и скандинавских обществах. Несмотря на обширную национализацию, основная часть богатств Венесуэлы все ещё сконцентрирована в руках высших классов. Не удалось снизить преступность и пресечь вооруженные вылазки контрреволюционеров в кварталах бедноты и в сельских районах. Но главным упущением венесуэльской революции Петрас считает «продолжающуюся зависимость экономики страны от единственного товара (нефти) в получении 70% экспортных поступлений и ее зависимость от одного рынка – США – открыто враждебного и подрывного партнера». Зависимая, сырьевая экономика несет в себе серьезную угрозу государственной безопасности, препятствует дальнейшему развертыванию социальных преобразований, не в состоянии обуздать галопирующую инфляцию (18%) и покончить с дефицитом продуктов питания.

Очевидно, что в решении таких ключевых, жизненно важных задач, как создание справедливого, эгалитарного общества, обеспечение безопасности и занятости населения, диверсификация народного хозяйства и прекращение зависимости от экспорта сырья – венесуэльская революция, несмотря на относительно благоприятные внешние условия, топчется на месте. В чем же причина?

На наш взгляд, основной причиной «пробуксовки» проекта социализма 21-го века в Венесуэле, как и в других латиноамериканских государствах, является его половинчатый, мелкобуржуазный характер. Перед нами разворачивается картина антиколониальной, буржуазно-демократической революции, сочетающей левоцентристскую критику неолиберализма, привлекающую широкие массы трудящихся, с отказом от «социализма 20-го века». Риторика этого отказа, по мнению Петраса, «обращена к среднему классу и должна успокоить производительные классы (бизнесменов) в том, что никто не собирается покушаться на частную собственность как таковую». Но, как это часто случается в истории, полумеры, стремление к уступкам и классовому компромиссу лишь усугубляют структурные проблемы капитализма и обостряют вызванные им общественные противоречия. Если провести аналогию с событиями вековой давности в России, то можно сказать (разумеется, с поправками на иную эпоху и иную культуру), что венесуэльская революция – это февраль 1917 года, растянувшийся на десятилетие, по ряду объективных и субъективных причин все никак не переходящий в Октябрь. Каким-то похожим образом могла бы, наверное, развиваться в свое время и русская революция, хотя, учитывая тогдашние исторические условия, трудно себе представить, как такой путь мог бы позволить ей выжить. Впрочем, я не большой поклонник исторических спекуляций в сослагательном наклонении и жанра антиутопии – если кому интересно, пусть самостоятельно исследует упущенные возможности «небольшевистского» варианта строительства социализма в нашей стране. Нас в данной статье если и интересуют гипотетические «упущения» прошлых революций, то только применительно к противоречиям и перспективам современной борьбы за социализм.

Как уже отмечалось выше, важнейшей составляющей движения за социализм 21-го века в Венесуэле является его антибюрократический характер. Главным содержанием венесуэльской революции объявляется «конфликт народной демократии с «социалистической» бюрократией». Мне представляется, что подобное истолкование основного противоречия венесуэльского «процесса», при всей его внешней привлекательности и «демократичности», не отражает действительного положения вещей и отвлекает венесуэльский пролетариат от насущнейших задач классовой борьбы. Демонизация прослойки управленцев, поголовное зачисление чуть ли не всех госбюрократов в лагерь злейших «врагов революции», наряду с империализмом США и крупнейшим национальным капиталом (тов. Зорин пишет про, «ассиметрику(!) борьбы на три фронта, против национальной буржуазии, империализма и госбюрократии») - не только мешает венесуэльским трудящимся выстраивать правильные отношения с той же бюрократией, но и может нанести непоправимый урон всему делу революции.

Яростные нападки на прослойку бюрократов выглядят по меньшей мере странно, а по большей – безответственно, если принимать во внимание тот очевидный факт, что на нынешнем этапе венесуэльской революции именно прочавесовски настроенная часть госчиновников, армейских офицеров и спецслужбистов является главной опорой, становым хребтом проекта социализма 21-го века. Это прямо признает в своей статье и тов. Зорин, когда пишет, что в той самой загадочной «ассиметрике борьбы» «революционные рабочие остаются слабейшей силой и вынуждены опираться на Чавеса и часть чавистской парт и госбюрократии». В той же статье приводятся слова бойца боливарианской революции тов. Антенеи Хименес, которая жалуется на низкий уровень политического сознания масс, на то, что люди в Венесуэле не понимают политические и экономические теории так, «как они это умеют на Кубе, где рядовой гражданин может проанализировать процессы в стране и мире». Тов. Хименес совершенно справедливо видит в этом «опасность для революции». Важно отметить и то обстоятельство, что при всех разговорах о «конфликте народной демократии с «социалистической» бюрократией» и противодействии государственной и военной бюрократии низовой самоорганизации (а такой конфликт и такое противодействие, безусловно, имеют место), органы народного самоуправления в Венесуэле обязаны своим возникновением и ростом сознательной и последовательной политике чавистского режима. Сравнивая политические процессы в сегодняшней Венесуэле с событиями в Чили времен Альенде, Джеймс Петрас приходит к следующему заключению:

«президент Чавес пошел гораздо дальше (Альенде- И.И.) в некоторых вопросах: он организовал народные милиции, децентрализовал бюджетные расходы, передав значительные полномочия местным советам, и создал массовую объединенную социалистическую партию, что позволило избежать межпартийных конфликтов, разрывавших многопартийную коалицию правительства Альенде»

Петрас подчеркивает, что «Чавес, прежде чем перейти к глубокой социально-экономической трансформации, произвел серьезные политические изменения, создав тем самым солидную конституционную и политическую базу»

Очевидно, что низовое прореволюционное движение в Венесуэле, с одной стороны, в значительной степени является результатом целенаправленных действий сверху (т.е. политики той самой государственной и партийной бюрократии), а с другой – пока ещё остается довольно слабым, малосознательным и неспособным к управлению государством и экономикой. В такой ситуации настраивать трудящихся на бескомпромиссную борьбу с «социалистической» бюрократией», требовать немедленной передачи всей полноты власти «народной демократии» - есть опасная безответственность и ни на чем не основанная самонадеянность. Курс на лобовое столкновение с прочавесовской бюрократией может оказаться для венесуэльского пролетариата самоубийственным.

