для печати
| Лефт.Ру |
Версия для печати |
|
«Без революционной теории
не может быть и революционного движения»
В.И. Ленин
Фраза Ленина, взятая в качестве эпиграфа к данной статье, хорошо отражает современное состояние «левой» мысли. На «левом» фланге можно услышать множество предложений «против», но вот с предложениями «за», позволяющими наметить контуры желаемого будущего, увы, не густо. Мы готовы разрушить старый мир, но не готовы предложить принципы организации нового.
Данной статьей предполагается восполнить очевидный дефицит конструктивных предложений на «левом» поле.
Цели и Средства
В начале 2012 года из под пера ведущего научного сотрудника МГУ Андрея Ивановича Колганова вышла книга «Что такое социализм? Марксистская версия». В ней есть прекрасные слова, которые стоит процитировать:
«Те немногие из левых, кто действительно знаком с исходным марксистским коммунистическим проектом знают, что эта идея не потеряла актуальности, если брать ее не как догму, а как исходный пункт для исторического развития <…>. Для такого проекта по большому счету не существует дилеммы социальной справедливости и экономической эффективности, в которую, как в непреодолимый барьер, уперлось развитие европейской социал-демократии.
Социальная справедливость вообще имеет косвенное отношение к этому исходному коммунистическому проекту (лишь в том смысле, что ощущение социальной несправедливости есть симптом кризиса общественного устройства). Этот проект (в отличие от реального советского проекта) вовсе не нацелен на социальный патернализм, призванный облагодетельствовать «сверху» основную массу населения. Он основан, прежде всего, на стремлении поднять суверенитет человеческой личности выше, чем он стоит при капитализме, устранив вражду интересов и обеспечив добровольное сотрудничество свободных индивидуальностей. В этом отношении коммунистический проект вполне способен интегрировать в себя те реальные черты социал-демократического проекта (и даже либерально-буржуазного социал-реформизма), которые связаны с личной свободой, самоорганизацией и самоуправлением граждан».
Если мы обратимся к «Манифесту Коммунистической Партии» Маркса-Энгельса, то обнаружим в нем великолепно обозначенную Цель – создание общества, в котором «свободное развитие каждого является условием свободного развития всех».
Увы, но практический марксизм продемонстрировал свою неспособность обеспечить эффективное движение в данном направлении. В книге Колганова вы тоже не найдете каких-либо рецептов, по которым можно обеспечить «добровольное сотрудничество свободных индивидуальностей».
Проблема в том, что марксисты зачастую путают Цели и Средства. Они выбирают Средства, абсолютно неадекватные продекларированной ими Цели – созданию общества в котором «свободное развитие каждого является условием свободного развития всех».2
Рассуждая о выборе адекватных Средств, для начала стоит определиться с нашим отношением к Государству и Рынку. Ибо те правила, которые мы положим в основу функционирования этого комплекса институтов, и будут в итоге определять структуру нашего предполагаемого общества.
Институциональная теория не учит нас тому, «что такое хорошо и что такое плохо». Она говорит, что если мы выберем себе в качестве багажа определенный набор институтов, «правил игры», то у нас возникнет соответствующая институциональная матрица, институциональная среда, которая изменит мотивацию людей и, в свою очередь, определит будущую структуру общества.
Государство и Рынок
Начнем с Государства и попробуем обозначить его роль в нашей предполагаемой системе.
По поводу места Государства в жизни общества прекрасно высказался профессор МГУ Александр Аузан, являющийся одновременно и анархистом:
«Смысл анархизма не в том, что государство должно быть уничтожено, а в том, что оно не является ценностью. Великое Государство выражает меру нашей беспомощности и общественной импотенции. И проблема в том, чтобы развить способность к самоорганизации».
Действительно, что такое Государство? Это – аппарат принуждения к соблюдению правил, это – «оседлый бандит, имеющий сравнительное преимущество на осуществление насилия».
Государство само по себе не является Ценностью. Настоящей ценностью для нас является Человек.
Наша задача – предложить «правила игры», которые позволят по-настоящему вовлечь широкие массы в социальное творчество.
Странную позицию по отношению к Государству занимает марксизм, по-видимому так и не извлекший уроков из опыта СССР, стран восточной Европы, Кубы, КНДР etc.
Действительно, в своём «прекрасном далёко» марксизм рассуждает об отмирании Государства, но в ближайшей перспективе он делает ставку именно на Государство и поет мантры про централизованное планирование.
Марксисты фактически бояться доверить власть обычным людям. Они полагают, что над простыми людьми должны обязательно стоять некие руководители, некие всезнающие сверхлюди без страха и упрека и без каких-либо личных интересов, только с общественными!
То есть, говоря языком институциональной экономической теории, обладающие абсолютной рациональностью и не склонные к оппортунистическому поведению.
Но, увы, люди есть люди. Сделав однажды ставку на Государство, на отчуждение людей от власти, на делегирование её Центру, очень трудно будет выбраться из этой «колеи», лишить сложившиеся группы интересов, пришедшие к власти, их материальных и нематериальных доходов, вернуть реальную власть реальному народу.3
Да и централизованное планирование тоже неадекватно целям социализма.
