От редактора

Со времени первой публикации романа “Мастер и Маргарита” в конце 60-х годов, имя Михаила Булгакова заняло одно из первых мест на знамени культурной реакции в СССР. Впрочем, уже первая постановка "Дней Турбиных" в 1926 была широко воспринята как сигнал к повороту вправо в культурной политике партии и вызвала публичные протесты левых коммунистов. Но своего официального апофеоза культ Бульгакова достиг только в годы перестройки. Только в последнее время стали появляться документы и работы идущие вразрез с иконографическим образом писателя созданным интеллигенцией в советское время. Мимолетная эпоха ее контрреволюционного “штурма и натиска” осталась далеко позади, а с нею и необходимость в героизации ее идеологов. Скорее наоборот, возник спрос на их дегероизацию, развенчание идеалов недавнего прошлого, как совершенно неуместных в "рыночных" условиях существования работников умственного труда. Об их работодателях и говорить не приходится. Все эти "мастера" и "га-ноцри" сделали свое дело и должны уйти. Так все яснее становится роль Булгакова и многих других кумиров "неофициальной" советской культуры как литературных представителей старых классов, чье объективное значение состояло в подготовке внутри советского общества культурного плацдарма для их реставрации. Настает время для социалистической критики этой литературы. Публикация Александра Липского один из первых наших подступов к этому трудному и необходимому делу.

Александр Липский

АНАТОМИЯ "СОБАЧЬЕГО СЕРДЦА"

Впервые я познакомился с "Собачьим сердцем", посмотрев спектакль, поставленный заезжим театром-студией. В годы перестройки такие театры в изобилии создавали "молодые талантливые ребята", которым не давали проявить себя консерваторы и ретрограды от искусства. Ребята оказались действительно молодые, но не слишком талантливые. Так что, видимо, консерваторы и ретрограды кое в чем были правы. Но больше всего меня разочаровала даже не игра актеров, а само содержание спектакля. Это был очень злой и очень неумный пасквиль на Советскую власть. Немного погодя на экраны вышел и фильм по булгаковской повести. Снятый несравненно более талантливо, он мало чем отличался от студийной стряпни по своей сути. Просто не хотелось верить, что такое мог написать автор "Мастера и Маргариты", "Белой гвардии", "Записок молодого доктора". Я пытался себя убедить, что в 25-м году это выглядело не такой конъюнктурой, но все равно было очень неприятно. Больше года "Собачье сердце" простояло у меня на полке, прежде чем я решился наконец его прочитать. Когда я все же сделал это, то понял, как много значит работа автора сценария и режиссера - раньше я ее как-то не ценил. Вообще отношение нашей интеллигенции к "Собачьему сердцу" - вопрос не менее актуальный, чем сама повесть, написанная семьдесят лет назад.

Итак, в самом начале мы застаем будущего Шарикова, а пока еще просто дворнягу Шарика в чрезвычайно плачевном состоянии: он погибает, и вьюга ревет ему отходную. Почему-то большинство читателей воспринимает бедственное положение Шарика как результат неких объективных обстоятельств, а профессора Преображенского как доброго спасителя, которому тот отплатил черной неблагодарностью. Между тем автор подробно рассказывает нам о перипетиях собачьей жизни и обстоятельно объясняет, где и от кого бездомный пес получал просто пинки, а где ему довелось отведать изолированной проволоки. "Тело мое изломанное, битое, надругались над ним люди достаточно", - восклицает обваренный Шарик. Какие тут еще нужны комментарии? А чтобы некоторые недогадливые читатели не подумали, будто Булгакова волнует исключительно проблема бездомных животных, через сцену проходит машинисточка, получающая по IX разряду четыре с половиной червонца, чья судьба не намного лучше собачьей.