Прошу понять меня правильно. Я ни в коем случае не утверждаю, что венесуэльским трудящимся следует прекратить самоорганизовываться, оказывать давление на верховную власть и доверить свою судьбу «доброй воле» профессиональных политиков и управленцев. Наоборот, я считаю активность народных масс, их стремление к участию в строительстве нового общества, к самоуправлению (пусть его уровень пока и не слишком высок) – одним из самых ценных ресурсов венесуэльской революции. Чтобы не растерять, не растранжирить этот ресурс, а заодно и не проиграть дело социализма, рабочие и крестьяне Венесуэлы (и в первую голову их лидеры – формальные и неформальные) должны трезво оценивать как свои возможности, так и специфику исторической обстановки, в рамках которой им довелось жить и решать сложнейшие задачи общественного переустройства. Говоря словами тов. Антенеи Хименес, они «должны научиться понимать политические и экономические теории». Им надо ясно осознавать, что социализм появляется на свет из чрева капитализма (в случае Венесуэлы – капитализма периферийного, зависимого, полуколониального), и долгое время несет в себе проблемы и противоречия отмирающей формации, постепенно их преодолевая. Что огромный, неуклюжий и коррумпированный бюрократический аппарат есть не сказочный монстр о трех головах, которые следует отрубить - чем быстрее, тем лучше - а порождение буржуазных отношений собственности, результат сращивания государства и бизнеса. Что разделение труда, в том числе на производительный и управленческий, будет сохраняться в недрах развивающегося социализма ещё достаточно долго. Что, имея под самым боком Империю США, с её циклопической, смазанной триллионами долларов бюрократической машиной, с не имеющей исторических прецедентов, как по мощи, так и по технической оснащенности военной машиной – сохранить и защитить революцию с помощью одних лишь народной милиции и рабочих советов не следует и мечтать. Хочешь, не хочешь – потребуются и бюрократия, и армия и спецслужбы, потребуется сильное государство. Иначе, как говорил когда-то давно один известный деятель мирового коммунистического движения, «нас сомнут».

Венесуэльским трудящимся классам в настоящий момент нужен не конфликт с чавистской бюрократией, а сотрудничество с ней. Я бы даже сказал – «требовательное сотрудничество». Прежде всего, необходимо требовать от руководства республики решительных мер по экспроприации крупной частной собственности, национализации финансовой и банковской системы, а также централизации управления народным хозяйством с непременным введением государственного планирования экономического и социального развития. Проведение такой политики нанесет сокрушительный удар по торгово-финансовой олигархии, подорвет социально-экономическую базу реакции, позволит отвязать бюджет от нефтяной зависимости, существенно облегчит решение проблем инфляции и дефицита товаров народного потребления. Централизованное планирование, национализация, сокращение удельного веса товарно-денежных отношений, другие шаги в направлении социализма непременно окажут благотворное воздействие и на бюрократическую прослойку. Она существенно сократится, станет куда менее коррумпированной и более эффективной. Чтобы убедиться в этом, так сказать, «от противного», достаточно сравнить советскую бюрократию с тем, во что она превратилась в нынешней буржуазной РФ. Вместо относительно небольшого (в сравнении с производительным сектором), высокопрофессионального управленческого аппарата, существовавшего в Советском Союзе, за два десятилетия капитализма в современной России вырос и окреп непомерно раздутый, прожорливый, с головы до пят пронизанный коррупцией бюрократический монстр-кровопийца, которого боятся не только простые люди, но уже и сама верховная власть, постоянно носящаяся с нелепыми идеями его «реформирования». Подобно большущей, уродливой киле, свисающей между ног, всосавшей в себя из других частей тела кишки и т.п. жизненно необходимую требуху, наша бюрократия, неимоверно обременяя собой общество, не позволяет последнему существовать без своих «услуг». Похожая – чуть лучше, чуть хуже – ситуация наблюдается в любой капиталистической стране. Первый, и самый важный, этап на пути укрощения бюрократии с последующей полной отменой «касты управленцев» - это переход к социализму, предусматривающий обобществление основных средств производства и введение центрального планирования. Отметим, что наиболее передовая часть венесуэльского пролетариата осознает необходимость планирования хозяйственной деятельности, правда пока на местном уровне. В статье Зорина «Процесс» можно прочитать, что «в прошлом году рабочие сталелитейной, алюминиевой и электрической промышленности штата Гайана выдвинули 10-летний план социалистического развития штата». Однако этого явно недостаточно. Необходимы настойчивые требования введения планирования в масштабе всего государства, а не только одного штата. На первых порах переход к такому способу управления экономикой может быть осуществлен только через роль государства и его аппарата. То же самое можно сказать и о решении таких острых проблем, как контрреволюционный террор и саботаж части высших управленцев и чиновничества. Какую позицию занимает венесуэльское руководство, пытаясь решить эти проблемы? Показательна в этом отношении статья Федерико Фуэнтеса «Венесуэла: Рабочий контроль решает проблемы энергетики», на которую ссылается Алла Никонова. В статье рассказывается о встрече представителей рабочих электрических компаний с Уго Чавесом и министрами венесуэльского правительства. Выясняется, что, несмотря на целый ряд мер по национализации энергетической отрасли, слиянию нескольких электрических компаний в одну, созданию единой государственной электрической корпорации («Corpoelec»), а также широкого вовлечения рабочих советов в управление сектором, венесуэльская электроэнергетика продолжает пребывать в состоянии острого кризиса. Она не может удовлетворить спрос на электроэнергию, остается множество проблем в управлении и организации процесса производства, значительная часть рабочих продолжает находиться в статусе временной рабсилы. По всей видимости, серьезнейшие трудности, переживаемые венесуэльской электроэнергетикой, связаны уже не столько с противоречиями, накопившимися в самой отрасли, сколько с общими структурными проблемами венесуэльской экономики. Будучи встроенной в «смешанную экономику» затянувшегося переходного периода, относительно обобществленная, централизованная и планируемая сфера производства электроэнергии вынуждена вступать в капиталистические, рыночные отношения с другими отраслями народного хозяйства страны, действующими не ради удовлетворения потребностей общества, а во имя извлечения максимальной прибыли. Приспосабливаясь к условиям «свободного рынка», пусть и контролируемого, венесуэльская электроэнергетика воспроизводит коррупцию, её руководители, стремясь к улучшению финансовых показателей, тормозят развитие производительного потенциала отрасли и снижают стоимость рабочей силы, эксплуатируя труд непостоянно занятых работников. Инфраструктурная сфера испытывает серьезные трудности и в куда более богатых и развитых странах, чем Венесуэла, например в Соединенных Штатах. Причина все та же – неспособность капитализма совместить функционирование больших систем, работающих на удовлетворение потребностей всего общества, с критериями прибыльности, характерными для рыночных отношений.

