Развернувшийся на наших глазах политический кризис путинского режима вновь возродил в обществе интерес к теме «демократии». Как раз вовремя подоспела статья нового автора Лефт.ру Игоря Андреева под названием «Фальшивая демократия». Статья интересна тем, что, наряду с содержательной, и в целом, верной критикой буржуазной формы демократии, в ней присутствует ряд идеологических клише, т.н. «общих мест», весьма характерных для отношения российских лево-патриотов как к проблемам демократии вообще, так и к демократии буржуазной, в частности.

Автор абсолютно верно подчеркивает классовый аспект буржуазной демократии, являющейся на сегодняшний день преобладающей формой господства класса владельцев крупной и крупнейшей собственности во всем мире. Он обоснованно указывает на то, «что демократию нельзя рассматривать вне классовых интересов, идеологии, исторических обстоятельств», и справедливо упрекает буржуазных идеологов и пропагандистов за их попытки представить свою диктатуру в качестве «власти народа», демократии «вообще».

С Игорем Андреевым следует, безусловно, согласиться и в том, что касается его утверждений об упадке современной буржуазной демократии, носящей все более управляемый, манипулятивный и отчужденный характер. В самом деле, оставаясь вроде бы «плюралистической» по форме, демократия в наиболее развитых империалистических государствах практически никак не выражает интересы простого народа и уже давно превратилась в инструмент подавления господствующим меньшинством воли огромного большинства трудящихся. Объективные причины этого процесса кроются даже не столько, как пишет автор, в «совершенствовании техники манипуляции», сколько в закономерном ходе развития капитализма и империализма.

Разнообразие политических партий, многопартийность, посредством которой буржуазия наиболее развитых империалистических стран осуществляет свою диктатуру, является производной от характера самого капиталистического способа производства, основанного на конкуренции, рынке и постоянной борьбе за перераспределение собственности между различными группировками господствующего класса. Объективный процесс усиления общественного характера производства, ведущий к постепенному отрицанию конкуренции и замены её монополией, к концентрации собственности в руках немногих «избранных», неизбежно выхолащивает саму суть буржуазной многопартийности, превращая её в пустую обманку, в фальшивую декорацию, за которой узкий круг представителей «элит», т.н. «технократы», планируют и осуществляют политику в интересах крупнейшего капитала.

Все это, разумеется, верно. Несколько более спорные моменты в статье Андреева связаны с его определением правящего сегодня в РФ режима как «колониальной демократии». Само это понятие, насколько мне известно, было запущено в оборот ныне покойным «философом» Александром Зиновьевым в связи с т.н. «оранжевыми революциями» на постсоветском пространстве. Зиновьев, в присущей ему довольно «свободной» манере рассуждал о «слабости» демократии в постсоветских республиках, в частности на Украине, и объяснял эту «слабость» тем, что эта демократия не являлась результатом «естественной эволюции» страны, а якобы была привнесена «извне» - отсюда эпитет «колониальная» и противопоставление её «нормальной», «суверенной» демократии. С научной точки зрения это понятие весьма скверно обосновано (таким способом буржуазную демократию в любой стране вне империалистического мира можно назвать «колониальной») и используется преимущественно в нашей правоконсервативной публицистике.

Из этой самой некритически воспринятой Андреевым «колониальной демократии», видимо проистекает и такой не совсем приятный момент, как нарочитая гиперболизация, демонизация путинского режима, столь характерная для нашей т.н. «желтой левой». Чересчур часто, даже назойливо, употребляется вырванное из исторического контекста слово «фашизм», делаются огульные обобщения и весьма сомнительные утверждения типа:

«режим (путинский –И.И) в состоянии вывести на улицы сотни тысяч погромщиков – сынков бизнесменов, чиновников, офисных работников, уголовную и паразитическую шваль.»

Всё это нагнетание страстей никоим образом не соответствует действительности. «Режим» пока выводит на улицы никаких не «погромщиков», а простых работяг, в то время как офисные работники выступают под флагами «оппозиции». В общем, все куда как сложнее (и драматичнее), чем принято изображать в левых страшилках…

В своём «антидемократическом» запале автор частенько выходит за рамки исторического анализа, а то и вовсе игнорирует общеизвестные факты нашей повседневности. Внеисторичность, схематичность его подхода проявляются, во-первых, в том, что подвергая критике современную буржуазную демократию, он не предлагает ничего взамен, никак не указывает на пути её преодоления, замены на более совершенную форму демократизма, или хотя бы улучшения. Остается лишь гадать, что ближе сердцу автора – то ли возврат к некоей «традиционной» форме «справедливой» тирании, то ли революционный переход к пролетарской диктатуре, а может и что ещё…

