Помнится, лет 20 тому назад слово «коммунизм» было в нашей стране почти что нецензурным ругательством. В Перестройку понятия социализм и коммунизм, которые прежде расшифровывали не иначе как «достойное настоящее» и «светлое будущее», стали прочно ассоциироваться у советских людей с длинными очередями, пустыми полками магазинов и талонами на мыло, сахар и сигареты. Тогда образовалось совершенно необычное, и, как оказалось, убийственное для СССР, сочетание общественного бытия с общественным сознанием: бездарная (или сознательно-вредительская, это уж как кому больше нравится) финансовая политика партбюрократии, породившая тотальный дефицит товаров первой, второй, третьей и всех прочих необходимостей, сопровождалась радостно-назойливой, злорадной «критикой» сложившейся ситуации в перестроечных СМИ, бесперебойно внушавших советскому народу, что переживаемые им трудности вызваны социализмом и плановой экономикой. «Вот теперь то вы, совки отсталые, наконец поймете, чьи пироги слаще, чьи щи наваристее! Пришло время возвратиться на «магистральный путь развития», по которому уже давно радостно шествует все цивилизованное человечество и с которого вы столь позорно свернули 70 лет назад, угробив Россию, которую мы потеряли. Хотите жить как в Америке, в ФРГ, в Швеции? Спросите нас как! Гоу Вест!» - вещали со всех сторон новоявленные гуру «свободного рынка» и «социализма с человеческим лицом».  

Прошли годы, и сегодня, вдоволь накушавшись прелестей капитализма, наше общество смотрит на то, что когда-то яростно поносило и проклинало, совсем по иному. Ностальгия по советской жизни уж много лет как стала чуть ли не всеобщей, эдакой своеобразной модой, а, заслышав слово «коммунизм», уже никто не хватается за кобуру или за сердечные капли. Наоборот, коммунизмом в наши дни интересуются, о нем пишут, рассуждают, философствуют. В том числе и молодежь, знающая о реальном коммунизме лишь по рассказам родителей. И это, черт возьми, здорово, это не может не радовать! Значит не все ещё потеряно, значит есть на что и на кого рассчитывать нам, левакам-социалистам.  

Тут и там в Интернете встречаешь размышления о коммунизме. Они почти всегда смелые, дерзкие, раскованные, остроумно написанные, приглашают к раздумьям о высоких материях, вызывают споры и дискуссии. На одно из таких я наткнулся, заглянув на сайт Коммунист.ру. Статья так и называется – «О Коммунизме». С большой буквы. Прочитав, со многим согласился полностью, с чем-то не совсем, а с кое-чем согласиться никак не мог…

Впрочем, обо всем по порядку.

Автор статьи «О Коммунизме» видит коммунистический строй как «преодоление отчуждения труда и как следствие, преодоление отчуждения людей друг от друга». И здесь с ним трудно не согласиться. Мы живем в обществе, основанном на отчуждении и постоянно это отчуждение воспроизводящем. Всякое движение в направлении более справедливого общества должно преодолевать отчуждение людей друг от друга и увеличивать их солидарность, покуда не настанет тот счастливый день, «когда кругом все люди станут братья».

Но каковы причины отчуждения, что за общественные механизмы его порождают и воспроизводят, как оно соотносится с настоящим историческим моментом, как проявляет себя в повседневности? Надеясь найти ответы на эти вопросы, я углубился в чтение статьи. И чем больше углублялся, тем больше вопросов у меня возникало. Причем не только по поводу отчуждения. Некоторые представления автора статьи о вроде бы общеизвестных вещах показались мне немного странными.

Маркс как «экстремальный прогрессист»

Вот какая характеристика дается основоположнику научного коммунизма:

«Нужно помнить, что Маркс в первую очередь был жесточайший прогрессист. Его интересовал прогресс, и только прогресс. Вся его теория есть теория прогресса. В капитализме Маркс увидел узкие места, которые мешают безудержному прогрессу производительных сил, и сделал вывод о его неизбежном крахе. Поскольку согласно его теории новые формации возникают не волюнтаристски, а посредством социального действия прогрессивного класса, которое усиливается тем более, чем более старые общественные отношения мешают прогрессу и раскрытию все возможностей прогрессивного класса, Маркс взялся искать этот класс и обнаружил его в наиболее быстро растущей социальной группе своего времени, промышленных наемных рабочих, в пролетариате.
Нужно понимать, что на самом деле Марксу было накласть на несчастных эксплуатируемых. Если бы он считал, что заклание определенного количества пролетариев в день послужит делу прогресса, он бы ни минуты не сомневался. Если бы он посчитал, что прогрессивным классом являются… мелкие ростовщики, например, он бы спел дифирамбы им. Маркс был экстремальный прогрессист, а всякую этику, жалость к эксплуатируемым и любовь к униженным принесло во многом русское переосмысление марксизма. Так же нужно четко различать теоретические работы Маркса и политическую писанину.»

Читая подобные пассажи, нужно помнить и понимать, что в наше время полной и ничем не ограниченной свободы самовыражения, когда, перефразируя одного советского поэта, «пишут все, печатают всех, иногда печатают не тех», невозможно просто так вот взять и выразить обыкновенную мысль обыкновенными словами. Это будет выглядеть плоско, банально, это никого не заинтересует, читатель заскучает, затоскует, зевнет и ринется искать что-нибудь «погорячее». Сегодня надо непременно эпатировать публику – позадирать её, попинать в филейные места, ввернуть что-нибудь эдакое-разэдакое, нестандартное, неожиданное, парадоксальное, солененькое и с перчинкой. Стимулирующее, так сказать, процесс критического мышления. Все это вдвойне и втройне актуально в отношении не только «теоретических работ», но и «политической писанины». Поэтому, наткнувшись на утверждение о том, что «Маркс – экстремальный прогрессист, поющий дифирамбы мелким ростовщикам», которому «накласть на несчастных эксплуатируемых»,  вовсе не обязательно сгоряча хвататься за голову, возводить небу очи и ошарашено бормотать «как это, как это?». Нужно, опять же, понимать, что автор своими резкими формулировками и «экстремальными» характеристиками всего-навсего хотел, чтобы мы ещё раз, по-новому переосмыслили марксово идейно-политическое наследие, окинули его свежим, беспристрастным, незамыленным взором и, таким образом, получили мощный импульс к развитию коммунистического учения в современных условиях. И, поняв и осознав эту не совсем тривиальную задумку автора, вспомнить, что прогресс в марксизме, в отличие от буржуазной науки, всегда рассматривался не как поступательное, равномерное и прямолинейное движение от плохого к очень хорошему через просто хорошее, но как сложный, противоречивый, с многочисленными ответвлениями и отступлениями исторический процесс развития производительных сил, взимающий с человечества колоссальную дань – ресурсами, жизнями, моралью, совестью и т.п. неразменной монетой. Сам прогресс (или, как теперь модно говорить – «модернизация»), согласно марксистскому учению, начинается вместе с наступлением периода цивилизации, т.е. с разрушением первобытно-общинного коммунизма и возникновением классового общества, основанного на разделении труда. Отсюда проистекает противоречивый, антагонистический характер прогресса.  У Энгельса читаем по этому поводу:

