(по  поводу комментария редакции Лефт.ру к статье «Что с Украиной»)

Комментарий редакции:

Несмотря на ряд интересных мыслей и наблюдений, высказанных тов. Калитаевым по поводу драматических событий на Украине, необходимо отметить, что, на наш взгляд, уважаемый автор, к сожалению, оказался несвободен от некоторых добросовестных заблуждений, распространенных в левой среде. Особенно режет слух следующая характеристика, данная в статье т.н. «украинской революции»: «Социальный протест, давший массовую базу украинским радикалам буржуазно-националистического толка, есть в своей сути антикапиталистический протест».

Интересно, в чем же именно автор усмотрел «антикапиталистическую суть» майдана? Может быть, в массовом сносе и вандализации памятников Ленину? В приветствиях «Героям слава!», или в истошных воплях «Комуняку на гиляку!»? В подстрекательских речах зарубежных «друзей» майдана, типа Маккейна, Нуланд и Саакашвили?

Неужели дела наши, левые и социалистические, настолько плохи и безнадежны, что мы от отчаяния и безысходности готовы узреть «антикапиталистическую суть» в глубоко и ярко выраженном фашистском путче против законной буржуазно-демократической власти? Неужели мы дожили до того, что принимаем за «антикапитализм», да ещё и «по своей классовой природе»(!), махровый антикоммунизм, истеричную русофобию и бандеровщину, вкупе со стоящей за их спиной атлантистской финансовой олигархией, которая всю эту «стихийную» вакханалию организовала, проплатила и предоставила ей неограниченную медийную раскрутку? Простите меня, дорогие товарищи, но если это есть «антикапитализм» («по сути», конечно, только «по сути»), то редакция Лефт.ру («по классовой природе») – это Карл Маркс и Фридрих Энгельс в одной, отдельно взятой упаковке.

И напоследок. Неужто мы всерьез думаем, что евро-американская Империя настолько глупа, чтобы финансировать и поддерживать «антикапиталистический протест»? Если так, то мы здорово недооцениваем нашего врага и, тем самым, совершаем роковую ошибку. Такого рода ошибку, которая, говоря словами одного из самых способных учеников Макиавелли, «хуже преступления»…

Поводом для отклика на комментарий редакции к моей статье «Что с Украиной» стал сделанный мне упрек в совершении «роковой ошибки», которая «хуже преступления». Хуже преступления может быть лишь преступление «в квадрате». В чем же нашей уважаемой редакцией был уловлен «квадрат преступления» в моей оценке происходящего в Украине? В том, оказалось, что особенно резало ее слух – социальный протест, давший массовую базу украинским радикалам буржуазно-националистического толка, есть в своей сути антикапиталистический протест.

Статья названа «Что с Украиной». Товарищи из редакции прочитали это по-своему: «что произошло в Украине», и напомнили мне по-дружески – в Украине произошел «глубоко и ярко выраженный фашистский путч против буржуазно-демократической власти». Не станем пока спорить с тем, уместно ли в данном случае выражение «фашистский путч», хотя я убежден, что никакого фашизма в Украине нет.

Слово «путч» означает государственный переворот совершенный небольшой группой заговорщиков (Словарь иностранных слов). В наше время такой переворот может быть осуществлен лишь военной верхушкой. Другой «небольшой группе заговорщиков» преодолеть силовое сопротивление современной государственной машины невозможно. Но нравятся нашим товарищам из редакции яркие образные сравнения и утвердившиеся в политическом лексиконе емкие формулировки. Почему нравятся, можно было бы уточнить. Потому, видимо, что не побуждают к размышлениям. Картинка в целом ясна, все формальные признаки налицо, квалификация очевидна, подпись, печать, принять к исполнению. Остальное пусть «обсасывают» политологи. Славная такая позиция обозревателя, наблюдающего за событиями с высоты околоземной орбиты.

Иноземное слово «путч» [нем. Putsch], судя по частоте его употребления, очень полюбилось нашей образованной публике главным образом из-за его фонетической выразительности. Ну что там какие-то «мятеж», «восстание», «бунт» – не современно. «Путч» совсем другое дело, скажешь «путч», тут же краска с лица и дрожь по телу. А если еще и «фашистский», то дело плохо, нет – хуже, чем плохо. Слово «путч» твердо закрепилось в политическом лексиконе после чилийских событий 1993 г. Тогда мы получили наглядный и весьма убедительный образец классического путча – военного мятежа с целью совершения государственного переворота. До Чили подобные события произошли в Греции («черные полковники»). В странах Латинской Америки вплоть до последнего времени государственные перевороты, осуществляемые военными хунтами, были делом почти обычным, но там они так и назывались – военные перевороты.

В начале 90-х годов слово «путч» накрепко прилепилось к попытке изменения политической ситуации в СССР, предпринятой ГКЧП. Несколько человек, занимавшие весьма высокие государственные посты, решили воспрепятствовать набиравшей силу тенденции к развалу Советского Союза. Спрятали безвольного Президента СССР на черноморской даче и взяли инициативу в свои руки. Но вся их инициатива свелась к вводу в Москву нескольких воинских частей. Советские солдаты, выполняя приказы своих командиров, заняли какие-то ключевые позиции и замерли в ожидании других приказов. В то беспокойное время мы не отходили от экранов телевизоров, приемников. И если я не ошибаюсь, военные в гражданских лиц не стреляли, вообще ни в кого не стреляли (а было чем?). Но хорошо помнится, как горели на улицах БМП. Наверно из-за неосторожного обращения с огнем от скуки искурившихся экипажей. Потом военные ушли, а над Кремлем взвился российский триколор. Чуть позже три высокопоставленных чиновника, собравшись якобы на охоту, подписали документ о ликвидации СССР. Говорили, что произошел путч или неудавшаяся попытка путча.

Признаюсь, до сих пор не уяснил, кто же были эти путчисты? Те, кто, пытаясь своими неумелыми действиями спасти от развала великую страну, дали приказ военным прийти и встать на столичных улицах, или те, кто жег бутылками боевые машины Советской Армии, поднял флаг, хорошо памятный из недавней истории, а затем в тишине охотничьего домика, втихаря, как выражаются русские, наспех, чтобы не прознал спецназ ГРУ, подписывал неконституционный акт о роспуске Страны Советов. Уяснить это невозможно и сейчас и потому, что слово «путч» ничего не объясняет в действиях ни той, ни другой стороны.

Не объясняет оно и недавние события в центре Киева, если, конечно, мы вообще хотим что-то разъяснить себе и объяснить другим. Ну а если кому-то все же объясняет, то за них надо порадоваться – хоть у кого-то все это прояснилось до пронзительно четкого видения. Виват! Почему слово «путч» мне ничего не объясняет в киевском перевороте? Потому, что он не мог привести к успеху без особого к нему отношения со стороны президента Украины (вспомним чилийского президента С. Альенде, противостоявшего путчистам с оружием в руках) и позиции непричастности ко всему происходящему, которую заняло большинство киевлян, показавших этим свое отношение к законной, как пишет редакция, буржуазно-демократической власти. Странный такой путч.

