Занимаясь историей власти Советов, я недавно открыл для себя работу Юлия Мартова Идеология "советизма", вошедшую в качестве главы в его незавершенную книгу «Мировой большевизм». Написанная одним из идейных вождей русской социал-демократии, лидером левого крыла РСДРП меньшевиков и глубоким знатоком марксизма, эта работа представляет, на мой взгляд, большой интерес для наемных работников, ищущих выхода, пусть пока только идейного, из политического и социального тупика капиталистической России и других стран. В иных обстоятельствах я ограничился бы перечислением основных положений этой работы и кратким комментарием на тему ее актуальности. Мартов писал ясно и простым языком, но он писал для читателя, чья культура чтения и мышления была выше средне-образованного читателя наших дней, не говоря уже о знании политической истории. Поэтому я позволил себе немного «разжевать» Мартова, для пользы дела, так сказать.

Мартов (Цедербаум) писал о Советах и «советской власти» не понаслышке. Он стоял у истоков этой формы государства - в 1905 был членом Исполкома Петербургского совета рабочих депутатов. Из эмиграции вернулся в Россию в мае 17, когда большинство в Петроградском Совете рабочих, крестьянских и солдатских депутатов было у эсеров и правых меньшевиков. Не знаю, был ли Мартов тогда делегирован в Совет, но вся политическая драма ПетроСовета происходила на его глазах. Редактор книги Ф. Дан датирует ее написание первой половиной 1919 года, когда Мартов еще жил в Москве. К этому времени от подлинных Советов уже ничего не осталось; они превратились в ширму для власти руководства партии большевиков. Можно сказать, что на глазах у Мартова Советы родились и погибли. На могиле Советов основалась «советская власть».

Эта главная и, думаю, самая актуальная для нас мысль Мартова. То, что мы по обычаю называем «советской властью» — было полной противоположностью власти советов. Получив большинство в Советах крупнейших городов, большевики использовали их для захвата власти и уже к концу лета 1918 раз и навсегда покончили с советской демократией. От власти советов осталось лишь слово, как фиговый листок прикрывавшее диктатуру партийных вождей единственной в стране партии. И по всему миру борьба за «советскую власть» стала своего рода кодовым словом для борьбы партий Третьего Интернационала за власть в своих странах.

Мартов с сарказмом отмечает молниеносное распространение «советской власти» или борьбы за нее в самых неожиданных для образованного марксиста местах.

когда турецкий консул в Одессе пустил утку о торжестве советской революции в Оттоманской империи, ни одна из русских газет не отказалась принять эту утку всерьез, ни одна не выразила скептицизма по поводу скачка бравых турок через все ступени национального самоопределения, четырехвостки, буржуазного парламентаризма и т. п. Мистификация удалась в совершенстве. Ибо мистификации имеют питательную почву в мистике.

Откуда может взяться «советская власть» в странах, где капитализм в лучшем случае лишь зарождается?

коммунистические публицисты серьезно пишут о намечающихся советских переворотах в Азиатской Турции, среди египетских феллахов, в пампасах ильяносах Южной Америки. В Корее основание советской республики, повидимому, только вопрос времени, а в Индии, в Китае, в Персии советская идея, очевидно, укрепляется со скоростью курьерского поезда. Что касается башкир, киргиз, туркменов Туркестана и горцев Дагестана, то, как известно, советская организация уже привита к примитивным условиям их социального быта.

Разгадка этого абсурдного для марксиста курьеза, конечно, проста. «Советская идея укреплялась со скоростью курьерского поезда» в головах радикальных групп национальной интеллигенции, а не в фабкомах и стачкомах несуществовавшего промышленного пролетариата. В России, в Германии, в Северной Италии, в Австрии у советов была социальная база. Они были подавлены либо контрреволюцией (как в прошлом Парижская Коммуна), либо самой революционной партией и следовавшей за ней частью пролетариата как это произошло в России. В большинстве других стран «советская власть» с самого начала была лишь политической фикцией, за которой скрывались власть или притязания на власть партийной интеллигенции.

