«До сего времени, несмотря на жупелы и молнии, расточаемые против нас, нам никто не доказал ошибочности наших взглядов...»

А.Г.Шляпников

Основной ошибкой, по крайней мере у Шляпникова как у руководителя «рабочей оппозиции», было то, на мой взгляд, что он совершенно безоговорочно верил в партию большевиков, в её сохраняющуюся якобы столь же безоговорочно «пролетарскость» – сохраняющуюся и после пролетарского политического переворота, после взятия партией в государстве «рабочих и крестьян» «всей полноты власти». Журнал «Скепсис» так констатирует эту его веру, не прошедшую у него даже и с началом сталинского «партийно-управленческого» периода:

«Политбюро предлагает Шляпникову «признать свои ошибки и отказаться от них в печати», дав ему на это пятидневный срок и угрожая в противном случае «исключить его из рядов ВКП (б)»[36].

Ультиматум этот ставит Александра Гавриловича перед дилеммой: или снова каяться в несуществующих «ошибках» и тем самым поставить под сомнение свои труды, или же оказаться вне партии. Так как последнее для него исключалось, он выбирает первое» (см. http://scepsis.net/library/id_3428.html#_ftnref28 ).

По сути, придя в своём «рабочем» сознании к отчётливому признанию права управления народным хозяйством в условиях диктатуры и демократии пролетариата главным образом за профсоюзами, –

вот как пишет об этом «Скепсис»: «18 января 1921 г. А.Г. Шляпников и другие представители «рабочей оппозиции» разработали свои тезисы, в которых констатировалось, что переход от войны к миру обнаружил кризис в профсоюзах, так как «практика партийных центров и государственных органов» за последние два года систематически суживала размах их работы, «сводила почти к нулю» их влияние в Советском государстве, а участие в организации и управлении производством низвела «до роли справочной или рекомендательной конторы». И это несмотря на то, что они «целиком и последовательно проводили коммунистическую линию», ведя за собой широкие круги беспартийных рабочих масс. Но из этой во многом верной констатации делался довольно неожиданный и, прямо скажем, странный вывод: «Умаление значения и фактической роли профессиональных организаций в Советской России означает проявление буржуазной классовой вражды к пролетариату и должно быть немедленно изжито»», –

Шляпников, тем не менее, сам логически элиминировал это управленческое право профсоюзов в пользу чисто партийного управления. Причём, не замечая у себя этого формально-логического противоречия. К тому же, в то время – время триумфа партии, свершившей «социалистическую» революцию [1] – указать ему на это его противоречие никто не мог, думается, принципиально. Вот как воспринимали «рабочую оппозицию» постепенно деформирующие «рабочее государство» победители-партийцы большевики (по свидетельству всё того же «Скепсиса» и всё там же):

«Речь Шляпникова делегаты осудили почти единодушно. «Злорадство» увидел в ней Л.С. Сосновский. В «уклоне в синдикализм», который «и есть анархический уклон», снова обвинил его Ленин.[2] «Крестьянской оппозицией» назвал его «синдикалистскую линию» Бухарин. Лишь Д.Б. Рязанов, тоже один из его оппонентов, счёл нужным заметить:

— Легко смеяться над товарищем Шляпниковым, который не прошёл той марксистской школы, которую прошли мы. А я вам заявляю, что надо сказать этим рабочим, — а вы видели на этой кафедре рабочего, члена нашей партии... — что мы не потому отрицаем за профсоюзами, не за рабочей массой, а за профсоюзами, право управления промышленностью, не потому, что они «рылом не вышли» и «с суконным рылом в калашный ряд суются», но потому, что в эпоху диктатуры пролетариата, в эпоху, когда создаются Советы рабочих депутатов, профессиональные союзы имеют особые функции, которые довольно грамотно и хорошо выражены в одном из отделов нашей программы.