Учитывая общенациональную, структурную природу кризиса венесуэльской электроэнергетики, призывы Чавеса к рабочим «немедленно решить проблему временной занятости, выяснив, сколько именно работников являются временными» выглядят наивным популизмом. Несколько удивляет и подход лидера венесуэльской революции к теме саботажа и вредительства. Вот он обращается к делегатам ассамблеи рабочих-электриков:

«Саботажники занимают высокие посты, и мы знаем, кто они. Это не означает, что мы откроем охоту на ведьм, но мы проведем изменения на стороне рабочего класса»

Очень странно. Если ты знаешь, кто занимается саботажем, то почему не отдашь приказ арестовать саботажников? Причем здесь «охота на ведьм», если вредители известны и их вина может быть доказана в законном порядке? Под «изменениями на стороне рабочего класса» имеется в виду создание рабочих милиций: мера вообще нужная и полезная, но для борьбы со скрытыми высокопоставленными врагами революции – малоэффективная. Тут без решительных действий со стороны революционного руководства не обойтись. Именно таких действий и должны были потребовать от комманданте участники ассамблеи венесуэльских электриков. Ведь голосуя за Чавеса на выборах и референдуме, они предоставили ему самые широкие полномочия, в том числе и на принятие крутых мер против врагов революции. Однако их реакция на выступление вождя в основном сводилась к одобрительным скандированиям типа «Так, так, так надо управлять!».

В том же обращении Чавес сообщил собравшимся делегатам, что социализм в СССР провалился, так как власть не была в руках рабочих. Возможно, это и так, но если вспомнить, к примеру, советскую электроэнергетику, то ни о каком кризисе, дефиците, временной занятости и тем более саботаже начальства на советских энергетических предприятиях и речи быть не могло. Отрасль работала как часы, исправно снабжая многочисленных потребителей дешевой и качественной электроэнергией. И даже хозяйничающие в ней вот уже 20 лет саботажники-Чубайсы, не в состоянии её угробить – такой запас прочности остался от «бюрократического социализма». Так может быть, наряду с критикой советского опыта, иногда следует кое-чему у него и поучиться? Возможно, некоторые стратегии отошедшего 20 века, к примеру ГОЭЛРО, сгодятся и для социализма 21-го века?

Итак, залог успеха венесуэльской революции – в форсировании шагов по экспроприации крупной буржуазии, централизации управления экономикой и масштабном планировании хозяйственной деятельности на государственном уровне. Такую политику венесуэльский пролетариат и его лидеры могут проводить только в союзе с прочавесовской государственной, партийной и силовой бюрократией. Продвижение по пути социалистических преобразований будет открывать все большие и большие возможности для структур и институтов рабочего самоуправления, увеличивать степень их вовлеченности в управление экономическими и социальными проектами. Конечная цель такого движения – создание общества без эксплуатации, отчуждения управленческого труда от производительного, переход, как писал Ленин в «Государстве и революции», «к постепенному "отмиранию" всякого чиновничества, к постепенному созданию такого порядка, - порядка без кавычек, порядка, не похожего на наемное рабство, - такого порядка, когда все более упрощающиеся функции надсмотра и отчетности будут выполняться всеми по очереди, будут затем становиться привычкой и, наконец, отпадут, как особые функции особого слоя людей»

Почему советский пролетарий дал себя экспроприировать?

Давайте теперь спустимся с «практического» уровня – рассмотрения опыта строительства Социализма 21-го века, на уровень теоретизирования – к основополагающим текстам идеологии «Советской революции». Вот как видит трагедию советского-российского пролетариата Антон Баумгартен в своей работе «У потухшего костра»:

«Это, в первую очередь, результат политической экспроприации рабочего класса Советской России - СССР партбюрократией РКП(б) – ВКПБ – КПСС. Три поколения советских рабочих, служащих, интеллигенции и крестьян не имели даже элементарного опыта самоуправления, были лишены возможности создавать свои политические партии, профсоюзы, культурные организации, независимые от правящей верхушки партии-государства……

Неудивительно, что такой исторический опыт деморализовал рабочий класс. Причем, контрреволюция конца 80-x цинично использовала лозунги Советской демократии и память о ней среди трудящихся в целях реставрации капитализма. Как только эта цель была достигнута, Советы сразу же прихлопнули и ввели парламентаризм. Этот трюк банды реставраторов еще придется подробно объяснять в работе по возрождению Советской идеи.»

Красиво, сказано, убедительно. И все-таки, пока нам подробно не объяснили суть хитроумного трюка «банды реставраторов», попробуем самостоятельно разобраться в проблеме «политической экспроприации» и нехватки «опыта самоуправления».