Статья «Что с Украиной» написана не о самом путче (принимаю этот термин для данного случая), а о его массовой базе, которая представлена определенной частью населения Украины или, прошу прощения за выспренний слог, ее народа. И мой вопрос-ответ «Что с Украиной» об этом. Здесь я бы хотел поинтересоваться мнением самой редакции относительно массовой базы путча: существовала ли она, или ее не было вообще? Или она – плод моего неверного восприятия, одно из моих добросовестных заблуждений, моя роковая ошибка в общей оценке социальной обусловленности путча. Под массовой базой в этом случае должна пониматься как активная часть населения, открыто в той или иной форме поддержавшая действия путчистов, так и пассивная его часть, не пожелавшая встревать, тем более оказывать сопротивление и, таким образом, также поддержавшая их. Если уважаемая редакция докажет, что никакой массовой базы у этого путча нет, и быть не могло, так как ценности украинской буржуазной демократии не оспоримы и не поколебимы, тогда, будучи поверженным представленными доводами, я попрошу снять этот материал как политически ошибочный. Но если не сможет доказать, тогда она должна будет объяснить, почему она не замечает этой массовой базы и предлагает не замечать ее другим, не дает обстоятельный анализ причин ее возникновения и характера поведения, тенденций ее движения и пр. Или задача современной социалистической публицистики должна сводиться к тому, чтобы найти подходящее определение событию, подыскав его в имеющемся наборе общих формулировок, вытащив его из «отдельно взятой упаковки» под славным брендом «Карл Маркс и Фридрих Энгельс»? Под странным, но смелым утверждением «мы – отдельно взятая упаковка» подразумевается, полагаю, политико-философская культура марксизма, которой обладает наша уважаемая редакция.

Поискать что-нибудь в «отдельно взятой упаковке», которой гордо поименовала себя редакция Лефт.ру, мне не по силам, она для меня закрыта, а вот поискать необходимые идеи в теоретическом наследии упомянутых товарищей – вещь возможная и вполне доступная. Что же подходящего для данного случая можно найти у основоположников научного марксизма?  

Две самые важные идеи. Первая: там, где происходит движение масс, всегда нужно искать социально-экономические причины. Вторая: там, где происходят государственные перевороты и к власти приходят партии с другой идеологией, другими политическими намерениями, нужно искать общественные условия, связанные с новой расстановкой наличных классовых сил, их классовой борьбой. Эти утверждения могут быть оспорены как немарксистские. Если кто-то захочет, то пусть подтвердит, что до такой глупости ни Маркс, ни Энгельс, конечно, додуматься не могли.

Из их произведений наиболее подходящими для анализа государственного переворота в Киеве (я намеренно не говорю – в Украине, поскольку новая власть на всей ее территории не утвердилась и, теперь это очевидно, не утвердится) можно признать работу Маркса «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» и два предисловия к ней, написанных Марксом (ко второму немецкому изданию) и Энгельсом (к третьему немецкому изданию). Что в них подходящего? Начнем с Энгельса.

[Энгельс] «…это был гениальный труд. Непосредственно после события, которое точно гром среди ясного неба поразило весь политический мир, которое одни проклинали с громкими криками нравственного негодования, а другие принимали как спасение от революции и как кару за ее заблуждения, события, которое, однако, у всех вызвало только изумление и никем не было понято, – непосредственно после этого события Маркс выступил с кратким, эпиграмматическим произведением, в котором изложил весь ход французской истории со времени февральских дней в его внутренней связи и раскрыл в чуде 2 декабря естественный, необходимый результат этой связи, причем для этого ему вовсе не понадобилось относиться к герою государственного переворота иначе, как с вполне заслуженным презрением»[1].

[Энгельс] «Именно Маркс впервые открыл великий закон движения истории, закон, по которому всякая историческая борьба – совершается ли она в политической, религиозной, философской или в какой-либо иной идеологической области – в действительности является только более или менее ясным выражением борьбы общественных классов, а существование этих классов и вместе с тем и их столкновения между собой в свою очередь обусловливаются степенью развития их экономического положения, характером и способом производства и определяемого им обмена. Этот закон, имеющий для истории такое же значение, как закон превращения энергии для естествознания, послужил Марксу и в данном случае ключом к пониманию истории французской Второй республики»[2].

Теперь о задаче, которую поставил Маркс, взявшись за тему государственного переворота, совершенного Л. Бонапартом 2 декабря 1851 г.

[Маркс] «Виктор Гюго ограничивается едкими и остроумными выпадами против ответственного издателя государственного переворота. Самое событие изображается у него, как гром среди ясного неба. Он видит в нем лишь акт насилия со стороны отдельной личности. Он не замечает, что изображает эту личность великой вместо малой, приписывая ей беспримерную во всемирной истории мощь личной инициативы. Прудон, с своей стороны, стремится представить государственный переворот результатом предшествующего исторического развития. Но историческая конструкция государственного переворота незаметным образом превращается у него в историческую апологию героя этого переворота. Он впадает, таким образом, в ошибку наших так называемых объективных историков. Я, напротив, показываю, каким образом классовая борьба во Франции создала условия и обстоятельства, давшие возможность дюжинной и смешной личности сыграть роль героя»[3].

Из книги «История Франции». Том II.

[История Франции] «Законодательное собрание, ставшее ареной интриг борющихся монархических клик, теряло с каждым днем поддержку широких кругов буржуазии, тогда как влияние бонапартистов в этих кругах непрерывно усиливалось. Бонапартисты сперва сделали попытку добиться от Законодательного собрания пересмотра конституции и отмены тех статей, которые запрещали переизбирать одно и то же лицо президентом на второй срок. Бонапартисты рассчитывали таким образом продлить пребывание Луи Наполеона у власти, а в дальнейшем восстановить империю. Но предложение о пересмотре конституции не прошло, – оно не собрало необходимых двух третей голосов. С этого момента бонапартисты стали спешно готовить государственный переворот. Подготовка его облегчалась тем, что и мелкобуржуазные демократы, и социалисты, и буржуазные республиканцы проповедовали массам пассивное ожидание предстоящих новых выборов парламента и президента, которые должны были состояться в мае 1852 г. и принести им, по их расчетам, полную победу над монархистами.

Предвкушая скорое возвращение к власти, демократы вели между собой жаркие дискуссии о государстве, о причинах поражения республики 1848 г. и средствах ее упрочения в дальнейшем. Дебатировались проекты совершенствования парламентской представительной системы, которую горячо отстаивал Луи Блан, возможности дополнения ее «прямым народным законодательством», как предлагали Ледрю-Роллен и Ш. Делеклюз, анархический проект Прудона о «социальной ликвидации государства» и замене его «договорными отношениями» граждан и т.д. и т.п.

