«Поиск козлов отпущения начался» - пишет редактор немецкого журнала Михаэль Науман, имея в виду рост антииммигранстких настроений в Европе. Шведы «впервые избрали антииммигрантскую партию в парламент, французы заняты изгнанием цыган», а «немцы продолжают обсуждать ставшую бестселлером книгу, обвиняющую мусульман в «оглуплении общества»»[1]. Жалобы раздаются в Англии – на то, что Англия больше не для англичан, в то время как пароксизм исламофобии отметил американскую кампанию против строительства мечети на месте крушения башен близнецов. Тезисы Наумана ясны, но он ошибается. Поиск виновных не начался, он уже закончен.

Образ «поиска козлов отпущения» заимствуется из периода экономического кризиса между Первой и Второй мировыми войнами, когда нацисты обвиняли во всех бедах евреев. Проводится параллель с нынешним кризисом, с его массовой безработицей, неуверенностью в завтрашнем дне, падением доходов, финансовой экономией. Истинные причины кризиса связаны с капитализмом – системой, внутренняя динамика которой регулярно порождает экономические спады, превращающие жизнь многих миллионов в холодный, промозглый и унизительный кошмар. Сколько людей старше 50 лет потеряли всякую надежду вновь найти работу, или живут в постоянном страхе её потерять и никогда больше не найти? Сколько молодых людей не смогло устроиться на свою первую работу, или оказались вынуждено согласиться на временную, низкооплачиваемую должность? Сколько стало работать тяжелее за прежнюю плату? В кризисные времена отчаявшиеся, униженные, напуганные люди начинают искать объяснения своим неурядицам.

Крайне правые готовы предоставить им такое объяснение: иммигранты крадут наши рабочие места и истощают социальные бюджеты. Отчасти это верно. В самом деле, правительства используют иммиграционную политику для управления рынком труда, повышения его «эластичности» – создания резервной армии работников для снижения стоимости рабсилы. Резервная армия оказывает давление на уровень зарплат тех, кто ещё работает, понижает его, создавая неиссякаемую очередь претендентов на рабочее место. Без острой конкуренции за трудоустройство цена рабочих рук будет расти, выедая часть прибыли, что приведет к отказу капиталистов инвестировать в производство и, как следствие - к параличу всей системы. Эластичность рынка труда, поэтому, совершенно необходима для нормального функционирования системы. Но всякая мера, направленная на усиление конкуренции между работниками, противоречит их интересам. Подобные меры ограничивают возможности наемных работников диктовать работодателю свои условия и увеличивают шансы на то, что кто-то другой займет место, на которое они претендуют.  

В борьбе всех против всех тяжелее остальных приходится тем рабочим, которые пополняют ряды резервной армии, или переходят с одной низкооплачиваемой работы на другую, не имея никаких социальных гарантий. Им проще обвинять в своих бедах иммигрантов, так как именно с ними им чаще всего приходится конкурировать. Разумеется, им также приходится бороться за место и с людьми одного с ними этнического происхождения, цвета кожи и вероисповедания, однако таких людей они не торопятся обвинять. Различия в цвете кожи, этнических и культурных традициях создают удобные границы для обозначения враждебной социальной группы.

В то же время, низкооплачиваемые рабочие не иммигранты зачастую проживают по соседству с недавно прибывшими иммигрантами, некоторые из которых вообще не имеют работы и существуют на социальные пособия, а иногда и за счет преступной деятельности. Присутствие таких иммигрантов является источником дезориентирует и озлобляет  рабочую бедноту, которая задается вопросом о том, с какими целями правительство завозит мигрантов, содержание которых обходится бюджету в копеечку – и это во время тяжелого экономического кризиса.