Вторая нестыковка проявляется при рассмотрении им некоторых перипетий недавней российской истории. К примеру, в какой-то момент повествования у него неожиданно появляются «либералы». То они «захватывают власть» в РФ в 1991 году и немедленно начинают «искусственно выращивать гражданское общество», то «разделяют демократию и социализм», то злодейски вбивают клин, «разделяют между государством и населением» и клевещут на советское прошлое. Между тем, остается совершенно неясным, откуда эти самые «либералы» вдруг взялись в трагическом 91-м году? Десантировались с Марса? Выползли из гнилых пробирок в лабораториях ЦРУ? Или они существовали в СССР? Если да, существовали, то какие именно группы советских граждан они в себя включали? Возможно, автор имеет в виду жалкую кучку диссидентов, находившуюся под полным контролем спецслужб. Конечно, среди диссидентов были люди с либерально-западническим мировоззрением, но ведь, насколько известно, не диссиденты встали во главе новой российской государственности. Более того, не ими была инициирована и «перестройка».

Очевидно, что Андреев говорит о «либералах», не вдаваясь в излишние общественно-исторические детали, просто механически повторяя избитое общее место. Многие из нас, левых публицистов, привыкли бездумно и некритично совать при каждом удобном случае привычные, замылившие глаз штампы, вроде «антинародный режим», «фашизм», «либерализм», не удосуживаясь уточнить конкретное значение этих ругательных терминов, безбожно выдергивая их из исторического контекста.

На самом деле идеи буржуазного либерализма, да ещё и в его самых реакционных, человеконенавистнических изводах, действительно были распространены среди довольно широких, главным образом, привилегированных слоев советского общества. Задача любого мало-мальски серьезного исследователя – попытаться выяснить, каким образом такого рода идеи (а вместе с ними и великодержавный шовинизм, пещерный национализм и ещё о-го-го какой щедрый букет идеологических «ароматов») не только пустили корни, но и весьма вольготно существовали в «первом в мире социалистическом государстве», с его вроде бы «монолитной интернационалистской, марксистско-ленинской идейной базой»? Уже сама постановка подобных вопросов приведет ко множеству интереснейших открытий. Выяснится, в частности, что никакого «общенародного государства», которое то «служит интересам всего народа», а то вдруг, по мановению волшебной либеральной палочки, становится этому народу «враждебным», в природе не существует. Станет понятным, что государство всегда было и остается аппаратом классового насилия, а то общество, в котором государство существует – есть непременно классовое, антагонистическое общество. И что классы с противоположными интересами имеются не только в нынешней буржуазно-олигархической России - они существовали и в СССР. Хотя последний принято было называть «бесклассовым обществом». При этом правда, «партийная наука» зачем-то разделяла советский пролетариат на рабочих, колхозников и интеллигенцию. Хотя все эти «прослойки» занимали совершенно одинаковое положение по отношению к средствам производства – были наемными работниками, получали зарплату у государства. Зачем «наука» это делала? Неужели в чьих-то скрытых «классовых интересах»?

Но откуда же брались классы в советском обществе, с его «общенародной собственностью», отсутствием капитализма и эксплуатации человека человеком? И какой же класс был тогда господствующим? Попробуем разобраться, кто правил в СССР и как возник в социалистическом обществе могучий правящий класс.

Интересный анализ этого уникального исторического явления дает Милован Джилас в своей знаменитой книге «Новый класс». Оговорюсь, что я далеко не во всем с Джиласом согласен, а многие из его утверждений категорически не приемлю. На мой взгляд, в своих работах Джилас неоправданно использовал ложную дихотомию «тоталитаризм - демократия», идеализировал западный капитализм и явно недооценивал реакционную сущность евро-американского империализма и роль СССР и советского блока в сдерживании империалистической экспансии. Как и почти все т.н. «диссиденты», знаменитый югослав объективно занимал прозападную сторону в Холодной войне, хотя, скорее всего, сам себе в этом и не признавался. Не сумев предвидеть трагическое поражение «номенклатурного коммунизма», Джиласу, тем не менее, удалось вскрыть классовый характер советской правящей прослойки, показать основные этапы превращения революционной партии сперва в квазибуржуазный «класс в себе», а затем и в хищнический, вероломный и беспощадный, классический эксплуататорский «класс для себя» - постсоветскую олигархическую буржуазию.

В самых общих чертах дело, по Джиласу, обстояло следующим образом:

«В широком контурном плане можно сказать следующее: по мере укрепления нового класса, когда все отчетливее вырисовывается его физиономия, роль самой партии неуклонно убывает. Внутри нее и на ее вершине, как и в государственных политических органах, вызревает ядро и основа нового класса. Некогда инициативная, живая, компактная, партия с неизбежностью превращается для олигархов нового класса в аморфный привычный довесок, все сильнее втягивающий в свои ряды жаждущих пробиться наверх, слиться с новым классом и отторгающий тех, кто по-прежнему верит в идеалы.