Ибо централизованное планирование – это принуждение и подчинение выработанному Центром решению. Но, если в наших планах «свободное развитие каждого», то мы должны научиться принимать децентрализованные решения. Ведь социализм – это строй, в котором преодолено отчуждение. Это строй, в котором важен каждый!
Социализму, как строю, основанному на «добровольном сотрудничестве», более адекватен термин «координация». Координация на основе свободного обмена, рыночных механизмов!
Хорошо по этому поводу высказался нобелевский лауреат Дуглас Норт:
«Эффективные рынки появляются благодаря функционированию институтов, которые обеспечивают снижение трансакционных издержек и издержек составления контракта в какой-то момент времени, но нас интересуют рынки с такими характеристиками не в какой-то отдельный момент, нам бы хотелось, чтобы эффективность рынков существовала непрерывно во времени. Для этого необходимы институты, которые бы обеспечивали экономическую и политическую гибкость для адаптации к новым условиям, к новым возможностям. Такие адаптивно эффективные институты должны обеспечить стимулы к обучению и к знаниям, стимулировать инновации, поощрять экономических агентов, склонных к риску и имеющих предпринимательскую способность. В мире неопределенности и несовершенства информации никто не знает правильного решения проблемы, которую мы рассматриваем (Хайек очень подробно рассуждал на эту тему). Поэтому институты должны поощрять нововведения, или даже стремление к чему-то новому, и устранять ошибки. Логический вывод - необходимо децентрализовано принимать решения, это позволит обществу рассмотреть и исследовать несколько альтернативных способов решения, и выбрать лучший. Также важно учитывать прошлые промахи и учиться на ошибках. Таким образом, институты должны не только снизить издержки по спецификации прав собственности, издержки, связанные с составлением различных законов, но также способствовать децентрализованному принятию решений и эффективности конкурентных рынков».
Действительно, демократия, самоорганизация и самоуправление оказываются более эффективны для работы в условиях неопределенности и перемен, происходящих в мире. Ибо они позволяют использовать так называемые хайековские «рассеянные знания» – открытие, с помощью которого Хайек идейно боролся против марксова социализма.
Но Хайек, увы, оказался непоследователен в своей «борьбе» за использование «рассеянных знаний». Если бы он был последовательным и честным ученым, то пришел бы к выводу, что режим классической частной собственности, основанный на отчуждении наемных работников от принятия решений, не является самым эффективным. Ведь это то же самое централизованное административно-командное управление и планирование, против которого так страстно выступал сам Хайек, только на микроуровне.
Кроме того, если использование рассеянных знаний а, стало быть, вовлечение как можно большего числа людей в выработку и принятие решений для «правых» может быть целесообразно хотя бы просто по экономическим соображениям, то для строителей общества, основанного на идее о «свободном развитии каждого» подобное вовлечение каждого в социальное творчество, в выработку и принятие решений, должно быть задачей номер один!
Рассмотрев децентрализацию, попробуем разобраться и с Рынком.
Почему-то люди, по ошибке считающие себя «левыми», именно в Рынке, в рыночных отношениях видят «корень всех зол».
Но что такое Рынок? Рынок – это свободный обмен. Рынок – это когда свободные индивиды самостоятельно решают, чем им заниматься, что производить, с кем дружить, с кем и в каких пропорциях обмениваться результатами своего труда.
Когда над тобой не стоит какой-либо «гарный хлопец» в кожанке с маузером, объясняющий, что «в интересах общества ты должен делать то-то и то-то...».
Впрочем, ситуация, когда вместо «хлопца с маузером» правила игры диктует какой-либо «денежный мешок» – тоже не обеспечивает свободный обмен, так как в этом случае нашему свободному обмену мешает так называемый «эффект дохода», о котором речь пойдет чуть позже. К тому же за спиной «денежного мешка» часто можно обнаружить и «хлопца с маузером», которого общественный интерес уже не интересует.
Поэтому наша задача заключается не в том, чтобы уничтожить Рынок, а в том, чтобы сделать Рынок социалистическим, поставив его под контроль общества!
Действительно, существует так называемый «мэйнстрим», который говорит о том, что если вручить бразды правления Рынку, то он расставит всё по своим местам.
Однако, институциональные экономисты делают на благодушное единодушие «мэйнстрима» два небольших, но очень важных замечания. Они напоминают о теореме Коуза, которая утверждает, что Рынок действительно расставит всё по местам, оптимально распределив ресурсы, но только при соблюдении двух условий: 1) если трансакционные издержки равны нулю; 2) если отсутствует «эффект дохода».
И, я возьму на себя смелость утверждать что, если мы снимем «эффект дохода» и сведем к нулю трансакционные издержки, то получим... коммунизм!
Если обратиться к истории человечества, то в условиях первобытно-общинного коммунизма как раз и было практически полное выполнение этих двух условий.