Принято думать, что кризисы создают возможности для преодоления капиталистической системы. Во время кризисов структурные проблемы капитализма предстают в наиболее обнаженном виде и, поэтому, мотивация для борьбы с ними должна возрастать. Но, как это не парадоксально, кризисы часто приводят к подъему крайне правых сил и антииммигрантских настроений. Этому есть две причины. Первая - крайне правые предоставляют простое и удобное объяснение проблем, с которыми сталкиваются трудящиеся. Вторая – состояние левых сил. Когда левым удается выдвинуть достойную альтернативу и мобилизовать энергию масс на реализацию своих идей, создав, таким образом, угрозу власти капитала, харизматические лидеры правых начинают получать средства на обеспечение массовой поддержки националистической программы и устранение левой опасности. Когда левым не удается предоставить альтернативное объяснение сложившейся ситуации и увлечь за собой массы, тогда правые движения остаются ограниченными, слабо организованными и преимущественно спонтанными. Система в них не нуждается, ей не нужно защищать себя от смертельной угрозы. Поэтому она оставляет их в зачаточном состоянии. Крайне правых не зовут на помощь, пока левые слабы и неорганизованны.

Преобладающей реакцией левых на подъем ксенофобских настроений стали морализаторские уговоры и антирасистские демонстрации – действия, более подходящие для удовлетворения психологических потребностей активистов, нежели способные дать какой-либо политический эффект. Подобная стратегия не затрагивает корни проблемы, касаясь одних лишь симптомов. Антирасистские кампании предоставляют своим участникам возможность выразить моральное осуждение и возмущение, но их действенность остается под большим вопросом до тех пор, пока они не сопровождаются вскрытием истинных причин экономических и социальных проблем. Последняя волна антииммигрантских настроений возникла не на пустом месте. Она поднялась на фоне экономического кризиса, и, если кто-то хочет мобилизовать энергию, которую привлекают объяснения крайне правых, он обязан предложить подобающее решение экономических проблем. Против аргумента правых об иммиграции как причине безработицы, левые могут выдвинуть свой аргумент – что капитализм не может и не желает обеспечить всеобщую занятость и уверенность в завтрашнем дне; что единственное решение проблем трудящегося человека заключается в преодолении капитализма; что там, где в прошлом удавалось преодолеть капитализм, работой обеспечивались все трудоспособные граждане, а также предоставлялось бесплатное здравоохранение, образование, жилье и множество других благ. Однако социализм не есть всеобщая халява – труд является обязанностью. Но в то же время трудоустройство гарантировано. Против ложной причины экономических и социальных проблем – иммиграции, должна прозвучать причина истинная – капитализм. Капитализм не может гарантировать уверенности в завтрашнем дне и экономической стабильности, а социализм – может. Трудность состоит в том, что большая часть левой, и даже та её часть, что объявляет себя наследницей революционного марксизма, на деле не является сторонницей ни революции, ни социализма, если последний подразумевает производство ради потребления (не ради прибыли), руководимое планом (не рынком) и осуществляемое на предприятиях, находящихся в общественной (не частной) собственности. Под социализмом сегодня принято понимать смешанную экономику, руководимую выбранным правительством, называющим себя социалистическим. Производство управляется рынком, большая часть экономики находится в частных руках, командные вершины экономики постепенно переходят под общественный контроль, а эксплуатация человека человеком принимается как необходимое и желаемое условие эффективности. Однако рынок – который почти все считают сегодня неизбежной необходимостью – непременно означает периодические экономические кризисы, безработицу и неравенство. Другими словами, социализм, как его определяют социалисты 21-го века, не предлагает никаких решений проблем экономической нестабильности, которые толкают жертв кризиса в объятия крайне правых ксенофобов. Швеция, которую многие характеризовали как образец социал-демократии и блестящий пример альтернативы марксистско-ленинскому социализму, оказалась подверженной всплескам ксенофобии и расизма в той же степени, что и бастионы неолиберализма. И это потому, что социал-демократия 20-го века и её наследник – социализм 21-го века – не преодолевают капитализм, а принимают его как неизбежную реальность, перенимая вместе с ним всю его разрушительную силу, его неэффективность, войны, деградацию человека.

Никто в Германии «не предсказывает успех ультраправой партии» - отмечает репортер «Нью-Йорк Таймс» Михаэль Слакман, «но это из-за того, что отсутствует главный ингредиент: харизматический лидер, способный повести за собой массы. Появись такой лидер, и при определенной финансовой поддержке дело могло бы пойти успешно»[2].