Начнем с простой жизненной ситуации: зашел в вагон на «Комсомольской» - есть бумажник, вышел в «Сокольниках» - опа, нету бумажника! Начинаешь переживать, рефлексируешь, анализируешь, в чем причина: очевидно, отсутствие «элементарного опыта» независимого общения с карманниками, попустительство коррумпированных властей, лишивших простых граждан возможности себя защищать. Глубоко копнул! Примчавшись домой, развиваешь свою мысль в блоге:

«Российские трудящиеся страдают от разгула преступности. Милиция, вместо того, чтобы оберегать безопасность простых граждан, занята крышеванием малого бизнеса и зверским разгоном маршей снегурочек на Триумфальной площади! Людей грабят средь бела дня при полном попустительстве коррумпированной клики Лужкова! Фашистско-гебистская диктатура Путина, наследница сталинско-брежневской партбюрократии, беспощадно угнетает российский народ, всеми силами препятствуя модернизации, демократизации и вхождению РФ в цивилизованное сообщество! Несмотря на то, что в Интернете под требованием отставки Путина собрано уже более 40000 подписей (что равняется почти трети населения района Чертаново Северное), кровавый узурпатор нагло плюет на Волю Народа и не собирается уходить! Да здравствует демократическая Революция! Даешь легалайз! Слава героическим партизанам Приморья! Вся власть – Национальной Ассамблее!»

Уф, смотришь на своё творение – здорово же написано! Метко, сочно, смело! И все-таки – что-то здесь не то… Главное – бумажника то, как не было, так и нет! Исчез бесследно, а с ним вместе кредитные карточки, права, пропуск, кое-какая наличность, абонемент в консерваторию, билет на стриптиз-шоу – все, нажитое непосильным трудом! Так что же, в конце концов, делать и кто виноват? «А ответ ужасно прост, и ответ – единственный». Сделать уже, по всей видимости, нельзя ничего, а виноват – сам. На то и карманник существует, чтобы чистить карманы фраеров ушастых, а дело честных обывателей – беречь свои карманы и поменьше зачитываться в общественном транспорте передовицами «Завтра» и «Новой газеты». На то и контрреволюция, чтобы отбирать у рабочих их завоевания, посредством «циничного использования лозунгов», «прихлопывания Советов», «введения парламентаризма», «возрождения капитализма» и т.п. «бандитских трюков». А рабочие, если они, конечно, не желают быть фраерами и выслушивать потом задним числом «подробные объяснения» этих самых трюков, должны ясно отдавать себе отчет о том, в чем состоят их интересы на данный момент, понимать за кем следует идти, а кого надо гнать в шею. И если, не дай бог, они в этом допустят ошибку, то пенять им придется только на себя. Ссылки на «деморализацию» и «отсутствие исторического опыта» списываются по пункту «утешения для бедных» и в расчет не берутся. История - не «сеанс черной магии с последующим полным разоблачением», не Университет дружбы народов и не курсы повышения квалификации, чтобы без конца учиться и «набираться опыта». «История учит лишь тому, что она никогда и ничему не научила народы» - все знают эти слова Гегеля. Она течет себе, течет, перемежая спокойные отрезки бурными порогами и перекатами, время от времени выходя из берегов и затопляя окрестные пространства. В один из таких «нестабильных» моментов классу или народу предоставляется уникальный шанс, испытание на зрелость и прочность. Дал слабину, не выдержал тест, повелся на посулы «банды реставраторов» - упустил свой шанс, а следующий когда ещё представится и представится ли вообще? И что, провалив экзамен, побежишь просить-умолять: «Дайте ещё разок попробовать, войдите в положение, ведь партократы треклятые в своих гребаных ВПШ не обучили как следует самоуправлению и независимости!»? Ответ, скорее всего, будет коротким и мало обнадеживающим: «Переэкзаменовки не принимаются. Приходите в следующий раз – лет через двести…»

Баумгартен абсолютно прав, когда утверждает, что советские трудящиеся «были лишены возможности создавать свои политические партии, профсоюзы, культурные организации, независимые от правящей верхушки партии-государства». Ибо что такое есть независимые партии и профсоюзы, как не атрибут буржуазного гражданского общества, инструменты ведения политической борьбы между антагонистическим классами. В СССР такого гражданского общества не существовало – с этим никто и не спорит. С другой стороны, ведь не была «независимой» и «РКП(б) – ВКПБ – КПСС». Она ведь тоже не являлась буржуазной партией, приспособленной для ведения парламентской борьбы с другими «независимыми» партиями. Откуда же тогда у партбюрократов взялся опыт ведения «независимой борьбы»? В Советском Союзе не было независимых политических институтов, равно как не было независимых заводов, фабрик, издательств, киностудий, торговых сетей и телеканалов, как не было и границ, разделяющих независимые народы. В нем все друг от дружки зависели – такой вот был ужасный тоталитаризм. Советские рабочие не имели и не могли иметь опыта классовой борьбы против своей буржуазии, т.к. в СССР не было капитализма, частной собственности на средства производства. Все это, разумеется, никоим образом не освобождало советских рабочих от ответственности за свою судьбу, не делало их некой аморфной, «деморализованной» массой, стадом тупых баранов, которое параноидальные и корыстные вожди («элиты») могли повести куда угодно – хоть на войну с фашизмом, хоть на убой. Скажу прямо – мне неприятно и отвратительно, когда советский народ представляют в таком неприглядном виде, пусть это делается из самых благородных побуждений и с самыми «прогрессивными» намерениями – «разъяснить исторический урок», «не допустить повторения ошибок», «построить истинно советский СССР» и т.п. Да, по сравнению с русским пролетариатом начала 20-го века, советские трудящиеся не обладали опытом борьбы с эксплуататорскими классами и, в значительной мере, уступали своим отцам и дедам в навыках и приемах революционной самоорганизации. Но зато они были лучше образованы, лучше питались, дольше жили, знали что такое «уверенность в завтрашнем дне», перед их детьми открывались широчайшие возможности самосовершенствования и свободного, все менее и менее отчужденного труда. Это что – кот наплакал? Каким таким особым «опытом» надо обладать, чтобы уметь ценить и оберегать все эти очевидные блага?

Помимо этого, разговоры о пассивности советских «низов», их тотальной зависимости от воли верховной власти и, соответственно, их полной беспомощности во всем, что касается самостоятельной организации общественной жизни, не соответствуют действительности. Советский народ явил миру ярчайшие образцы самоорганизации и проявления низовой инициативы, выдающиеся примеры борьбы не только за свои права, но и за права братьев по классу в других странах. Здесь можно вспомнить не только Советы и фабкомы, но и совершенно беспрецедентное подпольное и партизанское движение на оккупированных нацистами территориях во время Великой отечественной войны, деятельность великолепных научных и творческих коллективов, решавших сложнейшие задачи мирного строительства.