Во всех этих дискуссиях находило искаженное отражение глубокое разочарование масс в буржуазной республике, тогда как сами эти проекты в сущности представляли умозрительные поиски средств ее укрепления. И в проектах и в дискуссиях о них игнорировались подсказывавшиеся опытом 1848-1851 гг. революционные приемы демократического действия трудящихся масс, пути борьбы пролетариата против буржуазного государства Второй республики во Франции. В этом непонимании классовой природы все форм буржуазного государства крылся один из главных источников близорукого оптимизма мелкобуржуазных демократов и социалистов в отношении бонапартистской опасности.

Республиканцы и демократы не видели, что бонапартизм имеет реальные корни в социально-политической обстановке в стране, что он взрастает на почве глубокого кризиса буржуазной республики, растущей контрреволюционности буржуазии и зажиточного крестьянства»[4].

[История Франции] «Семена бонапартистской пропаганды падали на вспаханную революцией 1848 г. весьма восприимчивую почву в среде крестьянства и буржуазии. Бонапартистская власть привлекала к себе не только жаждавшие твердого порядка и наживы предпринимательские слои французской деревни, буржуазно-крестьянскую верхушку и зажиточные элементы. В массе мелкого и парцеллярного крестьянства также продолжали жить упования на «крестьянского императора» Наполеона, который якобы спасет мелкого крестьянина и даст ему привилегированное положение»[5].

[История Франции] «Глубинные источники, питавшие бонапартистские настроения в деревне, хорошо раскрывал, например, поучительные ответ глухих сельских кантонов округа Пюи (департамент Верхней Луары) на правительственную анкету 1848 г. о состоянии промышленности и сельского хозяйства на местах. Комиссия, составившая летом 1849 г. гласный ответ кантонов этого округа на вопросы правительственной анкеты, горько жаловалась на «несправедливое забвение» всеми сменявшимися властями нужд деревни, на отсутствие всякой государственной помощи крестьянскому населению этих кантонов…»[6].

В приведенных отрывках можно найти несколько весьма выразительных исторических параллелей с современной Украиной: слабость буржуазного парламента, погрязшего во внутренних политических разборках и умозрительных проектах, его неспособность к решительным мерам против готовящегося государственного переворота, социальную базу бонапартизма в лице крестьянства, которое можно ассоциировать с жителями западных аграрных областей Украины, нежелание государства оказывать этим, отстающим в своем развитии регионам, экономическую и социальную помощь, и другие. Сходство есть, но упиваться им не стоит.  Ситуации в чем-то схожи, но по многим существенным моментам – нет. Ценность работы Маркса в другом – она может служить своеобразным методическим пособием для марксистского анализа конкретного политического события. Сегодня анализ причин киевского события сводится по существу к установлению его внешних причин (зарубежные сценаристы и режиссеры) и характеристикам личностей главных его участников, коллективных и персональных (президент, парламент, оппозиция с ее политическим и боевым крылом). При таком взгляде на вещи видны лишь куклы и их кукловоды, вне исторического, социального и политического контекста, в котором они были вынуждены действовать именно так, а не иначе. Таким образом, марксизм дает нам взгляд на событие с учетом его конкретных социальных причин, в его социальной обусловленности. Взгляд на него как на необходимый результат предшествующего хода событий и как на момент, обозначивший новую линию развития тех же событий, но в другой, более опасной форме. Речь идет о небезопасной для украинского общества тенденции, которая, наконец, обозначила себя полностью. Но лишь установив ее социальные корни, определив ее массовую базу, можно всерьез начинать поиск мер по ее устранению.

Проще говоря, лишив киевский путч его массовой базы, можно превратить его в путч небольшой группы заговорщиков, который гасится обычным политическим путем, не требующим применения специальных силовых средств (отдельные эксцессы не в счет), и создать условия для предотвращения подобных акций в будущем. Пренебрегая этим подходом, мы лишаем себя возможности понять социальную основу путча и будем в своих оценках по-прежнему сводить его к политической акции, к внешнему его антуражу. Мы не хотим, заявила одна гражданка, кажется, из Севастополя, чтобы они сносили наши памятники. И это все, чего вы от них не хотите? Если все, то они не будут. Пока не будут. Марксистский анализ государственного кризиса в Украине – дело социалистической публицистики, и ничьей более. Отгораживаться от него общими заявлениями или политическими вердиктами, такими как «глубоко и ярко выраженный фашистский путч против буржуазно-демократической власти», слабая позиция. Разумеется, в первую очередь это задача украинских коммунистов.

В статье «Что с Украиной» не ставилась задача дать объемный анализ всего, что предшествовало путчу, и того, что ему сейчас сопутствует. Но были даны для этого некоторые наиболее общие ориентиры, разумеется, такие, какими их видит сам автор: (1) периферия, (2) социальный протест, (3) национал-социализм, (4) отсутствие организованного общенационального сопротивления, (5) общедемократический фронт как единственное эффективное средство в борьбе против нарастающего национал-социализма, ищущего для себя государственную форму своего политического бытия.

Не знаю, что именно, но что-то было отмечено редакцией как «ряд интересных мыслей и наблюдений», по поводу которых редакция ограничилась легким поощрительным похлопыванием меня по плечу, перейдя сразу же к добросовестным заблуждениям, а затем и просто к роковым ошибкам, которые хуже всякого преступления. Подозреваю, что фраза «ряд интересных мыслей», которые якобы уловила редакция, была всего лишь данью вежливости и успокоительным жестом, чтобы после прочтения о своих роковых ошибках, автор тут же не наложил на себя руки.

Замечательным является прием, который в известной профессиональной среде именуется как «обращение к публике»:

[Редакция] «Интересно, в чем же именно автор усмотрел «антикапиталистическую суть» майдана? Может быть, в массовом сносе и вандализации памятников Ленину? В приветствиях «Героям слава!», или в истошных воплях «Комуняку на гиляку!»? В подстрекательских речах зарубежных «друзей» майдана, типа Маккейна, Нуланд и Саакашвили? … Неужели мы дожили до того, что принимаем за «антикапитализм», да ещё и «по своей классовой природе»(!), махровый антикоммунизм, истеричную русофобию и бандеровщину, вкупе со стоящей за их спиной атлантистской финансовой олигархией, которая всю эту «стихийную» вакханалию организовала, проплатила и предоставила ей неограниченную медийную раскрутку?»