Община была достаточно мала, чтобы люди имели возможность знать друг друга в лицо и эффективно координировать свои усилия без каких-либо заметных трансакционных издержек. А ввиду отсутствия возможности для накопления, «эффект дохода» тоже практически был снят.
Поэтому, если мы ставим своей Задачей построение Социализма, нам нужно постараться свести до минимума трансакционные издержки и снять «эффект дохода»! Собственно, в этом и только в этом должна заключаться основная роль социалистического Государства.
Тут важно понять, что обмен в малом сообществе кардинально отличается от обмена в большом сообществе в современном мире, где миллионы хозяйствующих субъектов действуют независимо друг от друга.
Обмен в малом сообществе персонифицирован, что снижает трансакционные издержки. При большом числе участников обмен становиться обезличен, что ведет к их росту.
Поэтому, для целей «свободного развития» обмен необходимо персонифицировать при помощи современных IT-инструментов. Это позволит создать эффективную систему координации и трансформировать «невидимую руку рынка» в видимую и осознаваемую со стороны общественного организма. Это будет уже не известный нам конкурентный рынок, где «каждый сам за себя», а «строй цивилизованных кооператоров».
Ещё одной важнейшей задачей является, безусловно, снятие «эффекта дохода».
Эту проблему можно решить, изменив институты, отвечающие за функционирование финансово-кредитной системы и инвестиционную деятельность. Нам нужно социализировать денежную сферу, что сделает хозяйствующие субъекты равноправными.
Равными не только политически, но и экономически!
Итак, нашей задачей будет выявить те практики и институции, которые можно использовать для формировании институтов при организации искомого нами общества – общества, в котором «свободное развитие каждого является условием свободного развития всех». Общества, работающего на началах самоуправления и самоорганизации, на «добровольном сотрудничестве свободных индивидуальностей».
«Человек – мал,
поэтому малое – прекрасно»
Эрнест Шумахер 4
Чтобы приступить к решению нашей задачи, обратимся к работам британского ученого Робина Данбара.
Данбар, будучи антропологом, исследовал количество социальных связей, которое способен эффективно поддерживать человек. В результате у Данбара получился численный ряд, приблизительно кратный квадратному корню из десяти: 5, 15, 50, 150, 500, 1500, которые принято называть «числами Данбара».
На 1500 последовательность заканчивается. Ибо 1500 – это приблизительно то максимальное количество соплеменников, которое человек способен просто «узнавать в лицо».
Ведь возможности нашего мозга, нашего неокортекса не безграничны. А для понимания своего места в социуме и эффективной координации, каждому из нас необходимо иметь в памяти отличительные черты другого, особенности его характера, представление о его способностях и социальном положении.
И, в зависимости от того, какие совместные задачи решаются людьми, в зависимости от степени близости, которая необходима для решения тех или иных задач, Данбар и предложил эти числа.
Поэтому размер группы, в которой возможно достаточно эффективное неиерархичное взаимодействие между его членами для решения большинства производственных задач – это 150-500 человек.
Собственно, это и есть реальный размер реального коммунизма.5
Раз речь зашла о размерах, попробуем обозначить границу между «коммунизмом» и «социализмом», рассмотрев эти термины с этимологической точки зрения.
Communism – Common – Общий
Socialism – Social – Общественный
Разница между общим и общественным, между общей собственностью и общественной – огромна. Чтобы иметь что-либо «общее», общую собственность с кем-либо, нужно хотя бы знать этого «кого-то» в лицо.
Характерно, что в работе Элинор Остром «Governing the Commons», за которую она в 2009 году получила нобелевскую премию, размер исследованных ей сообществ также ограничен цифрой в 1500 человек.
Ибо это – предел. Предел «Общего»!
Более того – это предел для управления общими активами, в создании которых сами пользователи не принимали активного участия (в основном природными).
Поэтому максимальный размер реального коммунизма, как сказано выше – на одно «число Данбара» меньше.
Ведь действительно, уральский металлург и кубанский хлебороб, не будучи знакомы друг с другом, не могут иметь в общей собственности общий актив, например, домну или комбайн!
Так что социализм, в действительности, более сложно устроенное общество, чем коммунизм. А идея об «отмирании государства» вообще не состоятельна в связи со все увеличивающимися возможностями, которые появляются у индивидов и необходимостью как-то регулировать эти возможности, ограничивая права и свободы одних, чтобы не мешать правам и свободам других.
Все это ведет только к усложнению структуры Государства, а не его отмиранию. Нам приходится создавать все более сложные комплексы институтов, чтобы устранить конфликты интересов. Ведь так называемая «классовая борьба» – это только частный случай конфликта интересов.
Таким образом, существование коммунизма как неиерархичного общества без каких-либо традиционных институций Государства и Рынка, на основе «экономики дарения» возможно только в малочисленном сообществе – при условии, что мы все знаем друг друга в лицо.