«Так как основой цивилизации служит эксплуатация одного класса другим, то все ее развитие совершается в постоянном противоречии. Всякий шаг вперед в производстве означает одновременно шаг назад в положении угнетенного класса, то есть огромного большинства. Всякое благо для одних необходимо является злом для других, всякое новое освобождение одного класса - новым угнетением для другого»

Т.е. Его Величество прогресс является, по сути своей, игрой с нулевой суммой. Всякий выигрыш эксплуататора непременно оборачивается проигрышем, бедой для эксплуатируемого. Немногим «избранным» достаются сладкие вершки, а задавленному большинству – горькие, землистые корешки.

Энгельс далее отмечает, что такое положение противоестественно, ибо «Что хорошо для господствующего класса, должно быть благом и для всего общества, с которым господствующий класс себя отождествляет. Поэтому чем дальше идет вперед цивилизация, тем больше она вынуждена набрасывать покров любви на неизбежно порождаемые ею отрицательные явления, прикрашивать их или лживо отрицать, - одним словом, вводить в практику общепринятое лицемерие, которое не было известно ни более ранним формам общества, ни даже первым ступеням цивилизации и которое, наконец, достигает высшей своей точки в утверждении: эксплуатация угнетенного класса производится эксплуатирующим классом единственно и исключительно в интересах самого эксплуатируемого класса, и если последний этого не понимает и даже начинает восставать против этого, то это самая черная неблагодарность по отношению к благодетелям - эксплуататорам.».

Наша современная действительность полнится этим «общепринятым лицемерием», выплескиваясь наружу «покровом любви», как налитая до краев пивная кружка белой пеной. С раннего утра и до позднего вечера затюканного повседневными заботами обывателя со всех сторон, будто затравленного волка флажками, обкладывают навязчивой трепотней об «инновациях», «модернизациях», пятых, шестых и ещё черте каких «технологических укладах», которые вот-вот должны наступить, стоит только всем дружно поднапрячься, приобрести то-то, вступить туда-то, проголосовать за того-то, проделать то, что сказал Сам…  И попробуй только восстань против целой армии назойливых «благодетелей». Тут же попадешь в «экстремальные антипрогрессисты»…

Это насчет «Маркса прогрессиста». Что касается «дифирамбов», которые спел бы Маркс ростовщикам, окажись они с какой-то радости носителями прогресса, то любому мало-мальски знакомому с «политической писаниной» основоположников научного коммунизма достаточно лишь вспомнить, какими выразительными эпитетами прикладывали те купеческое сословие («паразиты» и «общественные тунеядцы» были ещё далеко не самые ругательные), чтобы раз навсегда отбросить даже гипотетическую возможность подобного дифирамбосложения. Ну и конечно, Марксу было совсем не «накласть» на того, кто «послужит делу прогресса». Во-первых, как мы уже отметили, «делу прогресса» по марксистской науке служат все общественные классы и прослойки, без исключения. Прогресс – дело общее. Различие, стало быть, состоит не во вкладе того или иного класса в развитие производительных сил (этот «вклад» попросту не поддается измерению), а в его положении в системе производственных отношений, в пирамиде господства. Так что сама постановка вопроса о том, кто более угоден «делу прогресса», а кто менее – противоречит духу и букве марксова учения.

Во-вторых, революционность пролетариата (его «прогрессивность») не была случайной чертой, которую ни с того ни с сего вдруг «обнаружил» Маркс. Она была следствием объективного хода развития капитализма,  острейших и неодолимых противоречий того самого прогресса промышленности, «невольным носителем» которого являлась (и до сих пор, к сожалению, является) буржуазия, и яростным фанатиком которого якобы был Маркс. Штука в том, что, в отличие от предыдущих общественных формаций, капитализм отнимал у низших, эксплуатируемых классов всякую возможность добиться улучшения собственной жизни, не оставляя подчас шанса даже на физическое воспроизводство:

«современный рабочий с прогрессом промышленности не поднимается, а все более опускается ниже условий существования своего собственного класса. Рабочий становится паупером, и пауперизм растет еще быстрее, чем население и богатство. Это ясно показывает, что буржуазия неспособна оставаться долее господствующим классом общества и навязывать всему обществу условия существования своего класса в качестве регулирующего закона»

Так описывает создавшуюся ситуацию «Манифест коммунистической партии».

Другое дело, что с переходом западноевропейского, а впоследствии и североамериканского капитализма в империалистическую фазу, западная буржуазия обрела новые рынки сбыта и новые армии бесправных рабов для эксплуатации. Благодаря этому наемные работники метрополии смогли получить часть прибавочной стоимости, извлекаемой от эксплуатации колоний, и, таким образом, стали не только жертвой, но и бенефициантом прогресса (уже в качестве активного соучастника имперского грабежа). Впрочем, как говорит ведущий одной популярной телепередачи, «это уже совсем другая история»…

Перейдем теперь непосредственно к теме отчуждения. Вот как видит автор неотчужденный труд:

«Если говорить просто, то представить себе отчужденный труд легко. Если вы с удовольствием не пойдете на работу (коли зарплату продолжат платить), значит, ваш труд отчужден. Он вам не нравится, и вы работаете ради зарплаты, из-под палки. Если вам труд сам по себе нравится, но достали отношения с начальством, вам не дают роста и т.д., и вы бы лучше бы перешли в другой коллектив – это тоже элементы отчуждения.
Что такое неотчужденный труд, представить себе так же легко. Когда вы занимаетесь любимым делом, попросту «играете» в свои игры, а вам еще и платят зарплату (т.е. ваши «игры» востребованы обществом как труд), значит ваш труд, как правило, не отчужден… Таким неотчужденным трудом могут заниматься ученые, деятели искусства, даже предприниматели иногда.»

