Все мы отлично помним мысль классика о том, что всемирно-исторические события и личности появляются дважды: первый раз в виде трагедии, второй раз в виде фарса. История предоставила этому изречению множество подтверждений.

Однако, наблюдая за происходящим в современном мире, мне представляется, что меткое замечание великого мыслителя требует некоторого, что ли, дополнения. Дело в том, что в нашу эпоху трагедия и фарс сосуществуют рядышком, внутри одного и того же исторического явления, как бы дополняя и подпитывая друг дружку. При том, что активной, инициирующей стороной в этом симбиозе является фарс. Он задает повестку дня, управляет ходом событий и порождает трагедию. Сейчас вот, прямо на наших глазах фарсовый миротворец и прогрессист, чернокожий гипер-империалист и «метафизический милитарист» (Дж. Петрас) Барак Обама при помощи фарсовых обвинений в применении режимом Асада химического оружия генерирует страшную трагедию на Ближнем Востоке, способную превратиться в апокалипсическую драму для всего мира.

Или возьмем хоть феномен буржуазной демократии. В левой, да и не только в левой среде, принято считать, что буржуазная демократия давно превратилась в фарс. Гражданское общество вытеснила олигархия, а вместо свободной дискуссии равноправных субъектов теперь сплошной пиар да манипуляция сознанием. Такие соображения если и верны, то только отчасти. Сегодня вокруг фарса буржуазной демократии, всяких там «честных выборов», «прав человека» и т.п. химер, во многих уголках нашей планеты разыгрываются нешуточные страсти. Кое-где они носят ярко выраженный трагедийный характер. Поглядите хотя бы на тот же ближневосточный театр: ни Мубарака, ни Мурси, ни Асада, ни воюющих с ним «революционных» головорезов Аль-Каиды, ни даже какого-нибудь генерала со смешной фамилией Сиси – никого из этих действующих лиц никак нельзя назвать фарсовыми персонажами. Все они без исключения  - фигуры неподдельные, драматичные, глубоко трагические, будто сошедшие со страниц произведений Еврипида или Софокла.

Разумеется, не везде борьба за буржуазную демократию протекает в столь серьезных, патетических и, я бы даже сказал, катастрофических формах. Во многих местах она, в самом деле, больше напоминает то ли жалкий фарс, то ли пародию, то ли какой-то аляповатый политический карнавал, бал-маскарад. Как пел когда-то народный бард – «Надели маски кроликов, слонов и алкоголиков».

Вы подумали, что среди упомянутых «многих мест» автор числит и нашу страну? Вы правильно подумали. Не хочу сказать, что по степени фарсовости политического процесса «мы впереди планеты всей» - тут не мне судить. Но если бы некая компетентная инстанция занялась составлением рейтинга политического фарса, то, смею предполагать, РФ расположилась бы в нем очень недалеко от вершины. Это, конечно, вовсе не означает, что фарс – это есть плохо, а трагедия – хорошо. Никоим образом. Карнавальная ночь все же, безусловно, лучше Варфоломеевской. Вряд ли кто из нас, находясь в здравом рассудке, захочет повторения египетского или тем паче сирийского сценария. Хотя ведь и египтяне с сирийцами, скорее всего, тоже «не хотели». Да такие вещи обычно и не происходят от того, что кто-то «захотел». Само собой случается: глядишь, а фарс вдруг завершился и в какое-то мгновение ока перетек в свою противоположность. Диалектика, однако…

Мысли о соотношении трагедии и фарса в истории, об их диалектическом взаимодействии не раз посещали во время завершившейся на днях кампании по выборам глав местной власти. В Москве сия кампания в этот раз проходила довольно бурно, хотя и не слишком содержательно. Полдюжины кандидатов, дебаты на ТВ, агитаторы чуть не у каждой станции метро раздают брошюры и листовки, программы, хоть и похожие у всех как две капли воды. И так почти три месяца. Демократия, да, буржуазная демократия, а что вы, господа, хотели увидеть? И спели для вас, и сплясали, и помутузились публично, и с три короба всяческих чудес наобещали. Балаган вышел что надо. Не нравится? Ну не знаю…

Я вот даже сходил и проголосовал. За кого? Не скажу… Да это и не важно, ибо, как мы уже отметили, программы у всех были практически одинаковые. Маски  - да, маски разные. Тут вам и раздолье для честного выбора открывается. Одним больше по вкусу кролик, другим слон, третьим… непримиримый борец с жуликами и ворами. Выбирай себе, и радуйся жизни.