Партия рождает класс. Затем класс растет уже и собственными силами, используя партию - свое основание. Класс усиливается, партия слабеет - такова неотвратимая судьба каждой правящей коммунистической партии.» 1 

Ключевая фраза здесь – «партия рождает класс». Согласитесь, что звучит это, мягко говоря, не совсем «по марксистски». Марксизм объясняет возникновение различных статусов и партий, выводя их из понятия класса, которое, в свою очередь, связано с объективными экономическими условиями, с производственными отношениями и формами собственности. Партия – инструмент политической борьбы того или иного класса, продукт его организационной и идейной зрелости, признак его культурного и экономического взросления. Класс рождает партию, внутриклассовые противоречия рождают много партий, возникает поле «свободной политической конкуренции», в которое, по мере развития капитализма и расширения института гражданских прав, вовлекаются все более и более широкие слои населения. Так развивается буржуазная демократия, так работает «гражданское общество». С одной существенной оговоркой – так развивается политическая надстройка капитализма в центре мировой империалистической системы. На периферии дело обстоит несколько по-иному. Почему? Потому что за условными пределами «центра» заканчиваются возможности самостоятельного развития капитализма. Что такое «самостоятельное развитие капитализма»? Это вполне определенная, исторически конкретная штука, недвусмысленно указывающая на извилистый, тернистый и чрезвычайно успешный процесс становления, укрепления и расцвета (вплоть до нынешнего увядания) капиталистических производственных отношений в крупнейших империалистических державах Западной Европы и Северной Америки. Именно в этих «благословенных» местах капитализм развивался «самостоятельно» - т.е. в рамках пресловутых «национальных государств» под мудрым руководством «патриотической национальной буржуазии». Главная «заслуга» национальных правящих классов передовых западных стран состояла в том, что они вовремя разглядели не только огромные преимущества капитализма, но и его антагонистические противоречия (тут им помог быстро нарождавшийся пролетариат), и, разглядев, додумались эти противоречия экспортировать за благоуханные рубежи метрополий – в колонии и полуколонии. Так на свет божий появился империализм.

Земли, территории, страны и народы, подвергшиеся империалистической экспансии, лишились возможности строить свой капитализм «нормальным путем». Это означало не только прерывание «естественного роста», не только вынужденное торможение экономического и социального развития, не только необходимость нести на своем горбу тяжкое и унизительное «бремя белого человека», но и, как следствие из всего перечисленного, создавало колоссальные проблемы для становления новых правящих, «национально мыслящих», классов. Т.е. эти классы, конечно, возникали, куда же от них денешься, но вот встать вровень с труднейшими задачами, выдвигаемыми историей, постоянно подкреплять свое господство прорывами в новое и неизведанное, как требовали революционизировавшиеся производительные силы – получалось далеко не всегда, не везде и не у всех…

Классический пример подобного несоответствия между «положенным по статусу» и реальными политико-экономическими возможностями – судьба буржуазии в царской России. О специфических особенностях становления русского капитализма написано достаточно, так что нет смысла повторяться. Хотя царская Россия не только не была колонией Запада, но и сама являлась империей (правда империей в основном докапиталистической, феодально-крепостнической), тем не менее, к поезду «передового» евро-американского капитализма она явно и безнадежно опоздала. В экономическом отношении Россия сильно зависела от Европы, а отечественная буржуазия была не в состоянии возглавить промышленный и культурный рывок, необходимый для национального выживания страны. В русском обществе к концу 19-го, началу 20-го века вызревал острейший, всеобъемлющий кризис, обусловленный, в первую очередь, отсутствием достаточно зрелого господствующего класса, способного повести страну по пути «национального капитализма». Дело, по сути, шло к тому, что либо такой класс каким-то, пусть и «противоестественным» образом, но появится, либо Россия перестанет существовать не только как империя, но и как суверенное государство. Как же повернулась история?

Обратимся к Джиласу:

«То, что политическая партия может стать зародышем нового класса, выглядит не совсем стандартно. Обычно партии являются продуктом классов либо слоев, достигших духовного и экономического подъема. Но если разобраться в конкретике перипетий, с которыми столкнулась Россия, да и другие страны, где коммунизм победил главным образом внутринациональными силами, то выяснится, что именно партия такого типа и есть продукт реальных обстоятельств и что она не предстает в них чем-то необычным или случайным. Хотя верно, что корни большевизма находятся глубоко в недрах русской истории, он тем не менее еще и производная особой внешнеполитической ситуации, в которую российская национальная жизнь оказалась втянутой на рубеже XIX - XX веков. Современное развитие не оставляло России долее права на существование в виде абсолютной монархии, капитализм же там был слишком слаб, слишком зависим от интересов внешних сил, чтобы совершить промышленную революцию. На такое мог пойти только новый класс, но, разумеется, с иных - своих личных, собственнических позиций.