Перед нами и в самом деле «простое и легкое» представление отчужденного труда: если работа нравится, делается в охотку и напоминает игру, то она неотчужденная, а если не нравится, выполняется по принуждению, без удовольствия – то отчужденная. В таком поверхностном, субъективном представлении об отчуждении труда есть, безусловно, немалая доля истины, хотя и к нему могут возникнуть вопросы:

Как быть с «занимающимся любимым делом» за хорошую зарплату физиком ядерщиком, занятым ну хоть в том же приснопамятном проекте Манхэттен? По всем вышеприведенным критериям его труд считается неотчужденным, а продукт его труда, тем не менее, отчуждается неподвластными ему силами и сбрасывается на голову сотням тысяч мирных людей, не причинивших ему лично никакого зла. А доктор Менгеле? Тоже ведь наверняка получал огромное удовольствие от своих «неотчужденных» занятий.

Возьмем наши дни. Вот играет человек в такую «востребованную обществом игру», как, к примеру, постановка киноопупеи «Утомленные солнцем - 48», сочиняет программу комплексной «десталинизации», или вдохновенно настукивает большим пальцем левой ноги нацистский пост в своем блоге, что тогда? Является ли такой труд неотчужденным? Работенка то, как ни крути, увлекательная, выполняется не по принуждению и, по крайней мере, в первом и втором случаях, весьма недурно оплачиваемая.

В марксизме понятие отчуждения связано с возникновением разделения труда, обмена и частной собственности. Обменивая продукты своего труда, т.е. овеществленный труд, человек отчуждает свой труд, теряет над ним контроль и, тем самым, попадает в зависимость от производимых им вещей. Единство человека и его труда в полной мере существует лишь в родовом строе, только при котором, по словам Энгельса, «на самом деле существует придуманная юристами и экономистами цивилизованного общества "собственность, добытая своим трудом",- последнее лживое правовое основание, на которое еще опирается современная капиталистическа собственность.»

Все последующие общественные формации уже в той или иной степени предполагают отчуждение человека от продуктов его труда, зависимость людей от некоей безличной силы, порождаемой отношениями частной собственности. При капитализме, в «гражданском обществе», отчуждение принимает тотальный характер: человек полностью утрачивает контроль над своими социально-экономическими обстоятельствами, которые буржуазная наука считает результатом действия так называемых «объективных законов экономики», действующих, подобно законам природы, независимо от человеческой воли. Уволенному работяге в ответ на недоуменный вопрос «а за что?» рассказывают про «невидимую руку», тычут в нос листок с «кривой Филлипса» и говорят: «Что поделать, братан, таковы законы рынка, уровень инфляции, панимашь, обратно пропорционален уровню безработицы, и ради ценовой стабильности надо было уменьшить число рабочих мест. Подожди чуток, точка С переедет в точку L, и все образуется – опять встанешь к станку. А что ты хочешь – альтернативы нет, все естественно, любой нобелевский лауреат тебе на пальцах объяснит».

Таким образом очевидно, что наемный труд и отчужденный труд - синонимы. Труд человека, работающего на чужого дядю (или на государство)  - заведомо ему не принадлежит, у него отчуждается. Но и капиталист, владелец средств производства, не свободен от отчуждения. И он не хозяин собственной судьбы  - над ним также довлеют силы материального богатства и неконтролируемые «объективные законы». Сегодня он на коне, а завтра может обанкротиться, вылететь в трубу, а то и оказаться за решеткой, как Мэдофф или Ходорковский. Труд в несвободном, основанном на подавлении и эксплуатации обществе не может в принципе быть неотчужденным, свободным.

То, что автор статьи «О коммунизме» подразумевает под неотчужденным трудом есть на самом деле определенная разновидность деятельности, которую принято лицемерно называть «творческим трудом». Это, как правило, некий набор привилегированных занятий, чистых, непыльных, физически необременительных и сравнительно неплохо оплачиваемых, в основном за государственный счет, связанных с обслуживанием нужд власти и правящих классов. Он наличествует в каждом обществе с незапамятных времен: «ученые, деятели искусства, даже предприниматели иногда». Короче, творческая интеллигенция плюс «иногда» предприниматель Прохоров, курирующий элитную проституцию, биатлон и право-либеральную политику. Разумеется, каждый волен называть подобные синекуры обителью «неотчужденного труда» или как-нибудь ещё, покрасивее – сути дела это не меняет. Хуже, когда этот «неотчужденный труд» начинают безбожно фетишизировать, объявлять чуть ли не «солью Земли», залогом всех и всяческих благ, в первую голову, разумеется, «прогресса»:

«Отчужденный труд – обычная форма труда при капитализме. Неотчужденным трудом занимается очень малая доля людей, которых я назвал выше, а основная масса тянет лямку. Но именно за счет этого неотчужденного труда и осуществляется весь прогресс. Рывки тех или иных обществ, как то СССР первой половины XX-го века и некоторого времени после Войны, Японии в 60-70-е годы (за счет особой системы «некапиталистических» отношений найма и организации производства) и т.д. произошли за счет того, что доля неотчужденного труда сравнительно выросла. Неотчужденный труд на порядки более производителен и инновационен, чем труд отчужденный.»

Как все-таки нелегко и непросто быть сторонником социализма и коммунизма! Чуть запутался, шажок-другой не туда сделал – и тут же увяз по горло в тухлой трясине пошлейших заблуждений буржуазной идеологии. И это несмотря на самые благие намерения, на воспевание СССР и Японии 60-70 годов... Истина – она ведь одна, а глупостей превеликое множество, пир плюрализма сплошной. И вот уже коммунист на полном серьезе заговорил о «некапиталистических отношениях найма», высокомерно противопоставил избранную «малую долю людей», занятую сверхтворческим и сверх производительным «неотчужденным трудом», серой и туповатой «основной массе», которая «тянет лямку» и к «прогрессу» никакого отношения не имеет. Естественно, что просто не мог не прозвучать вдохновенный гимн «инновациям». Здравствуй Сколково, я твой тонкий голосок!