Вот тут-то и появляется спаситель - профессор Филипп Филиппович Преображенский. Но он совершенно не похож на того милого кабинетного ученого, которого так талантливо сыграл покойный Евстигнеев. Это барин, одетый в "тяжелую шубу на чернобурой лисе с синеватой искрой", по меткому выражению самого Шарика, "гражданин, а не товарищ, и даже вернее всего - господин". На двери его роскошной квартиры висит черная с золотыми буквами карточка, на которой написано "про..."Неужто пролетарий?" - подумал Шарик с удивлением. - "Быть этого не может". Что же это получается? Выходит, в Москве 25 года господа по-прежнему пользуются всеми благами жизни, а пролетарии так и едят дешевые обеды из гнилой солонины. Весьма существенно, что Шарик считает первейшей отличительной чертой господина даже не пальто, а особую уверенность в глазах. Да, господин профессор при Советской власти не только живет богато, но еще и чувствует себя вполне уверенно: разговаривает отрывистым повелительным голосом, занимает семикомнатные апартаменты, а если его, чего доброго, накормят уже упомянутой гнилой солониной, поднимет скандал и напишет в газеты (вероятно, в те самые, которые не рекомендует читать). Что-то тут не вырисовывается пока трогательный образ культурного интеллигента, которого травят наглые хамы - пролетарии, дорвавшиеся до власти.

А ведь есть у Михаила Афанасьевича именно такой профессор, какого показали нам в фильме. Только это не Преображенский из "Собачьего сердца", а Владимир Ипатьевич Персиков из повести "Роковые яйца" - немного неуклюжий, крайне неприхотливый, фанатик своей зоологии. Кстати, в "Роковых яйцах" есть и будущий Преображенский. Только там он не профессор, а ассистент Персикова - Иванов. "Изящный джентельмен", как его называет Булгаков. Иванов тоже любит пожить: хорошо одевается, регулярно посещает театр. Конечно, во всем этом нет ничего дурного, но автору он несимпатичен настолько явно, что Михаил Афанасьевич отказывает Иванову в праве быть по-настоящему талантливым ученым и доходит до того, что высказывает в художественном произведении свое авторское мнение о нем. По отношению к Преображенскому Булгаков такого себе не позволяет. Филипп Филиппович - фигура более сложная и более жизненная. И вот наша глубокомысленная интеллигенция, насмотревшись латиноамериканских телесериалов, записывает специалиста по мужским половым железам в положительные высоконравственные герои только на том основании, что тот является талантливым хирургом и не напивается до свинячьего состояния. Очевидно, они хотели бы увидеть балаганного злодея вроде Леонсио или доктора Гомеса.

Но не будем все упрощать: Преображенский сегодня пользуется такой популярностью прежде всего из-за своих взглядов, которые разделяют многие граждане, сподобившиеся получить высшее образование благодаря все той же Советской власти. Очень им нравится профессор, живущий на широкую ногу благодаря своим гонорарам - это их вожделенная мечта, делячество ныне у нас в почете. Правда, вот доктор Борменталь почему-то краснеет, когда Филипп Филиппович начинает отсчитывать ему причитающуюся долю. Можно подумать, будто ассистент всю жизнь прожил при проклятом "социализме".

Наверное, в наше время и впрямь утрачены кое-какие идеалы русской интеллигенции, о которых некоторые так любят поговорить. Например, привычка задумываться над судьбами других людей, которой Преображенский абсолютно лишен. Испанскими голодранцами он заниматься не намерен, немецким детям сочувствует чисто абстрактно и пролетариата, видите ли, не любит. Последнее высказывание вызывает сегодня прямо-таки умиление у тех, чьи предки в недалеких двадцатых годах как раз и были представителями этого самого пролетариата. Любить не любит, но трудом пролетариев пользуется регулярно, да еще возмущается, когда те перестают вдруг отапливать его квартиру или охранять его калоши. Разумеется, обслуживать преображенских - это их прирожденная обязанность. Филипп Филиппович - горячий сторонник разделения труда. Эту же точку зрения нам сегодня весьма упорно навязывают через средства пропаганды. Причем проповедуют ее всегда те люди, которые нашли себе непыльную работенку и, главное, высокооплачиваемую. То, что при этом одни деньги гребут лопатой, а другие едва сводят концы с концами - это вроде как само собой разумеется.

