Юрий Клочков

ГРАБЕЖ

Дежурная часть одного из московских отделений милиции. Обстановка и вид типичны для казенных помещений такого рода, именно: стены, крашены зеленой эмалью, местами слегка облупившейся, поперек комнаты барьер, за барьером сидит старший лейтенант Вырвиглазов и дрожащим похмельным почерком заполняет какие-то анкеты.

Над его головой портрет Путина в новенькой раме, рядом портрет Дзержинского, который, судя по пятнам сырости, недавно извлекли из кладовки. Вожди, запечатленные в профиль, посматривают друг на друга с подозрением и чуть заметной иронией.

Против них треть стены занимает красочный стенд с облезлой позолотой и крупными фанерными буквами вверху «Народ и партия - Единство», буквы СТВО в слове «единство» вырезаны из бумаги и наклеены поверху. На стенде парадные фотографии улыбающегося Шойгу, насупленного Гурова и зверски набычившегося Карелина.

Ниже лики менее известных политиков и парламентариев в количестве около полутора десятков. Открытая в коридор дверь позволяет увидеть решетку камеры предварительного заключения, в просторечии именуемой «обезьянником». Она пуста, лишь на полу, возле скамьи, беспробудно спит алкоголик и асоциальный элемент Дристунов. Физиономия его традиционно разбита, из одежды на нем пиджак и драные кальсоны.

Со стороны входа неожиданно раздается шум борьбы, шарканье ног, придавленные возгласы: «Куда прешь! Заняты они! С жалобой к дежурному полагается…!» - и в дверях возникает широкое брюхо известного в районных масштабах политика-оппозиционера Гены Зюбанова. За ним, уцепившись за рукав его пиджака, волочится хлипкая фигура дежурного старшины Зашибайло.

Лицо Зюбанова, усеянное бородавками, исполосовано следами непросохших слез и исполнено обиды смешанной с недоумением, какое выражение можно представить себе у чревоугодника, собравшегося было раскусить вкусную конфету и неожиданно сломавшего при этом зуб.

«Ограхр…» - голос Зюбанова срывает на хрип горло, перехваченное воротом рубашки, на рукаве которой висит Зашибайло. Вырвиглазов поднимает голову: «В чем дело, старшина?»

- Они прут сразу в кабинет, а я говорил, к дежурному…

Тут Зюбанов локтем отпихивает Зашибайло и обретает дар речи. «Я с заявлением! Грабежь!! Да! Ограбили меня! Нас! Всю радикальную непримиримо-патриотическую… всех нас, народно-патриотических, истинно русских коммунистических…!!!» - брызжа слюной и размахивая руками Зюбанов подбегает к барьеру.

Вырвиглазов отшатывается. «Что похищено? Кто потерпевший? Зашибайло, что за черт! Почему не сняли показания?!» - Я говорил, а они не слушают, прут сразу до кабинету - гундосит Зашибайло.

Движением руки Вырвиглазов останавливает старшину. - Идите на место, я сам разберусь - и поворачивается к Зюбанову. - Так что, имел место факт ограбления, то есть открытого присвоения собственности на виду у потерпевших и свидетелей? - Да, имел – Зюбанов утирает лицо платком и несколько успокаивается. - Нагло, открыто и на виду у свидетелей!.

- Грабителя опознать можете? - Разумеется! - Назовите приметы подозреваемого. Опишите его подробнее, если способны.

- Да чего описывать, вот он, харя бесстыдная! – толстый палец Зюбанова тычет за спину Вырвиглазова. Тот оборачивается и с недоумением взирает на портрет Дзержинского. -

Да не тот, другой – сердится Зюбанов. Глаза старшего лейтенанта вылезают из орбит. Палец Зюбанова целит в ехидно ухмыляющуюся физиономию всенародно избранного президента.

- Так вы хотите сказать, что он, то есть президент, Владимир Владимирович… с ума спятили?!

- То-то и оно, что не спятил еще, а только нагло и открыто похищено все, составляющее наше неотъемлемое достояние: Идеи, Символы, Святыни – все подчистил, шакал!

- Вы того, поосторожнее, - теперь вспотел уже Вырвиглазов – язык-то придержите! Статья есть, оскорбление президента при исполнении должностных обязанностей!

Зюбанов сникает

-Виноват, товарищ старший лейтенант, вырвалось .

- Так-то. Перечисляйте, что там у вас взяли и не кивайте на президента.

- Так, прежде всего – идею. Что мы девять лет талдычили? На чем в Думу въезжали? – Президент – хилый, больной, пьяница беспробудный, дурак бестолковый, двух слов не свяжет, а если рот откроет, то ляпнет - только держись. Одно слово: «банду Ельцина – под суд!». И в противовес меня – малопьющего, здорового, ученого. Одних дипломов дома - вся стена увешана.

Так он что удумал! Не пьет вовсе, в карате ногами дрыгает и на горных лыжах…, это же злодейское похищение идеи! Дальше.