Возможно. Но отсутствует ещё один необходимый ингредиент: убедительное лево-социалистическое объяснение людских несчастий. Без такового нет никакой необходимости искать и финансировать харизматического правого лидера, чтобы с его помощью трансформировать маргинальное, спонтанное антииммигрантское движение в массовую политическую силу, способную сделать то, ради чего крайне правые массовые движения всегда мобилизовывались: блокировать подъем революционной левой. С одной стороны то, что появление популярного право-националистического лидера-демагога крайне маловероятно – не может не радовать. Но с другой стороны это не очень хорошо, так как означает, что капитализм чувствует себя в безопасности, несмотря на все свои очевидные трудности и связанные с ними ожидания возможностей перемен. Возможности могут и существовать, но кто ими воспользуется?

Роль революционной марксистской партии состоит в том, чтобы обеспечить иное от официального объяснение кризиса – такое объяснение, которое заложит основу для преодоления капитализма в момент его кризиса. Проблемы безработицы, бедности – должно быть объяснено – являются следствием системы, они не связаны с иммигрантами, с теми или иными личностями. Эти проблемы излечимы. Освободиться от болезней капитализма вполне возможно с помощью солидарного коллективного действия. Национализм, ксенофобия и социал-демократия являются псевдо-решениями, сулящими иллюзию перемен вместо реального преодоления пороков капитализма.

Однако сегодня подобного объяснения услышать невозможно. Сегодня все сдвинулось вправо. Либералы стали консерваторами, социал-демократы – либералами, а коммунисты  - социал-демократами, если не либералами с расплывчатой радикальной риторикой.

Пустоту, открывшуюся после исчезновения альтернативных левых объяснений кризиса, заполняют крайне-правые псевдо-теории, пытающиеся объяснить структурные проблемы капитализма. С того времени, как левые увлеклись рынком и согласились принять все, что от рынка идет – регулярные кризисы, безработицу и неравенство – у них больше нет и не может быть решений для проблем, порожденных капитализмом. Капитулировав перед идеологическим противником, современной левой осталось лишь произносить напыщенные речи, полные благих пожеланий.

В прежние времена коммунисты черпали силу из осознания того факта, что они представляют массовое движение. Возможно, в их собственной стране оно было маргинальным (даже подпольным), но при этом оно являлось частью мирового коммунистического движения, крепнущего год от года. С исчезновением коммунизма в Восточной Европе и СССР и переходом Китая на капиталистические рельсы, реальный социализм практически полностью прекратил свое существование, сохранившись лишь в нескольких местах: на Кубе, где значительной частью социалистической модели вынуждены поступиться ради выживания, и в Северной Корее, где идеи Чучхе пришли на смену формальной приверженности марксизму-ленинизму. Коммунизм сегодня выглядит полностью дискредитированным, а стремиться к нему и пропагандировать его означает автоматически причислить себя к маргиналам, застрявшим в прошлом.

Отчаявшись вновь соединиться с массовым движением, многие левые оказались в единственном массовом рабочем движении, которое сегодня имеется на Западе – в социал-демократии. Но та коррупция и тот оппортунизм, которые заставили в свое время большевиков порвать с социал-демократией, лишь выросли и окрепли, и ко времени распада СССР социал-демократы уже давно не имели с социализмом ничего общего. Социал-демократия стала капитализмом с человеческим лицом. Впрочем, иногда и с совсем не человеческим…

В дни Маркса и Энгельса собрания социалистов нередко с трудом заполняли небольшой зал. До 1917 года большевики оставались относительно немногочисленной партией без серьезной массовой поддержки. Желание во что бы то ни стало присоединиться к массовому движению, могло бы оттолкнуть многих нынешних коммунистов от Маркса, Энгельса и большевиков, окажись они их современниками. Одна из причин, по которой марксизм-ленинизм не пользуется сегодня авторитетом заключается в том, что он был отвергнут теми, кто его практиковал. Гласность, Перестройка, поражение коммунизма в СССР и Восточной Европе, возврат к капитализму в Китае и Вьетнаме – все эти события выглядят свидетельствами того, что теория марксизма-ленинизма оказалась неправильной, а капитализм неизбежен и является концом истории. Недавнее решение властей Кубы расширить частный сектор за счет сокращения 500 000 государственных служащих, а также заявление Фиделя Кастро журналисту Джефри Гольдбергу о том, что «Кубинская модель больше не работает» [3] лишний раз подтверждают это.