Всем хорошо известно, что производство в современном мире носит общественный характер. Уровень развития производительных сил сегодня таков, что ни о каком герое-одиночке, ученом ли, предпринимателе ли, «своим трудом» создающим некий «уникальный продукт», не может быть и речи. Все виды труда жестко взаимосвязаны и взаимообусловлены, а их разделение на «более полезные» и «более производительные» порождено неравенством в доступе к продуктам производственной деятельности, основной причиной которого является частная форма присвоения прибавочной стоимости.

Абсурдность попыток выделить из единого общественного труда, неизбежно в условиях капитализма остающегося отчужденным, особые, чуть ли не самоценные и самодостаточные виды деятельности, являющиеся будто бы по природе своей неотчужденными и «творческими», не трудно обнаружить и без помощи мудреного понятийного аппарата диалектического материализма. Достаточно приглядеться к тому, что происходит на самом деле, а не в рекламных проспектах «монстров продаж» от «модернизации».

Прежде чем «ученый-инноватор» окажется в своем кабинете и начнет заниматься своим охрененно производительным трудом, двигая вперед дело прогресса, ему надо утром проснуться в собственном доме, покушать, сходить, пардон, в туалет, потом как-то добраться до «центра инноваций» - т.е. воспользоваться плодами труда, преимущественно самого примитивного, совсем не инновационного, выполненного теми самыми мудаками, которые «тянут лямку». Затем, уже трудясь в поте лица на благо модернизации, этот самый ученый будет использовать кучу всякого оборудования, которое хоть и инновационное, но собрано зачастую с применением дешевого, монотонного, отчужденного (вероятно и детского) труда где-нибудь в Юго-Восточной Азии. Ученый будет пользоваться массой знаний, выработанной человечеством, в том числе и в те далекие времена, когда ни о каких «инновациях» и слыхом не слыхивали. Т.е. даже чисто внешний, обывательский взгляд с позиции обыкновенного здравого смысла убедительно показывает нам, что  так называемый «неотчужденный творческий труд», который, дескать, более «производителен», чем труд отчужденный, и которому якобы мы все обязаны плодами прогресса – есть не более чем очередная мистификация, ловко сработанная буржуазной идеологией, результат, если воспользоваться словами Маркса, «представления вещей в извращенном виде».

Нас, бывших советских людей, когда-то давно учили, что «все профессии нужны, все профессии важны». Конечно, молодежь в СССР мечтала о науке, о космосе, об искусстве и спорте высших достижений, но официальным и общепринятым считалось уважение к любому виду общественно-полезной деятельности, вне зависимости от образования и квалификации. Тем не менее, и при советском социализме сохранялось (и постоянно воспроизводилось уже в условиях огосударствления средств производства) «порабощающее человека подчинение его разделению труда»: господство умственного труда над физическим, квалифицированного над неквалифицированным, управленческого над подчиненным.

Большевики, приступая к грандиозному проекту строительства нового справедливого общества без эксплуататоров и эксплуатируемых, в котором «последние станут первыми» (а значит, исчезнет и размежевание на «первых» и «последних»), прекрасно отдавали себе отчет во всей серьезности проблемы противоположности различных видов труда и, вслед за Марксом, полагали, что полностью решена она будет лишь с наступлением «высшей фазы коммунизма» - «когда труд перестанет быть только средством для жизни, а станет сам первой потребностью жизни; когда вместе с всесторонним развитием индивидуумов вырастут и производительные силы и все источники общественного богатства польются полным потоком». Владимир Ильич Ленин видел в существовании разделения труда основное препятствие на пути общественного равенства и окончательного отмирания государства:

«Экономической основой полного отмирания государства является такое высокое развитие коммунизма, при котором исчезает противоположность умственного и физического труда, исчезает, следовательно, один из важнейших источников современного общественного неравенства и притом такой источник, которого одним переходом средств производства в общественную собственность, одной экспроприацией капиталистов сразу устранить никак нельзя»

Разумеется, большевики вовсе не собирались сидеть сложа руки в ожидании, пока «высшая фаза коммунизма» наступит сама собой, богатства «польются полным потоком» а каждая кухарка научится управлять государством, писать приложения для айфона и запускать адронный коллайдер. Они имели самые твердые намерения строить коммунизм с тем народом и в тех условиях, которые имелись в наличии, т.е. в отсталой, голодной, разоренной войнами стране с катастрофической неграмотностью и разрушенной промышленностью. Они прекрасно сознавали, что новой власти придется воспользоваться услугами буржуазных спецов – управленцев, военачальников, инженеров, «творческой интеллигенции» и т.д. и т.п. А этих редких и ценных кадров можно будет привлечь, только лишь создав им исключительные, привилегированные условия, простимулировав их в том числе и материально, ибо «за зарплату рабочего» они вряд ли согласятся сотрудничать с властью «плебеев». Никаких иллюзий на сей счет большевики не питали – эту породу людей они знали не понаслышке…

Необходимо было обеспечить, чтобы привлеченные на службу рабоче-крестьянской власти буржуазные интеллигенты не смогли злоупотребить своими привилегиями и не превратились бы в особую касту, противопоставившую себя остальному обществу. Для этой цели предполагалось применить «нормы буржуазного права» - «строжайший контроль со стороны общества и со стороны государства над мерой труда и мерой потребления». Новизна состояла в том, что осуществлять такой контроль, применять право, т.е выступить в роли «эффективного менеджера», должно было не буржуазное государство чиновников, а сами трудящиеся, организованные в «отряды вооруженных рабочих».

В реальной жизни взаимоотношения победившего пролетариата с представителями «неотчужденного труда» оказались, мягко говоря, не совсем такими, какими их рисовала теория. У Михаила Афанасьевича Булгакова, 120-летие которого не так давно отметил российский народ во главе с творческой интеллигенцией, в повести «Собачье сердце» есть замечательный эпизод, изображающий неудавшуюся попытку молодой советской власти заставить буржуазного специалиста соблюдать нормы права и проконтролировать его «меру труда и потребления». «Отряд вооруженных рабочих» (делегаты общего собрания жильцов) во главе с товарищем Швондером заявляется в роскошную квартиру профессора Преображенского – светила мировой медицины, занимающегося инновационными разработками в области биотехнологий. Представители рабочей демократии в весьма деликатной, несмелой форме просят ученого, проживающего с прислугой в семи комнатах, соблюдать «меру потребления» и «добровольно, в порядке трудовой дисциплины, отказаться от столовой». Светило связывается с высоким начальником, которому, по всей видимости, оказывает «платные медицинские услуги», и, изрядно поглумившись над посетителями («кто на ком стоял», «я не Айседора Дункан», «я не люблю пролетариата»), за шкирку выпроваживает их восвояси.