Разве не откровенным издевательством звучат рассуждения почтенного профессора о горячих закусках, которыми должен оперировать мало-мальски уважающий себя человек, на фоне рассказа о машинисточке с ее четырьмя с половиной червонцами? (Вот он критерий, по которому следует отличать уважающих себя людей!) Ну а когда такая машинисточка появляется в его квартире, Преображенский начинает упрекать ее за то, что она связалась с первым встречным из-за служебного положения. Профессору даже не пришло в голову, что у бедной шариковской жертвы нет другого выхода. В конце концов он сует ей девяносто рублей и выпроваживает со словами: "Нужно перетерпеть - вы еще так молоды..." Каждый из них отправляется заниматься своим делом: Преображенский - вести роскошную жизнь, девушка - есть гнилую солонину и зарабатывать себе болезни на почве французской любви, которой будет подвергать ее очередной шариков.

А как быть, если нелюбимые пролетарии начинают увиливать от охраны калош и выражают настойчивое желание перебраться из ночлежек в приличные дома, где "все нормальные люди" обедают исключительно в отдельных столовых? И этот принципиальный вопрос Филипп Филиппович не оставляет без ответа! Оказывается, надо к каждому приставить городового, причем не имеет значения, будет ли он с бляхой или в красном кепи. Это и есть либеральные взгляды культурного интеллигента? Ну что ж, мы теперь знаем, что пожелания Преображенского были претворены в жизнь в самом недалеком будущем."Отец народов" именно так и поступил: приставил к каждому городового в красном кепи. Разумеется, под "каждым" профессор имел ввиду не себя и не своих клиентов, а только швондеров. Ведь если, например, к даме в сверкающем колье на жеваной шее приставить городового и платить ей столько, сколько она заслуживает, то где, скажите, эта дама возьмет 50 червонцев, чтобы рассчитаться с Филиппом Филипповичем?

Но оставим пока глобальные общественные проблемы и нестерпимо пошлые рассуждения Преображенского о революции с позиции стойки для калош. Как бы там ни было, а Шарикова он все-таки спас и сделал человеком. Но и Шарикову, собственно говоря, любить Преображенского особенно не за что. Тот спас его не из сострадания, а только потому, что дворняга понадобился профессору для опасного эксперимента, который, кстати, чуть не стоил Шарику жизни: не менее пяти раз Филипп Филиппович утверждает, что пес не выживет, а Борменталь и домработница Зина стыдливо прячут глаза, когда волокут собаку на операционный стол. Впрочем, Преображенский, как мы уже говорили, не злодей из мыльной оперы и не Шариков, как он сам вполне справедливо заметил. И к тем, кто попал в сферу его личных интересов Филипп Филиппович достаточно внимателен. Даже Шарикова он терпит до последней возможности и в конце концов оставляет его у себя, когда тот снова превращается в собаку. Примерно так же профессор относится, вероятно, и к хорошим вещам, которые нужны ему для удобной жизни.

А самая лучшая вещь, которая больше всего нужна Преображенскому - это его семикомнатная квартира. Она-то и занимает в повести центральное место. Швондер и компания, как вы помните, хотят ее отнять, а Преображенский, само собой разумеется, не желает расстаться ни с одним квадратным метром. Виноват! У Филиппа Филипповича хотят отобрать не всю квартиру, а всего-навсего две из семи комнат.