Продолжая критиковать ссылки Шляпникова на «производителей» и призывая «решительно и окончательно осудить» синдикалистский уклон, Ленин в то же время полагал:

— И сейчас, поскольку «рабочая оппозиция» защищала демократию, поскольку она ставила здоровые требования, мы сделаем максимум для сближения с нею, и съезд, как съезд, должен произвести определённый отбор... Вы утверждаете, что мы мало боремся с бюрократизмом, — идите помогать нам, идите ближе, помогайте бороться, но если вы предлагаете «всероссийский съезд производителей», — это немарксистская, некоммунистическая точка зрения».

Это и в самом деле была некоммунистическая точка зрения! В частности потому, что профсоюз никаким боком не является и не может являться действительной «школой коммунизма». Как я писал ранее (и что должно было бы быть понятно и без меня), профсоюз есть общественный институт борьбы наёмных работников за постепенное улучшение КАПИТАЛИЗМА; в том числе, разумеется, и за постепенное улучшение государственного капитализма под управлением класса пролетариев. Но в условиях активно-волюнтаристской борьбы за «военный коммунизм» это было непонятно и Ленину, хотя он «дорос» до необходимости госкапитализма ещё накануне Октября (см. «Грозящая катастрофа и как с ней бороться»). Но до понимания необходимости госкапитализма он, Ленин, хотя и «дорос», тем не менее, он путано определил профсоюзы во время этого самого «военного коммунизма» – наверняка только для того, чтобы уйти от раскола в партии большевиков – школой коммунизма… Что же касается Шляпникова – и как руководителя «рабочей оппозиции», и как человека, достаточно хорошо знавшего положение дел в рабочих коллективах «последовательно социалистических» государственных предприятий, т.е. на предприятиях, скажем так, советского государственного капитализма, – то он, Шляпников, был совершенно прав в своём «неожиданном», по мнению «Скепсиса», выводе насчёт того, что «умаление значения и фактической роли профессиональных организаций в Советской России означает проявление буржуазной классовой вражды к пролетариату»: ЛЮБОЙ КАПИТАЛИЗМ ПО СУТИ – хоть под управлением буржуазии, хоть под управлением пролетариата, но особенно при диктатуре и демократии пролетариата – требует, чтобы наёмный работник имел полную возможность активной защиты своих прав на, по крайней мере, постепенно (или эволюционно) улучшающиеся условия продажи собственной рабочей силы. И это был вовсе не «неожиданный вывод». Ибо, как представляется, прийти к этому выводу Шляпникова постепенно заставили эпизоды его собственной жизни, один из которых (скажем так, начальный эпизод в управленческих воззрениях Шляпникова) описан «Скепсисом» там же:

«В Наркомат труда приходили делегаты от фабрично-заводских комитетов. Одних интересовали условия рабочего контроля, других — порядок демобилизации промышленности и перехода на производство мирной продукции, третьих — заработная плата... Однажды профсоюз химиков Шлиссельбургского порохового завода явился утверждать выработанные им ставки, намного превышавшие заработок и тарифы наиболее квалифицированных рабочих-металлистов. Завод работал на войну, а потому, в силу существовавших ещё при царе порядков, повышение заработка шло за счёт казны. Шляпников (как назначенный ПАРТИЙНОЙ властью нарком труда. – А.М.) отказался удовлетворить это требование:

— Казна теперь наша, общая, и подобные требования могут пустить всех нас по миру.

Но делегаты (от невластного профсоюза! – А.М.) продолжали настаивать на своём:

— Рабочие недовольны существующей оплатой, и если мы их не удовлетворим, то могут натворить бед: подвыпьют — а спирта у нас много — и пойдут палить порох!

— Как у вас поставлена охрана? — спросил Шляпников представителя завкома. — Тут не до шуток: весь Питер до основания можно разрушить! Выпустите весь спирт, а если потребуется ещё охрана, немедленно заявите сюда. Повысить вам зарплату мы можем только в пределах ставок Союза металлистов, самых сейчас высоких.

7 (20) января 1918 г. в Петрограде открылся I Всероссийский съезд профсоюзов. Его делегаты представляли более 2,5 миллиона организованных рабочих; самым крупным и авторитетным был профсоюз металлистов, насчитывавший 650 тысяч членов. И вполне понятно, что его руководитель Шляпников председательствовал на первом заседании съезда, активно участвовал в его работе.