Этого класса еще не было.

Истории безразлично, кто поведет процесс, важно сделать необходимое. Так произошло и в России, и в других странах коммунистических революций. Революция создала силы: нужных ей предводителей, нужные организации и идеи. Новый класс произрастал из объективных условий - волей, мыслью и поступком его вождей.»  2   

Таким образом, история, которой «безразлично, кто поведет процесс», распорядилась так, что горстка профессиональных революционеров, ведшая в начале прошлого века беспощадную борьбу с царским режимом, оказалась зародышем и прообразом «нового класса», которому суждено было установить на одной шестой части суши свою безраздельную диктатуру, провести промышленную революцию, не только сохранить Россию, но и сделать её супердержавой. Мало того, этот чудо-класс (а не некие мифические «либералы») за какие-то 20-25 лет сумел созданную под его руководством супердержаву развалить, и восстановить на её обломках периферийный капитализм, на сей раз вроде как с «буржуазной демократией»…

Зарождение «нового класса» шло параллельно и в тесном соприкосновении с быстрым численным ростом и бурным политическим возмужанием российского пролетариата. Несмотря на мелкобуржуазное и даже аристократическое происхождение большинства революционеров социал-демократов, их идеалы и интересы тесно переплетались с идеалами и интересами рабочего класса, с одной стороны, кровно заинтересованного в индустриализации, в преодолении нищеты и вековой отсталости, а с другой стороны, лелеявшего мечту об избавлении от рабства, эксплуатации и неравенства. Революционеры и рабочие нуждались друг в друге. Причем первые, разумеется, нуждались в последних больше, нежели те в них, т.к. пролетарии вместе с крестьянством составляли массовую опору социал-демократии. Сила революционеров была в образованности, организации и сплоченности. Сила пролетариата – в массовости, в тесной связи с народом и с производительными силами общества. Впрочем, свои организации – рабоче-крестьянские советы – были и у российских трудящихся. Слабость русского пролетариата проистекала из неразвитости российского капитализма – отсталого, зависимого, периферийного. Это объективное обстоятельство сыграло, вкупе с тяжелыми внешними условиями, безусловно, решающую роль в последующем поражении русских рабочих в соперничестве за власть с нарождавшимся «новым классом».

Идейные истоки будущей диктатуры «нового класса» можно обнаружить в ленинской ревизии марксового учения о диктатуре пролетариата. Теорию Маркса об «организованном в господствующий класс пролетариате» Владимир Ильич Ленин дополнил концепцией «партии нового типа», учением о «партии – авангарде рабочего класса». Такая корректировка марксизма не была, разумеется, «злым умыслом» вождя большевиков. Она диктовалась спецификой условий царской России, отсутствием в ней гражданских и политических свобод, полицейским государством, а также значительным ослаблением рабочих советов и профсоюзов в период реакции после поражения революции 1905 года. Однако, хотим мы того или нет, теория «авангардной партии» коренным образом видоизменила, деформировала само понятие диктатуры пролетариата, изначально подразумевавшее постепенно отмирающее государство, посредством котором трудящееся большинство подавляет остатки сопротивления свергнутых эксплуататоров и их прислужников. Дело в том, что в классическом марксизме революционный класс, пролетариат, сам и является «авангардом». Рисуя в «Государстве и революции» устройство новой власти после победы пролетарской революции, Ленин указывает:

«подчиняться надо вооруженному авангарду всех эксплуатируемых и трудящихся - пролетариату». Казалось бы, все ясно: вооруженный пролетариат совершил свою революцию, взял власть и, объединив под своим руководством «всех эксплуатируемых и трудящихся», осуществляет свою диктатуру: подавляет остатки сопротивления свергнутых паразитов, организует хозяйство, нанимает «за заработную плату рабочего» чиновников, «бухгалтеров и надсмотрщиков», всяких необходимых спецов. Следит за «мерой труда и мерой потребления». В общем, «рулит и разруливает». Какой в этот момент ему ещё нужен «авангард»? Он сам этот авангард и есть!

Но в той же работе Ильича находим такую фразу:

«Воспитывая рабочую партию, марксизм воспитывает авангард пролетариата, способный взять власть и вести весь народ к социализму, направлять и организовывать новый строй, быть учителем, руководителем, вождем всех трудящихся и эксплуатируемых в деле устройства своей общественной жизни без буржуазии и против буржуазии.»

Т.е., как видим, над авангардом трудящихся, над пролетариатом, возникает ещё один авангард. Авангард Авангардович. Рабочая партия. Именно она и только она способна взять власть, направлять, воспитывать, быть вождем и т.д. и т.п. Но ведь авангард может быть только один! Все что позади него, все, что им руководится, направляется и воспитывается – уже никак авангардом считаться не может. Это уже арьергард. Такой вот возник антагонизм…

Смею утверждать, что концепция «авангарда над авангардом» стала тем ядром, вокруг которого формировалось сознание «нового класса» в процессе исполнения им своей исторической миссии.