Однако все эти соображения упускают из вида несколько важных моментов.

Во-первых, коммунизм зародился и развивался при неблагоприятных обстоятельствах. Он победил там, где капитализм был слаб и не мог придушить младенца в колыбели. В 1917 году правящие классы царской России были деморализованы войной, а буржуазия была малочисленна, слаба и дезорганизована – ей не удалось подавить октябрьскую революцию. Но с другой стороны слабость капитализма означала то, что социалистическая революция произошла в стране с малочисленным пролетариатом и слаборазвитой промышленностью. Ленин верил в то, что искра Октября зажжет пламя пролетарских революций в Германии и в других странах Западной Европы, которые придут на помощь большевикам и обеспечат отсталую Россию всем необходимым для построения социалистического общества. Ленин ошибся. Хотя Кайзер и был свергнут в Германии, к власти пришли социал-демократы, которые не соглашались с революционными методами большевиков и не хотели рвать с капитализмом. Революции в Европе потерпели поражение. Большевики встали перед выбором: либо развивать капитализм и пытаться поощрять революцию в Европе, либо принять программу ускоренной индустриализации и коллективизации сельского хозяйства. После длительного периода внутренней борьбы, был выбран путь строительства социализма в одной стране. Это решение оправдывалось также ожиданием агрессии империалистических государств против Советского Союза – страну надо было в кратчайшие сроки готовить к отражению этой агрессии, создавая современные вооруженные силы.

Во-вторых, попытки капиталистических стран уничтожить коммунизм не прекращались ни на минуту. Блокады, санкции, торговые эмбарго, саботаж, диверсии, дипломатическая изоляция, военные вмешательства, войны, в том числе Холодная и идеологическая война – все средства были пущены в ход с целью разгромить коммунизм. В такой обстановке шансы коммунизма выжить и победить были невелики. Только слепцы могут объяснять поражение реального социализма одними лишь внутренними противоречиями, игнорируя 70 лет непрерывных усилий мирового капитала уничтожить коммунизм. Вильям Блюм отмечает: «Это все равно как если бы автомобилестроение саботировало полеты братьев Райт – каждую их отдельную попытку взлететь. А собравшиеся вокруг зеваки умно кивали головами и торжественно пели: «Человечество никогда не полетит»»[4].

В-третьих, коммунистические режимы пали вовсе не потому, что отвергли рыночную экономику. Они пали потому, что отошли от принципов марксизма-ленинизма и примирились с капитализмом. К примеру, проблемы у Польши возникли из-за того, что она не провела коллективизацию сельского хозяйства и позволила слишком свободно действовать врагам социализма, прежде всего католической церкви. Вместо того чтобы оплачивать индустриализацию прибылями от сельского хозяйства, польские коммунисты субсидировали цены на продукты и развивали легкую промышленность и производство товаров потребления, беря огромные ссуды в западных банках. Отягощенное долгами, правительство, в конце концов, вынуждено было уступить вмешательству банков и позволить им диктовать экономическую политику. Банки потребовали урезать субсидии, чтобы платить проценты по долгам. Это привело к скачку цен на продовольствие и подстегнуло рост рабочего забастовочного движения. Это движение немедленно оседлали антисоциалистические силы, прежде всего ЦРУ и католическая церковь.

В Советском Союзе Горбачев начал экспериментировать с рыночными реформами в ответ на замедление темпов роста советской экономики. Это замедление объяснялось рядом причин. Советы были вынуждены опираться на политику самодостаточности, чтобы лишить империалистов возможности удушить страну экономически, отрезав ей доступ к необходимому сырью. Это привело к ситуации, когда Советы платили гораздо больше за то, чтобы добыть полезные ископаемые у себя дома, чем они могли бы платить за их импорт. Возникали проблемы, связанные с планированием. Предприятия нанимали слишком много работников, чтобы справиться с запланированными показателями. Это приводило к неэффективной расстановке рабочей силы. Были серьезные трудности и с технологическим обновлением  предприятий.