Правда, следует понимать, что малочисленность – необходимое, но не достаточное условие существования коммунизма. Коммунизм – очень хрупая структура, существование которой зависит от многих факторов. Например, от количества агрессивных и эгоистичных членов данного сообщества. Но это – отдельная тема.
Несмотря на то, что в современном мире существует ряд самоизолированных коммун типа Лонго Май, Нидеркауфунген, Ауровиль или Твин Оакс, действуют киббуцы, мало кто сегодня будет призывать к созданию общества на их основе. Подобная самоизоляция – выбор немногих. Ибо это никоим образом не приближает нас к искомому обществу, обеспечивающему «свободное развитие каждого».
Нам нужно придумать конструкции, которые бы позволили не только сохранить «дух коммунизма» с его «экономикой дарения», самоорганизацией и самоуправлением, но и создали бы условия для дополнительного синергетического эффекта от вовлечения в совместное социальное творчество тысяч и миллионов людей в масштабах всего общества.
Ведь для того, чтобы полететь в космос или построить адронный коллайдер, необходимо объединить огромные ресурсы и скоординировать усилия миллионов людей. При этом желательно сделать это на началах самоорганизации, обеспечив «добровольное сотрудничество свободных индивидуальностей» без посредничества «оседлого бандита».
Возвращаясь к «числам Данбара», следует отметить, что подобные цифры – не новость для специалистов, занимающихся вопросами производственной демократии. Компании, в которых работники вовлечены в выработку и принятие решений, которые задумываются о «human-sized» размерах производства, пришли к таким же цифрам.
Зачастую они (как, например, в бразильской «Semco» или в компании W.L.Gore & Associates) изменяют технологию под «human-sized» размер производства, казалось бы теряя в экономической эффективности за счет «экономии на масштаба», ради сохранения принципов самоуправления, самоорганизации и вовлечения работников в выработку и принятие решений.
При этом, нужно отдавать себе отчет в том, что такой подход – не универсален. Действительно, трудно себе представить демократически управляемую подводную лодку или демократическую железную дорогу.
Одним из интереснейших примеров производственной демократии, самоорганизации и самоуправления, является компания W.L.Gore & Associates.6 Это многонациональная химическая компания со штаб-квартирой в Нью-Арке, штат Делавэр – www.gore.com
Это компания, про которую говорят «You Have No Boss». При этом она много лет подряд входит в первую десятку списка журнала «Fortune» компаний – «лучших мест для работы».
Основу для этого создает так называемая «культура Gore».
Как же работает самоорганизация в этих условиях, кто руководит в Gore?
Оказывается, чтобы стать лидером, руководителем проекта, нужно просто «выйти из строя», предложить свою идею, найти и увлечь тех, кто согласится с вами работать.
Вот как CEO Терри Келли объясняет свою роль лидера команды: «Руководя производством тканей для нужд военных, лидером я являюсь, только когда есть люди, готовые мне подчиняться. Ни один проект не двинется с мертвой точки, пока не найдутся желающие принять в нем участие. Вы готовите сторонников, “продавая себя”, формулируя свои идеи и зарабатывая репутацию знающего человека... Скажем, я начинаю проект производства новых зимних спальных мешков для военных. В первую очередь я иду к лицу, отвечающему за маркетинг спальников, чтобы выяснить, есть ли на них спрос. Если спроса нет, придется начать с нуля и адаптировать проект к нуждам рынка. Если же мой партнер маркетолог загорится этой идеей, посчитает ее плодотворной, я возьму его в свой проект, чтобы он помог мне его разработать».
В целом решения принимаются способом неформальной договоренности, а не приказами руководства. У сотрудников компании нет четких должностей – со временем они осваивают все новые виды деятельности, соответствующие приобретаемому опыту. Вопросы о заработной плате решают специально избираемые комиссии на основании анализа письменных отзывов и многочисленных рейтингов, составленных по отзывам коллег. Здесь действует так называемый принцип «peer-review» – оценка тебя, твоих способностей, твоего вклада в общее дело производится людьми, с которыми ты непосредственно работаешь. Ибо в условиях подобной неиерархичной организации объективная оценка на основе трудового вклада, о которой грезил Маркс, попросту невозможна.
«Идея в том, что работники подотчетны не президенту компании, они подотчетны своим коллегам», — говорит Келли.
Подобные организационные принципы коренным образом изменяют мотивацию работников, которые в компании называются не иначе как «партнеры».
W.L.Gore & Associates исходит из концепции «естественного лидерства». Согласно ей люди становятся лидерами в процессе сотрудничества с равными себе. При этом не существует приказов и никто не должен никому подчиняться.
Социальная и организационная психология показала, что лидерство – ситуативно. Нет универсальных лидеров, универсальных руководителей. В зависимости от задачи лидер может и должен меняться, что позволяет налучшим образом раскрыть и задействовать человеческий потенциал. При таком подходе лидер становится магнитом, притягивающим таланты — тех людей, которым хочется с ним работать.