Итак, рабочий класс России овладел теперь властью в стране. Но многие его представители всё ещё не чувствовали себя хозяевами (вот именно! Шли «на поклон» к партии, управляющей «рабочим государством», а НЕ САМИ определяли себе вознаграждение ЗА СОБСТВЕННЫЙ труд… – А.М.) Для некоторых из них было характерно желание «хапнуть» и уйти (а куда можно «уйти» рабочему в СОБСТВЕННОМ государстве?!! Разве только в партийные управленцы?.. – А.М.) А озверение и одичание, сопровождающее всякую долгую и реакционную войну, усиливали стихийный анархизм масс, свойственный любой мелкокрестьянской стране.[3]

На заседании ВЦИК 20 марта 1918 г. Шляпников с тревогой говорил о продолжающемся падении трудовой дисциплины и производительности труда среди рабочих:

— В общем, положение таково, что необходимо немедленно восстановить дисциплину... Для безболезненного проведения в жизнь этой идеи является необходимость в том, чтобы все (! – А.М.) рабочие, все (! – А.М.) служащие были заинтересованы в правильной эксплуатации железных дорог, мастерских, фабрик и заводов. Для этого необходима организация сдельных работ[11]».

Тут возникает весьма щекотливый вопрос: если в государстве действительно установилась диктатура и демократия пролетариата, то почему тогда не сами работники-ДИКТАТОРЫ – и причём, «все» – должны решать вопрос, сколько им получать после, или в результате, своего труда? И ещё один: если после пролетарского переворота установилась пусть и «военная», но всё же «коммунистическая первой фазы» система распределения «по труду», а не капиталистически-рыночная система распределения «по рыночной стоимости рабочей силы» в виде системы заработной платы, то почему НЕ САМА СИСТЕМА ВЫЯВЛЕНИЯ САМОуправляемого ТРУДА, а нарком труда Шляпников или какой-то другой бюрократ (государственный чиновник) отдельно или в своей совокупности должны решать, кого и в какой мере вознаграждать за совершённый труд? Ведь даже если взять в пример «дореволюционную» так называемую артель (скажем, рабочих-строителей), свободно и по собственной воле (как в общину, в коммуну) объединившихся в этот коллектив для строительства, скажем, дома, то здесь сама эта артель и решает, сколько какой работник артели получит в результате его кооперированной с другими артельщиками трудовой деятельности. Без «партии» и «государства»…

Скажут, артель не государство, в последнем всё сложнее. Согласен. Но зачем тогда «пудрить мозги» работникам насчёт КОММУНИСТИЧЕСКОГО распределения «по труду»,[4] а не объяснять ПРЯМО И ЧЕСТНО наёмным работникам государства, что после пролетарского переворота хотя и провозглашается диктатура и демократия пролетариата С ОГОСУДАРСТВЛЕНИЕМ средств производства, но это вовсе ещё не означает организации коммунистических отношений, ОБОБЩЕСТВЛЕНИЯ НА ДЕЛЕ; что это означает всего лишь государственный капитализм «со всеми его прелестями», в том числе и со сдельщиной (по поводу сдельной оплаты наёмного труда при капитализме см. «Капитал» Маркса)? Почему не сказать, что это государственный капитализм, при котором интересы работников защищаются более эффективно, чем при власти буржуазии, как раз СВОБОДНО ОРГАНИЗУЕМЫМИ ПРОФСОЮЗАМИ?.. Однако это, конечно, очень удобная позиция для правящей «пролетарской» и/или «коммунистической» партии – давить на «сознательность» и «совесть» как рабочих, так и интеллигентных пролетариев, говорить им, что вот, мол, вы и при своей власти (а на самом-то деле – при власти только «авангардных коммунистов»!) проявляете несознательность, хотите ЕЁ, «свою власть», «пустить по миру»…

…ПРЕЖДЕВРЕМЕННЫЙ коммунизм у Шляпникова всё более и более заменялся трезвым взглядом на происходившее в Советской России. Впрочем, ему мешала, видимо, быстрее «созревать» в сторону госкапитализма его «подруга» Коллонтай, заявлявшая «очень лево» и как бы антикронштадтски:

«Если поворот во всей советской политике получит своё дальнейшее развитие и наша коммунистическая республика превратится в простую советскую, но не коммунистическую (т.е. если республика превратится в кронштадтские – или, если хотите, в современные украинские – «советы без большевиков». – А.М.), то ядро твёрдых коммунистов возьмёт в свои руки красное знамя революции, чтобы обеспечить победу коммунизма во всём мире[30]».