Возможно, что в составе редакции нет специалистов из упомянутой среды, но среди читателей, наверное, есть. И они знают, что «обращение к публике» это такой прием, когда выступающий в своем обращении к аудитории стремится поднять ее эмоциональное состояние до самой высокой ноты напряжения, когда доводы рассудка уже не принимаются, после чего аудитория готова вынести желаемый вердикт и, как правило, выносит его. Слабость этого приема в том, что в таком обращении может быть допущено нарушение элементарной логики. Впрочем, логикой в этом случае не руководствуются. Здесь главное – страсть, пусть лишенная истины, но и ее достаточно.

Первое, на что хотелось бы обратить внимание редакции и читателей, это то, что в статье «Что с Украиной» не ставится вопрос об антикапиталистической сущности «майдана», который, как показано в кинохронике, представлен почти исключительно активными, по военному организованными группами боевиков, партийной боевой силой «Правого сектора» (аналог «Общества 10 декабря» Луи Бонапарта, созданного им из парижского люмпен-пролетариата для штурмов и погромов). Нет мне никакого смысла оправдываться и в том, что фраза «антикапиталистический по своей сути протест» хоть в какой-то мере касается Маккейна, Нуланд и Саакашвили. В этом месте редакция сорвалась в риторику, ни малейшего отношения к содержанию статьи не имеющую. Однако в ее эмоционально насыщенном комментарии, с его дошедшей до своего пика страстностью в отстаивании истинного взгляда на вещи, все же просматривается некоторый неудовлетворенный интерес к моему тезису об антикапиталистическом протесте. Что ж, если уважаемой редакции действительно интересно, попробую разъяснить.

Тезис первый: периферия.

Как и Россия, Украина – зона капиталистической периферии. Если кто-то не согласен, может это опровергнуть. Периферия – это не какая-то никому не нужная часть населяемой суши, а экономическая зона сервильного типа, назначением которой (в капиталистическом мировом распределении труда) является обслуживание экономического развития стран капиталистической метрополии и связанных с ним ее политических интересов. То есть, речь идет о предоставлении развитым экономикам необходимых экономических и политических ресурсов, главным образом дешевого труда (Китай), дешевых природно-сырьевых богатств (Россия), а также территориального пространства для размещения сил военного сдерживания, шантажа или агрессии (Украина). В порядке уточнения: имеются периферийные зоны, не имеющие экономических ресурсов в доступном состоянии, в необходимом количестве или требуемого качества (Украина), но зато у них могут быть другие, также желанные, – геополитические. Вот благодаря этому своему достоянию, Украина хорошо вписывается в сервильную зону международного капитала, на нее, как говорится, имеется потребительский спрос.

В зону периферии попадают исторически. Вырваться из нее удалось, пожалуй, только двум нациям – немцам и японцам. И то, когда конфигурация «центр-периферия» только начала формироваться, а мощные державы центра еще находились между собой в острых противоречиях (в основном из-за борьбы за колонии). Не сразу, но все же удалось.

Другим не удалось, и не удастся. Питают надежды Китай и Россия, видящие свой шанс вырваться из периферийной зоны империалистическим путем, т.е. стать новыми центрами империалистической мировой системы, что осуществимо лишь созданием подконтрольных им зон сервильного капитализма, проще говоря, собственной эксплуатируемой периферии. Это называется неоколониализмом. Смогут ли они реализовать свои стратегические замыслы? Неизвестно. Пока что не очень получается, но какие-то шансы пытаются не упустить, особенно сейчас, в период мирового экономического кризиса, когда мощь геополитических конкурентов ослабела. Россия без Украины сверхдержавой не станет, это понимают все, поэтому Украина так нужна западным коллегам нашего премьер-министра. И вряд ли, что они так просто ее сдадут России. Китай – тема отдельная, он не потерял собственной промышленности и даже что-то прирастил к ней, там компартия, которая, кажется, способна контролировать крупный капитал. Впрочем, кто кого контролирует на самом деле, еще нужно разбираться. Остальным игрокам в капитализм не светит ничего.

Периферийное состояние является хроническим, и должно завершиться полностью истощенными национальными ресурсами, «лунным ландшафтом». Что будет с населением, никого не интересует, природа отрегулирует сама. Когда природные (материальные) ресурсы будут полностью выбраны, произойдет интенсификация производства за счет науки, но в рамках капиталистического способа. Человеческий фактор в расчет не принимается, капитализм на человека не «ставит». Ставит социализм, поэтому его возможности в интенсификации общественного производства практически неисчерпаемы.

Естественно, что каждая нация, если она не поражена эпидемией всеобщего безумия, ищет для себя выход из мертвой зоны периферии. Этот выход может заключаться лишь в изменении отношений с метрополией. Не пускаясь в дебри, назовем два способа выхода: буржуазный и социалистический. Буржуазный способ – стать частью метрополии мирового капитализма, социалистический – выйти из капитализма вообще. Первый путь чреват геополитическим скандалом, второй возможен лишь путем осуществления социалистической революции, для которой нужно собраться. В Октябре 1917 г. собрались, и революция вывела страну из уготованной ей роли капиталистической периферии, превратила ее в сверхдержаву. В 90-х годах новая власть при моральной поддержке населения решила вернуть страну в лоно мирового капитализма. В итоге это лоно экономическим путем переварило российскую и прочие, оставшиеся от СССР, индустрии, науку и образование, превратило нашу страну в периферийную экономику с природно-сырьевой специализацией. Сейчас россияне потребляют в основном то, что производят другие экономики, помогая им жить и выживать в условиях кризиса. За удовольствие потреблять качественный импорт, страна платит своим природным телом (ни с чем не ассоциируется?), лишая будущие поколения какой-либо надежды на сносное человеческое существование.

Тезис второй: социальный протест.

В мировой системе, организованной по принципу «центр-периферия», неизбежно возникают «нации-буржуа» и «нации-пролетарии». Эти типы наций открыты Лениным, о чем сказано в его главной работе об империализме. Они находятся в таких межнациональных отношениях, которые по существу (по своей природе) уже являются формой классовых отношений. В классически понимаемом капитализме классовые отношения выступают как непримиримые отношения между трудом и капиталом. При империалистической форме капитализма к ним добавляются непримиримые отношения между «нациями-буржуа» и «нациями-пролетариями». Классовый характер этих отношений скрыт в их национальной форме, поэтому чаще всего, эти противоречия воспринимаются не как классовые, а как цивилизационные, типа «Запад – Восток». Отсюда бесконечные рассуждения об особенностях западной и русской души, о различии в менталитетах, об особых типах культуры, исторических путях и прочей ерунде, которой отечественные «просветители» маскируют непримиримое классовое противоречие. Такое, которое дошло в своем развитии до отношения между человеческими сообществами, в котором надежду обрести подлинное человеческое существование теряют уже не отдельные индивиды-пролетарии или класс экономических пролетариев, а целые народы-пролетарии.