Скажете, мол, о чем тут говорить, что обсуждать, фарс – он и есть фарс. Но на то мы и диалектические материалисты, чтобы в каждом фарсе находить зерна потенциальной трагедии. Наблюдая за предвыборной кампанией, слушая выступления соискателей должности московского градоначальника, пробегая глазами их неказистые листовки, я мучительно старался отыскать во всей этой несъедобной пропагандистской окрошке хотя бы самый ничтожный прогрессивный кусочек, что-то такое, за что можно было бы зацепиться человеку лево-социалистических взглядов. Искал, и не находил. Даже карнавал выходил у наших кандидатов какой-то мрачный, злобный и реакционный. Только ли они одни были в этом виновны?

Вопреки популярным разговорам о том, что наш тоскующий по советскому прошлому народ якобы взыскует «социальной справедливости», равенства и чуть ли не во человецех коммунистического благоволения, вопреки досужим рассуждениям о каком-то мифическом «левом повороте», общество наше на самом деле стремительно правеет. Правеет во всех измерениях: экономическом, социальном, культурно-этническом. Политический рынок чутко реагирует на изменение духовно-интеллектуальных запросов электората, предлагая потребителю гремучий коктейль из пресловутой «борьбы с коррупцией», дешевого популизма, «сильной руки» и либеральной нацдемовщины, настоянной на самых махровых сортах расизма и шовинизма. На фоне «просвещенного национализма», так и прущего изо всех щелей у всех без исключения кандидатов в мэры евразийской столицы, идеология запрещенного несколько лет тому назад ДПНИ выглядит образцом толерантности и политкорректности. Либеральные дамы с «Эха Москвы», широко раскрыв свои уже не очень свежие ротики, восторженно внимают ксенофобским филиппикам Леши Навального, а супер-яблочник Митрохин, будто бы решив срочно привести собственный политический образ в соответствие c кругло-упитанной ряшкой охотнорядца, повторяет, как музыкальный автомат блатной шлягер, тоскливую мантру об «азиатском засилье».

Великий и могучий Гарри Каспаров, по слухам недавно попросивший в одной прогрессивной и демократической европейской стране политического убежища, на своем сайте утверждает, что лозунг «Хватит кормить Кавказ!» - это вовсе никакая не ксенофобия, «а неосознанное, интуитивное стремление защитить собственную культурную идентичность, угрозу которой ощущают многие наши сограждане».

Уж если гордый сын армянского и еврейского народов, выросший в интернациональном советском Баку и воспитанный отборными представителями советской интеллигенции, «дитя Перестройки», заговорил сегодня языком средней руки нацистского культуролога или героя белой «одноэтажной Америки», какого-нибудь Пата Бьюкенена, то чего же хотеть от его менее звездных, привилегированных и образованных сограждан?

Мы, коммунисты, любим по поводу и без оного, «с похвальной целью себе присвоить ум чужой», вспоминать и цитировать наших классиков и вождей. Пытаемся не только, так сказать, советоваться с их теоретическим и практическим наследием, но и взглянуть на себя нынешних и на окружающий нас мир их глазами: «А что бы сказал в данной ситуации Маркс? Как бы поступил сейчас Ленин? Кому, и с какой силой дал бы по шее Сталин?». И т.д. и т.п., все в таком духе. Очень полезное, между прочим, занятие: развивает ту часть мозга, что заведует воображеньем. Так вот, я иногда подобный ход мысли применяю к современным российским либералам. Думаю-гадаю, что сказал бы духовный и идейный отец русского либерализма, Андрей Дмитриевич Сахаров, глядя на своих нынешних последователей? И вообще, как бы вел себя академик-правдолюб, доживи он до сегодняшних дней, кого бы ругал, а кого поддерживал? Благословлял бы трясущейся старческой дланью на подвиги бойкого внучка Лёшу? Бил бы себя кулачком во впалую грудь, выдавливая из последних сил сакраментальную фразу «я коренной москвич»? Стонал бы вместе со всей прогрессивной общественностью на тему «нашествия инородцев»? Вопросы, конечно, гипотетические, ответов на них не существует в природе. Да и какой смысл их задавать, разве что все то же воображенье поупражнять…  