Объективно-исторической почвой, питавшей это сознание, как уже указывалось, являлась слабость российского капитализма, его периферийный характер, выражавшийся в относительной малоразвитости производительных сил и классовой структуры русского общества. Россия начала прошлого столетия с одной стороны объективно не была готова перейти к коммунизму, а с другой стороны, не могла развивать капитализм «конвенциональными» методами – т.е. по-европейски и по-американски, с опорой на собственную буржуазию, «национальное государство» с буржуазной демократией и произрастающий из них империализм. Это коренное противоречие и призван был разрешить «новый класс».

Октябрьскую революцию рабочие и «новый класс», революционеры-большевики, совершили плечом к плечу. Существовавшее до октября двоевластие рабоче-крестьянских советов и временного правительства сменилось после переворота двоевластием все тех же советов и большевистской партии. Раскол интересов пролетариата и вождей революции произошел после поражения политики военного коммунизма. В условиях гражданской войны, хозяйственной разрухи, резкого падения производства в промышленности и сельском хозяйстве и тотального обнищания населения программа ускоренного преобразования экономики на принципах нетоварности, равного трудового участия и равного распределения продукта была обречена на провал. Составлявшее большинство населения единоличное крестьянство отнеслось к мерам военного коммунизма с его насильственной продразверсткой крайне враждебно. Упадок промышленности, вкупе с войной, международной изоляцией Советской республики, голодом и эпидемиями нанесли страшной силы удар по русскому рабочему классу. В численном отношении он сократился наполовину. При этом особенно пострадали его наиболее передовые отряды: в 1918 году число рабочих-металлистов в Петрограде уменьшилось на 78 %. Из-за остановки заводов число безработных превысило к 1919 году миллион человек. Зачастую рабочие возвращались в деревню в надежде спастись от голода, свирепствовавшего в городах, либо искали случайные источники заработка. Десятки тысяч погибли на фронте или во время эпидемии. 3 

Задачи скорейшего восстановления народного хозяйства и привлечения на сторону советской власти взбунтовавшегося крестьянства требовали иных, «нестандартных решений». Ленин в этот момент пришел к выводу, что «экономических основ для действительного социалистического общества еще нет». Сама история выдвигала «новый класс» на ведущие позиции, выстилая шелковый ковер на пути его шествия к диктатуре. Радикальный поворот к Нэпу не только окончательно утвердил монополию большевистской партии на власть, но и поставил эту монополию на крепкую основу «государственного капитализма». Сломленный войной, голодом и разрухой пролетариат, хотя и был глубоко разочарован новой экономической политикой, уже не мог дать настоящий бой крепко взявшему в свои руки бразды правления страной «новому классу». На X и XI съездах партии была разгромлена «рабочая оппозиция», существенно урезаны права и полномочия профсоюзов и запрещены фракции.

Таким образом, уже в начале 1920-х годов революционная гвардия, потеснив ослабленный и деморализованный пролетариат, установив собственную диктатуру, начала быстрыми темпами превращаться в господствующий класс. Своеобразие этого класса состояло в том, что его власть и могущество зиждились не на частнособственническом владении средствами производства, а на единоличном, монопольном руководстве процессом революционного переустройства производительных сил, осуществлявшемся, по сути, антикапиталистическими методами. Свою легитимность «новый класс» черпал в своей полной формальной идентификации с пролетариатом, его интересами, духовными и материальными потребностями, в действии как бы «от имени и по поручению» последнего. Господство новой советской партийной и государственной бюрократии было проекцией на российские условия преимуществ умственного труда над физическим, управленческой работы над работой «обыкновенной», «подчиненной» и, наконец, верховенства политического, активного «бытия для себя» над неполитическим, пассивным существованием бесправного общественного овоща, «бытием в себе», т.н. «обывательщиной».

Вся последующая история СССР и сплотившихся под его флагом народов оказалась в полнейшей зависимости от «нового класса»: его постоянно менявшейся структуры, противоречий его отношения к «общенародной» собственности, форм его диктатуры и борьбы за власть различных его сегментов и группировок. Достижения и пороки советского общества, невиданные исторические прорывы и чудовищные катастрофы, которые ему довелось пережить вплоть до самого своего распада, имели своей первопричиной внешние и внутренние структурные противоречия его правящего класса и взаимоотношений этого класса с субъектами его диктатуры – советскими трудящимися и создаваемыми их деятельностью материальными и духовными богатствами.