Да и с так называемой «Перестройкой» далеко не все так просто и ясно, как нас убеждают сегодня идеологи самых различных, в том числе и лево-патриотических направлений. В нашем обществоведении, как правом, так и левом, как в буржуазном, так и «марксистском», принято изображать события, происходившие в Советском Союзе на рубеже 80-90-х годов прошлого века, как «революцию сверху», «бюрократический переворот», «игру элит». Народные массы если и появляются в этой драматической «битве титанов», то лишь в качестве пассивного объекта очередного «бесчеловечного эксперимента» зловещих сил - партноменклатуры, «мирового правительства», извечной жертвы «манипуляции сознанием», тугодумного быдла, только и способного, что внимать демагогическим разглагольствованиям жулика-политобозревателя да следить за пассами купленного с потрохами паяца на телеэкране. В «лево-патриотической» публицистике эта перспектива преломляется в увлекательное повествование о соперничестве «хороших» вождей с «плохими» вождями. Плохой Сталин предает великого Ленина и расправляется с хорошим Троцким, великий Сталин продолжает дело великого Ленина и ликвидирует ужасного Троцкого, плохой Хрущев попирает прах великого Сталина, не очень плохой и не очень хороший Брежнев убирает плохого Хрущева… и т.д. и т.п. Советская история предстает цепью взаимоотношений разнообразных пастухов огромного стада.

Окончание «нарратива» всем хорошо известно: Во главе стада встал хитрый, алчный и болтливый пастух с пятном на лысине. Тайком сбегав на ближайший мясокомбинат, он заключил с тамошним начальством «взаимовыгодный» договор на поставку крупной партии высококачественного скота. Вернувшись в расположение стада, он пошептал на ухо своим овчаркам магические слова, вбросил подопечным козлам-баранам несколько красивых «манипулятивных» лозунгов, и все стадо, радостно блея и мыча, нестройным порядком ринулось на бойню, где его уже поджидали, нетерпеливо потирая потные ручки, поднаторевшие за долгие годы «тоталитарных репрессий», быстренько перекрасившиеся из коммунистов в рыночники живодеры.

Социально-классовая подоплека рассказов о «всесильных элитах» и «всемогущих вождях» лежит на поверхности: правящим классам необходимо постоянно поддерживать в народном сознании идею собственного превосходства, культивировать в «маленьком человеке» убеждение в его бессилии перед властью «избранных», в невозможности что-либо решать самому, как-либо влиять на ход истории, быть хотя бы немного хозяином собственной судьбы. Идеология вождизма и элитизма есть орудие классового господства финансово-сырьевой олигархии. Наша первоочередная задача – научиться её распознавать, вне зависимости от словесно-образной обертки, в которой нам её подают.

Идеи «Советской революции», будучи на первый взгляд полной противоположностью теориям вождизма и элитизма, их полнейшим отрицанием, на деле нередко с ними смыкаются, например, в объяснении краха советского социализма. «Советская революция», объявляя Советский Союз «несоветским», «государственно-бюрократическим» образованием, отрицает какое-либо самостоятельное участие советских трудящихся в демонтаже СССР, сваливая всю ответственность за трагедию на переродившуюся номенклатуру. Народ же опять остается пассивным и «манипулируемым» созерцателем творимого над ним «бандой реставраторов» насилия. Справедливости ради отметим, что анализ сторонников «Советской революции» причин краха советского социализма иногда затрагивает и иные, нежели «политическая экспроприация советского рабочего класса», аспекты проблемы, рассматривая советское общество как целостный, взаимосвязанный организм.

Пример несколько более оригинальной, изощренной, художественно-интеллектуализированной, как сказали бы англо-американцы «sophisticated» трактовки процесса перерождения советского общества находим у исследователей группы Бурцев.ру:

«70-е годы, подготовленные двумя послесталинскими десятилетиями консолидации парт- и госбюрократии, были временем стремительного идейно-политического и морального разложения советской верхушки и общества. Верxи, в силу классовой логики своего положения, готовились к реставрации капитализма, в этом же направлении иx подталкивали широкие слои образованного мещанства и растущая как на дрожжах буржуазия “теневой экономики”.

Ну, а народ - “молчал”... и дружно строился в очередь за водочкой и колбаской.»

Здесь многое описано верно. Было и «стремительное разложение», и бурно развивавшаяся «теневая экономика», в тени которой как мокрицы и опарыши под слоем перегноя, «комфортно» вызревали и наливались жизненным соком личинки будущих Березовских и Ходорковских, да и «временные трудности» с выпивкой и закуской кое-где имели место. А как можно спорить с «классовой логикой» положения верхов, если эта самая логика выведена, как водится в общественных науках, a posteriori, и потому непрошибаемо верна? И попробуйте возразить, что в 70-е годы вы (или ваши родители) совершенно случайно стояли не за «водочкой и колбаской», а за книгами, билетами на выставку сокровищ Лувра или на поэтический вечер. Рука исследователя не дрогнет и на мгновение: вас немедленно зачислят в «широкие слои образованного мещанства». Правильно – потому и очереди были на балет, что слои-то широкие – балерин и балерунов на всех не хватало…

Это все, конечно, лирика. Главная же проблема как «элитно-вождистского», так и «советско-демократического» подхода к причинам краха СССР заключается в том, что они упускают из вида одно немаловажное обстоятельство: развал СССР и гибель советского социализма сопровождались невиданным всплеском гражданской активности. В событиях Перестройки и свержении Советской власти приняло участие гораздо больше народа, чем в «величайшем событии 20-го века», Октябрьской революции и в установлении Советской (несоветской?) власти. Как с этим быть? Сослаться на «манипуляцию»? На деморализацию и отсутствие «элементарного опыта самоуправления»? Обвинить во всем «банду реставраторов», «цинично использовавшую» лозунги, память и вообще все, что под руку попадется? Но банды контрреволюционеров, реставраторов и рестораторов, встречались в истории и прежде. Изысканность манер и благонамеренность никогда не были их отличительными чертами – тем не менее, им далеко не всегда удавалось преуспеть в своем черном деле. Можно припомнить «образованное мещанство» - оно, разумеется, в силу своей мещанской образованности, по мере сил поддерживало «банду», подталкивая её к реставрации. Но ведь и мещанами дело не ограничивалось. В определенный момент к процессу «реставрации» активнейшим образом подключился рабочий класс. И ещё как подключился в лице своего передового отряда - шахтеров!