В то же время, необходимость поддерживать военно-стратегический паритет с НАТО ложилась тяжким бременем на советскую экономику, которая, несмотря на быстрый рост, значительно уступала по размерам американской экономике. Чтобы поддерживать военный паритет с НАТО, Советы вынуждены были огромный процент своего ВВП выделять на оборонные нужды. Соответственно, огромные ресурсы отвлекались от повышения материального благосостояния советских граждан. Стратеги Холодной войны в США рассчитывали на то, что загнанная гонкой вооружений советская экономика не сможет удовлетворять потребности советских людей, что отрицательно повлияет на их приверженность марксизму-ленинизму. Население восточного блока начнет завидовать западному и будет стремиться к такой же экономической модели, как на Западе. В тоже время советские лидеры могут решиться под давлением обстоятельств на то, чтобы открыть советскую экономику для мирового рынка.

Помимо беремени гонки вооружений, советская экономика оказывала существенную поддержку союзным социалистическим странам, а также антиколониальным движениям по всему миру. Большая часть этих стран прибывала в крайней бедности и, получая значительную помощь от СССР, почти ничего не могла предоставить взамен. Например, Советы покупали кубинский сахар и никель по ценам выше мировых. Кубинская военная интервенция в южной Африке на стороне освободительных движений, полностью оплаченная Советским Союзом, и советское вторжение в Афганистан с целью поддержки светского революционного режима, легли дополнительным весом на советскую экономику. В конце концов, Горбачев решил выйти из Афганистана, прекратить помощь Кубе и не мешать контрреволюционным силам в странах Варшавского договора. Он начал реформировать Советский Союз в направлении скандинавских социал-демократий. Эти реформы привели к окончательному коллапсу советской экономики. Вслед за советской экономикой развалились и связанные с ней экономики соцстран по всему миру.

Капиталистические методы Горбачева превратили вполне решаемые проблемы в ужасную катастрофу. Крах коммунизма произошел не из-за общественной собственности, центрального планирования и производства ради потребления, а из-за забвения социалистических практик в пользу рынка и капиталистических методов управления экономикой. Проблема была не в социализме, а в том, что его было слишком мало.

Капиталистический класс империалистических стран является очень сильным противником. Если исключить период Великой депрессии и хаоса двух мировых войн, он никогда не терял контроля над ситуацией, никогда не впадал в деморализацию и дезорганизацию. Более того, обе мировые войны лишь укрепили этот класс, увеличили его сознательность и уверенность в себе, укрепив его власть, основанную на американской промышленности и финансовой системе. Учитывая все это, возможности для социалистической революции были крайне ограниченны. В тоже время, попытки социалистических стран развиваться и расти систематически торпедировались Соединенными Штатами, неимоверно усилившимися в результате Второй мировой войны. Правители США поставили себе целью уничтожение коммунизма в мировом масштабе – эта кампания до сих пор продолжается в отношении Кубы и Северной Кореи.

Нет ничего удивительного в том, что коммунистическая система потерпела поражение – противник был чрезвычайно силен. Но значит ли это, что надо выбрасывать полотенце? Для коммунистов, привыкших быть связанными с массовым движением, ответ будет положительным. Но движение революционных социалистов бывало слабым и маргинальным и в прежние времена. Если бы не горстка революционеров, остававшихся преданными марксизму и отказывавшихся поступиться фундаментальными принципами ради немедленной выгоды и популярности, первые попытки построения социализма никогда бы не произошли. Кризисы и войны при капитализме неизбежны и регулярны. Во время кризисов появляются возможности для преодоления капитализма. В такие времена марксистская партия, способная предложить объяснения людских несчастий, указать альтернативный путь развития и доказать его жизненность, вскрыть обман псевдо-решений, предлагаемых национализмом, религией и социал-демократией, ведущих в никуда – такая партия способна возглавить новую попытку движения человечества вперед.

Оригинал статьи находится: http://gowans.wordpress.com/2010/09/25/the-far-right-has-a-ready-answer-does-the-left/

Перевод Ильи Иоффе

[1] . Michael Slackman, “Rightwing sentiment, ready to burst its dam”, The New York Times, September 21, 2010.

[2] Ibid.
 

[3] Goldberg, “Fidel: ‘Cuban Model Doesn’t Even Work For Us Anymore’”

[4] William Blum, “The Anti-Empire Report,” September 2, 2009. http://killinghope.org/bblum6/aer73.html