Можно с уверенностью сказать, что Швондер и его домоуправление являются самыми оболганными персонажами данного произведения. Их на диво единодушно оклеветали и выдуманный Преображенский, и реальные интерпретаторы "Собачьего сердца". В фильме это - наполовину мерзавцы, а наполовину - оборванные идиоты. В книге же Булгаков отмечает только, что они скромно одеты, скромнее, чем сам профессор и его клиенты. И в квартиру они вовсе не врываются, топча все сапогами, а входят и останавливаются на пороге. Зато Филипп Филиппович разговаривает с ними совершенно по-хамски, начинает с порога делать оскорбительные замечания и даже рта не дает раскрыть. Возможно, Преображенский и прав в том, что надо ходить в калошах (дались ему эти калоши!), и в том, что женщине предпочтительнее носить женскую одежду, хотя это, если уж на то пошло, личное дело каждого. Но лучше бы он приберег свои замечания для своего клиента в невиданных кальсонах с черными кошками. К нему профессор относится гораздо терпимее, как и к другому пациенту - видному работнику, совратившему четырнадцатилетнюю девчонку. Оно и понятно - эти субъекты платят деньги. У Филиппа Филипповича две морали: одна для тех, кто платит, а другая для всех остальных.

Вдоволь нахамивши, профессор спешит воспользоваться заступничеством еще одного пациента - тоже крупного представителя новой власти. Причем он не просто просит того о помощи, а шантажирует самым бесстыдным образом да ещё лжёт. Лжёт, лжёт, дорогие сторонники славного ученого! Если не верите, перечитайте ещё раз это место. Когда же собеседник Преображенского пытается выяснить, что именно говорили ему представители жилтоварищества, Филипп Филиппович просто отказывается повторить их слова. И разве не права девушка, переодетая мужчиной, что такое поведение профессора - просто свинство? Напрасно спутники дергали ее за рукав - она все равно в глаза сказала то, что думает. Зато эта девушка покраснела, стоило профессору поинтересоваться ее полом, а вместе с ней покраснел и блондин в папахе. Ну, с ними все ясно. Но как легко, оказывается, краснеют эти люди! Не то что уже упомянутая нами дама с жёваной шеей, у которой "живые пятна сквозь искусственные продирались на щеках".

"Пускай все это и так, - возражали мне некоторые, - но Преображенского можно понять: семикомнатная квартира нужна ему для работы, он сам об этом говорит". Да, Филипп Филиппович действительно организовал дома и операционную, и приемную, и смотровую. И с тем, что людей нельзя оперировать там же, где и кроликов, я полностью согласен как врач. Только хочется спросить, почему наш многоуважаемый профессор оперирует дома, ему что, клиники мало? Конечно, мало! Дома-то он ведет прием и оперирует за отдельную и очень высокую плату. Хорошо, а зачем больным нужно, чтобы их оперировали не в больнице, а на квартире? В больнице в любом случае лучше, я вам это тоже как врач говорю. На этот вопрос Булгаков дает достаточно полный ответ, описывая сцену приема. Клиенты Филиппа Филипповича, все весьма видные и состоятельные люди, стремятся скрыть последствия своих развратных похождений и в клинику предпочитают не ложиться. Получается, что Филиппу Филипповичу Преображенскому, профессору медицины, хирургу, домашняя операционная нужна не для облегчения страданий людских, хотя бы даже и за деньги, а для того, чтобы всякие негодяи могли прятать с его помощью свое грязное белье. И ради этого кто-то должен оставаться без жилья? Прошу меня извинить, но в этом вопросе я однозначно на стороне Швондера.

Хотя, конечно, и Швондера не назовешь однозначно положительным персонажем. (А бывают в реальной жизни однозначно положительные персонажи?) Главная глупость председателя домоуправления заключается в том, что он вознамерился из Шарикова сделать человека. В этом вопросе они с Преображенским друг друга стоят. Конечно, каждый из них старается воспитать Полиграфа Полиграфовича на свой лад. Профессор пытается научить свое детище культуре поведения и привить ему что-то вроде вкуса, Швондер же норовит воспитать в Шарикове классовое сознание. И тот, и другой терпят при этом фиаско.