«Мы должны объяснять людям мотивы принятия своих решений, и это налагает огромную ответственность, – говорит Терри Келли. – Намного проще заявить: делай, как я сказал, и куда труднее рассказать, почему надо делать так, а не иначе. Но в долгосрочном плане, это приносит лучшие результаты, поскольку люди действуют не вслепую и понимают, что от них многое зависит».
Интересным в отношении W.L.Gore & Associates является то, что она показала возможность переноса своих принципов, своей «культуры Gore» в другие страны, с другими культурными традициями. Тем самым компания продемонстрировала несущественность «проблемы колеи» для разработанных ими институций.
По сути, W.L.Gore & Associates – это компания, чьи организационные принципы наиболее полно соответствуют идее о «свободном развитии каждого».
Похожих организационных принципов придерживаются и в IT-шной компании Valve – http://www.valvesoftware.com/jobs/
Сходным образом работает и гораздо более диверсифицированная бразильская компания «Semco».7 Несмотря на то, что их работники не являются «партнерами» и там не используется план ASOP – Associates Stock Ownership Plan, задействованный в W.L.Gore & Associates (аналог ESOP – плана участия сотрудников в собственности), многие организационные принципы аналогичны.
Там тоже сведены к минимуму формальные правила, работники вовлечены в выработку и принятие решений, сами разрабатывают график и план работы и могут достаточно гибко менять свои обязанности и должности. Несмотря на то, что работники не участвуют в прибыли, компания раскрывает для них финансовую документацию, становясь прозрачной для своих сотрудников. На основе подобной прозрачности происходит рост доверия и, так называемого, «социального капитала».
Согласно внутрибразильским рейтингам «Semco», как и W.L.Gore & Associates, является компанией, «привлекательной для работы».
Так, многие её сотрудники остаются верными «Semco» несмотря на то, что получают более привлекательные по финансам предложения от других компаний. Ибо мотивируют их не только и не столько деньги.
Кроме того, финансовая прозрачность создала один интересный и важный для нас эффект. Ряд высокооплачиваемых сотрудников, топ-менеджеров, которые почувствовали, что их зарплата превышает их таланты и вклад в общее дело, вынуждены были снизить её до социально-приемлемого уровня, либо покинули компанию.
Большой интерес представляют институциональные эксперименты и в компании Hewlett-Packard, где для обеспечения гибкой координации между достаточно самостоятельными подразделениями активно пробуют внутренние рынки и биржи.
Безусловно самым изученным примером производственной демократии и самоуправления была и остается Мондрагонская Кооперативная Корпорация. Её организационная структура, её «опорные пункты» достаточно хорошо изучены, поэтому мы не будем специально останавливаться на этом.8 Однако, стоит добавить что, добавление к числу её правил принципа «peer-review», используемого в компании W.L.Gore & Associates, позволило бы придать модели Мондрагона большую внутреннюю гибкость и решить проблему с некоторой текучкой топ-менеджеров и врачебного персонала, которая реально существует в Мондрагоне.
Как можно увидеть, подобные «управляемые трудом» компании9 разработали свои организационные принципы, позволяющие соединить «малое в большом». Они создали способы координации между достаточно автономными подразделениями (чьи размеры соответствуют «числам Данбара»), позволяющие оптимально объединить их усилия в рамках компании как единого целого, не ущемляя интересы ни самой компании, ни подразделений.
Очень важным здесь оказался принцип субсидиарности, согласно которому задачи должны решаться на самом низком, малом или удалённом от центра уровне, на котором их решение возможно и эффективно.
Как уже говорилось ранее, характерным оказалось использование внутренних рынков и квазирынков (Hewlett-Packard, Semco).
Однако, для того чтобы рынок обеспечил более эффективную координацию, необходимо сделать хозяйствующие субъекты более взаимозависимыми и дополнить «систему цен», на которую молится «мэйнстрим», рядом других координирующих механизмов. Необходимо, чтобы участники рынка становились более прозрачными и открытыми друг для друга и для общества в целом.
Исходя из теории игр, подобный способ координации, оставаясь формально рыночным, приобретает уже не конкурентный, а кооперативный характер. Рынок будет поставлен под общественный контроль.
Когда Роберт Аксельрод, специалист по теории игр, исследовал «дилемму заключенного» в итерационном, повторяющемся сценарии, он пришел к парадоксальному выводу о том, что даже эгоистические индивиды во имя своего эгоистического блага будут стремиться сотрудничать, кооперироваться.
В итоге в выигрыше окажутся те, кто будут добрыми, прощающими и не завистливыми.
Понятно, что для этого необходимо, чтобы игроки имели возможность отслеживать поведение других участников, что опять отсылает нас к ограничениям, найденным Данбаром.
Как перенести регуляторные принципы малого сообщества на всё общество?
В ситуации с тысячами и миллионами хозяйствующих субъектов без IT-инструментов сделать это было бы невозможно. Именно современные информационные технологии позволяют увидеть, как ведут себя игроки – хозяйствующие субъекты, по отношению друг к другу, персонализировать их деятельность. То, на что не способен наш мозг, мы можем реализовать при помощи «искусственного интеллекта».