В отличие от вульгарной критики большевизма и Ленина, объясняющей их диктатуру «жаждой власти» и прочими демоническими порывами, Мартов признает, что его политические оппоненты действительно выражали интересы и чаяния наиболее революционно настроенной части рабочего класса России. Более того, по его мнению, подавление советской демократии большевиками поддерживалось этим слоем рабочих.

в передовых странах пролетариат апеллирует к советской форме диктатуры с того момента, когда движение его к социальной революции наталкивается на невозможность осуществить свою власть иначе, как в форме диктатуры меньшинства, при том меньшинства внутри самого пролетариата.

Оценивая этот вывод Мартова с высоты нашего знания истории, не будем забывать, что это писалось в 1918-19 гг., и что только после окончания Гражданской войны «меньшинство пролетариата», его наиболее революционная часть, в лице Рабочей Оппозиции и Демократических централистов перешла к критике режима партийной диктатуры и к протесту против подавления советской и внутрипартийной демократии. В их глазах, диктатура меньшинства рабочего класса против его большинства (а только не только против эксплуататорских классов) могла быть оправдана лишь чрезвычайной ситуацией классовой войны, то есть временно.

В лучших традициях марксистской критики, Мартов рассматривает исторические и философские истоки большевизма как политического течения, которое стремится к переустройству общества посредством диктатуры просвещенного меньшинства. Этот тип политического авангардизма Мартов убедительно возводит к якобинству и радикальному крылу просветителей. Теоретической основой этой традиции были материалистические идеи 18 века. Человека формируют социальные условия его существования. По своей природе он не добр и не зол (скоре добр!). Дурные общественные условия воспитывают дурных людей, способствуют развитию пороков, награждают асоциальное поведение. Значит, надо изменить общество, поставить его на разумные основания, и тогда - человеческая природа будет развиваться в направлении добра, люди станут братьями. Но в основной посылке материалистов заложена трудная проблема. Как могут дурные люди дурного общества создать хорошее общество? Это как самого себя поднять за волосы. Так возникает тема воспитателей, малых групп благодетелей человеческого рода, нравственной и умственной элиты, - тема авангарда и его диктатуры над массами ради блага масс. Под благодетельной диктатурой меньшинства, массы создадут порядки, формирующие хороших людей, сами исправятся и тогда им можно будет передать власть. Мартов объясняет, что эти идеи не были плодом чистой фантазии, но казалось бы подтверждались исторической практикой.

Диктатура инициативного революционного меньшинства, принимающая иногда террористический характер, - таков был естественный результат того состояния, в котором старый общественный порядок оставлял широкие народные массы, призванные революцией активно творить свою историю.

Но то были революции сменяющие одно классовое общество на другое. Революция, ставящая своей целью построение бесклассового общества, не могла осуществляться старыми методами. И действительно, пишет Мартов,

Энгельс в 90-ых годах пришел к выводу, что эпоха революций, совершаемых сознательными меньшинствами, ставшими во главе бессознательных масс, миновала безвозвратно. Отныне, полагал он, революции, подготовленные десятилетиями политической, организационной и культурной работы социалистических партий, будут совершаться активно и сознательно самими заинтересованными в них массами.

Думается, что Энгельс сам еще остается в плену авангардизма и не додумывает. Он не дожил до первой мировой войны, когда эти социалистические партии проголосовали за нее. Но здесь не место говорить на эту тему от себя. Вернемся к Мартову.

Большая заслуга Мартова состоит в том, что он указал на метафизичность ленинского авангардизма, его несовместимость с диалектическим материализмом Маркса (Гл. «Метафизический и диалектический материализм»). В частности, Мартов цитирует известное место Тезисов о Фейербахе, где Маркс проводит разделительную черту между механическим материализмом и диалектическим именно в вопросе о воспитателях и воспитуемых и постулирует, что человек может измениться только в процессе своей “революционной”, “практически-критической” деятельности. Рабочий класс поднимается до такой деятельности, когда

вступает в борьбу с порабощающим его обществом и в ходе этой борьбы, изменяющей прежние «обстоятельства», материальную обстановку, в которой он живет, тем самым изменяет свой собственный характер; из класса, пассивно отражающего тяготеющее над ним духовное порабощение, становится классом, активно свергающим с себя всякое, - в том числе и духовное, - рабство.