В широких кругах нашей т.н. «непримиримой оппозиции», и, в частности, в её левом сегменте, популярна идея «бойкота выборов». Аргументация сторонников такого подхода вертится вокруг утверждения, что в российских условиях любые выборы изначально являются «нечестными» и «несвободными», их результаты заранее предрешены, всем рулит пресловутый «административный ресурс», да и вообще, плетью обуха не перешибешь. Левые, коммунисты-социалисты, как положено, добавляют в данную теорию щепотку «научности»: толкуют о «парламентском кретинизме», напоминают о том, что электоральная демократия есть разновидность диктатуры буржуазии, что общественный строй на выборах не меняют, и т.д. и т.п. Отсюда делается вывод: единственным эффективным оружием трудящихся масс может быть только неучастие в «заранее сфальсифицированных выборах», их бойкот, который только один и может подорвать источник легитимности «антинародной власти», обрушить «авторитарный режим» и спустить крючок долгожданной революции.

Не входя в долгую и нудную дискуссию, заметим, что перед нами именно тот случай, когда «по форме верно, а по существу издевательство». Правда, кое-кто добавит, что и форма слегка прихрамывает. Ведь среди наиболее видных адептов и проповедников бойкота немало таких, кто в свое время принимал активное участие в легальной буржуазной политике: регистрировал (желал зарегистрировать) и возглавлял партии, баллотировался в те или иные законодательные и исполнительные органы, и даже заседал в Госдуме, т.е. предавался тому самому «кретинизму». Сегодня эти политические деятели по тем или иным причинам сдулись, вышли в тираж, их больше не зовут на валтасаровы пиры, не выдают карнавальных костюмов и масок, не приглашают в число участников соревнований. Слыша от таких людей призывы к бойкоту, становится немного грустно. Картина вырисовывается не самая жизнеутверждающая: старый, потрепанный импотент, распираемый чувством мнимого превосходства, «бойкотирует» ложе любви. Ныне любовь, в отличие от старых добрых времен, когда наш герой был на коне, стала «несвободной» и «нечестной». Ещё бы… Он, видите ли, «выше» этой пошлой суеты. Он живет исключительно думами и радениями о «высшем благе». Вынужден жить, добавим… 

Если же окинуть идеологию бойкота более широким взглядом, то станет очевидным, что происхождением своим она целиком и полностью обязана общественно-политическому ничтожеству «несистемной оппозиции». Будучи неспособными на мало-мальски конструктивное действие, не обладая сколь-нибудь существенной народной поддержкой, наши «оппозиционеры»-леваки находят, как им представляется, «легкий» выход из положения: «раз уж мы не можем даже самого плохенького кандидатишку снарядить на эти дурацкие выборы, то и черт с ними, объявим этим выборам наш грозный бойкот. Пусть власть им подавится!».  Таким образом, бойкот представляется эдаким последним убежищем для политических дистрофиков, утешением для нищих духом и тощих телом. Гроба нет – корыту рады. И вот уже раздаются торжествующие голоса: «Ура, товарищи! Мы победили, «стратегия бойкота» сработала, на выборы пришло всего 30% избирателей, у власти отпал «источник легитимности» - теперь до революции рукой подать! Бойкот победил!».

Хотя и ребенку ясно, что если некий политик (политическое движение) на «нечестных выборах» набирает от силы полтора процента голосов, то его зычный призыв к честному бойкоту услышат никак не более (скорее менее) этих самых полутора процентов.

На самом деле бойкот может служить в высшей степени мощным и эффективным инструментом в политической борьбе. При следующих условиях: 1. Когда за ним стоит серьезная политическая, экономическая и финансовая сила. 2. Если он не является сам по себе «стратегией», а входит как органичная часть в определенную четко разработанную стратегическую линию.

История знает различные примеры использования бойкота для достижения крупных, даже глобальных политических целей. Так, после прихода Гитлера к власти, мировое еврейство объявило финансовый и экономический бойкот Германии. Однако политическая и культурная разобщенность евреев, отсутствие у них единого центра власти, не позволили превратить кампанию бойкота в сконцентрированный и скоординированный удар. Сионисты заключили с нацистским режимом знаменитое соглашение о перемещении, «Хаавара», по которому денежные средства и имущество немецких евреев, эмигрировавших в Палестину, обменивались на германские товары. Таким образом, весь эффект от бойкота был нивелирован. Хуже того, гитлеровский режим использовал объявление ему евреями «священной войны» в качестве предлога к усилению расистской,  антисемитской политики и оправдания самых жестоких мер по отношению к немецким евреям.  