Вот перед нами один из самых примечательных и красноречивых документов «эпохи реставрации» - «Требования межшахтного забастовочного комитета шахтеров города Воркуты», выработанные на шахте "Воргашорская" для предъявления прибывшей в Воркуту правительственной комиссии и зачитанные на многотысячном митинге 21 июля 1989 года. Знакомясь с этими требованиями трудно прийти к выводу, что их составляли и поддерживали люди «политически экспроприированные», «деморализованные» или морально ушибленные. Если отбросить некоторые малопонятные сегодня или совсем уж экзотические пункты, вроде предложения пригласить в страну экономиста Леонтьева (Однако!) для сочинения антикризисной модели, то вырисовывается яркий образ группы интересантов – нахрапистых, ушлых, исполненных сознания собственной правоты и решимости добиваться своих целей вопреки всему, иногда даже и здравому смыслу. Программа шахтеров сочетает формулировки «советской демократии» с мерами по значительному улучшению материального положения самих требователей, включая отмену алиментов и право на присвоение четверти валютных поступлений от экспорта угля. Были ли шахтеры, принимавшие участие в антисоветском рабочем движении 1988-90 годов «малоопытными»? Сегодня такой вопрос выглядит чисто риторическим и беспредметным. Во-первых, если нет опыта – то не лезь бастовать, кто тебя заставляет? А во-вторых, по действиям шахтеров вряд ли скажешь, что главной их проблемой было отсутствие «опыта самоорганизации». Боролись за свой интерес они вполне квалифицированно: активно создавали низовые структуры – местные комитеты, которые в свою очередь избирали региональные забастовочные комитеты, проводили многочисленные митинги, привлекали СМИ, обращались напрямую к правительству, брали его за глотку – и оно, в конце концов, пошло им на значительные уступки. Вспомним для сравнения недавние робкие попытки протеста шахтеров «Распадской» после массовой гибели во время взрыва на шахте – эти жалкие потуги даже не на борьбу за свои права, а на то, чтобы такую борьбу обозначить, были жестоко подавлены на корню уже на уровне местных властей. Центральной власти даже и пальцем шевельнуть не пришлось. А некоторые «левые» журналисты и аналитики, вроде С. Кургиняна в газете «Завтра», охотно предоставили своё многомудрое и талантливое перо в распоряжение «эффективных» хозяев. Такой вот у нас нынче в РФ наблюдается расцвет «демократических свобод», которым в последнем номере Лефт.ру, в предисловии к статье А. Сивова о терроре, восхищается Рудольф Гаримов — член Московской редакции Бурцев.ру и работник правооxранительныx органов Московской области. Правда картина небывалого процветания буржуазных свобод в нашей стране, нарисованная тов. Гаримовым, оставляет двоякий осадок. В начале он пишет, что «В стране свободно действует ряд коммунистических партий, профсоюзы, другие организации граждан с часто противоположными политическими целями» - и мы вместе с ним радуемся столь изумительному положению дел с политическими правами в нашей стране. Но в конце с удивлением читаем: «Я могу с полной ответственностью заявить, что в РФ нет такой «оппозиционной» организации, которая не была бы организованна с «помощью» специальных служб МВД или ФСБ или не находилась бы под их контролем». И нет предела нашему огорчению – ибо, что же это за демократия, ежели вся она процветает «под колпаком у Мюллера»?

Вернемся к шахтерскому движению конца прошлого века. Совершенно очевидно, что оно носило ярко выраженный антисоветский, антикоммунистический характер (хотя и было по форме «советским»), и имело самые отрицательные, катастрофические последствия как для судеб самих рабочих, в нем участвовавших, для судеб их потомков, так и для Советской страны и социалистического строя. Если современный рабочий класс и может извлечь из него какой-либо «исторический урок», то только сугубо негативного содержания – что и как не надо делать, если не хочешь погибнуть. Существуют, правда, исследователи, полагающие, что перестроечное «движение рабочих носило подлинно революционный характер, о чем говорит, в первую очередь, факт создания ими революционных органов власти». Неудачу же забастовщиков эти исследователи объясняют тем, что «Просто в тот момент не нашлось революционной марксистской партии, которая была бы способна повести за собой это движение против всех фракций бюрократии». Как все «просто» получается у некоторых марксистов. А найдись-таки тогда волшебная партия, которая взяла бы, да и повела за собой рабочих «против всех»? Глядишь, и жили бы сегодня победившие бюрократию шахтеры припеваючи, не платя алиментов да пересчитывая свежеотпечатанные хрустящие стодолларовые купюры...

Но шутки шутками, а в приведенных выше суждениях есть своя доля истины. Социалистическое движение не может и не должно ограничиваться рабочим самоуправлением и созданием «революционных органов власти». Ибо власть берут не ради самой власти, а для отстаивания насущных классовых интересов, для воплощения в жизнь определенных социальных и политических программ. Советские рабочие в 1980-90-х годах, отвергнув прежнее - «сталинисткое», партийно-бюрократическое руководство, не смогли самостоятельно сориентироваться в стремительно менявшейся обстановке, позволили увлечь себя реакционными, мелкобуржуазными лозунгами, и поэтому потерпели жестокое поражение в классовой битве. Никакая «политическая экспроприация», никакое отсутствие «опыта самоуправления» не снимает с советских трудящихся исторической ответственности за гибель социалистического строя.