Большие надежды в связи с этим связаны с наработками американского экономиста российского происхождения Василия Леонтьева, разработавшего метод «затраты-выпуск» и британского кибернетика Стаффорда Бира, который занимался исследованием операций и предложил для организации управления свою «модель жизнеспособной системы» (VSM – Viable System Model).
Леонтьев предложил отслеживать связи между выпуском продукции в одной отрасли и затратами, расходованием продукции всех участвующих отраслей, необходимым для обеспечения этого выпуска. Это позволяет спрогнозировать развитие экономики, выявить и устранить предполагаемые перекосы, перераспределить ресурсы. Вот как описывал суть своего подхода сам Леонтьев:
«Чтобы прогнозировать развитие экономики, нужен системный подход. Экономика каждой страны — это большая система, в которой много разных отраслей и каждая из них что-то производит – промышленную продукцию, услуги и так далее, которые передаются другим отраслям. Каждое звено, компонент системы может существовать только потому, что он получает что-то от других. Это как расписание поездов – откуда, куда, в какое время приезжают».
Имея на руках информацию о потоках ресурсов, мы можем рассмотреть разные альтернативы использования ресурсов, составить «правильное расписание» и дать соответствующие рекомендации хозяйствующим субъектам и обществу в целом.
Бир, в свою очередь, пытался найти оптимальный баланс между самоорганизацией и автономией «на местах» и планированием развития системы «сверху». Он понимал, что ни полная автономия подразделений, ни излишняя централизация в принятии решений не оптимальны. Ни то, ни другое не обеспечивает необходимого разнообразия и не позволяет справиться со всё возрастающей сложностью, что делает систему нежизнеспособной. Он понимал, что соотношение автономии и централизации должно динамично меняться в зависимости от ситуации.
Применение идей Бира предполагает размывание существующих прав собственности и, фактически, создание новых. Так, в критических случаях, когда сложившаяся ситуация может угрожать жизнеспособности и целостности системы, отдельный элемент системы может быть лишен своей автономии в целях выживания сообщества. Управление ситуацией может быть передано «наверх», более высокому уровню управления, который обладает большей информацией о состоянии системы «как целого» и способен мобилизовать значительные ресурсы для её сохранения. Однако, после выравнивания ситуации автономия должна быть возвращена.
Таким образом, предложенные Биром принципы координации и управления позволяют задействовать лучшие черты, имеющиеся в традиционных режимах собственности: государственном, коммунальном и частном.
Понимание идей Бира требует отдельного подробного объяснения и не входит в задачи данной статьи,10 однако, интересно заметить, что эмпирически созданная структура управления Мондрагонской Кооперативной Корпорацией прекрасно описывается в рамках созданной Биром «модели жизнеспособной системы» - http://www.esrad.org.uk/resources/vsmg_3/screen.php?page=2_3cs3.
Итак, мы можем социализировать рынок, сделав открытыми потоки материальных и трудовых ресурсов как в натуральных показателях, так и в денежном выражении.
Для этого нам придется отказаться от коммерческой тайны, но не от свободного обмена, не от рынка.
Игроки будут сами решать, что им делать, но при этом социум будет видеть, насколько корректно ведут себя отдельные участники и, с помощью общественного давления, порицания и даже бойкота принуждать их к «социально-приемлемому» поведению, соблюдению общественного интереса, регулируя их поведение.
При этом важно понимать, что «социально-приемлемое» поведение не предполагает принудительного равенства. Игроки, работающие лучше других, получающие выигрыш за счет своих талантов, должны получать и большее вознаграждение, больший доход.
Однако очень важно, чтобы общество научилось улавливать ренту11 – то есть тот сверхдоход, который образовался за счет благоприятных условий, в которых один хозяйствующий субъект оказался перед другим, и в котором нет труда данного конкретного субъекта.
Такой подход позволяет оптимально использовать свободную волю и мотивацию отдельных игроков и координационные возможности социума, учесть «общественный интерес».
Игрок, решившего из эгоистических интересов «потянуть одеяло на себя», получить выигрыш за счет других, будет наказываться обществом.
В связи с этим полезно вспомнить ещё одну замечательную мысль Василия Леонтьева:
«Я увлекаюсь парусным спортом и, когда объясняю студентам, как функционирует экономика страны, сравниваю её с яхтой в море. Чтобы дела шли хорошо, нужен ветер, — это заинтересованность. Руль — государственное регулирование».
Я позволю себе поправить Леонтьева – формальное принуждение в виде государственного регулирования должно быть как можно шире заменено общественным регулированием.
Когда гарантом выполнения правил, гарантом соблюдения «общественных интересов» будут выступать не отдельные «специально обученные» контролирующие чиновники, а всё общество – это приведет к созданию наиболее устойчивой и наименее коррумпированной системы.