Коллонтай путала, конечно, всеобщий синдикализм с коммунизмом, но дело не в этом. До сих пор коммунисты [5] никак не могут понять: после пролетарского политического переворота коммунизм можно организовать и далее совершенствовать ПО НАУКЕ исключительно через «разрастающийся росток коммунизма», через организацию в пролетарском обществе-государстве относительно небольшой КОММУНЫ. Коммуны – как своеобразного резервуара ДЛЯ И СРЕДИ АБСОЛЮТНО ГОТОВЫХ К КОММУНИСТИЧЕСКИМ ОТНОШЕНИЯМ людей; в том числе, следовательно, для и среди людей, абсолютно готовых распределять «среди себя» ДЕЙСТВИТЕЛЬНО по-коммунистически, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО «по труду», пропорционально отработанному ОБЩЕСТВЕННО НЕОБХОДИМОМУ рабочему времени, а не в соответствии с системами заработной платы и прибыли. Все же прочие работники – кто не согласен с практическим коммунизмом для них (с распределением «по труду», в частности) – должны оставаться в среде традиционного и государственного КАПИТАЛИЗМА. Со всеми последствиями практики капиталистических отношений (конкуренцией, безработицей и пр. под.), «облагороженных» лишь ПРОЛЕТАРСКИМ НАСИЛЬСТВЕННО-ГОСУДАРСТВЕННЫМ внедрением в любое антипролетарское капиталистическое предприятие ПРОФСОЮЗОВ как бескомпромиссных защитников наёмного труда, «справедливой» системы заработной платы и прибыли. Плюс к этому госвнедрению профсоюзов, разумеется, пролетарская организация пролетарского парламента (на месте буржуазного партийно-мажоритарного парламента), организованного – для исторического действия подлинной диктатуры и демократии пролетариата – на чисто классовой основе пропорционального представительства во власти не партий или «народа вообще», но классов, образующих данный народ.

Шляпников ошибочно принимал идею всеобще внедрённого синдикализма за идею подлинного коммунизма. Но этой его ошибке способствовало, в частности, и то, что, по Ленину, коммунизм не мог осуществляться через коммуны «батьки Махно», «анархически»; он, коммунизм, должен был осуществляться, по Ленину, не через «кибуцы», не через их постепенно-революционное разрастание и объединение в единую мировую коммуну, не через пример коммуны (коммун) для прочих, ещё не принимающих сознанием коммунизм, пролетариев, но он должен был осуществляться, по Ленину, ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО в масштабе пролетарского общества-государства. А после сталинской «дачи теории массам», «усовершенствования марксизма-ленинизма» – ещё и как результат «сознательного» (как правило, волюнтаристского; как у Хрущёва или Мао) действия исключительно «авангардных коммунистов». Вот и принял совершенно неверно Шляпников (вместе с Коллонтай и др. «рабочей оппозицией») довольно легко организуемый всеобщий синдикализм – при государственном капитализме как способе воспроизводства, который, опять же по Ленину, НЕВЕРНО «переставал быть капитализмом», будучи, всего лишь, «направленным на пользу всем трудящимся» – за похожий на синдикализм, но и только похожий, всеобщий САМОуправляемый коммунизм.