Патриотизм, это же наше святое! Мы горло содрали, что страна в загоне, армия разрушается, оборонка на спине. Да как он смел, мозгляк этакий, войну на Кавказе затеять. Армия теперь возродилась, это даже Чубайс подтвердил, оборонка молотит день и ночь и престиж национальный взлетел, после того, как на парламентскую ассамблею Европы с ее правами человеков густо плюнули.

Да, ладно. Это еще пережить можно. Зубы стиснули бы и стерпели. Но он на самое святое наше покусился. На символы! Чем мы, народно-патриотичные коммунисты от всех прочих отличались? – Символами! Флагами красными, портретами Ленина-Сталина. С этим на все тусовки ходили.

А теперь? Девятого мая удумал гад ползучий праздновать 55 лет победы над фашистами немецкими. Так ведь, страшное дело, всего раз на Красной площади полосатое знамя нынешнее мелькнуло. Все: войска, ветераны шли под нашими, под красными. А на каждом знамени еще и портрет: Ленин там, или серп с молотом. Мыслимо ли это вытерпеть?! Ведь все, стервец у нас украл, ничего не оставил!

По мере того, как Зюбанов распаляясь вел свою речь Вырвиглазов все более успокаивался и глядел на потерпевшего с хитрым прищуром.

- Значит так, вы – коммуняки, значит. Дети Шарикова! Слышали. Все отнять, приватизацию побоку, олигархов в кутузку, а Соединенным Штатам Американским шиш – нате выкусите! Верно?!

- Разгоревшееся лицо Зюбанова скисло и позеленело. То-оварищ… господин то есть, старший лейтенант, что вы, разве можно! Мы ведь не эти, как их там, твердокаменные. У нас четко сказано: на революции лимит вышел, итоги приватизации нерушимы. Мы государственники и патриоты, а не смутьяны какие-нибудь. Нам ведь не коммунизма с социализмом надо. Нам что – отдал бы ворюга, виноват, президент всенародный, если не идеи патриотические, то хоть символику. Куда мы без красных флагов! Люди узнавать не будут!

Но Вырвиглазов уже не слушал его. Превозмогая похмельную головную боль он соображал. - Так, этого сейчас задержать, изолировать. Тут статей сразу несколько: оскорбление президента, Зашибайло подтвердит, - потом явный призыв к бунту и разоблачение коммунистического заговора. Дело ни за что в ФСБ не отдадим. Сами раскрутим, и награды все наши будут!

– Дежурный! – рявкнул Вырвиглазов – этого в изолятор! Смотри в оба!

Растерявшийся Зюбанов позволил Зашибайло взять себя за шиворот и впихнуть в обезьянник. Дверь щелкнула. Пораженный «глава заговора» мешком осел на скамью. Лежащий рядом Дристунов приоткрыл левый, менее заплывший глаз, и прохрипел: «А, кореш! Тебя тоже замели. Ништяк. Старлей хороший, подержит ночь, а утром отпустит. Ты, вот что, - заметив, что Зюбанов беззвучно рыдает Дристунов завозился на полу – ща мы еще хряпнем и не заметишь как ночь пройдет».

Говоря это он запустил руку в карман воображаемых брюк, но не найдя под кальсонами ничего напоминающего горлышка заначенной четвертинки, почесал разочарованно живот и снова захрапел.

Зюбанов, несколько успокоившись, достал мобильный телефон и стал названивать куда-то, жалуясь прерывающимся от горя голосом.

Вырвиглазов не успел в деталях представить себе все награды и почести, которые должны были на него снизойти, как на столе его рявкнул телефон. Недовольный, что был оторван от приятных мыслей, он поднял трубку, привычно сказал в нее: - Старший лейтенант Вырви… - и окостенел.

Минуту или более на лице его ужас постепенно вытеснял задержавшуюся улыбку удовольствия, наконец совладав с собой он кашлянул и отрапортовал: - Так точно! Как прикажете, товарищ министр. Будет исполнено! Принял, да, принял старш… понял, принял лейтенант Вырвиглазов.

Бережно опустив трубку на аппарат, Вырвиглазов слабым голосом позвал дежурного. Слушайте старшина, это, всех приказано немедля выпустить. Сам министр звонил и приказал.

- Что, Дристунова тоже? – выпучил глаза Зашибайло.

- Болван! - Сорвался Вырвиглазов. Коммуниста этого государственного. Вежливо выведи и извинись. Знать бы что у них такие связи наверху! Тфу! – Вырвиглазова замутило.

Через минуту замок обезьянника лязгнул и в коридоре послышался возмущенный бас Зюбанова и виноватый тенорок Зашибайло.

Когда все стихло Вырвиглазов вздохнул, утер платком густо вспотевший лоб, открыл дверцу сейфа и, порывшись там среди папок, достал бутылку. Сделав хороший глоток хотел поставить ее обратно, но передумал, засунул под стол и пригорюнившись стал выдирать из погон висевшего на спинке стула кителя ставшие лишними звездочки.