Раздувание потухшего костра

Что касается приложения доктрины «Советской революции» к современной российской действительности, то здесь главной проблемой остается её полная неподтвержденность практикой, грубо говоря – голая гипотетичность. По словам тов. Зорина, Советское движение пока остается «теоретической абстракцией и благим пожеланием». Несмотря на существенное ухудшение экономической ситуации в результате последствий глобального кризиса капитализма, в РФ до сих пор отсутствуют какие-либо признаки революционной ситуации. Связано это даже не столько с пассивностью народа, сколько с состоянием правящих классов. В отличие от той же Венесуэлы, где логика антиколониальной борьбы заставляет часть национальной буржуазии инициировать и возглавлять, опираясь на беднейшие слои трудящихся, боливарианско-популистский проект «Социализма 21-го века», в России та национально ориентированная прослойка крупной буржуазии, которая могла бы в наших условиях сыграть роль «чавистской партии», либо находится в плену имперских амбиций, рассчитывая на «возвращение величия сверхдержавы» и захват власти посредством внутреэлитных разборок, либо боится вообще что-либо предпринимать, предпочитая довольствоваться тем, что имеет. Теоретики советского движения отдают себе в этом ясный отчет. В. Зорин, с присущей ему экспрессивной драматичностью, пишет в «Процессе»:

«в России скорого будущего не будет Чавеса и «социалистической» госбюрократии, на которых опирается низовая демократия Венесуэлы. Русская буржуазия и госбюрократия скорее пойдут на самые крайние меры вплоть до фашизма и иностранной интервенции, чем отдадут народу власть и украденную у него собственность»

Именно из безнадежной потерянности нашей буржуазии для дела социализма и выводят сторонники Советской демократии её необходимость. Послушаем Зорина:

«И на это есть только один убедительный ответ — массовая, всероссийская самоорганизация снизу, строительство органов советской власти «и левыми, и правыми, и теми, кому наплевать на теx и других», как говорит сегодня боливарийская революционерка Атенея Хименес»

Уточним, что тов. Хименес имела в виду коммуны, а не советы. Это все-таки не совсем одно и тоже. Есть и более серьезное обстоятельство, связанное с венесуэльским опытом народной самоорганизации: по словам все той же Хименес, коммуны активнее всего создаются в сельской местности. Вот как она описывает ситуацию:

«Конечно, коммуны находятся на разных ступенях развития. В городах дело идет намного труднее, потому что, в отличие от деревни, там отсутствует знакомство с альтернативными, некапиталистическими формами производства и общественных отношений. В городе все это имеет исключительно капиталистический характер. Но в сельской местности сохранились многие нужные нам некапиталистические элементы жизни. Это ценности, полученные нами от наших предков – от коренных жителей страны, от афро-венесуэльских общин. Поэтому там нам работать легче»

Очевидно, что в России, с её преобладающим городским населением и практически полностью разгромленным «реформами» селом, коммуны, основанные на традиционных, «некапиталистических» ценностях, вряд ли когда-нибудь возникнут.

Впрочем, это все замечания скорее частного порядка. Основная трудность адептов «Советской революции», как мы уже сказали – в полном отрыве теории от практики. Тем более что речь в данном случае идет не просто о теоретической программе. Речь идет о программе вроде бы конкретных, практических действий, в которой упор делается не на разработку неких отвлеченных, общих принципов, а на утверждение первичности вполне определенной организационной формы – Советов. Постулируется ключевое значение именно этой формы, её абсолютная необходимость для успешного протекания социалистических преобразований. Рассуждать о насущности какого-либо общественного института в отсутствие каких-либо признаков наличия этого института (если конечно не брать в расчет Совет директоров Газпрома или ТСЖ ) – это, согласитесь, задачка явно не из учебника по арифметике.

Отсюда, из этого кричащего противоречия между теорией и жизнью, как мне кажется, проистекают и некоторые неувязки в рассуждениях идеологов «Советской революции». Известно, что у всякого значительного социального проекта или движения должны быть противники, враги. Всякое действие рождает противодействие. Поскольку советское движение действием пока что не является, то и противников у него вроде как быть не должно. Однако они есть. Откуда, спросите? Их назначают. Вот в статье аналитиков Бурцев.ру Наташи Барч и Рудольфа Гаримова о полковнике Квачкове «врагом советской демократии» объявлен герой статьи – полковник Квачков. Так и написано черным по белому: «Квачков – враг советской демократии». Т.е. получается, что советской демократии ещё и в помине нет, а врага -  маститого, угрюмого и злого – ей уже сосватали. Хотя, насколько мне известно, никаких высказываний полковника, которые могли бы свидетельствовать о его неприятии советской демократии, не существует. Впрочем, на сайте Квачкова я нашел одно упоминание о советской демократии. Приведу его ниже:

«Чем хуже живется в России, чем глубже демографическая катастрофа русского народа, тем слышнее и различимее мысль, овладевающая умами власть предержащих: "Со свободой слова в России надо что-то делать!"

    Идея эта, столь дорогая чекистскому сердцу правителей, ими взлелеянная в коммунистическую эпоху в виде цензуры, применения 58-й и 72-й статей УК, каравших за антисоветскую агитацию и пропаганду, ныне материализуется в иных формах, не знакомых системе "советской демократии" - демократии, где власть народа воплощается и реализуется в виде совета, то есть выборного народного представительства.» 

Как видим, искомое словосочетание, к которому полковник предположительно должен испытывать глубокую неприязнь, упоминается в приводимом пассаже скорее косвенно, даже можно сказать почти нейтрально. Дается и вполне грамотное определение «советской демократии» - с ним, полагаю, не стали бы спорить и авторы статей о Советской революции на Лефт.ру. Разоблачительная же стрела, пущенная сочинителями вышеприведенной сентенции, очевидно, должна поразить «чекистское сердце» нынешних правителей РФ, прости Господи, «власть предержащих(!)», нагло попирающих свободу слова и не позволяющих г-дам Миронову и Квачкову призывать народ к «свержению еврейского ига».

Аналитики Бурцев.ру так аргументируют гипотетическую враждебность Квачкова Советам:

 «Он (Квачков – И.И.) грозится установить в России «сословно-трудовое представительство»».