Другой пример бойкота, пожалуй, один из наиболее успешных – бойкот США и рядом других западных государств московской Олимпиады 1980 года. Главным залогом успеха этого мероприятия было то обстоятельство, что бойкот являлся органичной составной частью стратегии «борьбы с мировым коммунизмом». Он осуществлялся в рамках глобального неолиберального поворота – мощного контрнаступления крупной буржуазии Запада как на внутреннем, социально-экономическом, так и на внешнеполитическом фронте. Этот поворот начался в середине-конце 1970-х годов. Для развязывания кампании бойкота Олимпиады-80 удалось создать сильный «легитимный» предлог после того, как СССР был умело втянут в афганскую войну. Бойкот Олимпийских игр в Москве нанес колоссальный урон престижу Советского Союза во всем мире и немало поспособствовал крушению всего Восточного блока.        

Если бойкот, как мы выяснили, есть оружие сильных, тогда что же можно назвать оружием слабых? Слышу верную подсказку – террор. Индивидуальный террор – инструмент для политически слабых индивидуумов, террор государственный  - для относительно слабых и несформировавшихся, либо переживающих внутренний кризис, правящих прослоек и классов. Ниже террора стоит только членовредительство в самых разнообразных формах: голодовки, публичные самосожжения и т.п. Когда сознание угнетенного развивается до мысли, что уродуя себя можно ведь и своего врага изуродовать или даже убить, в этот момент членовредительство переходит в свою активную, террористическую фазу. Можно сказать, что террор есть высшая и последняя стадия членовредительства.

По тому, какие средства борьбы для достижения своих целей использует класс можно безошибочно судить о степени его политической и идейной зрелости. Буржуазии легче – у неё в руках собственность на орудия производства, капитал. Эта форма собственности есть опора и источник политической власти буржуазии. У пролетария в личной, т.е. частной собственности находится только его тело: руки, ноги, голова, мозги и т.п. Способность приводить эти органы в действие образует товар, называемый «рабочая сила». Пролетарий существует за счет продажи этого товара капиталисту на рынке труда. Рабочая сила и покупающий её капитал есть два «системообразующих» элемента капитализма. Капиталистическое общество воспроизводит себя посредством бесконечного числа сделок купли-продажи между владельцем капитала, буржуа, и владельцем рабочей силы, пролетарием. На первый взгляд система вполне гармонична и равновесна. Однако в самой её основе кроется глубочайший конфликт, суть которого заключается в неравном характере основополагающей сделки: оплачивая пролетарию лишь стоимость воспроизводства его рабочей силы (тех самых рук, ног, мозгов и т.п.), капиталист в форме прибавочной стоимости присваивает себе прибавочный продукт, образующийся в процессе взаимодействия труда и капитала. Часть этого продукта буржуа направляет на создание и поддержание институтов собственной власти – исполнительной, законодательной, судебной, аппарата насилия и промывки мозгов. Таким образом, политическое господство буржуазии «естественным образом» проистекает из частной собственности на средства производства.

Пролетарий, будучи в описанной нами сделке стороной ущемленной, не может не пытаться как-то улучшить свое положение. Хотя бы выразить свое недовольство ситуацией. При помощи каких средств он способен это сделать? Первое, что приходит на ум – при помощи той единственной собственности, которой он обладает, своего тела. Пролетарий может привести свое тело в негодность. Объявить голодовку, поранить руку, сломать ногу. Подобные действия как бы «вредят системе», но причиняют невыносимые физические страдания. Иногда рабочие вместо собственных рук и ног начинают ломать станки и машины, справедливо воспринимая их как продолжение собственного тела. Но вот, убедившись в неэффективности членовредительства, пролетарий переходит к террору. «Булыжник - орудие пролетариата». Вместе с такими же как он бедолагами, наш производитель выходит на Болотную площадь, на площадь Тахрир и т.п. заметные места, выдирает из мостовой кусок асфальта и, с криком «Путин – вон!», «Ирхаль йа Мубарак (Мурси, Башар)!», швыряет куском в омоновца. Несмотря на то, что тут мы наблюдаем уже, так сказать, «активную фазу» классовой борьбы, такой способ борьбы ещё никак нельзя назвать пролетарским. Ведь аналогичным образом мог выражать свое недовольство существующими порядками и раб при рабовладельческом строе, и крепостной в эпоху феодализма, и «взбесившийся мелкий буржуа» в ужасе перед надвигающимся банкротством и потерей всего «нажитого честным трудом». Да что там мелкий буржуа – беситься и метать камни в заклятого врага отлично умел и первобытный дикарь. И у дикаря ведь, в конце концов, наличествовали руки, ноги и голова, правда, продавать их тогда было особо некому…