В России сейчас больше церквей, чем действующих производств. В них религиозно настроенные люди, исходя из принципа «мы русские, с нами Бог», также своими молитвами ведут борьбу за разрешение этого противоречия в пользу своей Родины. Не имея своего развитого материального производства, россияне переключились на производство духовное, доказывая (самим себе?) преимущество своей культуры, убеждая Создателя не отворачиваться от бед, которые обрушились на их голову по злому умыслу каких-то социальных сил, к которым сами россияне себя не причисляют. Своим инстинктом наши соотечественники чувствуют, что культура есть последний оплот в их борьбе с невидимым противником. И правильно чувствуют.

Уничтожению в названном классовом противоречии подвергается, прежде всего, культура угнетенной нации как самый мощный и последний (за неимением других) интегрирующий фактор ее социальной целостности. Разрушение культуры есть разрушение национального целого периферийного сообщества. Зона периферии, если взять ее за некую сущность, не «нуждается» в нации с ее культурой, в национальном суверенитете и государственных границах. Однако сырьевые зоны, медленно освобождаясь от государственных суверенитетов, не освобождаются от самих государств, у которых возникает специальная функция –  держать в узде своих граждан, число которых для выполнения сервильных функций, как правило, является избыточным. И пока оно избыточно, нужны национальные государства, которые должны знать, что с ним делать. Как только оно перестанет быть избыточным, государству ничего не останется, кроме как отмереть, освободив от последних своих следов периферийную зону для свободного ее эксплуатирования, без всяких там заморочек с госграницами и международным правом. Такое вот «отмирание» государства по-империалистически.

Итак, отношения между «нацией-буржуа» и «нацией-пролетарием» являются классовыми. Пока их можно называть межнациональными, но в скором времени такое название станет весьма условным, поскольку понятие «метрополия» утратит, наконец, свою национально-государственную форму. Транснациональным компаниям она не нужна, а свои штаб-квартиры при нынешних технологиях и средствах обмена информацией они могут размещать хоть в Антарктиде. С утратой «нацией-пролетарием» своей культурной идентичности она также перестанет быть нацией в собственном смысле слова, превратившись в некий конгломерат, суррогат нации в рамках политического государства. Но пока их еще можно называть межнациональными в виду наличия национальных государств.

Эти межнациональные классовые отношения неизбежно порождают со стороны угнетенной нации социальный протест, который можно назвать антикапиталистическим или антиимпериалистическим, или, если кому-то это понятнее, антипериферийным. Если этот протест не имеет адекватной ему идеологической формы, то он осуществляется в неадекватной форме, т.е. бессознательно. Адекватной идеологической формой антипериферийного протеста в принципе может быть только идеология социализма, побуждающая выйти из капитализма вообще, значит, одновременно выйти из его периферийной зоны. Неадекватной формой является буржуазная форма протеста. Здесь уже все зависит от некоторых особенностей классового сознания отдельных видов буржуазии, определяемого ее конкретным положением в системе производства и обмена.

Крупная буржуазия вообще не протестует, поскольку она и так часть метрополии буржуазного мира, благополучная его «гражданка». Она уже член этого мирового клуба, в ее входном билете в графе национальность стоит прочерк, или ее вообще нет. Средняя буржуазия еще национальна, и с этим не красящим ее обстоятельством вынуждена пока считаться. Этот вид буржуазного класса стремится выйти из своего периферийного состояния экономическим путем, договорившись с представителями деловых кругов метрополии на основе какой-то общности бизнесов. Ее идеал – выравнивание экономического уровня периферии и метрополии. Ее призыв – придите к нам, чтобы поднять нас до своего уровня, дайте нам дешевые кредиты, заказы, передовые технологии, инвестируйте в нас, за привлекательный инвестиционный климат гарантируем. Конечно, это мало похоже на протест, в привычном понимании этого слова, но таков протест средней буржуазии, которая, напомним, не есть воплощение экономической независимости, тоже кое от кого зависит, и всегда помнит об этом. Стратегия выхода из периферии у нее, в общем-то, от ее невежества, непонимания, что центр потому и центр, что существует периферия. Они как плюс и минус, жить отдельно друг от друга не могут. Если минус станет плюсом, то плюс должен исчезнуть. Но капитализм развивается на основе неравенства положений. Средняя буржуазия об этом не знает, ее планы стать вровень с метрополией иллюзорны. Но греют.

Мелкая буржуазия протестует по своему, как ей дано природой ее положения. Ее способ – выйти в одиночку, уйти туда, где культура и цивилизация. Поэтому, в своих политических планах она стоит за межгосударственную интеграцию периферии с метрополией. В этой интеграции ей интересны гуманитарные проекты, дающие возможность беспрепятственного перемещения через государственные границы, возможность жить в свободном (сытом и стабильном) мире. В общем, эта часть буржуазии живет и грезит о своем индивидуальном приобщении к ценностям мировой цивилизации и сложившейся системе социального благополучия, корни которого ей не интересны. Украина в составе Евросоюза – мелкобуржуазная мечта украинцев. Стратегия выхода из периферии у мелкой буржуазии, как видим, особая, но также обусловлена ограниченностью этого класса, представители которого не осознают, что оставляя минус минусом (периферию периферией), они своим неуемным желанием влиться в благополучную массу западноевропейских обывателей могут поставить под угрозу существование самого плюса. В мировой капиталистической экономике свободное перемещение капиталов не предполагает такое же свободное перемещение через госграницы живого труда (вслед за капиталом). И благополучие западноевропейского обывателя требует, чтобы украинцы в своей основной массе оставались на Украине, выполняя уготованную им функцию обслуживания интересов целостных экономик, а не отдельных работодателей в благословенной метрополии.

Империалистический выход связан с экспансией крупного капитала в другие регионы, с экономическим порабощением других народов. Социалистический выход, как уже говорилось, есть коллективный выход из капитализма вообще. Закономерность, видимо, такова: чем более пролетаризируется население страны, тем более адекватными становятся его представления о путях преодоления своего бедственного положения в рамках капиталистической периферии.

Таким образом, классовый антипериферийный (антиимпериалистический) протест является нормальной реакцией еще не деградированной национальной общности, оказавшейся волею судеб в периферийной зоне капиталистической формы развития, на ее реальное социально-экономическое положение. Вопрос, следовательно, в том, какой должна быть идеологическая форма, дающая этому социальному протесту возможность актуализироваться в адекватной ему форме политического протеста. И какая идеологическая форма может воспрепятствовать появлению этой адекватной формы, перевести энергию бессознательного протеста в неадекватное политическое русло. Есть основания для следующего вывода: контридеологией, предназначенной для удержания нации в мертвой зоне периферии, в сегодняшнем мире выступает лишь одна – национал-социализм.

Тезис третий: национал-социализм.