Ну грозится – и грозится, и что? Мало ли кто чем в наше замечательное время грозится? Мой сосед вот уже лет десять грозится отрезать собственной теще язык. Что ж, и его теперь записать во «враги советской демократии»? Эдак можно, товарищи дорогие, и до 1937 года доехать…

Барч и Гаримов характеризуют полковника Квачкова как черносотенца:

«Квачков — не нацист, а именно тупой черносотенец, его речи странно напоминают какого-нибудь Маркова 2-го или Пуришкевича из довоенных Дум»

Ничего страшного. Когда-то черносотенное движение привлекало в свои ряды немало рабочих и крестьян. Ленин, как известно, писал о «мужицком демократизме черносотенства». Смею думать, что против «Советов всех производителей», Советов вообще - «и левых, и правых, и всех, кому наплевать…», а ещё лучше «Советов без коммунистов»  - ни Квачков, ни его мил дружок Миронов ничего иметь бы не стали. Да что там – приняли бы в их работе активнейшее участие. На благо и во имя, так сказать, «интересов русского национального производителя». Ведь вот и Антон Баумгартен, сидя у потухшего костра, ратует за «первоначальное разнообразие Советских представителей»:

«Из этого принципа новой советской демократии следует, что теоретически в Советы смогут войти делегаты армии, спецслужб, полиции и даже предпринимательских ассоциаций – капиталисты или их доверенные люди.

Но означает ли этот принцип, что в действительных Советах вместе с делегатами уральских заводов, московскиx школ и Союза работников общественного питания будут сидеть генералы ФСБ, полковники Генштаба и МВД, биржевики и капиталисты?

Я бы искренне желал такого исхода, такого первоначального разнообразия Советских представителей. Потому что это означало бы относительно мирный и бескровный характер революции. Но боюсь, что такая идиллия невозможна. И невозможна она потому, что несмотря на чисто формальный принцип Советской революции (Вся власть Советам!) она имеет конкретное классовое содержание, так как забирает реальную власть из рук госбюрократов и капиталистов и передает ее производителям, трудовому народу – иx действительно советскому государству, в отличие от его противоположности – несоветского СССР. (В скобках замечу, что концепция Советской революции и Советской власти не имеет ничего общего с анархизмом. Речь идет о создании государства, достаточно сильного, чтобы защитить себя от внешних и внутренних врагов, государства, способного претворять в жизнь волю производителей).»

В самом деле, в «несоветском СССР» биржевики и капиталисты не заседали в Советах рядышком с «делегатами уральских заводов», и Баумгартен уверяет нас в невозможности такой «идиллии» даже в «действительно советском государстве», т.к. формальная Советская революция будет иметь «конкретное классовое содержание» (надо полагать - пролетарское) и поэтому заберет реальную власть у капиталистов и их обслуги. Вопрос о том, кто и как будет заполнять советскую форму «правильным» классовым содержанием, не конкретизируется автором и как бы выносится за рамки обсуждения. Хотя именно он для сторонников социализма представляется ключевым. Остается надеяться, что сами производители не оплошают и таки нащупают путь, соответствующий их классовым интересам. В конце концов, власть ведь берут не ради создания формы, пусть даже самой правильной и красивой, а ради достижения конкретных политических и экономических целей.

Но главное в вышеприведенном куске текста, как ни странно, то, что помещено в скобках. В скобках автор отмежевывается от анархизма и заявляет, что речь, оказывается, идет «о создании государства», причем «достаточно сильного, чтобы защитить себя от внешних и внутренних врагов». Разумеется, это государство, которому, судя по всему, Советы производителей передадут власть (иначе, зачем оно вообще нужно), будет «претворять в жизнь волю производителей» - тут не может быть сомнений. Однако же, всякое государство, пусть и самое распрекрасное и советское, предусматривает такие структуры, как бюрократия, армия, спецслужбы  - т.е. те самые неприятные штуковины, от пагубного влияния которых Советская революция вроде как обещалась нас избавить. Что же получается? «Дуб, орех или мочало – начинаем все с начала».  Начали за советское здравие, а кончаем за государственно-бюрократический упокой. Можно представить, как лет эдак через 50-60 будущий пролетарский теоретик, сидя у очередного потухшего костра или разбитого корыта, будет метать ядовитые дротики в портрет основоположника советской мысли А. Баумгартена, поманившего трудящихся аппетитным калачом советской революции, коварно запрятав в непропеченном тесте ржавый гвоздь бюрократического абсолютизма.

Заканчиваю свои критические заметки о «советской демократии» и самоуправлении. На дворе уже давно стемнело. От ужасной, аномальной жары и духоты идет кругом голова. В комнате, едва колеблемый мерным движением лопастей вентилятора, стоит зловонный смрад, составленный из выхлопных газов, запахов горелого фастфуда, выбросов ближайшей ТЭЦ и т.п. миазмов «постиндустриальной цивилизации».

Надо немножко развеяться. Не включить ли телевизор? В конце концов, с телепередачи и началась эта статья. По патриотическому каналу ТВ идет старый советский фильм о судьбе «лишнего человека» при государственно-бюрократическом социализме. Придурковато-инфантильный герой актера Янковского, блаженно улыбаясь, сладко засыпает под психоделическую музыку. Двадцать лет назад последнее поколение советских людей, грезившее наяву «снами о чем-то большем», было «политически и экономически экспроприировано». Говоря простым человеческим языком, оно бездарно проспало и профукало свой «несоветский» социализм. Сегодня следующее поколение теперь уже «дорогих россиян», вдоволь накушавшись прелестей суверенно-демократического капитализма, объявляет голодовки, чтобы сохранить для своих детей школы и лезет на башенный кран, чтобы получить от «эффективных менеджеров» заработанные в поте лица гроши. Что же нам делать? Ждать, пока элиты «расколются» и «лучшая» их часть призовет нас «самоорганизовываться»? Самим создавать органы самоуправления из «левых, правых и тех, кому наплевать»?

У меня нет ответа. Классики революционной теории когда-то подметили, что революция – это всегда встречное движение, как низов, так и верхов. Когда верхи сильны и консолидированы, они легко и быстро подавят всякую низовую инициативу. Когда верхи слабы и расколоты, тогда у низов появляется шанс. Но в любом случае, пора что-то делать. Настало время русскому рабочему слезть с крана. Кому-кому, а ему уж никак не должно быть «наплевать на тех и других». Слезай с крана, дорогой товарищ, и бери свою судьбу в свои руки!