Эта на поверхностный взгляд смешная сцена на самом деле исполнена пронзительного трагизма. На какой-то паре-тройке страниц Булгакову удалось сжато, безжалостно-правдиво показать закат диктатуры пролетариата, её унизительное поражение от «Союза Меча и Орала» - коалиции буржуазной интеллигенции с партбюрократией. Спустя семь лет после свершения Великой рабоче-крестьянской революции, «культурный капитал» Преображенских в спайке с административным ресурсом «Петров Александровичей» стирает в порошок жалкие остатки прямой власти трудящихся. Швондер и его друзья с самого начала выглядят обреченными в этой «схватке», они, собственно, уже и не ведут себя как представители диктатуры, которая может и обязана диктовать и подавлять. Они не арестовывают самовластного партократа за саботаж и контрреволюционную деятельность, не требуют, как были бы должны, от обнаглевшего буржуя-«инноватора» «строжайшего соблюдения норм труда» - чтобы тот немедленно прикрыл свой жульнический бизнес, и вместо пришивания блядям, обслуживающим «новую аристократию», обезьяньих яичников, занялся бы своим прямым делом – поправкой здоровья пролетариата, истощенного войнами и разрухой (реальной разрухой, а не той, которая якобы «в головах» - с головой у простых людей в те времена, в отличие от нынешних, все было в порядке). Ах, господин профессор «не любит пролетариата»? Так пусть трудится под чутким надзором «вооруженных рабочих», те ему живо объяснят, кого надо, а кого не надо любить.

Но рабочие уже не в состоянии требовать, они лишь униженно просят высокое научное светило «поделиться» с народом кусочком своих привилегий, а в противном случае робко грозятся жалобой в «высшие инстанции». Точь-в-точь как современные российские «жертвы бандитского капитализма».

Обидно, конечно, что такая сцена-предупреждение вышла из-под пера ненавистника рабочих и биологического антикоммуниста, а не пролетарского писателя. Вдвойне обидно за то, что в рамках соцреализма ничего подобного и не могло быть написано. Не под такие сюжеты этот метод был заточен…

Диктатуре партбюрократии, пришедшей на смену государству диктатуры пролетариата, удалось не только приручить старую буржуазную интеллигенцию и заставить её служить народу, но и вырастить несколько поколений новой, рабоче-крестьянской интеллигенции. «Творческих профессионалов», занятых «неотчужденным трудом», окучивали не безвозвратно канувшие в лету «отряды вооруженных рабочих», а куда более мощные и жизнестойкие институции: бериевские шарашки, разнообразные творческие союзы и тотальный бюрократический надзор с дотошным влезанием «компетентных товарищей» в каждую цифру, букву и мазок – та самая «Великая советская цензура», о которой сегодня с ностальгическими всхлипами любят повспоминать «патриоты-государственники» и даже леваки.

Триумфальным итогом всей этой «отеческой заботы партии и правительства» о трудовой интеллигенции явился их совместный поход против советского социализма в годы Перестройки. Трагедия «Собачьего сердца», ставшего к тому времени настольной книгой всякого уважающего себя работника умственного труда, повторилась в виде фарса…   

Сегодня, когда в условиях глобализированного капитализма весь мир фактически превратился в «одну контору и одну фабрику с неравенством (вопиющим) труда и неравенством (вопиющим) оплаты», лживость и лицемерие рассуждений о наличии каких-то особенных, «прогрессивных», «инновационных», «творческих», «неотчужденных» видов человеческой деятельности, которые якобы обладают некой имманентно им присущей «сверхвысокой производительностью» и «добавленной стоимостью» и которые, поэтому, надо во что бы то ни стало «развивать» - видны невооруженным глазом. В реальности не существует никакого «творческого» труда, противостоящего «нетворческому», нет никакой самоценной инновационной деятельности, осуществляемой в противовес «антиинновационной», т.е. тормозящей какое-то там «развитие». В настоящей, а не изолганной и мистифицированной буржуазными идеологами жизни, существует единый процесс производства общественного богатства, в котором господствуют отчужденный наемный труд, частная форма присвоения и многоступенчатая иерархия видов деятельности, начиная с самых тяжелых и низкооплачиваемых и заканчивая относительно легкими и высокооплачиваемыми, причем последние существуют на счет эксплуатации первых. Среди привилегированных занятий числятся и так называемые «творческие профессии», представители которых являются по сути дела самыми обыкновенными чиновниками, находящимися на содержании у капитала (или буржуазного государства). Законы монополистического капитализма одинаковы для всех. Если в промышленности и в сельском хозяйстве давно уже не осталось места для кустарей-одиночек и «крепких хозяев»-кулаков, то тоже самое можно сказать о науке, искусстве, литературе и т.п. «творческих» родах деятельности. В обществе, где всё продается и всё покупается, где господствует тотальная, всепроникающая коммодификация, где все, в том числе рабочая сила, является товаром, имеющем рыночную цену, ни о каком «свободном творчестве» не может идти речи. Причем, если в так называемых «нетворческих» областях, связанных с производством материальных благ или жизненно важных услуг, человек, даже продавая себя, пусть и опосредованно, через механизм рыночного обмена, все-таки приносит другим людям пользу, то о «творцах» такое можно сказать далеко не всегда. Значительная их часть, занятая в индустрии развлечения, СМИ, в гуманитарных и общественных науках, производит тот самый лицемерный «покров любви» - «ложное сознание», позволяющее тонкому паразитическому слою господствующих элит навязывать себя, свои интересы и свой убийственный «мировой порядок» огромному большинству населения планеты.   