Классовый антипериферийный протест, осуществляемый в неадекватной форме, не может привести к положительному результату. Следовательно, он актуализируется и замыкается в форме настроения, которое социальные психологи называют фактором отрицания. Отрицание, не имеющее конкретной положительной цели, не выступающее отрицанием-созиданием, выливается в агрессию. И вот здесь наступает рай для всякого рода специалистов в области социального манипулирования. Из таких агрессивно-энергичных индивидов можно вылепить борцов за что угодно. Но без психологии цели человек превращается в животное. Цель и соответствующая ей идеология должны появиться. И они появляются как отвечающие общим принципам существования в периферийной зоне капитализма, как адекватные периферийному типу сообщества, утратившему надежду перестать быть им.

Национал-социализм известен в основном в виде германского национал-социализма, идеологии борьбы рейха за мировое господство. Но национал-социализм периферийного сообщества имеет другое назначение, никто не позволит ему развиться до новых притязаний на мировое господство, хотя по его природе такие притязания ему свойственны. Его назначение в том, чтобы обеспечивать мировое господство других, удерживая население в периферийном положении нации-пролетария. Следовательно, речь идет об управляемом национал-социализме. Кто является его «внешним управляющим», догадаться не сложно. Поэтому, когда к данному случаю применяют термин «фашизм», то следуют главным образом своей привычке схватывать внешнее сходство. В Латвии есть национал-социализм, но фашизма там нет, и не будет, поскольку периферийный национал-социализм должен рядиться в демократические одежды, идя навстречу некоторым формальным требованиям со стороны демократической общественности метрополии, еще не до конца расставшейся со своей национально-государственной формой. 

Национал-социализм в периферийной стране противостоит объективно нарастающей тенденции к социалистическому выходу из периферийного положения, значит, прочно стоит на платформе антикоммунизма. Не имея своей опоры в устойчивой тенденции роста экономики, он вынужден подпитываться необходимой ему энергией извне. Разрушать неуклонный рост социалистической тенденции можно лишь путем разрушения рациональных смыслов в массово-психологическом сознании народа. Но в этом, как известно из истории, национал-социализм как раз и поднаторел. Потому и подошел для случая, когда социальный антипериферийный протест стал выходить за рамки управляемого, когда в нем наметились социалистические оттенки. На Украине они наметились после очередного разочарования от недавно избранной власти: хотели как лучше, а получили как всегда. На кого бы Украина сориентировалась в ходе очередных президентских выборов, полностью разочаровавшись в президенте от крупного капитала, было не ясно. Нужно было упредить. Упредили. Да и сам Янукович показал слабину, потянувшись в сторону России, проявив непростительное колебание относительно плана вступления Украины в Евросоюз, имевшего для метрополии стратегическое значение.

Здесь нужно отметить видимо характерную для крупного капитала в Украине деталь. Общая его тенденция – служить метрополии, заслужив тем самым право стать почти полноправным членом ее мирового клуба. Но Украина слишком близка к России. И Россия как пока еще крупное материальное тело притягивает ее к себе, в смысле действия сил экономической «гравитации». Да и сама не хочет отпускать соседку слишком далеко по собственным геополитическим соображениям. Украина – экономическое тело, которое согласно представлениям ее мелкобуржуазного населения, хотело бы вращаться вокруг звезды под названием Метрополия, греясь в ее нежных лучах благополучия. Но слишком близка планета-гигант Россия, не отпускает с орбиты. Сама же Россия вокруг звезды Метрополия вертится неохотно, и, кажется, сама намерена превратиться в нечто подобное. Отсюда вся тяжесть украинского выбора. На самом деле выбора нет. Украинцы (в том числе, видимо, и крупнокапиталистические украинцы) чутьем понимают, что лучше жить ближе к России и пользоваться ее ресурсными вбросами, и пока еще емким внутренним потребительским рынком, чем существовать под брендом «Член европейского братства», и повторить при этом печальную судьбу еще недавно индустриально-аграрной Болгарии.

Вернемся к национал-социализму. Вообще-то, это идеология мелкой буржуазии[7]. Крупная буржуазия видит в ней, скорее, исторический хлам. Но управляемый национал-социализм, если станет идеологией массы, может создать режим, который подчинит себе своенравность крупного капитала в тех ее проявлениях, которые не соответствуют геополитическим планам метрополии. Примеры этому были, почему бы не попробовать еще раз. Кроме того, национал-социализм – это хотя бы по видимости социализм, и этим может также привлекать. Потому, как в этом убеждают факты,  и сделана ставка на эту мелкобуржуазную идеологию, представленную наиболее активной частью населения Украины, живущего русофобскими настроениями. Остальные украинские граждане своим инстинктом чувствуют угрозу надвигающегося национал-социализма, известного им по его историческому аналогу. Поэтому они ведут борьбу за сохранение символов исторической борьбы против него. Но это борьба за символы славного прошлого, а не само общенациональное сопротивление надвигающейся угрозе.

Тезис четвертый: отсутствие организованного общенационального сопротивления.

Почему оно не возникло? Не оказалось политической силы общенационального масштаба, способной организовать такое сопротивление. Местные региональные руководства к выполнению этой миссии не готовы, так как, будучи представителями интересов буржуазного класса, не способны осуществлять политическую консолидацию населения ни в этих целях, ни каких-либо вообще. Возникающее тут и там демократическое сопротивление проявило себя стихийно как местная форма самодеятельности граждан, и соответственно на местном же уровне восприятия происходящего. Рабочий класс в лице его формальных представителей (профсоюзы и пр.) и коммунистическая партия не замечены в числе активных организаторов даже очаговых форм этого сопротивления, во всяком случае, ничего конкретного об этом неизвестно. Из книги «История Франции». Том II:

[История Франции] «Более решительное сопротивление бонапартистский переворот встретил в провинциях. В 20 департаментах центральной и южной Франции, в районах с преобладанием мелких крестьян, вспыхнули восстания; участниками их были ремесленники и рабочие маленьких городов и местечек, демократическая интеллигенция, передовая часть крестьян. Эти республиканские восстания носили разрозненный характер и не имели ясной программы действий. Восставшие не выдвигали каких-либо требований и лозунгов, выходивших за рамки защиты республики; они ограничивались арестами отдельных реакционеров и разоружением полицейско-жандармских сил»[8].

Украина оказалась не готовой к масштабной политической акции со стороны национал-социализма, хотя его пробуждение и свободное развитие не было тайной уже многие годы. Один из участников обсуждения событий в рамках телевизионной программы В. В. Соловьева вполне обосновано заявил: майдан победил благодаря школьному учителю. Если этот вывод верен (а я в этом не сомневаюсь), то он объясняет, во-первых, почему у путча есть своя собственная массовая база, во-вторых, почему, по крайней мере, в данный момент, отсутствует сколько-нибудь консолидированная на национальном уровне массовая база сопротивления ему. Причина, если искать ее в области сознания, на мой взгляд, одна – отсутствие массовой идеологии, способной противостоять идеологии национал-социализма. И такой идеологией может быть не буржуазно-демократическая идеология государственного национализма, а только коммунистическая идеология рабочей солидарности.