Важнейшим, пожалуй, являлось противоречие между положением «нового класса» как единственного распорядителя и управляющего, «эффективного менеджера» «социалистической собственности» и невозможностью эту собственность присвоить. Всякая попытка бюрократии превратиться из менеджера в собственника привела бы к немедленной реставрации «нормального» капитализма, что, в свою очередь означало бы утрату «новым классом» господствующего положения и несло бы прямую угрозу суверенитету страны. До обретения СССР достаточного могущества и независимости от империалистического Запада возврат к капитализму означал для советской бюрократии политическое и физическое самоубийство.

В тех областях строительства нового общества, где интересы «нового класса» объективно совпадали с интересами советского пролетариата, советский социализм достигал невиданных успехов. Прежде всего, это касалось промышленного и военного строительства, науки, образования и, в значительной степени, культуры и искусства. Переход на рельсы форсированной индустриализации высвобождал колоссальный творческий потенциал миллионов рабочих и крестьян, столетиями прозябавших в тяжких условиях феодальной отсталости. Высокая мобильность советского общества, открывавшего широким массам народа доступ к современным рабочим местам, к образованию, последним достижениям науки и культуры, долгое время компенсировала отсутствие реальных политических свобод и фактически тотальное подчинение советских трудящихся безраздельной диктатуре «нового класса». Однако двойственное, противоречивое отношение партийно-хозяйственной номенклатуры к средствам производства, выражавшееся в невозможности присвоения прибавочной стоимости и передаче своих привилегий по наследству, приводило не только к прогрессу и развитию, но и к нарастанию и усилению реакционных, застойных явлений в СССР. Дело в том, что невозможность «нормального» владения крупной промышленной собственностью неизбежно «сублимировалась» в перенос неравенства и привилегий из области материальной, «базисной», в сферы надстроечные, нематериальные, относящиеся к статусу и власти. Этим, скорее всего, объясняется расцвет в советском обществе таких буржуазных и даже, скорее, добуржуазных форм социального неравенства, как почитание вождей, дворцовые интриги, всевластие и бесконтрольность начальства, блат, обилие уродливых, совершенно излишних запретов и идеологических табу, нанесших огромный урон общественной солидарности и, в конце концов, обусловивших столь быстрый, почти мгновенный крах первого в мире социалистического государства.

Подведя СССР к самому пику военного, экономического и культурного могущества, «новый класс» стал всерьёз задумываться о возможных путях конвертации своей неограниченной власти в капиталистическую собственность. Эпоха «развитого социализма» ознаменовалась возросшей консолидацией класса партбюрократии, его превращением в практически замкнутую на себя прослойку, своеобразную «касту», отделившуюся от «простых трудящихся» плотной, зубчатой стеной бесконтрольной диктатуры и «скромных» привилегий. «Новый класс» все сильнее и сильнее тяготился декларируемым, приобретавшим все более ярко выраженный характер фальши и лицемерия, «единством партии и народа». Его обременяла ответственность, «забота о трудящихся», необходимость заниматься скучной рутинной работой по планированию и организации с каждым годом усложнявшегося народного хозяйства. Это занятие требовало профессионализма, постоянной учебы и совершенствования, в то время как «новые кадры», двигаясь по карьерной лестнице советского бюрократизма, вырабатывали в себе какие угодно качества, только не страсть к кропотливому труду и творческую пытливость. В экономике, управлявшейся политико-волюнтаристскими методами, началась стагнация, выразившаяся, прежде всего, в постепенном разрушении потребительского рынка, в снижении качества товаров и услуг, в т.н. «дефиците», обострявшем неравенство в доступе к товарам первой необходимости и вызывавшем растущее раздражение населения.

Партийные и комсомольские бонзы с плохо скрываемой завистью смотрели на западный мир, в котором государство-«ночной сторож» вроде как ничего не планировало и никого не воспитывало, всем заправляла «невидимая рука» рынка, правящий класс на законном основании владел «заводами, газетами и пароходами», а обыкновенные людишки суетились да крутились «сами по себе», без всяких пятилеток с соцсоревнованиями, и при этом полки магазинов исправно наполнялись первоклассными товарами. «А чем мы хуже, товарищи?» - спрашивали себя советские «элитарии». И сами же себе отвечали: «Ничем не хуже! Просто нам мешают устарелые догмы и уравниловка. Так будем же соответствовать духу времени и общечеловеческим ценностям!».

Лишенный власти, духовно приниженный народ, давно забывший вкус борьбы за свои права, под «мудрой заботой партии и правительства» напрочь утративший навыки к политической самоорганизации, легко соблазнился спущенными сверху красивыми лозунгами «гласности» и «больше социализма, больше демократии». К концу т.н. «перестройки» внезапно выяснилось, что эти лозунги были просто-напросто фальшивой обманкой, разводкой для лохов. Едва получив доступ к «нормальному» владению государственной собственностью, убедившись в «необратимости реформ», «новый класс», теперь уже ставший новорусской буржуазией, немедленно пресек все поползновения трудящихся к восстановлению советской власти. Был расстрелян из танков Верховный Совет, введено авторитарное президентское правление, запрещена политическая организация на производстве. Диктатура «нового класса» «эволюционировала» в диктатуру буржуазии - в буржуазно-олигархическую демократию.