Всеобщая продажность, проституированность так называемых «творческих профессий» в наше время уже стала общим местом, её всячески выпячивают, ей принято гордиться и восхищаться. На состоявшемся недавно в Сталинграде собрании российского правящего класса, где Путин объявил о создании «Народного фронта», популярная певица Надежда Бабкина в порыве восторженного энтузиазма поведала собравшимся, что новая идея «лидера нации» её «возбуждает» и хотела задать Лидеру «один единственный вопрос». Путин пренебрежительно оборвал звезду эстрады: «Можете не продолжать. Я знаю Ваш вопрос: Сколько?». Зал встретил «шутку» премьера веселым смехом и бурными овациями. Кто-то скажет – «Ну то же Бабкина, дешевая попса, что с неё взять». Да попса. Но вот не попса, вот некий профессор-филолог продает свой бесценный научный труд. Читаем:  «Методология анализа и интерпретации вербальных и невербальных средств коммуникации может быть полезна специалистам МВД, ФСБ, службам разведки и контрразведки, чья профессиональная деятельность так или иначе связана с идентификацией личности». Отметим, что в списке «потенциальных клиентов», которых сей знатный деятель науки намерен осчастливить своим нетленным творением, спецслужбы прочно и с большим отрывом занимают первое место. И лишь после заманчивого бизнес-предложения компетентным инстанциям, с плохо скрываемым пренебрежением добавляется: «есть надежда, что книга найдет своих читателей в вузовской аудитории, прежде всего среди преподавателей и студентов». Надежды юношей питают, отраду старцам подают… Порадуемся и мы за ученого-гуманитария, задрав штаны бегущего продаваться репрессивным органам буржуазно-рабовладельческого государства.

В современном мире по настоящему свободное и прогрессивное творчество возможно только на основе полного разрыва с господствующей системой общественных отношений, с капитализмом. Лишь беспощадная критика буржуазных порядков и стоящих за ними эксплуататорских, паразитических классов, решительный и бескомпромиссный призыв к свержению этих порядков, борьба с ними и солидарность с их жертвами могут принести человеку бесценную радость истинного, неотчужденного творчества и сделать его труд полезным для общества.

Критика потребительства («потреблядства»)  - одно из излюбленных занятий прогрессивной левой мысли. Впрочем, и правой тоже. Нетрудно понять, почему. Потребительство – как бы внешняя сторона капиталистической действительности, её привлекательная, красочная витрина. Чтобы критиковать, скажем, капиталистическое производство (вне которого, как известно, не может быть никакого потребления), нужно хотя бы немного, хотя бы поверхностно разбираться в законах экономики, финансах, рынках, что-то почитать из политэкономии, полистать «Капитал», поглядеть новости на канале РБК. С потреблением все куда легче. Все мы ходим по магазинам, заскакиваем на вещевые развалы, всякие Лужники-черкизоны, видим и слышим по 500 раз на дню рекламу – купаемся, так сказать, в океане «товарного изобилия», пуская ртом и носом тепловатые струйки соленой воды. В процессе возникают, просто не могут не возникать, разнообразные мысли, вертящиеся вокруг извечных проклятых вопросов – «А зачем я это купил?», «А что я буду с этой штукой делать?», «А где это продается дешевле?» и т.п. В наиболее продвинутых головах череда подобных вопросов неким причудливым образом трансформируется в теоретические обобщения и художественные образы. В результате выходят статьи, и даже целые фолианты, доверху набитые перлами антипотребительской мудрости.

Публика, пишущая и обсуждающая потребительские проблемы, относится, как нетрудно догадаться, к относительно преуспевающим, привилегированным слоям населения. Грубо говоря, у неё водятся кое-какие денежки, пенёнзы, которые можно потратить, чтобы потом помучаться и порефлексировать на данную тему. Тут вам не опустившиеся, деклассированные и отчаявшиеся персонажи «На дне», рвущие на груди грязную рубаху и стреляющие рубль на опохмелку, а скорее уж гордая и независимая героиня «NO LOGO», брезгливо кидающая в переполненную супермаркетную коляску очередной «совсем не нужный» ей предмет с враждебным логотипом на упаковке.

В общем, как ни крути, а получается, что в потребительстве кроется корень всех бед современного «потребительского» общества. Почему так? А потому, что оно является «отчужденным». Что это означает? Это означает то, что пишет автор статьи «О Коммунизме»:

«Современный человек «цивилизованного» общества лишь в малой степени потребляет вещи как вещи, а в основном потребляет вещи как символы. Это и есть отчуждение потребления»    

Т.е. все предельно просто и ясно. Допустим Вы – «современный человек цивилизованного общества». Сели Вы за стол, достали из буфета булку, намазали её маслом и, благословясь, «потребили». При этом Вам только кажется, что Вы съели, т.е., пардон, потребили булку с маслом, а на самом то деле всунули Вы в рот вовсе не булку никакую, а её символ. Ну и, естественно, в процессе поглощения символа произошел акт отчуждения. То ли едока от булки, то ли булки от масла, то ли едока и булки от их субъективности – не столь уж и важно. Главное, случилось что-то крайне неприятное, отвратительное и постыдное, нечто такое, с чем ни один прогрессивный левый смириться не может. 

Очевидно, что товарищ, написавший «О Коммунизме», находится под влиянием творчества Жана Бодрийяра, его учения о «гиперреальности», «симулякрах» и «символическом обмене».

Редкая птица долетит до середины Днепра. Редкий левак эпохи «постиндустриализма» сумеет разгрызть марксисткую науку, не подавившись по ходу дела сложной и весьма путанной терминологией французского неомарксиста постмодернистской ориентации. Я нисколечко не хочу приуменьшить всемирно-историческое значение высокоумной бодрийяровской социологии и желаю всяческих благ поклонникам его философии, но мне все-таки иногда кажется, что у некоторых левых товарищей знакомство с учением Бодрийяра вызывает определенную путаницу в головах. Такая штука, как «символическая стоимость» вещи, безусловно, имеет место быть. Люди приобретают вещи не только ради их потребительной стоимости, но и из соображений статуса, престижа, чтобы «быть как все», или, наоборот, чтобы «не быть как все». Это понятно. Такой тип потребления существовал испокон веков, точнее, с возникновением более-менее развитых форм общественного неравенства, когда знать стала украшать себя и своих близких всякими побрякушками из драгметаллов, пить и кушать из дорогой посуды и т.д. и т.п. Непонятно только, зачем городить вокруг этого старинного явления целый научно-понятийный огород, менять местами базис с надстройкой, бередить душу всякими «симулякрами» и «несамотождественными феноменами» чтобы, в конце концов, прийти к малоутешительному выводу об «утрате реальности» и неминуемой смерти, как последнему прибежищу этой несчастной реальности. Что это нам дает? Кому от этого легче? Что со всем этим делать, как бороться, в какую лужу идти топиться?