Проблема в том, что само понятие «общественный интерес» – вещь трудно формализуемая. Никто достоверно не знает, к чему в итоге приведет та или иная деятельность, то или иное нововведение, та или иная технология и инновация. Будет это востребовано обществом или нет.
И тут мы снова возвращаемся к мысли Норта о «необходимости децентрализовано принимать решения, что позволит обществу рассмотреть и исследовать несколько альтернативных способов решения и выбрать лучший».
Именно обществу, а не государству!
Формальное вмешательство со стороны «оседлого бандита, имеющего сравнительное преимущество на осуществление насилия» необходимо только в ситуации, когда чья-либо деятельность угрожает существованию и выживанию общества.
Кстати, современная нейробиология также подтверждает склонность людей к кооперации. Идея Ричарда Докинза об «эгоистичном гене», оказалась, мягко говоря, несостоятельной.12
"Идея о том, что капитализм в нынешнем виде —
это площадка, на которой каждый человек имеет
равные экономические права, абсолютно глупа.
Римская арена с технической точки зрения была
ровной игровой площадкой. Однако с одной ее
стороны были львы с клыками, а с другой —
безоружные христиане.
Это не ровная площадка. Это бойня.
Противостояние массы людей без
капитала маленькой горстке богачей,
наделенной колоссальными финансовыми ресурсами,
это то же самое."
Луис Келсо
Говоря о социализме, как об обществе, функционирующем на принципах самоуправления и самоорганизации, необходимо вспомнить о важнейшей системе институтов, которые, безусловно, необходимо реорганизовать. А именно – системе институтов, определяющих денежное обращение.
Ведь деньги – это всего лишь социальная технология. Те правила и механизмы, на основе которых происходит денежная эмиссия, выдача и получение кредитных средств и, в целом, правила, по котором происходят инвестиции, могут и должны быть изменены. Ибо именно они в значительной мере и определяют тип общества.
Если основные инвестиции осуществляются частными инвесторами – мы получаем частно-собственнический капитализм, если инвестициями занимается наш «оседлый бандит» – мы получаем государственный капитализм.
Но, если мы предполагаем организовать социализм, как общество основанное на самоуправлении и самоорганизации, на «добровольном сотрудничестве свободных индивидуальностей», наши денежные институты должны быть социализированы! В принятие решений по ключевым вопросам инвестирования должно быть вовлечено как можно большее число людей, всё общество, что позволит снять коузовский «эффект дохода». 13
Ведь упоминавшиеся выше компании с демократическими формами хозяйствования – явления не системные. Их появление зависело от воли их основателей. Их структура позволяет снять «эффект дохода» внутри компании, но они так и остаются некими анклавами самоорганизации и самоуправления в мире глобального капитала, и вынуждены подчиняться правилам капитализма.
Какие-то попытки сделать людей экономически равными, наделив из капиталом, предпринимал Луис Келсо, создатель системы ESOP.
Более системной попыткой оказалась модель Мондрагона. Но и Мондрагон вынужден подчинятся правилам глобального капитализма.
Ведь капитализм – это среда, которая, по выражению специалиста по производственной демократии Б. Хорвата, ведет себя «подобно организму, который подвергается трансплантации некоего органа – она инстинктивно отвергает чужеродную ткань». В такой среде существовать демократическим, социально-ориентированным формам хозяйствования крайне трудно.
Поэтому, если мы хотим построить социализм, нам нужно обеспечить системность, радикально изменив существующие финансово-кредитные и инвестиционные институты.
Абсолютно ясно, что та парадигма, которая сейчас доминирует во всем мире, основанная на идее о центральном независимом банке как кредиторе последней инстанции, на частичном резервировании etc., не позволяет обществу контролировать деньги – «кровь экономики» в своих интересах.
Ведь современные банки и биржи, будучи «for-profit» организациями, и являются теми «pulse maker-ами» (задателями ритма), которые в значительной степени и определяют тип общества – будет у нас в итоге капитализм или социализм. Нам необходимы другие денежные институты, другие подходы к осуществлению инвестиций. Институты «for-development» по типу Caja Laboral Popular в Мондрагоне или так называемого «кафе венчурных капиталистов» в компании Hewlett-Packard.
Собственно, и Caja Laboral и «кафе венчурных капиталистов» – очень сложные комплексы институтов. Вот как описывает работу «кафе венчурных капиталистов» профессор Томас Малоун в своей книге «Труд в новом столетии»:
«Любой представитель компании HP, имеющий идею какого-либо проекта, может предложить ее совету старших управляющих в так называемом кафе венчурных капиталистов. Этот совет функционирует как своего рода группа венчурного капитала, обеспечивающая финансирование тех проектов, которые она посчитает самыми перспективными. Описание одобренных проектов поступает в интранет, и любой человек, заинтересованный в данной работе, сообщает об этом руководителю проекта. Тот беседует со всеми кандидатами и создает специальную команду под проект.