«Сознательная воля передовых представителей класса может сильно сократить и облегчить этот процесс. Обойти его она никогда не может». Власть воспитателей закрепляет подчиненное положение пролетариата. Отстраняя его от управления своей судьбой и судьбой общества в целом, авангардистская партия вырождается в партократию, диктатуру партийных вождей над пролетариатом и всем обществом:

практика т а к о й диктатуры и взаимоотношения, устанавливаемые ею между диктаторским меньшинством и массой, «воспитывают» из диктаторов все, что угодно, но только не людей, способных направить ход общественного развития по пути строительства нового общества. Что подобное воспитание может только развращать и духовно принижать массы, доказывать не приходится.

Конечные результаты этого процесса нам хорошо известны. Они на нашей памяти и каждый день перед нашими глазами. Включая митинги последних месяцев, которые именно благодаря их массовости и эмоциональности, свидетельствуют, что и через двадцать лет после самоуничтожения партии, созданной Лениным, плоды ее 70 летней диктатуры над трудящимися, их политическая развращенность и духовная приниженность, о которых предостерегал Мартов, остаются главным препятствием, можно сказать, каменной стеной, на пути к их «практически-критической деятельности».

Не всегда Мартов объективен и придерживается исторических фактов. Так он приписывает Ленину нелепый лозунг «Вся власть большевистской партии», который он якобы выдвинул в брошюре «О лозунгах» после поражения вооруженного выступления в Петрограде в июле 1917-го. Конечно, Ленин не мог так скомпрометировать себя. Но по сути, Мартов и здесь прав. Никакой иной политической цели авангардная партия Ленина иметь не могла. Власть Советов - да! Но только, если у большевиков была власть над Советами. Партийные письма и записки Ленина августа-сентября 1917-го не оставляют сомнения, что для него речь шла о власти партии, а не Советов.

Меня удивило, что Мартов, отмечая «советскую» риторику Ленина в 17 году, ни слова не говорит о его работе "Что делать?" (1902) - первой и наиболее радикальной ревизии классического марксизма, которая заложила теоретические основы для раскола русской социал-демократии годом позже, на Лондонском съезде. Ведь именно в этом политическом трактате Ленин фактически отрицает вывод Энгельса о новом этапе истории, в котором ее будут сознательно творить сами рабочие.

История всех стран свидетельствует, что исключительно своими собственными силами рабочий класс в состоянии выработать лишь сознание тред-юнионистское, т. е. убеждение в необходимости объединяться в союзы, вести борьбу с хозяевами, добиваться от правительства издания тех или иных необходимых для рабочих законов и т. п. Учение же социализма выросло из тех философских, исторических, экономических теорий, которые разрабатывались образованными представителями имущих классов, интеллигенцией.

Через три года, зимой 905, этот малосознательный, способный лишь на бескрылый тред-юнионизм, русский пролетариат ответил на вердикт молодого теоретика Советами рабочих депутатов —первым в истории человечества государством производителей, которое и не снилось «образованным представителям имущих классов», включая Ленина. Нет, совсем не случайно большевики проспали обе советские революции, враждебно отнеслись к их авторитету и самостоятельности и, наконец, жестоко подавили власть Советов, прикрывшись их именем и подменив власть трудящихся властью партократии и ее вождей. Работа Юлия Осиповича Мартова позволяет нам сегодня прояснить как происхождение и сущность «советской власти» партократии РКП(б) - ВКП(б)-КПСС, так и вернуть историческую память о власти Советов - подлинного государства трудящихся. Без этой памяти дороги вперед нет.

Антон Баумгартен

Февраль 2012