Вот человек приводит примеры «символического потребления». Одни пример другого хлеще:

«Когда советскому чиновнику нужно было, поменяв кресло менять шапку (пыжика на бобра и т.д.) – это символическое потребление. Когда американец, изменив социальный статус не особо то и существенно, должен поменять район проживания, автомобиль, дом и магазины, в которых он покупает – это символическое потребление. Когда потребитель покупает новый телевизор и выбрасывает старый, хотя не понял и 10-й доли всех «инновационностей», которые расписаны в рекламе, а старый работает превосходно – это символическое потребление»

Бедные советские чиновники! Сам их частенько ругаю, но нельзя же все грехи этого бренного мира на них валить. Вот и «символическим потреблением» они, оказывается, злоупотребляли. Да ведь в наших климатических условиях хорошая зимняя шапка – не символ вовсе, а предмет первейшей необходимости! Без неё мозги отморозить можно, если конечно таковые имеются. Меньше надо всяких Войновичей читать…

Да, в советском обществе существовали символы карьерно-материального преуспевания: черная «Волга», черная икра, парная осетрина, пыжиковая шапка, дубленка, дача в Барвихе. Но все эти замечательные вещи обладали вполне осязаемой «потребительной стоимостью» - «Волга» была мощнее и комфортнее «Жигулей» и «Запорожцев», черная икра – вкуснее и питательнее красной или баклажанной, к тому же более редкий в природе продукт, про дачу и дубленку, думаю, нет смысла говорить. Т.е. те, кто стоял выше в общественной иерархии, пользовался привилегиями: сытнее кушал, быстрее и удобнее ездил, красивее одевался, просторнее жил. А символы, они да, важны, разумеется, но лишь как увенчание всего остального.

Аналогично и «американец» - получив более высокооплачиваемую работу, переезжает в богатый район, где качественнее инфраструктура, чище воздух, «меньше черных» (извиняюсь за неполиткорректность). Потерял работу, лишился дохода – отдай загородный дом банку и дуй в социалку, в Гарлем. Какие уж тут «символы»…

Дальше читаем ещё более странные рассуждения:

«Говорят, что Абрамович гад покупает яхты и клубы. Но никто не спрашивает, нужны ли лично Абрамовичу эти яхты и клубы»

Верно, никто не спрашивает. Раз человек покупает, значит надо ему. Что ж, начать приставать к Абрамовичу с ножом к горлу что ли: «Роман Аркадьевич, зачем Вам лично нужна эта яхта? Возьмите лучше байдарку «Салют», поставьте на неё моторчик «Ветерок» и плавайте себе на здоровье – эффект тот же будет».

Нет, говорят нам, спросить то необходимо, так как Абрамович – никто иной, как жертва отчуждения и символического потребления. Он на самом деле не хочет ничего такого из ряда вон выходящего приобретать. Его к этому принуждают. Кто? А вам не ясно разве? Система конечно:

«Социальная система заставляет его подтверждать статус раз за разом. Тут не только отчуждение потребления, но непосредственно с ним связанное отчуждение от людей. Сам капитал Абрамовича, его социальная позиция вынуждают его повышать свой статус в конкретном направлении, а именно втереться в западные элиты, в наиболее статусные группы этих элит, а именно британские. Он покупает футбольный клуб, хотя возможно ненавидит футбол всеми фибрами души, или возненавидел после того, как ввязался во всю подноготную. Он отирается в лондонских гостиных и престижных клубах, хотя ему, возможно, смотреть тошно на этих чопорных британцев, чужих и неприятных людей. Он бы в миллион раз с большим удовольствием попил бы водки со старым сибирскими дружбанами-урками, но всего этого ему нельзя, ибо тот институт, в который он вляпался, предлагает только очень жесткие статусные позиции. Шаг вправо, шаг влево – расстрел»

Тут остается только содрогнуться и пустить горькую слезу. Бедный Абрамович! Совсем замучили парня! Заставляют покупать «Челси», в клубах элитных отираться с чопорными британцами, яхты дурацкие всовывают, ещё немного – глядишь и расстреляют…

 В то время как душой то он там далеко-далеко – в Сибири, кушает водку с «дружбанами-урками». Узнику отчуждения страдальцу Абрамовичу автор «О Коммунизме» противопоставляет старых добрых «капиталистов американского типа», которые, якобы, «вовсе не стремились покупать яхты и футбольные клубы» и «вообще жили сравнительно скромно, и именно потому, что их труд был неотчужден». Предлагает для пущей убедительности перечитать трилогию Драйзера «Финансист, Титан, Стоик».

Безусловно, капиталисты 19-го века были иные, нежели нынешние. Ведь и капитализм был тогда другой – он лишь начинал приобретать черты государственно-монополистического, в нем ещё сохранялся немалый созидательный потенциал, он ещё не был вдоль и поперек зарегулирован и задетерминирован, он предоставлял место «частной инициативе», «здоровой конкуренции», «крепкому хозяину» и всякого рода волкам-одиночкам. Но я бы трижды поостерегся утверждать, что «труд» тогдашних капиталистов был «неотчужден». И тем более иллюстрировать такое утверждение примером героя известной драйзеровской трилогии, Фрэнка Каупервуда. Смею предположить, что если сравнивать отчужденность Каупервуда и Абрамовича, то сравнение выйдет отнюдь не в пользу первого. Характеристика, которую автор разбираемой нами статьи дает Абрамовичу – «Он отчужден от людей, ибо вокруг него, как правило, чужие, неприятные ему люди, перед которыми он должен постоянно подтверждать свой статус», явно притянута за уши, она гораздо лучше подходит как раз драйзеровскому персонажу. Абрамович не так уж и отчужден от людей. Его любят болельщики лондоских «пенсионеров», любавические хасиды, жители Чукотки, да и немало русских людей, в частности поклонники ЦСКА, относятся к нему с симпатией. Вспомним, любил ли кто-нибудь Каупервуда? Вряд ли. Это, по сути, такой сам по себе - герой, хищник в джунглях «гражданского общества», экстремальный эгоист, всем своим нутром устремленный к достижению той максимальной «свободы», каковая только и может быть в буржуазном обществе – т.е. высшей степени господства. Жизненным девизом Фрэнка Каупервуда могли бы стать строки «Гимна» Айн Рэнд:

«Live for yourself...there's no one else
More worth living for
Begging hands and bleeding hearts will only cry out for more»

Скажете, мол Абрамович тоже эгоист и хищник. Хищник, да, но хищник не только прирученный и выдресссированный, но и выкормленный, и выросший в неволе, в вольере цирка, под названием «российский капитализм». А капитализм, как известно, капитализму рознь. Капитализм «вообще», как понятие, как совокупность неких абстрактных признаков – частная собственность, наемный труд, господство товарно-денежных отношений и т.п. -  да, существует в теории, но в жизни, на практике мы имеем дело с исторически-конкретным содержанием и вполне осязаемыми формами данной общественной формации.   

Давайте же, товарищи, не будем забывать, что наш родной россиянский капитализм ещё очень и очень молод и незрел. Он лишь едва-едва вылупился из кокона загнившего советского партноменклатурного социализма, хотя, несомненно, его развитие сильно ускоряет вписанность в глобальную капиталистическую систему, помощь и поддержка «цивилизованного сообщества». Да, все мы любим клеймить наш капитализм последними словами, проклинать «антинародный режим», «свободный рынок», «компрадорскую псевдоэлиту», отсутствие «социальной защищенности», упрекать народ за его «пассивность», при этом утверждая, что он «ненавидит олигархов», искать то там то тут признаки грядущей революции или реставрации СССР. И, в общем, наверное, правильно делаем, что клеймим, упрекаем и ищем. Хотя бы потому правильно делаем, что чем же нам ещё остается заниматься? Но, предаваясь этой полезнейшей деятельности, надо отдавать себе отчет в некоторых характерных особенностях того общественного строя, который мы все так не любим и который так хотим заменить на строй более достойный всех нас и нашей великой Родины.

В чем здесь фишка? Она в том, что если в смысле капиталистического базиса у нас все вроде бы нормально, «как у людей» - частная собственность на средства производства, наемный труд, банки, биржа и т.п., то в плане надстроечки мы все ещё сильно запаздываем. Здесь пережитки советского прошлого, с его идеалами солидаризма, равенства, коллективизма, общностью интересов (по крайней мере декларируемой общностью) рабочего и высшего начальника и т.п. признаки совковой отсталости ещё очень живучи и во многом определяют нашу жизнь. Наш правящий класс лишь только-только начал отращивать себе подобающее ему сознание, в частности допер наконец до той несложной истины, что настоящий буржуй, живя в огромной и богатой стране, должен грабить не только свой народ, но и о чужих не забывать. По рогам получил Саакашвили, полным успехом увенчались газовые войны с Белоруссией. Думаю, в данном аспекте следует с оптимизмом смотреть в будущее. Наши милиционеры, наконец-то ставшие «господами полицейскими», все ещё продолжают жить за счет обирания подопечных граждан, будто в каком-нибудь Чикаго начала прошлого века. В наших городах пока так и не развился «цивилизованный рынок жилья», поэтому в них все ещё нет районов, где «приличному человеку» появляться не рекомендуется. Наша система образования лишь только начинает превращаться из отсталой совковой уравниловки в то, чем ей подобает быть: инструмент классово-сословной сегрегации и трансформации неравенства имущественного в неравенство культурное и духовное.

Когда либеральные (и многие левые) критики путинского режима обличают «феодально-мафиозный» характер сложившегося в РФ строя, жалуются на отсутствие «нормальной конкурентной среды», «настоящей демократии, защищающей частную собственность», то они во многом правы. Посмотрите, как красиво и убедительно пишет Андрей Пионтковский:

«не может быть никаких творческих импульсов в созданной «реформаторами» мертвой, не имеющей ничего общего с конкурентным рынком среде, где вся вертикаль от альфа-Цапка всея Руси до участкового полицая набухла воровскими общаками, закупорившими все социальные лифты».

Но истина заключается в том, что иного капитализма у нас нет и быть не может – история не позволит выстроить его по столь милым сердцу демократов западным лекалам. История ведь не театр на Таганке, в ней невозможно поставить условные декорации и под руководством умелого режиссера разыграть выбранный сюжет – хоть «Гамлета», хоть «Десять дней, которые потрясли мир». Во всяком случае, это невозможно пока люди не стали сознательно творить свою коллективную жизнь, пока они отчуждены от неё, а их судьбами заправляют «объективные законы развития». Западный капитализм, тот который есть в реальности, вырос из столетий рабства и угнетения, из истребительных тридцатилетних и столетних войн, из огораживаний и геноцидных империалистических походов. На кровавую пасть общества «войны всех со всеми» сперва набросили жесткий намордник «правового государства», создав «гражданское общество», а затем всунули в неё через этот намордник сочную кость «государства благосостояния». Получился прирученный зверь «цивилизованного капитализма с человеческим лицом». Но зверь все равно остается зверем. Сегодня даже такие «добрые» и «благополучные», почти что «социалистические» страны, как Дания и Швеция, активно и с удовольствием участвуют в бомбежках ничего им плохого не сделавшей Ливии. Хотя никаких «общаков» с Цапками там вроде бы нет, полицаи взяток не берут, с «творческими импульсами» дело обстоит замечательно и «социальные лифты» работают исправно – ездят себе то вверх, то вниз.

Стоит ли российским трудящимся, безвольно плетясь за своей «либеральной» буржуазией, продолжать неуклюжие попытки выбраться на «магистральный путь», копировать чужие судьбы и нравы или (что, по сути, то же самое), запасясь терпением, лет 500 строить вместе с «патриотически настроенной» буржуазией свой «национально-ориентированный» капитализм, основанный на «исконных ценностях»?

Пресловутый Моисей, которым в Перестройку прожужжали нам все уши, сумел таки вывести советских людей из социалистического «Египта», но до обетованного края «цивилизованного» капитализма довести не сумел. Так и таскаемся по пустыне – ни туда ни сюда. Ведомым было бы неплохо взбунтоваться и изменить маршрут следования, тем более что в настоящем, не фараоновском Египте - революция...