Каковы же отличительные признаки именно пролетарской борьбы? Прежде всего – сплоченность и организованность. Эти качества не падают с неба. Рабочий класс обретает их в процессе своего участия в капиталистическом производстве. Трудясь бок о бок на крупном капиталистическом предприятии, в более-менее равных условиях, рабочие постепенно осознают общность своих интересов, начинают ощущать себя не как сборная солянка разрозненных индивидов, отстаивающих каждый свою выгоду, но как единый коллектив производителей общественных благ. У пролетариев появляется общее, классовое сознание.

На первых порах главным учителем и воспитателем рабочего класса выступает буржуазия. Пролетарии жадно впитывают буржуазные ценности, буржуазную идеологию, копируют и осваивают буржуазные технологии отстаивания собственной выгоды. Наблюдая, как капиталисты, с целью поднять цену на производимый товар, объединяются в картели и тресты, рабочие начинают объединяться в свои торговые союзы, тред-юнионы. С вполне «эгоистической» целью – поднять цену на свой товар, на рабочую силу. Понятно же и ребенку, что куда выгоднее наемным работникам собраться вместе, чтобы продать себя хозяину, подписав с ним коллективное соглашение, нежели каждому по отдельности бегать, пряча глаза, в отдел кадров ради соблюдения «коммерческой тайны». Кстати говоря, существуй у нас сегодня такой коллективный договор о найме рабсилы хотя бы в сфере ЖКХ, давно бы ушла в прошлое пресловутая «проблема мигрантов» с их рабским трудом.

Однако экономическая борьба способна дать лишь временное улучшение положения рабочего класса. Основного противоречия капитализма – между трудом и капиталом – она устранить не может. Как не в состоянии она предотвратить периодических кризисов перепроизводства, сопровождаемых ростом безработицы и ослаблением позиций рабочих коллективов на рынке труда. Буржуазия, оставаясь господствующим классом, быстрее приспосабливается к изменяющейся обстановке. На пользу ей идет как экономическая глобализация, так и бюрократизация профсоюзного движения. Коллективные трудовые соглашения удается подрывать и ослаблять посредством переноса производства заграницу и подкупа профсоюзного начальства. Социальные права можно урезать под предлогом «бюджетного дефицита».

В общем, экономическая борьба, при всей её важности и необходимости, имеет свои объективные пределы и структурные пороки. Если на каком-то этапе эта борьба не переходит в борьбу за власть, за свержение господства буржуазии, то неминуемо начинается откат всех социальных и экономических завоеваний рабочего класса. Совершенно очевидно, что долгосрочные интересы наемных трудящихся несовместимы с господствующей системой производственных отношений. Проще говоря – дальше будет только хуже. Утешаться тем, что, дескать, упали уже так низко, что дальше некуда – занятие пустое. Общественная жизнь так устроена, что падать всегда есть куда. Пропасть бесконечна, а на дне – нет, не крокодил, а историческое небытие. Пока ещё не поздно, необходимо браться за ум и хотя бы  для начала осознать тот несложный факт, что с политической точки зрения мы в современном мире никто и звать нас никак. И пусть не вводят нас в заблуждения лживые и лицемерные посулы, уговоры и лесть актеров и постановщиков окружающего политического балагана. «Вы за честные выборы или за бойкот нечестных выборов?». Ложная дилемма. Не за первое и не за второе. Все эти фальшивые симулякры подлинной общественной жизни – не наш праздник. Не мы их придумали, не мы их организовали, не мы заказали и оплатили их музыкальную дорожку.   

Выбор перед нами стоит очевидный: либо самостоятельная классовая политика, строительство собственных организаций наемного труда – советов, комитетов, ассамблей, рабочих партий, выход на хотя-бы мало-мальски приемлемый идейно-теоретический уровень, либо бесконечное блуждание в бестолково-хаотических потемках карНавальной ночи…