У нас сегодня много спорят о причинах гибели Советского Союза, ищут ответы на вопрос, был ли крах советской державы исторически закономерен и неизбежен, или он был вызван субъективными, случайными факторами, такими как глупость, предательство отдельных руководителей, заговор иностранных спецслужб, «мирового правительства» и т.п. Никто не собирается списывать со счетов субъективные и даже личные причины. Тем не менее, нельзя забывать о том, что предательство, вредительство, ошибки и заговоры существуют с тех самых пор, как возникло человеческое общество, а катаклизмы, подобные крушению советского государства, все-таки случаются крайне нечасто.

Историко-материалистический метод позволяет нам вскрыть объективные, структурные предпосылки тех или иных общественных явлений. В контексте этих предпосылок легче понять и т.н. «субъективные факторы». Классовый, диалектический подход к пониманию процессов, обусловивших распад СССР и социалистического блока, приводит нас к однозначному выводу: крушение советского «реального социализма» было неизбежным и закономерным. К 1970-80-м годам «новый класс» советской партийной и государственной бюрократии выполнил свою историческую миссию, осуществив промышленную и культурную революцию на одной шестой части суши, построив независимую, могучую, самодостаточную державу. С того момента его парадоксальное, межеумочное положение «правящего класса без собственности» фактически лишалось каких-либо объективных оснований. Чисто теоретически ему следовало передать власть тому классу, от имени и по поручению которого он правил – советским трудящимся. Т.е. советское общество должно было перейти от диктатуры «авангарда пролетариата» к собственно диктатуре пролетариата, в её классическом, изначальном марксистском понимании. И ведь, вспомним, именно под лозунгами наделения всей полнотой власти трудящихся масс и проходила, по крайней мере, в своей начальной фазе, «перестройка»!

Однако, как говорил Мефистофель, «суха теория, мой друг…». Исторически возможность передачи власти от «нового класса» к советскому пролетариату, разумеется, отсутствовала. Ибо, с одной стороны, бюрократия вовсе и не собиралась своей властью добровольно с кем-то делиться (с какой стати ей было делать то, чего не делал прежде ни один класс в истории?), а с другой стороны, советские трудящиеся были абсолютно не готовы принять из рук номенклатуры бразды правления страной. У них не было для этого ни опыта, ни навыков, ни идеологии, ни собственных организаций и структур. Так что популярный перестроечный клич «Партия – дай порулить!» оказывался не более чем гласом вопиющего в пустыне…

Объективно, перед «новым классом» открывалось два пути, на которых он мог конвертировать себя в «нормальную», «общечеловеческую» буржуазию. Путь номер раз – превращение советской квазиимперии, «добровольного союза братских народов», в настоящую, полномасштабную, буржуазную «империалистическую» империю, которая от стремления к разрядке и миру перешла бы к «здоровой конкуренции» с «цивилизованным сообществом», т.е. к ведению агрессивных, захватнических войн по всему миру. Об этой возможности и вытекавших из её реализации «радужных перспективах» регулярно и темпераментно вещает на либерально-газпромовском «Эхе Москвы» выживший из ума писатель Проханов. Подобное развитие событий, скорее всего, привело бы к перерастанию Холодной войны в горячую, к глобальному ядерному конфликту с неминуемым уничтожением человеческой цивилизации.

Путь второй, «альтернативный», лежал через капитуляцию перед «стратегическими партнерами», сдачу этим самым партнерам своих союзников по соцлагерю и национально-освободительной борьбе и получение взамен почетного права на вхождение в «цивилизованный мир». Этот довольно позорный и унизительный, но гораздо более безопасный путь и был выбран «новым классом». Случился такой «выбор», скорее всего, не в ходе «мозгового штурма» в Кремле, а, в основном, на уровне классовых инстинктов и рефлексов, какие там бывают у выродившихся партократов. Впрочем, говорить об этом противно… Да и интерес сегодня все эти давние коллизии представляют разве что «научный».

Сейчас нам важно понять, в какой ситуации мы оказались за 20 лет поступательного развития реставрированного российского капитализма. Какой, в конце концов, у нас сегодня на дворе политический строй?

Я бы, не мудрствуя лукаво, определил этот строй как буржуазную демократию. Да, все мы любим её ругать, поносить на чем свет стоит, называем её «феодальной», «феодально-олигархической», «запутинской», «колониальной», «фашизмом» либеральным и обыкновенным и т.п. неласковыми эпитетами. И, надо признать, что у нас есть к тому достаточные основания.