Сочетание комбинаций специалистов может быть самым разным, непрерывно меняясь; реструктурировать же предприятие в целом необходимости нет. Хорошие идеи циркулируют по всей компании. Где бы в ней ни работали люди с нужной для проекта квалификацией, их обнаружат и пригласят. Служащие находят проекты, которые им подходят, даже если руководители не догадываются об интересах своих работников. А менеджеры через постоянную обратную связь получают информацию относительно того, какие проекты их работники считают самыми перспективными. Более того, если совет венчурных капиталистов убедится, что никто не заинтересован в выполнении утвержденного им проекта, придется отменить принятое решение. В конце концов, если знающие люди не считают работу интересной, может, идея не так уж и хороша!»
Это наглядный пример синтеза компетентностей из разных уровней управления, позволяющий учесть разные горизонты видения.
К вопросу о власти 14
Говоря о компетентностях, нельзя не затронуть и вопрос о власти. Почему-то, говоря о властных полномочиях, большинство «левых» (как авторитарных, так и антиавторитарных), практически единодушно говорят «Вся власть – Советам!» Но давайте посмотрим на ситуацию критически. Как показала история, институт Советов – крайне нежизнеспособная система. Реальные Советы не существовали в истории сколько-нибудь значимое продолжительное время. Они либо гибли либо вырождались.
Проблема Советов, как и демократии в целом – соблюсти баланс между представительностью и компетентностью. Если посмотреть на современные устойчивые демократии (как бы хороши или плохи и даже лицемерны они ни были), все они прошли через стадию цензовой демократии – по имущественному, половому, расовому или образовательному признаку.
Собственно, половое созревание того или иного индивидуума никак не гарантирует обретение им достаточных навыков для принятия сложных политических решений. Да и болезнь Альцгеймера пока никто не отменял. Так почему для того, чтобы сесть за руль автомобиля, необходимо пройти медкомиссию и сдать «на права», а право голоса мы получаем автоматически?
Возможно, интересным механизмом, позволяющим как-то разрешить дилемму представительности и компетентности будет механизм, использующий сочетание преимуществ меритократии и демократии (и, в первую очередь, «демократии по доверенности»).
Посредством демократических процедур следует установить компетентностный фильтр, некий образовательный ценз, с помощью которого и «отфильтровывать» «достойных» людей, которые затем будут принимать властные решения. Таким образом, подобная «элита» не избирается, а отбирается.
Количество людей, которые будут принимать решения, не должно быть строго регламентированным, количественно ограниченным. И для решения разных задач сам ценз тоже должен быть разным. Любой желающий, который прошел ценз и продемонстрировал свою компетентность в определенной области, сможет принимать участие в выработке и принятии решений. Однако, компетентностный фильтр позволит ограничить влияние «Свет-из-Иваново» на этот процесс.
Ведь, перефразируя мысль Ленина о «главном вопросе революции», можно сказать, что «главный вопрос революции – вопрос о правилах и процедурах выработки и принятия решений».
Одновременно, такая система не позволит элите «оторваться от народа». Ведь компетентностный фильтр обязательно должен устанавливаться и контролироваться демократическим путем. У народа в любом случае должен быть некий аварийный клапан – почувствовав, что власть начинает от него «отрываться», народ в любой момент сможет убрать компетентностный ценз до нуля, превратив меритократию в прямую демократию.
Хотя, хорошей альтернативой прямой демократии может быть «демократия по доверенности». Она предполагает возможность использовать свое право голоса самостоятельно либо путем передачи его человеку, которому вы доверяете в том или ином вопросе. Тот, кто получил от вас доверенность может, в свою очередь, использовать ваш голос сам, либо делегировать его дальше. При этом, в любой момент вы можете отозвать свою доверенность и воспользоваться своим голосом сами, либо снова передать его кому-то другому.
Образование и воспитание
Одним из важнейших институтов, определяющих тип общества, является школа.
Ещё Бисмарк высказывал мысль о том, что войны выигрывает школьный учитель. Действительно, именно школа во многом формирует многие паттерны и поведенческие стереотипы, которым мы следуем всю жизнь, создает нашу идеологию.
И для организации общества на началах самоорганизации и самоуправления, насущно необходима смена образовательной парадигмы. Ведь нам нужны самостоятельные и, что немаловажно, договоропригодные люди.15
В этом направлении есть множество интересных, но фактически не востребованных наработок. Это и коммуны Макаренко, и «коллективный способ обучения» Дьяченко, и школа Luminar Рикардо Семлера из ранее упоминавшейся бразильской компании «Semco».16
Заключение
Итак, процесс перехода к социализму как обществу, основанному на «добровольном сотрудничестве свободных индивидуальностей» – процесс сложный, требующий системного изменения множества институтов.
Для этого нам потребуется реформа денежного обращения, налоговой системы, изменение отношения к интеллектуальной собственности, смена образовательной парадигмы, изменение структуры политической власти etc.
Но «путь в тысячу ли начинается с первого шага». И на этом пути «нет ничего более практичного, чем хорошая теория».
Примечания
| При использовании этого материала ссылка на Лефт.ру обязательна |
|
|