В течение многих лет в Украине идеология украинского государственного национализма насаждалась властями настойчиво и повсеместно. По их замыслу она должна была объединить в одно устойчивое национальное целое всех граждан Украины, на которых вдруг неизвестно откуда свалилась независимость, нежданная и ничем не оплаченная. (Народ, который борется за свою независимость, знает ее цену.) Независимость украинскому народу подарил российский народ, первый провозгласивший о своей независимости от СССР. (До сих пор этот день отмечается в России как праздник, как день начала развала СССР, который сегодня многими воспринимается как катастрофа. Россияне, следовательно, празднуют день начала своей национальной катастрофы. Умом Россию не понять…) Но в условиях экономического распада идеология государственного национализма могла объединять только тогда, когда она противопоставляла Украину кому-то другому, образ которого должен был обозначиться в массовом сознании граждан в качестве виновника всех их исторических бед. Ими, как известно, стали коммунисты всех времен и народов и сегодняшняя некоммунистическая Россия. Но проект провалился.

Основных причин три: (1) этническое разнообразие населения Украины с большой составляющей в нем русских и этнических нерусских, сохранивших дружественные чувства к русским и российскому государству; (2) территориальная близость Украины и России, возможность почти беспрепятственно осуществлять экономические, культурные и пр. контакты, в том числе бытового характера; (3) в периферийных обществах идея государственного национализма, т.е. национально-государственного эгоизма гражданского сообщества, не имеет собственной экономической основы (полноценно развивающейся экономики), следовательно, не укореняется[9]. Т.е. проект был провальным изначально. Но буржуазная власть Украины в силу своей классовой ограниченности об этом знать не могла.

С первого же дня незалежности Украины ее власть взялась широко и щедро засеивать поле массово-политического сознания своих граждан семенами украинского государственного национализма, надеясь на скорые и здоровые всходы. Однако взошли лишь ядовитые ростки национал-социализма, которые распространялись дальше уже без посторонней помощи – самосевом. Впрочем, что значит без помощи? Власть, тупо надеясь получить желаемое, посчитала, что национал-социализм есть допустимое отклонение в нормальном процессе взращивания государственного национализма или, на крайний случай, первая грубая его форма, которая должна перерасти в цивилизованную форму, как «там». Но «там» государственный национализм являлся порождением растущей национальной экономики, выступая необходимой формой массового сознания. В деградирующей экономике этот плод не произрастает. Произрастает лишь то, что и произросло стараниями руководителей проекта «Независимая Украина» – национал-социализм в его новой исторической версии – идеологии хронической периферийности. Отсюда должно быть ясно, чьих рук то черное дело, которое называется «бандеризацией Украины». Понятно также, что если ставка главных игроков на государственный национализм не привела к желаемому результату, то была сделана другая – на национал-социализм, т.е. национально-государственный эгоизм титульной (государствообразующей) этнической группы, которому был дан «зеленый свет» для его актуализации в государственной форме. Что это могло бы означать на практике? Последняя историческая параллель-прогноз из истории бонапартистского переворота во Франции. 

[История Франции] «Развернув по всей стране бешеный террор против передовых элементов французского народа, бонапартисты, чтобы легализовать совершенную контрреволюцию, провели плебисцит (всенародное голосование) по вопросу о том, одобряет ли народ действия президента. Противники бонапартистов были лишены всякой возможности вести агитацию среди населения и разоблачать преступные действия Луи-Наполеона. Напротив, бонапартистская демагогическая пропаганда действовала вовсю, расточая посулы и обещания, в которые верило большинство крестьян. Плебисцит дал бонапартистам свыше 7 млн. голосов, одобривших действия президента (646 тыс. человек голосовало против). Чувствуя за собой крепнущую поддержку большей части буржуазии и крестьянства, бонапартисты все настойчивее пускали в ход коррупцию и антипарламентскую демагогию, усиленно подчеркивали «надпартийный», « общенациональный» характер своей власти. Они ловко играли на громадной неприязни и ненависти народных масс к старым монархиям и широко использовали это оружие в сочетании с широковещательными посулами крестьянству, городской мелкой буржуазии и рабочим»[10].

Объединить украинский народ против идей национал-социализма украинский государственный национализм не в состоянии, поскольку таким, как было задумано творцами новой украинской государственности, он не осуществился, и вообще не мог осуществиться в силу действия законов «социальной физики» им неподвластных. В капиталистически развитых странах можно найти примеры его успешного преобладания над национал-социалистическими проявлениями (например, Франция). Но здесь все еще пока стоит на сохранении стабильно развивающейся экономики национального государства. Что будет впереди, увидим. Вообще, надо сказать, что национализм – господствующая идеология буржуазного общества – в современном, империалистическом мире уже не объединяет национальное сообщество, если прямо не используется как средство (и среда) воспитания расового или национального превосходства над другими народами.

Что в данный момент в условиях украинского кризиса реально может быть противопоставлено экспансии национал-социализма, стремящегося перерасти из негосударственных форм в государственную форму? Скорее всего, тот же государственный национализм украинцев, принявший во многих случаях оттенок дружественности к русскому народу и лояльности к российскому государству. Он – единственная наличная и, в известном смысле, аномальная форма выращенной в Украине национальной идеологии, способная объединить украинских граждан в борьбе против национал-социализма, открыто проповедующего русофобию и антикоммунизм. Прорусская ориентация украинских граждан  есть момент, выступающий антагонистическим в борьбе государственного национализма против национал-социализма. Кроме того, дружественное отношение к русским есть момент самоотрицания национализма украинцев, когда он перестает быть национализмом в собственном смысле этого слова, не перерастая пока в пролетарский интернационализм, но порождая его как начало новой тенденции. Столкновение названных идеологий, следовательно, должно произойти на почве отношения к русскому народу, его государству. Как мы видим из последних репортажей из Украины, над многими собраниями граждан, требующих активного сопротивления майдану, поднимается российский флаг как символ объединения всех сил народного сопротивления. Других символов пока не находится, если не считать символы общей победы русского, украинского и других советских народов над германским фашизмом.

Тезис пятый: общедемократический фронт – единственное эффективное средство в борьбе против национал-социализма на Украине.