Действительное коммунистическое самоуправление может начаться только в коммуне, только с помощью её «советской власти», организующейся в «формате» СТК – Советов Трудовых Коллективов. При том, что вне коммуны должно осуществляться государственное – КЛАССОВОЕ ПРОЛЕТАРСКОЕ – управление. Но! Классовое управление НЕ через «советы» (ещё менее через правящую партию). Это должно быть управление, в первую очередь, через пролетарски организованный парламент, в котором партии представлены совершенно стихийно, через тех только своих ОТДЕЛЬНЫХ интеллигентных членов, которые способны наилучшим образом выразить интересы своего класса. Нужны ли в таком случае профсоюзы? Несомненно нужны! Но – лишь в секторе традиционного, т.е. НЕГОСУДАРСТВЕННОГО, капитализма пролетарского государства, лишь для защиты интересов пролетариата, ещё не готового по разным причинам к коммунизму и даже – к пролетарскому государственному капитализму. Сектор пролетарского государственного капитализма в профсоюзах не нуждается совсем. Ибо сектор государственного капитализма под управлением пролетариата должен развиваться в коммунизм, обобществляться НА ДЕЛЕ! И не иначе он должен делать это дело, как через посредство организуемых только на госпредприятиях СТК – действительно СОВЕТСКОЙ школы коммунизма, активно преодолевающей общественное разделение труда на управляющий и управляемый, а также и на городской и сельский, называемый по традиции «крестьянским».

Александр Мичурин

15.04.2014 г.

Примечания.

[1] Не «пролетарскую», заметьте, революцию для многих партийцев – «авангардных коммунистов», а именно и только «социалистическую»! Для некоторых партийцев, впрочем, это была, как ни странно, даже «буржуазная» революция! Во всяком случае – революция, завершающая дело буржуазной Февральской революции 1917 года. Но ведь дело тогда складывается у этих последних партийцев так, будто пролетарская революция не в состоянии доделать недоделанное буржуазной революцией! По глупости, там, «кухарок», по другим подобным причинам… Так зачем же тогда, спрашивается, начинать пролетарскую революцию, призывать пролетариат взять государственную власть в собственные руки?.. Или к этому следует призывать только после того, как правящая буржуазия и «авангардные коммунисты» доделают все свои дела «на этом свете»?.. А не оппортунизм ли это «чистейшей водицы» – переименовывать пролетарскую революцию Октября 1917 года во что-то иное?

[2] Но что, спрашивается, такого плохого в анархическом уклоне, если он есть, по сути, стремление, продекларированное и самим Лениным в «Государстве и революции», стремление к постепенному уничтожению (засыпанию) государства (пусть и пролетарского)? К тому же, Шляпников «проповедовал» отнюдь не бакунинский анархизм, полностью уничтожающий государство «с сегодня на завтра», он «страдал» (если вообще это имело место) всего лишь анархическим УКЛОНОМ!

[3] Тут на авторе «Скепсиса» сказалось влияние сталинизма. Последний в своей пропаганде волюнтаристски приравнял анархизм ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО к бандитизму. Вернее здесь было бы сказать автору – поскольку «крестьяне», феодальные (собственно) крестьяне, всегда были по своей сути «верноподданными» и даже «Емельку» Пугачёва видели своим «царём-государём», наводящим «справедливый» порядок; поскольку крестьяне и не мечтали о подлинном анархизме как устранении из жизни общества государства с его чиновниками-бюрократами: «усиливали стихийное стремление масс К «ВОЛЬНИЦЕ», усиливали пренебрежение масс к ЛЮБОМУ ПОРЯДКУ», в том числе, следовательно, и к порядку негосударственному, к анархистскому порядку. Здесь нужно также отметить, по-видимому, что классический марксизм – это тоже «порядочный» анархизм (поскольку стоит за упразднение государства, за самоуправление); хотя и анархизм несколько иного толка, нежели бакунинский или кропоткинский анархо-коммунизм.

[4] См. об этом распределении «Критику Готской программы» Маркса, раздел, где он пишет как раз о коммунистическом первой фазы распределении в индивидуальное (личностное) потребление «по труду».

[5] Если покопаться в мировоззрении этих «коммунистов» как следует, то выяснится, что это и не коммунисты вовсе, а путаники, принимающие и выдающие за коммунизм первой фазы состояние общества и государства сталинистское, а ля «новый коммунист» Дюринг; полукапиталистически-полукоммунистическое, а более точно – эклектическое их, общества и государства, состояние, при котором неполноценны оба способа воспроизводства общества: и капитализм, и коммунизм первой фазы.