Зато Шариков очень умело лавирует между ними и извлекает выгоды из их взаимной неприязни. "Ну так вот, Швондер и есть самый главный дурак. Он не понимает, что Шариков для него более грозная опасность, чем для меня, - говорит Филипп Филиппович. - Ну сейчас он всячески старается натравить его на меня, не соображая, что если кто-нибудь, в свою очередь, натравит Шарикова на самого Швондера, то от него останутся только рожки да ножки". Вот в этом с Преображенским можно согласиться на сто процентов. Но чего почтенный профессор так и не понял, так это своей собственной роли в создании такого типа, как Шариков. О судьбе голодранцев он задумываться не желает, а потом удивляется, когда из их среды ему на голову сваливается Шариков. А вы кого ожидали найти в подворотне, Филипп Филиппович? Второго Борменталя, что ли? Кстати, сам Борменталь признается, что после появления Шарикова он со страхом стал заглядывать в глаза каждой бездомной собаке. И напрасно думает профессор, что Шариков ничему у него не научился. Еще как научился! Вспомните, с каким восторгом он смотрел на Преображенского, когда тот выпроваживал Швондера и его спутников. А под конец даже сотворил перед ним "какой-то намаз". Вот тогда будущий Шариков и приобрел опыт в решении квартирного вопроса. А Филипп Филиппович во всем обвиняет какого-то Клима, глядя на то, как Шариков пьет водку. (Несколькими страницами раньше почтенный профессор сам опрокинул рюмку точно таким же жестом.) Да если бы Полиграф Полиграфович был простой копией этого Клима, он бы так и остался обычным пьяницей и мелким воришкой и окончил бы свои дни в очередной пьяной поножовщине, как и его донор. Шариков пошел же гораздо дальше...

Сегодняшняя пропаганда непонятно с какой стати рассматривает высказывания Шарикова чуть ли не как программу большевиков. Особенно любят повторять его заявление о том, что надо все разделить поровну, хотя сам Шариков, кажется, достаточно ясно сказал, что он не согласен ни с Энгельсом, ни с Каутским. Причем тут большевики? Можно подумать, это они придумали ваучеры и приватизацию! Не там наши интеллигентики ищут современных шариковых...

Ну а какого мнения о природе Шарикова сам Булгаков? Не думаю, чтобы он разделял точку зрения Преображенского. Дело в том, что если встать на позицию Филиппа Филипповича, то вся повесть просто теряет смысл, поскольку о Климе в ней почти ничего не сказано. И если во всем виноват именно он, то зачем нужно было писать обо всех остальных героях?

Заканчивается "Собачье сердце" полной и безоговорочной победой Преображенского, а не Шарикова и, тем более, не Швондера, хотя на дворе по-прежнему двадцать пятый год. У повести нет продолжения, но вместо него в какой-то мере может подойти роман "Мастер и Маргарита". Вместе с его героями мы попадаем в Москву приблизительно десять лет спустя после описанных в "Собачьем сердце" событий. Что же мы видим? Нет ни Швондера, ни девушки, переодетой мужчиной, которая боготворила Исидору Дункан, - сбылось пожелание профессора: "этих певунов уняли". Вместо них сидит управдом-взяточник Никанор Иванович Босой. Зато полным-полно клиентов Преображенского, а среди них немало Шариковых. Шариковы за десять лет успели заметно облагообразиться и очень органично вписались в чиновно-партийную среду. Так что профессор был прав: кошки - это временно. А где же сам Филипп Филиппович? Вполне возможно, что он все еще живет в своей квартире и даже ведет прием. Но мы-то знаем, что осталось ему уже недолго - в скором времени шариковы съедят и его...

Станислав Говорухин, ярый враг большевизма, в своей книге "Великая криминальная революция" откровенно признал, что лучше бы он и его сторонники имели дело с честными коммунистами, чем с нынешними правителями-"демократами". Лучше бы Преображенский не ссорился со Швондером...