Но давайте взглянем на данный вопрос с другого бока, давайте попробуем увидеть и полную часть полупустого стакана. Во-первых, спросим себя эдак с пристрастием, с оттенком здоровой самокритики: «А что все мы и лично каждый из нас сделали за все эти годы, чтобы наша родная буржуазная демократия была хотя бы чуточку лучше?». И если мы будем отвечать на этот вопрос честно, положа руку кто на Библию, а кто на «Манифест коммунистической партии», то получится, что не только для возникновения улучшенной версии «суверенной демократии», типа «как на Западе», как в «развитых странах» или как в идеальном царстве-государстве нашей мечты, но и для той куцей и проклинаемой нами существующей суверенно-колониальной фальшивой демоверсии мы не сделали ровным счетом ничего. Мы получили её от «нового класса» в общем-то, даром. Как в свое время наши отцы и деды получили от него же «социалистическую демократию». Хотя нет, там дело обстояло не совсем так…

Так вот, в отличие, скажем, от тех же западноевропейских стран, где трудящиеся за свои политические права упорно боролись, да плюс ещё их буржуи смертельно боялись СССР и шли на уступки, дабы ублажить свой народ, у нас, в постсоветской РФ всё сложилось как сложилось, само собой. Наша буржуазия настолько увлеклась переделом несметных богатств, доставшихся ей от рухнувшей страны советов, что решила не особо париться с завинчиванием гаек и принять на веру известный постулат о том, что демократическая республика – самый эффективный способ осуществления буржуазной диктатуры. В результате, пусть и с существенными оговорками, мы на сегодня имеем в своем распоряжении определенный набор гражданских прав и политических свобод. Мы можем относительно свободно выражать своё мнение, проводить митинги и собрания, устраивать всякие экстравагантные акции – например, вывесить напротив Кремля огромный баннер, хулящий национального лидера, отделавшись за это штрафом в 30 долларов, а не годами лагерей и сломанной жизнью… Можем издавать свои газеты и создавать свои классовые организации. Разумеется, осуществление всех этих прав напрямую зависит от наличия необходимых денежных средств - впрочем, это общее свойство человеческого существования при капитализме.

Да, мы привыкли морщить лоб и воротить нос от одного упоминания слова «буржуазная демократия». Мы хорошо умеем её критиковать, назвать её «грязной», «продажной» и «фальшивой», хотя, повторюсь, откровенно говоря, мы и на такую, фальшивую и продажную, не наработали. И такую то, куцую, обрезанную да обглоданную, и то не умеем использовать. Вон в какой-нибудь вшивой Греции или Италии, чуть что не так, на улицы выходят миллионы, а профсоюзы организуют всеобщую стачку, ставят раком всю страну. А где наши профсоюзы, где наши компартии, где наши советы? То-то и оно…

Нынешний уровень развития российской буржуазной демократии есть та политическая среда, та данность, та печка, от которой нам придется, хотим мы того или нет, плясать. Ничего другого у нас пока, к сожалению, нет.

Главная проблема современного российского пролетариата – в его неорганизованности и разобщенности. Поэтому ожидать быстрых результатов от происходящих сейчас митингов не стоит. Очень даже может случиться, что результаты окажутся отрицательными…

Но следует ли из этого, что раз народ разобщен и неорганизован, то выходить на митинги, демонстрации, бастовать, бунтовать против власти ему вообще не имеет смысла? Разумеется, не следует. Хотя бы потому не следует, что объединиться, организоваться и обзавестись боевым и преданным его интересам руководством народ может только через политическую борьбу, через активный протест, через «бодание» с правящим режимом. Иных путей не существует. Лежа на печи, сидя на кухне, пялясь в интернете на порнуху, или, что ещё хуже, на какую-нибудь тягомотную «Муть бремени», трясясь от животного страха, что тебя, чуть пошевелишься, немедленно использует по назначению Госдеп, человеком политическим никогда не станешь. Так всю жизнь и просозерцаешь беспомощно растительным телезрителем чужую жизнь, с умным видом «анализируя» чужие схватки за чужие интересы.

Современное капиталистическое общество находится в глубочайшем кризисе. Этот кризис не сможет разрешиться сам собой. Уровень производительных сил, развитых капитализмом, таков, что для управления ими требуется сознательное, научно обоснованное, организованное взаимодействие десятков, а то и сотен миллионов людей. Такое согласованное действие, целью которого является обобществление средств производства, равенство в труде и распределении продукта, превращение всего общества в «одну фабрику и одну контору», в состоянии обеспечить лишь одна власть – власть диктатуры пролетариата. Только сплотившись плечом к плечу, пролетарии умственного и физического труда, наемные работники всех отраслей и профессий смогут встать вровень с теми задачами, которые ставит перед ними история. За работу, товарищи!

Примечания

1  Милован Джилас «Новый класс» http://krotov.info/lib_sec/05_d/zhil/as_01.htm

2  Там же

3  Джузеппе Боффа «История Советского Союза»