Общедемократический фронт единственная, как показала история, успешная организационно-политическая форма противодействия организационно-политической форме национал-социализма, в которую он откровенно вылился, если судить по последним событиям в Киеве и западных областях Украины. Создать его могут лишь те политические силы, которые противостоят национал-социализму в его сущности. В политической истории Европы ими были коммунистические партии. Сейчас это – главная задача коммунистов Украины. Если они ее не решат, существование в Украине коммунистической партии марксистского типа можно смело ставить под сомнение. Но создание общедемократического фронта требует соответствующего идеологического обеспечения. И выбора здесь нет: либо национал-социализм будет подавлен чисто политическими методами и временно лишится своей наиболее опасной политической формы – государственной, отступив в негосударственные формы своего существования, следовательно, сохранит свою жизнеспособность в качестве идеологии, либо он будет методически подавляться на уровне массово-психологического сознания. Но чем? Только другой идеологией, способствующей прояснению в общественном сознании украинского народа представлений о возможности выхода из периферийного состояния социалистическим способом. Не будет этого, будет неизбежное повторение атаки национал-социализма на украинскую государственность. Экономической основой процесса вытеснения этой идеологической заразы, как ни крути, является только экономическая интеграция России и Украины, их экономическое объединение, как база для будущего политического развития, общего для обеих стран.

И последнее.

[Редакция] «Неужто мы всерьез думаем, что евро-американская Империя настолько глупа, чтобы финансировать и поддерживать «антикапиталистический протест»? Если так, то мы здорово недооцениваем нашего врага и, тем самым, совершаем роковую ошибку. Такого рода ошибку, которая, говоря словами одного из самых способных учеников Макиавелли, «хуже преступления»…».

Неужели мы всерьез думаем, что Империя настолько глупа, чтобы не научиться канализировать бессознательный антикапиталистический протест в нужное ей проимпериалистическое русло. Если так, то мы здорово недооцениваем нашего врага. Бандеровцы. На сайте помещена фотография с виселицами. Вот так с ними и нужно поступать, говорит нам инициатор опубликования картины казни. Кто есть бандеровцы в сегодняшней Украине? Это – нйлюди, сообщает свое мнение один из зрителей телевизионного канала «Комсомольской правды». Раз нйлюди, а это даже не животные, а враги рода человеческого, то приговор им один. Но идеологически бандеровцами в сегодняшней Украине стали, к сожалению, очень многие ее граждане. Кто виноват? Само общество, позволившее безнаказанно возрождать символы бандеровского национал-социализма, переписывать школьные учебники истории, героизировать бывших гитлеровских приспешников. Однако среди этих, идеологически зачумленных по вине самого украинского общества, людей, многие не хотят и не способны убивать коммунистов, их семьи, жечь и вешать, как те бандеровцы, которые воевали против советского народа, на фронтах, в немецких тылах, в лесах на освобожденной от оккупантов советской территории. Кто-то возьмет на себя ответственность за создание массовой базы сегодняшнего национал-социалистического движения на Украине? Или всех нужно просто репрессировать за один лишь портрет С. Бандеры? И, тем самым, снять вопрос о чьей-то исторической ответственности?

Вся горячая проповедь редакции Лефт.ру о правомерной, исторически оправданной ненависти к бандеровцам с широким социальным охватом этого политического определения-обвинения есть, по сути, реакция внешнего наблюдателя, который никогда сам бы не взялся за практическое осуществление того приговора, результаты которого продемонстрированы на фото, размещенном на страницах сайта. Призыв «бей нйлюдей» без разбора, всех подряд, не принимая во внимание какую-то там «массовую базу» – есть призыв перепуганного и также националистически настроенного обывателя. Социалистическая публицистика должна уметь отделять мух от котлет, должна быть обращена к массовой базе любых политических организаций и движений, поскольку она, в конечно счете, и есть та массовая база, распропагандированная и преобразованная, на которую социалисты должны будут опереться в осуществлении собственных политических идей.

            Политическую силу нужно подавлять политической силой, здесь ни у кого не может быть сомнений. Реакция на угрозу всегда должна быть адекватной. Но в идеологической области меры чисто политического подавления не сработают, никогда не срабатывали. Для идеологического переоформления социальных настроений массы, требуется знание, прежде всего, социально-экономических причин, порождающих базовую реакцию на самом глубоком уровне массово-психологического сознания. В периферийном обществе для подавляющего большинства трудящегося населения такой реакцией является бессознательный социальный протест, являющийся по своей сути антикапиталистическим, антиимпериалистическим. Это та объективная основа, которая дает возможность для утверждения социалистических идей. Не замечать это, пренебрегать этим и является той самой роковой ошибкой, которая «говоря словами одного из самых способных учеников Макиавелли, «хуже преступления»…».

[1] Энгельс Ф. Предисловие к третьему немецкому изданию работы К. Маркса «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта. / Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., Т. 21. – С. 258.

[2] Там же. С. 259.

[3] Маркс К. Предисловие ко второму изданию «Восемнадцатого брюмера Луи Бонапарта. / Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., Т. 16. – С. 375.

[4] История Франции в трех томах. Том 2. / Издательство «Наука», Москва, 1973 г. – С. 323-324.

[5] Там же. С. 325.

[6] Там же. С. 326.

[7] Под мелкой буржуазией в данном случае понимаются все социальные слои, охваченные мелкобуржуазной социал-демократической идеологией. [Маркс] «…Не следует думать, что все представители демократии – лавочники или поклонники лавочников. По своему образованию и индивидуальному положению они могут быть далеки от них, как небо от земли. Представителями мелкого буржуа делает их то обстоятельство, что их мысль не в состоянии преступить тех границ, которых не преступает жизнь мелких буржуа, и потому теоретически они приходят к тем же самым задачам и решениям, к которым мелкого буржуа приводит практически его материальный интерес и его общественное положение. Таково и вообще отношение между политическими и литературными представителями класса и тем классом, который они представляют». (Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта. / Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., Т. 8. – С. 148.)

[8] История Франции в трех томах. Том 2. / Издательство «Наука», Москва, 1973 г. – С. 329.

[9] В России попытка найти «национальную идею», т.е. концепцию государственного национализма гражданского сообщества, не увенчалась успехом. В проекте «Имя России», придуманном с той же целью, третьим по списку оказалось «имя» И.В. Сталина. Не исключено, что и в новом проекте, в котором теперь предложено выбрать имя величайшего полководца России, россияне еще раз, в духе г-на Жириновского, ошарашат организаторов тем же «именем». Что за этим стоит? Видимо то, что «национальной идеей» любого здравомыслящего народа является «идея» самостоятельного развития нации, т.е. развития в интересах всего народа, осуществляемого самим народом. В периферийном положении нет возможности ни для самостоятельного развития, ни для развития в интересах нации, ни для причастности к этому развитию самой нации. Следовательно, главная «национальная идея» сегодня заключается в «идее» выхода из мертвой зоны капиталистической периферии. Такое состояние, когда страна развивается вне этой зоны, ассоциируется с именем Сталина. Ни Александра Невского, при котором Русь была несамостоятельной, ни Столыпина, при котором Россия также не была самостоятельной по причине ее сервильного положения в системе мирового капитализма, попав не под раннефеодальное, как при А. Невском, а под империалистическое «иго», возможно, не подозревая об этом.

[10] История Франции в трех томах. Том 2. / Издательство «Наука», Москва, 1973 г. – С. 330.